Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Венеция (на площади)

Длинная лысинка на небе обозначилась,Небо такое темное, небо такое синее:Это луна, протестуя против безбрачия,Растаяла в облаке инеем.И вдруг снова лунноблиннаяБледная половинка в небе катится,А полоска лысинки длиннаяУж не полоса, а каракатица.Гуляют по площади Марка жители,Гуляют важно и с убеждением:Раньше здесь были всякие дожи да правители,На которых глядели с угождением.Куда же пропала красота бывалая,Достойная редких образов творчества?Хотя бы одна полоска зари нежно-алаяСреди безрадостного богоборчества!!И впрямь, как из луны каракатицыИз былой красоты растет безобразие…А люди думают, что демократия,Иначе их назовут: «Азия»!!!7–8 окт. 1933 г., Venezia

Николай Соколов

«В сумрак безмолвной лагуны…»

В сумрак безмолвной лагуныЧья-то гондола плывет,Плачут печальные струны,Кто-то в тумане поет…Прошлого светлые грезыНовой печали полны…Вянут весенние розы,Гаснут весенние сны…1897 г.

Сергей Соловьев

Венеция

Лазурь и свет. Зима забыта.Канал открылся предо мной,О край прибрежного гранитаПлеща зеленою волной.Плыву лагуною пустынной.Проходят женщины с корзинойПо перекинутым мостам.Над головою, здесь и там,Нависли дряхлые балконы,И пожелтевшую ступеньЛаскает влага. Реет теньИ Порции, и Дездемоны.Всё глухо и мертво теперь,И ржавая забита дверь.Где прежних лет моряк отважныйСпускал веселые суда,Всё спит. На мрамор, вечно влажный,Сбегает сонная вода.И, призрак славы не тревожа,Угрюмо спят чертоги дожа;Их окон черные кресты,Как мертвые глаза, пусты.А здесь блистал на шумном пиреВеликолепный, гордый дож,И укрывалась молодежьНа тайном Ponte di Sospiri[574];И раздавался томный вздох,Где ныне плесень лишь да мох.Венецианская лагунаКак будто умерла давно.Причалил я. В отеле LunaИ днем все тихо и темно,Как под водой. Но солнце яркоБлестит на площади Сан Марко:И изумрудный блеск зыбей,И воркованье голубей,И, грезой дивною и дикой,Родного велелепья полн,Как сон, поднявшийся из волн,Златой и синей мозаикойСияет византийский храм…Ужели правда был я там?Здесь, с Генуей коварной в споре,Невеста дожей вознеслаСвой трон, господствуя на мореМогучей силою весла.Здесь колыбель святой науки!Здесь Греции златые звукиВпервые преданы станкам.Здесь по роскошным потолкамБлистает нега Тинторетто.Без тонких чувств и без идей,Здесь создавалась жизнь людейИз волн и солнечного света,И несся гул ее молвыВ пустыни снежные Москвы.Я полюбил бесповоротноТвоих старинных мастеров.Их побледневшие полотнаСияют золотом ковров,Корон, кафтанов. Полны ласкиВоздушные, сухие краскиКарпаччио. Как понял онУрсулы непорочный сон:Рука, прижатая к ланите…Невольно веришь, что досельБезбрачна брачная постель…А море, скалы Базаити!Роскошный фон Ломбардских странИ юный, нежный Иоанн.О город мертвый, погребенный!Каналы темные твоиИ ныне кроют вздох влюбленныйИ слезы первые любви.В тебе какая скрыта чара?Давно канцона и гитараНе будят сонные мосты,Но так же всех сзываешь тыДля чистых грез и неги страстной.Твой ветер освежил мне грудь,Он шепчет мне: «Забудь, забудьВиденья родины ужаснойИ вновь на лире оживиПреданья нежные любви».

Венеция

Былое, словно сон тяжелый,Рассеялось. Рожденный вновь,У ног твоих, под плеск гондолы,Я видел небо и любовь.И ты как будто узнавалаТебе знакомую страну,Зеленоструйного каналаСледя блестящую волну,Заливши грудь – белее снега —Ручьями кудрей золотых…И неожиданная негаВосторгов, первых и святых,Блаженно искрила зеницы.Поверив невозможным снам,Я целовал твои ресницыИ к влажно-рдеющим устамСклонялся жадными устами,И пил из них в ночной тишиИ опаляющее пламя,И весь эфир твоей души.Жизнь отходила, замирала…Казалось, мы с тобой давноВ лесу подводного кораллаИ тихо зеленеет дно.Весь мир мучительных виденийКак будто навсегда исчез,И над струями – точно тени —Карпаччио и Веронез.И в этом царственном затонеТы ощутила ночью тойВ усталом от восторгов лонеБиенье жизни молодой.Одна, сама того не зная,Покинув светлый горний мир,Душа спустилась нам роднаяНа наших упоений пир.О нет! Недаром ты со мноюУпала на глухое дно!Все, все мятежное, земноеИскуплено, воплощено.Из темно-жгучего желанья,Из вечной ночи без лучейВосходит новое созданьеИ новая лазурь очей.И богомольно я не смеюТвоих коснуться милых ног,И той не назову моею,Которую отметил Бог.

Валентин Сонгайлло

Баркаролла (песнь венецианских лодочников)

Над пучиной морскойТихо блещет луна…Ночь волшебства полна,И незыблем покой.Над волной голубойТихо лодка скользит, —Гондольер молодойОдинок в ней сидит.Он нахмурил чело,Затуманился взор…«Что, иль жить тяжело,Или давит простор?Или сердце в грудиСтало биться сильней,Или нету путиК сердцу милой твоей?»Гондольер тут запел…По сребристым водамПесни звук полетел,Эхо вторит мечтам.Песнь его не сложна,Песнь не блещет красой,Тихой грусти полна,Обливаясь слезой.Баркароллы словаНежной страстью звучат,Как морская волнаНад пучиной кипят.«Где то донна моя,Что в гондоле катал,Точно птица летяЧерез спящий канал.Ночь была как сейчас:Тот же звезд хоровод,Тот же вечера часУсыплял говор вод.И она предо мнойКак богиня сидит,И небесной красойОбраз дивный блестит.Цвет златистых кудрейИ при звездах горит,Блеск прелестных очейЛегкой дымкой покрыт.Как немой я сижу,Очарован я ейИ очей не свожуС девы чудной моей.А гондола, скользя,Мчаться вдаль не спешит;Точно счастье деля,Миг свидания длит.Как ни силюсь тянутьЧас любви дорогой,Но окончен наш путь,Этот путь роковой.И с тех пор в час ночнойВыезжаю сюда,И мечтаю о той,Кто ушла без следа».А над гладью морскойТак же светит луна, —Ночь волшебства полнаИ незыблем покой.

А. Степной

На венецианском канале

Воды тихого каналаЧуть-чуть плещут о ступени,Тишиною всюду веет,Всюду нега, много лени.Не звенят напевно весла —Днем гондолы без работы —И пока царят повсюдуПовседневные заботы.Но на миг венецианкаЗамерла в мечтах мятежных,Позабыла труд докучныйС рядом скорбей неизбежных.В каждом сердце – тайна жизни,В каждом сердце есть загадка.И к любимому, быть может,Грезы рвутся с негой сладкой.Может быть… А гладь каналаДремлет тихо и спокойно,Воздух солнечный и жгучийОбвевает тело знойно…

Виктор Стражев

«Мерной зыбью закачала…»

Мерной зыбью закачалаВ черной гондоле волна.В глуби сонного каналаТихо плещется луна.Спит Ca d’Oro. Трепет лунныйЛег на мрамор кружевной.За Риальто – рокот струнный,На пьяцетте – гул ночной.А над гондолой – сверканьеБелоснежного крыла.– Милый! Милый! – И молчанье…Плеск размеренный весла.Вся укрыта шалью черной.Вся – как тихая свеча.Сердце клонится покорно…Очи страсти – два меча.Слов не надо. Вся – во взоре.Тишина души хрупка.– Дальше! К Лидо! – Близко море.И плывут, плывут века.Firenze, 8 июля 1907 г.Москва, 19 июля

Венецианские ночи

Едва Гигантов звон чугунныйЗамрет, на piazza, в вышине —Как снова полночь в зыби луннойСтруит свой яд – и горе мне!Я жду в томленьи необорномИ тот же ясно вижу сон…-– —Идет, идет, под маской, в черном,Она идет из‐за колонн.Дает мне – тайно – знак условный.Проходит. Ждет. И мы – идем.Украдкой – поцелуй бескровный…Piazzetta. Гондола. Плывем.Опять колышет веер звездныйВолну и черную любовь.И мы плывем – плывем над бездной,И сердце слышит – смерть и кровь!Глядит безумными глазамиЕе безумная мольба.И гондольер стоит над нами,И нем, и властен, как судьба.Как гробы – мертвые palazzo.Канал – в забвенье вечный путь.О, сладко, сладко целоватьсяИ тихо никнуть к ней на грудь!—«Скорей! скорей!» В железной дверцеКлюча чуть звучен легкий щелк.«О милый! милый!» Слышу в сердцеЕе шуршащий черный шелк.Ступени. Зал. И лунных прядейВ холодном мраморе игра.Подвески люстр горят в мириадеЛучистых искр из серебра.Опять! «О, нет! не бойся, милый!»В пустынном зале – черный гроб.Целует нежно и унылоЛуна высокий строгий лоб.В груди – я вижу ясно-ясно! —Мерцает сталью рукоять.И он, мертвец, одетый в красном,Он дышит, медленно… опять!«О, нет! его не бойся, милый!Он будет мертвым до утра».Влечет. Нейти за ней – нет силы!А в белом мраморе игра.И холодней, чем мрамор белый,Ее влекущая рука.Пылай, мой сон оледенелый!Сжигай, ты, смертная тоска!—За дверью – спальня, в черном крепе.В окне – луна и тишина.И тишина душна, как в склепе.И смерть со страстью сплетена.Ах, знаю: вновь не снимут маскиЛюбовь и тайна до утра!И вновь в холодном теле ласкиКак пламя ярое костра.Ах, знаю! знаю! длится то же,И сердце слышит – смерть и кровь.На пышном красном лунном ложеПылает черная любовь.А рядом, в зале, за стеною,В гробу, и в красном – он, мертвец.«Нет! нет! Не встанет под луною!»И смутно брезжит наконец!Но лишь последнему объятьюЯ отдаю последний стон —В дверях, с погрудной рукоятью,Стоит – из гроба красный сон!О, кто-то слышит, верно, где-тоТогда двойной мгновенный крик!-– —Лежу. На piazza. Муть рассвета.День подымает синий лик.2–28 декабря 1910 г.

Василий Сумбатов

Венецийский вечер

Золотой Буцентавр зариЗатонул среди синей лагуны.В древний колокол бьют звонари.Волны шепчут старинные руны.Много дожеских перстней на дноВстарь упало в лагунном просторе,Но теперь овдовело давноВенецийское яркое море.А на набережной толпаНаслаждается вечером ясным,Для былого глуха и слепа,К сказу волн, как всегда, безучастна.Все пропитано солнцем кругом, —От прогретого мрамора жарко.Голубиная стая ковромЗастелила всю площадь Сан-Марко, —Подвижной сине-сизый узорС серебристо-зеленым налетом,Резкий звук – и взметнулся коверНастоящим ковром-самолетом.Снова бронзовые звонариВ старый колокол бьют молотками.Засветились вокруг фонари,Поползли по воде светляками.Под колоннами – музыки гул,Там все гуще толпа засновала.Яркий месяц на площадь взглянул,Будто выплыл с Большого канала,Ярче, выше, – и, вот, по углам,Посинев, разбегаются тени,Луч скользит по крутым куполамИ считает у лестниц ступени.Все зажег его пристальный взгляд —Колокольню, узоры порталов,Черных гондол у пристани рядИ столбы разноцветных причалов.Раззолочен и рассеребренВесь дворец ослепительных дожей…Этот вечер запомню, как сон —На волшебную сказку похожий!

Голуби Св. Марка

Голуби, голуби, голуби —На золоченых конях,В нишах, на мраморном желобе,На капительных цветах,И на задумчивом ангеле,И у святых на главахИ на раскрытом ЕвангелииУ нимбоносного льва.К щедрому корму приучены,Тысячи птиц на зареНосятся сизыми тучами,Будто в воздушной игре.Днем они ждут подаянияОт венецийских гостей,Вьются вкруг них с воркованием,Зерна клюют из горстей.К ночи на крыши соборные,В ниши и на фонари,На балюстрады узорныеСядут до новой зари.Сизые, тихие, чинные,Спят среди мраморных снов,Как изваянья старинныеНа архитравах дворцов.

Мост вздохов

Как мрачен в кровавом закатеТяжелый тюремный карниз!Мост вздохов, молитв и проклятийНад черным каналом повис.Налево – дворец лучезарный,Ряды раззолоченных зал, —В них где-то таился коварныйВсесильный паук –  Трибунал;Под крышей свинцовой направо —Ряд каменных узких мешков…От блеска, почета и славыДо гибели – двадцать шагов.

Алексей Сурков

Венеция

Крылатый лев Сан-Марко с высотыКивает нам кудлатой головой.Здесь Каналетто старые холстыБледнеют перед красотой живой.Венеция все та же до сих пор —Вместилище находок и чудес.Палаццо дожей, сказочный собор,Гондолы, чайки, мачт ажурный лес.У горизонта силуэты шхунЗа маревом осеннего тепла.И малахитовая гладь лагунЛучистее муранского стекла.Где прикрывает старый особнякКанала своенравный поворот,Старик Гольдони над толпой гулякКривит улыбкой тонкогубый рот.Тут в самый раз и размечтаться мне б.Но возле свай, реальные вполне,Огрызки яблок и зеленый хлебКачаются в лазурной глубине.Тут унестись бы в высь подзвездных сфер.Но, распознав мою страну и род,«Бандьера росса» юный гондольерПод скрип весла вполголоса поет.Венеция! Как в пору дожей, тыЖивешь под плеск волны и скрип весла,Но жизнь уже на старые холстыМазки иной эпохи нанесла.Прошли века. Еще пойдут века.И нас столкнут в водоворот года.Но в море у подножья маякаДля наших внуков будет петь вода.

П. Тайна

Венеция

Ах, не во сне же это было!Минуя спящие palazzo,Гондола тихая скользила…И я глядел – глазам не верил!………………………………………На воде огней цветы…Очарован… в созерцаньи…Чую тайну красоты,Тайну чую я в молчаньи!………………………………………Тьма голубая над сонной водою…Мерцание звезд золотистых надо мною…Тихие воды… Огни по агату змеятся…Хочется плакать и хочется страстно смеяться!

Михаил Тамаров

«Ты помнишь, как плыли в гондоле с тобою…»

Ты помнишь, как плыли в гондоле с тобоюПо сонной лагуне… Как в зеркале водКупалися звезды волшебной толпою,И мнилось, что неба под нами был свод.Подернуты дымкой тумана эфирнойВиднелись вдали силуэты дворцовИ будто, объятые дремою мирной,Шептали о жизни минувших веков…Мы тихо скользили, в немом упоеньиЛюбуясь игрой серебристой волны…И в этом неясном, но чудном волненьиМы были блаженства и счастья полны…Ты помнишь, как вдруг над водами лагуны,Спокойно блиставшей своей красотой,Раздалися звуки… Как нежные струныСливалися с песней в аккорд неземной…Ты помнишь ли эти волшебные звукиИ песнь бесконечной, безумной любви?..В ней слышалось счастье, блаженство и муки,И трепет страстей, и волненье в крови.В них слышались светлые, юные грезы,Надежда и вера в грядущие дни…И звуки той песни в нас вызвали слезы —Так были правдивы и страстны они.С последним аккордом замолкнули струны…Уж звезды бледнели пред светом зари…А мы не спешили покинуть лагуны,Как будто все слушали песню любви.

Владимир Торопыгин

«Вода вдоль колоннады немо…»

Вода вдоль колоннады немона площадь хлынула опять…Венеция – одна, как небо,другой такой не отыскатьс каналом Гранде в камне серомдворцов, уснувших вечным сном,с певучим криком гондольерови криком чаек под окном…Но и в таком необычайномсосредоточье красотыя нахожу – как бы случайно —давно знакомые черты.Канал, мерцающий и дымный,мост и вода, как тетива,мне кажутся канавкой Зимней,а вся лагуна – как Нева.Венецианка-длинноножканад зеленеющей волнойидет в резиновых сапожках,как ты по лесув дождь грибной.

Александра Тулунова

Венеция

В Венеции мы не были с тобой.Но, может быть, в каком-то сновиденьиНа набережной в час уже ночнойМы, юные, шептались в упоеньи?Сверкнув улыбкой, лодочник простойНас пригласил уплыть с ним по теченью.И о любви он пел с такой тоской,Что душу нам перевернуло пенье.«Ой! ой!» – на повороте он взывал.Канал дворцы жилые отражал…Не помнится, где плыли мы потом?Причалив там – куда ушли вдвоем?В Венеции ты был со мной иль не был —Об этом знают только сны и небо…

Петр Успенский

Венеция (из путевых набросков)

Быстро несутся гондолы,Мягко скользя по волне.Чудный напев баркаролыИздали слышится мне.Там, где уснувший РиальтоМрачно навис над водой,Чей-то прелестный контральтоМягкою льется волной.Вот под мостом показаласьБарка с оркестром певцов;Чудное пенье раздалось…Все это мне рисовалосьГрезой чарующих снов.Рядом огней разноцветныхБарка кругом убрана;Массою блесток несметныхВ море дробится луна.Бледным мерцаньем одета,Площадь Соборная спит;Дремлет во мраке Piazetta;Полночь на башне звучит.Замер Palazzo Ducale —Памятник злой старины;Вот, отражаясь в канале,Окна темницы видны;Мрачные, темные своды,Страшно тяжелая дверь…Это – могила свободы…Лучше ль, однако, теперь?!..Спят боковые каналы,Мрачно чернея меж стен;Тайной полны их анналы[575],Пытками, рядом измен…Кровью полны их страницы!..Дальше! Теперь нас зовутЧудные трели певицы —Там, где гондол вереницыК барке с оркестром плывут.Здесь по волнам озареннымВесело радостно плыть;Хочется быть здесь влюбленным, —Да и нельзя им не быть:Негой любви и отрадыЮжная ночь так полна;Страстно звучат серенады;В море дробится луна…Венеция, 1899 г.

Александр Федоров

Венеция

Как черный призрак, медленно, беззвучноСкользит гондола. Тонкое веслоВздымается, как легкое крыло,И движется, с водою неразлучно.Блестит волны бездушное стеклоИ отражает замкнуто и скучноНебесный свод, сияющий докучно,Безжизненный, как мертвое чело,И ряд дворцов, где вечный мрамор жаркоДыханьем бурь и солнца опален.Венеция! Где блеск былых времен?Твой лев заснул на площади Сан-Марко.Сквозят мосты. Висит над аркой – арка.Скользит гондола, черная, как сон.

Татьяна Филановская

Осенняя Венеция

Я иду вдоль КаналаПо Венеции Дожей,На Васильевский островЩемяще похожей.Словно тронуты струныЧьей-то легкой рукой,Влажный ветер с лагуныИ туман над рекой,И гранит этот мокрый,Те же мостики, львы —У Фонтанки, у МойкиИ в разливе Невы.Но нельзя обернутьсяИ потрогать нельзя,На речном пароходе,По Каналу скользя.Я на площадь Сан-МаркоВыхожу не спеша.По-сентябрьски не жарко,И томится душа.И в тоске этой остройСлиты радость и грусть, —На Васильевский островБольше я не вернусь.

Борис Филиппов

«Тиной и рыбой несет от каналов…»

Тиной и рыбой несет от каналов,и коты здесь не дикие, как в Риме,а сытые, очевидно, одним запахомгустой и едкой ухи Венеции.Полосатые тельняшки гондольеровоблегают торсы обрюзгших атлетов,и вода полощется повсюду, —зеленый навар злато-бурой отставной царицы,нежащейся на изумрудном ковре Адриатики.На площади Святого Марка оркестрики ресторановиграют вальсы Штрауса и Грека Зорбу,и скрипач вдвое складывается в поклонепублике, лакающей пиво и кока-колу.А официанты с лицами Сенек и Платоновна лету подхватывают грошовые чаевые,и даровые слушатели-венецианцытолпятся поодаль,хлопая музыкантам оглушительно-дружно.За день набегаешься по хоромам и храмамдо мозолей кровавых и кровавого пота,а вечером слушаешь на каналах гармошкуи хрипотцу певца, уставшего за день.

«Глоток вина, горбушка хлеба, винограда кисть…»

Глоток вина, горбушка хлеба, винограда кисть —и облака над дремлющим Торчелло…Все зелено. И старый гондольер,зевая, крестит рот над тинистым каналом.А ящериц! – не счесть их средь камнейи даже в придорожной траттории.А в храме солнечном на небе золотомсинеют Богоматери одежды.И черти синие беззлобно и слегкатерзают грешников —по долгу службы только:ведь грех на Адриатике необорим,а жизнь так сладостна под твердью изумрудной…И снова небо, Адриатика, земляобильная, любимая…

Нина Харкевич

«Венеция, видавшая все виды…»

Венеция, видавшая все видыИ Дожей, и Австрийцев, и Склавон,Из-за приезда Fräulein Doctor ЛидыВдруг поняла, что все летит вверх дном.Сыскать в Музеях невозможно гидов,Хранилища искусства опустели,На пароходике удрали все на Лидо(Уж очень все купаться захотели!).И по ночам напрасно хочет немчура,Чтоб при луне их в гондолах возили.Исчезли гондольеры… но куда?Увы! И те на Лидо все уплыли.И кто в медовую лунуСюда приехал, без оглядкиЖену бросает на плацу,На Лидо мчит во все лопатки —-–Среди пустующих домовОдна лишь тень безмолвно ходит…Она без шляпы, без очков —Покоя ищет – не находит! —Шлет нижайший всем поклонЯдовитый ваш Скорпион.

Владислав Ходасевич

«„Вот в этом палаццо жила Дездемона…‟»

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..

Полдень

Как на бульваре тихо, ясно, сонно!Подхвачен ветром, побежал песокИ на траву плеснул сыпучим гребнем…Теперь мне любо приходить сюдаИ долго так сидеть, полузабывшись.Мне нравится, почти не глядя, слушатьТо смех, то плач детей, то по дорожкеЗа обручем их бег отчетливый. Прекрасно!Вот шум, такой же вечный и правдивый.Как шум дождя, прибоя или ветра.Никто меня не знает. Здесь я простоПрохожий, обыватель, «господин»В коричневом пальто и круглой шляпе,Ничем не замечательный. Вот рядомПрисела барышня с раскрытой книгой. МальчикС ведерком и совочком примостилсяУ самых ног моих. Насупив брови,Он возится в песке, и я таким огромнымСебе кажусь от этого соседства,Что вспоминаю,Как сам я сиживал у львиного столпаВ Венеции. Над этой жизнью малой,Над головой в картузике зеленом,Я возвышаюсь, как тяжелый камень,Многовековый, переживший многоЛюдей и царств, предательств и геройств.А мальчик деловито наполняетВедерышко песком и, опрокинув, сыплетМне на ноги, на башмаки… Прекрасно!И с легким сердцем я припоминаю,Как жарок был венецианский полдень,Как надо мною реял недвижимоКрылатый лев с раскрытой книгой в лапах,А надо львом, круглясь и розовея,Бежало облачко. А выше, выше —Темно-густая синь, и в ней катилисьНезримые, но пламенные звезды,Сейчас они пылают над бульваром,Над мальчиком и надо мной. БезумноЛучи их борются с лучами солнца…ВетерВсё шелестит песчаными волнами,Листает книгу барышни. И всё, что слышу,Преображенное каким-то мудрым чудом,Так полновесно западает в сердце,Что уж ни слов, ни мыслей мне не надо,И я смотрю как бы обратным взоромВ себя.И так пленительна души живая влага,Что, как Нарцисс, я с берега земногоСрываюсь и лечу туда, где я один,В моем родном, первоначальном мире,Лицом к лицу с собой, потерянным когда-то —И обретенным вновь… И еле внятноМне слышен голос барышни: «Простите,Который час?»

Встреча

В час утренний у Santa MargheritaЯ повстречал ее. Она стоялаНа мостике, спиной к перилам. ПальцыНа сером камне, точно лепестки,Легко лежали. Сжатые колениПод белым платьем проступали слабо.Она ждала. Кого? В шестнадцать летКто грезится прекрасной англичанкеВ Венеции? Не знаю – и не должноМне знать того. Не для пустых догадокТу девушку припомнил я сегодня.Она стояла, залитая солнцем,Но мягкие поля панамской шляпыКасались плеч приподнятых – и теньюПрохладною лицо покрыли. СинийИ чистый взор лился оттуда, словноТе воды свежие, что пробегаютПо каменному ложу горной речки,Певучие и быстрые… Тогда-тоУвидел я тот взор невыразимый,Который нам, поэтам, сужденоУвидеть раз и после помнить вечно.Всего на миг является пред намиОн на земле, божественно вселяясьВ случайные лазурные глаза.Но плещут в нем те пламенные бури,Но вьются в нем те голубые вихри,Которые потом звучали мнеВ сияньи солнца, в плеске черных гондол,В летучей тени голубя и в краснойСтруе вина.И поздним вечером, когда я шелК себе домой, о том же мне шепталиПевучие шаги венецианок,И собственный мой шаг казался звонче,Стремительней и легче. Ах, куда,Куда в тот миг мое вспорхнуло сердце,Когда тяжелый ключ с пружинным звономЯ повернул в замке? И отчего,Переступив порог сеней холодных,Я в темноте у каменной цистерныСтоял так долго? Ощупью взбираясьПо лестнице, влюбленностью назвал яСвое волненье. Но теперь я знаю,Что крепкого вина в тот день вкусил я —И чувствовал еще в устах моихЕго минутный вкус. А вечный хмельПришел потом.

«Брента, рыжая речонка…»

Адриатические волны!О, Брента!..Евгений ОнегинБрента, рыжая речонка!Сколько раз тебя воспели,Сколько раз к тебе летелиВдохновенные мечты —Лишь за то, что имя звонко,Брента, рыжая речонка,Лживый образ красоты!Я и сам спешил когда-тоЗаглянуть в твои отливы,Окрыленный и счастливыйВдохновением любви.Но горька была расплата.Брента, я взглянул когда-тоВ струи мутные твои.С той поры люблю я, Брента,Одинокие скитанья,Частого дождя кропаньеДа на согнутых плечахПлащ из мокрого брезента.С той поры люблю я, Брента,Прозу в жизни и в стихах.1920 г.

«Интриги бирж, потуги наций…»

Интриги бирж, потуги наций.Лавина движется вперед.А всё под сводом ПрокурацийДух беззаботности живет.И беззаботно так уснула,Поставив туфельки рядком,Неомрачимая УрсулаУ Алинари за стеклом.И не без горечи сокрытойХожу и мыслю иногда,Что Некто, мудрый и сердитый,Однажды поглядит сюда,Нечаянно развеселится,Весь мир улыбкой озаря,На шаль красотки заглядится,Забудется, как нынче я, —И всё исчезнет невозвратноНе в очистительном огне,А просто – в легкой и приятнойВенецианской болтовне.

Романс [576]

«В голубом Эфира полеХодит Веспер золотой.Старый Дож плывет в гондолеС Догарессой молодой.Догаресса молодая»На супруга не глядит,Белой грудью не вздыхая,Ничего не говорит.Тяжко долгое молчанье,Но, осмелясь наконец,Про высокое преданьеЗапевает им гребец.И под Тассову октавуСтарец сызнова живет,И супругу он по правуТомно за руку берет.Но супруга молодаяВ море дальнее глядит.Не ропща и не вздыхая,Ничего не говорит.Охлаждаясь поневоле,Дож поникнул головой.Ночь тиха. В небесном полеХодит Веспер золотой.С Лидо теплый ветер дует,И замолкшему певцуПовелитель указуетВозвращаться ко дворцу.20 марта 1924 г., Венеция