Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Сергей Поварнин

Дандоло

С византийцами был у Венеции спор.К императору их, заключить договор,Послан был знаменитый Венеции сын,Дандоло. Призывает его властелин.Он вошел. Договор уж готовый лежит.«Подпиши!» – император ему говорит.Он прочел – и вскричал вне себя: «Подписать!Обесчестить отчизну, себя запятнать?Никогда!» Император во гневе встает,Но посол его взглядом пылающим жжет.Тот дары обещает – посол оскорблен,Речь заводит про казнь – улыбается он.От стыда император взбешенный горит.«Если ты не подпишешь, ему говорит,Я сейчас позову моих верных рабов.Они свяжут тебя, и, под гнетом оков,Прут железный в огне раскалив до красна,Тебе выжгут глаза!.. Отвечай!.. казнь страшна!»Он молчит!.. Вот каленые прутья несут.Он молчит!.. Вот к глазам приближается прут…Он молчит!.. Вот из глаз, где железо шипит,Льется кровь… Он молчит!.. Дым идет. Он молчит!И, когда была страшная казнь свершена,Он промолвил: «Отчизна теперь спасена!»

Константин Подревский

Чичисбей

Было мне в Венеции жарко и смешно кормить голубей,И на площади святого Марка был бамбино мой чичисбей.Вид ваш синьора мне приятнейСамой высокой голубятниВы всех голубок мне милееСердце сжимается больнее, больнее…Ах, у меня на сердце стужаБольше всего боюсь я мужа,Кротости в нем нет голубиной,Спросит он: что за бамбино, бамбино,Но я отвечу не робеяДаме нельзя без чичисбеяБродят по городу фашистыК дамам они пристают.Часто он в закрытой гондоле пылко мне шептал: «Убей»И сжимал мне руки до боли, мой бамбино, мой чичисбейЖаль мне сеньора вы так юны,Но холоднее вы лагуныДа, вы лагуны холоднееСердце жмется больнее, больнее!Ах у меня на сердце стужаБольше всего боюсь я мужа,Он на меня посмотрит грозноСпросит он: «с кем ты так поздно, так поздно»Но я отвечу не робеяДаме нельзя без чичисбеяБродят по городу фашистыК дамам они пристают.

Кирилл Померанцев

Опять на дорогах Италии

Опять на дорогах Италии, —Порывисто дышит мотор,Венеция, Рим и т. д.,Помпеи, Миланский собор…Блаженствует вечер каштановый,Над Лидо в полнеба закат,Совсем, как в стихах у Иванова,Сгорает и рвется назад.Но мне ли теперь до Венеции,До кружев ее базилик,Когда, оборвавшись с трапецииВ бессмыслицу, в старость, в тупик,Я вижу: в конце траектории,Над стыком дорог и орбит,Огромное небо ИсторииПоследним закатом горит.

Венеция

Ну вот, я в Венеции снова,Хотя и неведомо мне,Зачем прикоснулся КановаК ее запрещенной весне.Зачем захотелось БеллиниТосканские ночи забыть,И музыкой красок и линийНеверье свое подменить.Зачем покачнулись каналы,Зачем?.. Но не все ли равно? —Потухли старинные залы,Как перед сеансом кино.И буря прошла по Парижу,И где-то запели в трубу…Так я сквозь Венецию вижуСвою и чужую судьбу.И нет ни каналов, ни зданий,Ни снов, ни видений… И вотПо лунным волнам, на экранеНочная гондола плывет.

Александр Попов

В Венеции

Нежные, синие воды каналаТихо плескались с улыбкой печальной…Ласковый ветер из церкви недальнойЧуть доносил ко мне звуки хорала.

Борис Попов

Догаресса [571]

В голубом эфира полеХодит Веспер золотой,Старый дож плывет в гондолеС догарессой молодой…Белой дымкою смягченный,Месяц золотом кропит;С морем синим обрученныйДвоеженец старый спит…Адриатика ж не дремлет,В тонкий пар погружена…И великой тайне внемлетДожа юная жена…Нет властителя сильнее,Нежли он – старик седой.Нет красавицы яснееДогарессы молодой!..Баркароллы отдаленнойВетром звуки донесло,И, как будто утомленный,Гондольер поднял весло…Но гондола темной рыбкойНе замедлила свой бег,Оставляя след свой зыбкий,Белый, белый, будто снег…Догаресса молодаяНаклонилася к борту,Грудью к доскам припадаяПогруженная в мечту…Опустила ручку в струи,Ощущая на рукеСвежей влаги поцелуиВ полусне, в полутоске…Ей мерещится красавец,Что под Пломбами сидит;Дож – изведанный лукавецНад его неволей бдит…Отчего ж тревогой страннойРасцвело его лицо?!..Ей на палец безымянныйВдруг наделося кольцо…Слышен голос ей подводный:«Отдаю твое тебе —С Догарессой благороднойНе хочу я быть в борьбе»…«Ты отдай колечко это,Да не Дожу, а тому,Кто теперь тоскует где-тоПо тебе в твоем дому…Кто теперь в оковах плена,Кто под Пломбами теперь,Для изменника измена —Кара лучшая поверь…Пусть узнает Дож-изменникМуки ревности, любя,Пусть увидит бедный пленникДогарессу у себя…Он пролил ведь слез не мало,И от них моя волна,Что дворец ваш омывала,Стала боле солона…От тюрьмы ключи у Дожа…На ночь дай ему питье…И с супружеского ложаУходи, – там все твое…В этот миг он все забудет;Будет мука прощена;Адриатика же будетВ этот миг отомщена»…В мир нисходят простодушноС неба свет и красота…Догарессе страшно… душно…Обняла ее мечта…И таинственным разливомПодымается волна,И далеким переливомБаркаролла чуть слышна…В голубом эфира полеХодит Веспер золотой,Старый Дож плывет в гондолеС Догарессой молодой…

Петр Потемкин

Песнь Казановы

В чужих краях блуждая,Во поле черных дней,Все видел города я,Но сердцу всех милейВенеция златая,Жемчужина морей.Искал вдали тебя я,И жемчугов и розЛюбви, не отдыхая,Но горький рок принес,Венеция златая,Мне только жемчуг слез.И вот вотще сгорая,Горением любви,Я мчусь к тебе, родная,Яви же мне, яви,Венеция златая,Жемчужину любви!

Николай Поярков

Венеция

I.Борису ЗайцевуВенеция! Венеция! Нестройный, длинный рядНадежд забытых, образов уснувших,Тревог и снов из дней давно минувшихВ моей душе проснулись властно, внятно говорят.Царица вод морских, моя единая любовь,Прекрасная, таинственная сказка, —Венеция, Венеция, ты мне смеешься вновь,Меня, как встарь, чарует твоя ласка.Лагуны, гондолы, из мрамора дворцы,Окаменевшие страницы древней жизни,Статуи, фрески. Смотрят с стен борцы,Всю жизнь отдавшие отчизне.Венеция любимая. Блеск солнца, звонкий шум —Прибой Адриатического моряВ его безмерно-роковом просторе…А в сердце грусть от несказанных думИ жажда жить, и страх, и горе.Остров ЛидоII.М. М. КовалевскомуГондолы без шума, как большие птицы,По воде уснувшей медленно скользят.Догорают ярко быстрые зарницы,И заката краски пламенно горят.Умирает день невыносимо-знойный.Колокольня Марка скрылась за углом.В одеяньи белом, загорелый, стройныйГондольер лениво шевелит веслом.Тянутся палаццо в мраморных одеждах —Лепестки живые ярких прошлых дней.Ближе ночи трепет… День смежает вежды.Засверкало небо россыпью огней.Как возможно счастье, как далеки муки.Грезится, что жизни новый путь начат.Тишину ночную разбудили звуки;Робко баркароллы нежные звучат.Заповедных мыслей веют вереницы.Сердца струны нежно, ласково дрожат,Гондолы без шума, как большие птицы,По воде спокойно, медленно скользят.

Софья Прегель

Венеция

Во дворце, где суровые дожиРазмышляли над сонной водой,На посланника странно похожийАнтиквар поселился седой.Сняли пыль. Многолетние щелиЗаложили. Воскресло стекло,И фарфором столы запестрели,И хрустальные люстры запелиПереливчато и светло.И пришел покупатель, неистов,Беспорядочен, жаден и скор,И тяжелая поступь туристовОмрачила сиреневый двор.И, единственно, луч над камином,Где румяный огонь не трещит,Озаривший подсвечник с дельфином,Кружева, полумаску, плащи, —Только луч показался старинным,Бледный луч из небесной пращи.

«Смолистый воздух и тяжелый…»

Смолистый воздух и тяжелыйЕще мучительнее днем.Скользят высокие гондолыВ старинном трауре своем.Сквозь водяную пыль не сразуПроходит солнца бахрома.Дворцы Венеции безглазы,Ее изранены дома.По вечерам в каналах пленныйФонарный свет. Печальный лаврПод колоннадой неизменной.Тепло от музыки военной,От барабанов и литаврНа белой площади атласной,Где ходят важно, не спеша,Где вижу в синеве неяснойС венецианкою прекраснойПриземистого торгаша.

Александр Радченко

В Венеции

Привет Венеции, владычице морей,Царице прошлого, волшебной сказке чудной!Подножия твоих дворцов и алтарейОкаймлены волною изумрудной.Среди воскресших грез, откинувши печальИ длинный ряд тревог, недавно пережитых,С гондолы вырезной, скользившей тихо вдаль,Глядел я на дворцы патрициев забытых.Кругом кипела жизнь, спеша, бежал народ.Под ярким солнцем дня все искрилось, сверкало:Кресты, балконы, башни. ПароходНа Лидо шел, и плавно колыхалаПологая волна гондолы и суда.Блестели в стороне свинцовые лагуны,Звучали голоса, и робко иногдаЗвенели трепетно гитар примолкших струны.На шумной площади от солнечных лучейПестрели, как узор, мелькающие блики.С каналов и мостов все ждали, чтоб скорейИграла музыка. Вдали смолкали крики,И говор заглуша, широкою волнойИз медных труб вдруг вырвалися звуки,А в небе, с высоты, над стихшею толпой,Казалось, хлопали бесчисленные руки.То Марка голуби взлетели сразу ввысь.Кружат над площадью встревоженные птицы.А звуки медные гудели и неслись,И гасли бледные в волнах лучи денницы.Лазурный неба свод, туманясь, розовел,Мечты в минувшее неслышно улетали.На барке баритон из «Паяцев» запел,И огоньки на мачтах заблистали.

На Лидо

Адриатические волныБегут, шутя, к моим ногам.И, шумом волн завороженный,Стремлюсь я к дальним берегам.Вокруг морской простор сверкает,На солнце золотом горя.И море тихо колыхаетВдали громаду корабля.Прозрачны воды голубые,Ясна небес лазурных высь.В душе порывы молодые…Но пред неведомым смирись.Вот тучка в небе показаласьИ пала тень ее на пляж.Все потемнело, все смешалосьИ в миг исчезло, как мираж.А в небесах раскаты грома,Обрывки туч то тут, то там…И волны, полные разгрома,Бегут, грозя, к моим ногам.

Всеволод Рождественский

Венеция

Не счесть в ночи колец ее,Ласкаемых волной.Причаль сюда, Венеция,Под маской кружевной!В монастырях церковникиС распятием в руках,На лестницах любовники,Зеваки на мостахПоют тебе, красавица,Канцоны при луне,Пока лагуна плавитсяВ серебряном огне.Не для тебя ль, Венеция,Затеял карнавалЧитающий ЛукрецияСтолетний кардинал?Он не поладил с папою,Невыбрит и сердит,Но лев когтистой лапоюРеспублику хранит.Пускай над баптистериемПовис аэроплан,Пускай назло остериямСверкает ресторан,Пускай пестрят окуркамиПроходы темных лож, —Здесь договоры с туркамиПодписывает дож.За рощею лимонноюУ мраморной волныОтелло с ДездемоноюРассказывают сны.И разве бросишь камень ты,Посмеешь не уйтиВ истлевшие пергаменты«Совета десяти»?Душа, – какой бы край онаНи пела в этот час,Я слышу стансы БайронаИли Мюссе рассказ.А где-то – инквизицияСкрепляет протокол,В театре репетиция,Гольдони хмур и зол,Цветет улыбка девичьяПод лентами баут,И Павла-цесаревича«Граф Северный» зовут.Здесь бьют десяткой зановоСеребряный улов,Княжною ТаракановойПленяется Орлов.Гори, былое зодчество, —Весь мир на острие.Уходят в одиночествоВсе томики Ренье!Не повернуть мне руль никакОт шелка ветхих карт.«Севильского цирульника»Здесь слушал бы Моцáрт.Скользит гондола длиннаяПо бархатной гряде,А корка апельсиннаяКачается в воде…Между 1923 и 1926 гг.

Лунатик (фрагмент)

Спит столица дожей, и в окноТянет ветер горным виноградом.В хрустале янтарное вино —Как луна, встающая над садом.Бархатистей персика плечоИ смуглей оранжевого лета.Как она прижалась горячо.Молодость? Венеция? Джульетта?Вот он сад, луною налитой,Жизнь пестра, лукава на приманки.Опусти ее, как золотойЗа корсаж хорошенькой служанки!Вы легки с подругой, как стрижи.Что вам муж? Досаднейшее слово.Пой, люби. А сердце расскажиГод спустя сеньору Казанова.Вот и осень… Сердце у меняТяжелее кисти винограда;Дилижанс в косом багрянце дняПротрубил за яблонями сада.Запах супа, стук шагов и лай.По прилавку катится монета….Где мой плащ? Италия, прощай,Девушка, ты горячее лета!Посети мой страннический бред,Там, на Рейне, улыбнись лукаво.Я забуду университет —Доктор философии и права.Потащусь в карете почтовойК тарантелле, солнцу, балаганам…– Что, старик, ты смотришь,как слепой?Что ты шепчешь над моим стаканом?– Я пришел из‐за далеких гор,Я назойлив, извинюсь заранее,Может быть, угодно вам, синьор,Прочитать судьбу свою в стакане? —По спине струится холодок,Я сажусь, отстегивая шпагу…Вот щепоткой белый порошокБрошен в золотистую малагу,Вот качнулось облако, платан,Мой парик, дымок за черепицей,Вот редеет вогнутый туман,Пахнущий сушеною корицей…

Роберт Рождественский

Венеция

К. Ваншенкину

И когда, казалось бы,уже придуматьнечего —Все видано-перевидано,думано-передумано,даже как-то слишком…И – на тебе! —Венеция.Будто ветромбрызнуло.Будто светомдунуло…На тебе!Прохаживайся,учи досконально.На тебе!Глуши еевосторгами увесистыми!..А она помалкиваетв улочки-каналы.Оченьтеатральная.Оченьчеловеческая…Можешь притворятьсябдительным и зорким.Требовать от гидаполитической ясности.Пожимать плечами:«Глупая экзотика…»Глупая.А все же хорошадьявольски!Глупая.А нам ее все мало,мало!Глупая.Но лезут словавысокопарные!Мы теперь матросызнаменитого мавра,и под нами площадипокачиваются,как палубы…Мы ложимся за полночь,разомлев от нежности.Дремлем,улыбаясь красоте по-доброму.В кубриках ворочаемся,слушая Венецию.И плывем с Венециейк дому.К дому.

Александр Ротштейн

В гондоле

Как дышится легко. Жара дневная спала.Щитом серебряным, светясь, луна взошла…Скорее в гондолу!.. Пусть робкий плеск веслаРазбудит тишину заснувшего канала.Мечтой встают дворцы. На окнах – блеск опала;Под аркой стрельчатой, в углах густится мгла.И грезится дворцам все то, чего не стало, —Та жизнь, что некогда восторгом здесь цвела.Душой усталою уйдем в их сон безмолвный…О счастье дней былых пускай нам шепчут волны…Поток кудрей твоих, сверкая и клубясь,Парчевой мантией пусть падает вкруг стана;Пусть буду думать я, в глаза твои глядясь,Что Догаресса ты с картины Тициана.Венеция

Догаресса

М. П.

Я разгадал давно: твоя душа когда-тоГорела радостно, и ярко, и светло,В одной из Догаресс, чьи образы так святоXранит Венеция слепым векам назло.Вот почему тебя всегда к себе влеклоВсе то, что красочно, нарядно и богато:Стихи, и кружево, и шелк, и блеск заката,И золотистое Венеции стекло.Когда перед тобой я говорю свой стих,Мне кажется, я – паж – сижу у ног твоихИ нежу чуткий слух певучею канцоной.И если в глаз твоих глубоких синевуЯ пристально вгляжусь – мне мнится, я плывуЛагуной дремлющей, лазорево-зеленой.Петербург

Венецианский xрусталь

Я так люблю тебя, Венеции хрусталь,Слегка подернутый отливами опала,Прозрачно-дымчатый, расплывчатый, как даль,Крапленный золотом, как лезвие кинжала.Как отблеск жемчуга меж отблесков корала, Слезой дрожит в тебе неясная печаль;И как на одалиск, что заперты в сераль,Из кружев на тебя одето покрывало.Неясный идеал, и радужные грезы,И золотые сны, и радость юных силВ стекле расплавленном художник растворил.И в искрометный сплав, блестя, скатились слезы —Отвергнутой любви безмолвная печаль…Душа художника живет в тебе, хрусталь.Myрано

Неол Рубин

Преступление [572]

  Гра-стройнофиня вы не смели  Дууша со специей  И с вами муж  Плы-сонно-лыли вы в гондо-ночелле  В ка-глубоналах Веневодеции  А меж квиритом и вашим обликом  Вы уже уже  Там там вы-трестрелы  Заря и тьма  Тогда пиччикато оркестрово  Нежилая тюрьма  Сосе-милодка объясняала ж вам  К такому-то часу  Гри-сфинксо-масы.

Алина Рубинская

Венеция

Ване

Венеция! Все красочно и ярко,И все величьем прошлого живет;На площади собор святого МаркаИ целый день толпа людей снует.Мозаика, и роспись, и иконы —Все сохранилось здесь до наших дней.Их древних храмов взятые колонны,И группа чудных, бронзовых коней.А ближе к морю, здесь, ПалаццоДожей —Как необычен нам его фасад,И на дворцы другие не похожи,Построенный так много лет назад:Какие залы, потолки, картины,Идешь, идешь и нету им конца —И оживают прошлого картиныВеличия прекрасного дворца.Под арками – базар венецианский:Стеклянные изделья, красота!И два оркестра, тут же, итальянских,И публики несметной пестрота…Приятно здесь, за чашкой капучиноЧасок, другой, спокойно посидеть,Не чувствуя толпы снующей мимо,Под музыку в былое улететь…А голуби? О них-то я забыла!Они летают всюду и вездеИ забавляют публику, и милоВоркуют по карнизам в высоте.Вот колокольня старая с часами,А вот другая – с этой вышиныЛазурные лагуны с островамиПри заходящем солнышке видны.Шумит мотор, вокруг волнует водуИ к пристани подходит пароход.Моторные вошли здесь лодки в модуИ по каналам возят здесь народ.Но все же есть, конечно, и гондолы,И над каналом ночью, в поздний часНесутся к звездам звуки баркароллы —И восхищают, и волнуют нас…

Иван Рукавишников

Ponte Dei Sospiri

Легкая песня звенит над лагуноюМежду водой и луной.Вьется, как ласточка, песня веселая,Машет крылом надо мной.Стройно гондолу, послушную, легкую,Гонит он длинным веслом;Струйка за нею. Так гладь темно-синююЛасточка режет крылом.Мимо дворцов он направо, до площадиС песней веселой скользил.Колокол Марка под бронзовым молотомПолночь в то время звонил.Быстро гондола из глаз моих спряталасьВ узкий и темный канал.Голос еще веселей, беззаботнееМежду камней зазвучал.Слушал я песню. За легкой гондолоюБыстрою мыслью следил.Колокол Марка под бронзовым молотомВсе еще полночь звонил.Чутко ловил я сквозь песню веселуюМерные всплески весла.Вот уж, должно быть, гондола спокойнаяМимо дворца проплыла.Справа тюрьма, а вверху перекинулсяКаменный крытый проход;Грузно висит он над гладью бесстрастноюКровью пропитанных вод.Песня несется волной беззаботноюПошлых желаний и грез…Что же не смолкла ты, песня бесстыдная,В месте страданий и слез?Ты пронеслась жизнерадостной птицеюМежду проклятых камней.В этих камнях плачет злоба предсмертная:Ты не поплакала с ней.Здесь раздирали тела беззащитные,Здесь, в этой черной тюрьме.Здесь, без надежды на тень сострадания,Люди кричали во тьме.Здесь из людей вырывали признания,Чтобы вести во дворец;Там получали страдальцы бессчетныеВести про скорый конец.Снова вели их в тюрьму безысходную,В стены, где муки и тьма.С дивным дворцом, где весь мрамор как кружево,Связана мостом тюрьма.Это дорога несчастных. От времениКровь с этих стен не сошла;В трещинах стен доживают чудовищаПрошлого гордого зла.Память прошедшему! Песня веселаяГасла в дали голубой,Гасла, как дни, что с слепою покорностьюТихо идут за судьбой.

San Marco (отрывок)

Площадь спит, пустая, темная,Вся из камня и огромная.Ни огней, ни голосов;Сторожат ее семь львов.Первый лев, крылатый медный,На столбе перед дворцом.И, играя, отблеск бледный,Лунный блеск лежит на нем.С двухэтажной колоннадоюДля республики оградою,Чтоб, господствуя, служил,Тот дворец построен был.Но со всей своею славоюОн страницею кровавоюВ книгу жизни занесен,В том обширный, всем богатый.Справа лев второй, крылатый,Весь в раздумье погружен,Над собором дремлет он.Третий смотрит за часами,Что с луной и со звездамиВ башню вделаны под ним.Он спокойствием своимВсем, и бедным и богатым,И товарищам крылатымГоворит, что все пройдет,Говорит, что смерть не ждет.Лев четвертый с пятым рядомНа камнях своих лежат,Вход на площадь сторожатИ глядят унылым взглядом.Лев шестой и лев седьмой,Мрамор белый и немой,Опираясь на скрижали,Взор теряя в смутной дали,Львы крылатые стоят,Со стены дворца глядятВзглядом строгим, взглядом властным,И покойным и бесстрастным.Ни огней, ни голосов.Вся из камня и огромная,Площадь спит пустая, темная.Сторожат ее семь львов.

Владимир Саводник

Гондольер (фантазия)

Далеко во мгле потонули огни.Беззвучно гондола скользит. Мы – одни…Не шепчутся волны… простор… тишина…И кротко нам светит луна.Но, словно в тоске, ты припала к плечу,И взор твой как будто погас… Я молчу…Я чую, в моей твоя стынет рука,А в сердце рыдает тоска!Как будто бы сердце устало для грез,Как будто их день отшумевший унес,Как будто бы юного счастия дниПогасли, как в море огни…А ночь так ясна!.. – Гондольер молодой,Ты песню, веселую песню нам спой! —«Извольте, синьор, я готов, и споюВам лучшую песню свою!»Не шепчутся волны, дробясь серебром,И песня звучит в полумраке ночномТак чисто, так ясно, как будто онаНочной тишиной рождена.Поет гондольер о далеком былом,О славных победах над грозным врагом,О пышных пирах средь покорных зыбейРоскошной царицы морей.Поет гондольер про красавиц былых,Про знойные грозы страстей молодых,Про негу лобзаний, про ревности яд,Про мщенья кровавый булат.Поет гондольер: «Весела и светлаРоскошная жизнь здесь когда-то цвела,И многих красавиц и славных вождейВозил я в гондоле своей.Гондола скользила по сонной волне;Я пел им про счастье в далекой стране,Про роскошь Востока, про давние дни, —И песне внимали они.Я пел им про счастье заветной мечты,Про вечную славу земной красоты,Я в песне сулил им блаженные дни, —И песне внимали они.Я пел им о темных решеньях судьбы,Я пел им про тщетность безумной борьбы,Про смерть, стерегущую их в тишине, —И сердце смеялось во мне!В гондоле своей Дездемону я вез:Я пел ей про счастье несбыточных грез,Про ласки и слезы в ночной тишине, —И сердце смеялось во мне!..»Не шепчутся волны, дробясь серебром,И песня звучит в полумраке ночномТак гордо, так властно, как будто онаНездешней мечтой рождена.«И минет веков утомительный бред,И смоется морем затерянный следОт жизни, когда-то кипевшей кругом —Роскошным, пленительным сном.И новые люди придут, и, со мнойПо взморью плывя, в час дремоты ночной,О жизни отцветшей вздохнут – и опятьО будущем станут мечтать.И песню спою я в ночной тишине:Спою им про счастье в далекой стране,Про вечную юность, про светлые дни —И песне поверят они.Послушной мечтой убаюканы вновь,Поверят они, что бессмертна любовь,Что счастье и радость их ждут впереди,И сердце взыграет в груди.Но, в сердце взглянув темнотой моих глаз,Я встану виденьем в полуночный час,И смех мой раздастся, над морем звеня, —И люди узнают меня!»Не плещутся волны, дробясь серебром,А хохот несется в молчанье ночномНад водным простором, над гладью немой,Над сонной пучиной морской.И в дымчатой тучке исчезла луна…Туманным покровом оделась волна… —Смотри, на корме гондольера уж нет, —Там голый белеет скелет!И череп, осклабясь, взирает на нас…Что в свете страшней темноты его глаз!И слыша, как хохот звучит в тишине,Ты с криком припала ко мне…И чары ночные прогнал этот крик, —Как жизни призыв, он мне в душу проник,И в мир обольщений и призрачных грезОн слово живое донес!И призрак исчез, как видение сна, —И снова все смолкло… Простор… тишина…А там, на корме, озаренный луной,Стоит гондольер молодой.

Глеб Сазонов

Пиранези

От улыбок на Риальто, от лагун святого МаркаБез цехина и без друга увезет мальчишку баркаДалеко, в края чужие – к храмам Весты и Кибелы,К обелискам и фонтанам, к башне царственной Метэлы.Полный смутных ожиданий удивительных видений,Тихо, тихо по лагуне проплывает юный гений…И узнают в гордом Риме и народ и властелины,Что прекраснейшее в мире – позабытые руины!

Марк Самаев

«Где-то с детства Венеция есть…»

Где-то с детства Венеция есть.И в гондолу, качнув ее, прямоиз постели я мог перелезтьчерез позолоченную раму.В годы, вычитанные из книг,уходить уже дальше старался,под случайными взглядами тих,в закоулках блаженно терялся.Выйдет девушка из‐за угла,светом выхвачена напряженно,и шепчу: «Подожди, ты могла,ты любила, ты знала Джорджоне,ты…» Но здесь, в этой общеземнойдухоте и бензинной пылище,я постиг, что везде под лунойтолько Кунцево, только Мытищи.1966 г.

Сергей Сафонов

«Странно на душе, тоскливо отчего-то…»

Странно на душе, тоскливо отчего-то,Несмотря на праздник радостного дня…Точно я сегодня хоронил кого-то,Точно кто-то близкий умер у меня…Вижу из окна, как белые ступениМраморной террасы обдает прибой,Как колышат волны прорезные тениНа груди залива бледно-голубой…И сдается мне, что вечно так продлится:Вечно будет море жалобно роптать,Вечно будет сердце так же все томиться —И прибоя всплески глухо повторять…Венеция, 1893 г.

Венецианские грезы

Целый день к земле залив ласкалсяС тихим плеском, с ропотом влюбленным…Целый день пересказать старалсяСтрасть свою он плитам раскаленным.К берегам послушно, терпеливоПриносил он, млея от истомы,Светлых брызг цветные переливыИ волны лазурные изломы.Но молчали мраморные плитыНа призыв любви святой и нежной,Блеском дня согреты и облиты,Позабывшись в дреме безмятежной…А когда на землю мрак спустился,Видел я, как тот залив влюбленныйТрепетал, в бессильной страсти бился,И стонал, и рвался, исступленный…И рыдали волны, и метались,Небесам тоску свою вверяя,И тревожно тучи откликались,Рокот моря грозно повторяя….Не стони так жалобно, о море!Не взметай так пену, непогода!До зари твое продлится горе,До зари – до ясного восхода:Только день сияющий проглянет —Волн гряда, утомлена грозою.Вновь ласкать холодный берег станетС прежней страстью, с прежнею слезою!