Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972
Полная версия
Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972
Язык: Русский
Год издания: 2019
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Федор Касаткин-Ростовский
Звезда лагун
Сцена-монолог в I действии в стихах(по сюжету Ю. Д. Беляева)Василию ПантелеймоновичуДАЛМАТОВУпосвящаю этот этюд,написанный по его просьбе.Автор(«Лагуны» посреди моря около Венеции. Вдали освещенный огнями город. На авансцене на сваях среди воды часовня-капличка со статуей Богоматери. Ночь, луна. Вдали шум карнавала. Слева показывается гондола, на ней без парика с безумными глазами актер, старый и усталый, схватывает руками статую и полубезумно шепчет.)Из толпы, что безумна в часы карнавала,Из толпы полумасок шутов и плащейЯ пришел помолиться к Тебе, как бывало,Как когда-то средь детства умчавшихся дней.Я бежал от веселья безумного чада,Поцелуев, ругательств и песен вдалиВ твою тишь, где нисходит нам в душу отрада,Чтоб забыться в молитве от горя земли…Там, Мадонна… Далеко… Блистая огнями,Средь Венеции нынче шумит карнавал,Здесь спокойное море плескает волнами,И сюда от людей я к тебе прибежал!Я актер, о, Мадонна! Меня освисталиСредь театра сейчас… О! какой то был срам!Я бежал из театра… Подвязки упали,И парик где-то верно оставил я там!Как смеялась толпа!.. Какой ужас, Святая!Я бежал от людей, жребий грустный кляня,А один негодяй ударял, догоняя,С злобным смехом и свистом хлопушкой меня.Сам не знаю, куда я бежал… А за мноюРазда<ва>лись насмешки и крики вдали.В челн рыбачий я прыгнул, томимый тоскою,И к тебе меня волны во тьме принесли.Утомленный от криков и дикой погони,Головою усталой к тебе я приник…– Меня сделал, Мадонна, актером – Гольдони,Я Гольдони великого был ученик!Он был другом отца… Помню, в детстве, бывало, —О, Мадонны!.. Рассказ этот ты мне прости, —Говорил он: «Джованни… Темно уже стало,Из „Обманщика“ ты монолог мне прочти».Я читал перед ним… Нежным ласковым взоромОн глядел мне в глаза, улыбаясь порой.Умер скоро отец… Я потом стал актером.В то тяжелое время… вечерней поройЧасто ездил к тебе я молиться, Мадонна.Научила молиться тебе – моя мать.Ты слыхала молитвы, Святая… Но стонаИ мой ропот тогда не могла ты слыхать!Я ребенком тебе поверял все печали,И теперь я души приношу тебе боль —Мне уже пятьдесят… А меня освистали,И ты знаешь, за что… Я забыл свою роль!Я сегодня играл, и толпа мне внимала.Я играл всей душою и сердцем, как мог,А сквозь стены, ласкающий гул карнавалаМой знакомый, порой, прерывал монолог.И читая… я слушал… Средь сцен и явленийВспоминался другой карнавал мне тогда.Тридцать лет пролетело… Но счастья виденийНе забыть мне, Мадонна, с тех пор никогда.Помнишь ты Коломбину… она проплывалаЗдесь, в те чудные дни, раз, в гондоле со мной,И тебе поцелуй, улыбаясь, послала,И цветы тебе бросила нежной рукой.О, Мадонна… Как счастливы были мы вместе,Сколько было лишений и радости дней…Она скоро ушла… И пропала без вести.Но сегодня… Зачем-то я вспомнил о ней!Говорят, один старый развратник богатыйЗахотел Коломбину мою соблазнить.Долго я убивался… тоскою объятый,Бросил сцену… И даже, Мадонна, стал пить!После в жалкой таверне, терпя испытанья,Песни те, что я слышал, как пела мне мать,Чтоб сыскать себе угол… лишь для пропитанья,Для насущного хлеба я стал распевать!..Мне судьба улыбнулась в таверне не скоро.Там унылые дни мои грустно текли,Пока раз не зашли два знакомых актераИ меня из таверны в театр увели!..Знаешь, что представляли в тот вечер забытый!Шел «Обманщик» Гольдони… И я услыхалТе слова, что когда-то маэстро великийМеня часто ребенком читать заставлял…Как я плакал в тот вечер!.. И слезы о прошломИ теперь мой туманят измученный взор.(Плачет, утирая глаза.)Снова стал я актером… И честным, не пошлым,Хоть и был я плохой и отсталый актер!Вот меня освистали… Мадонна Святая,Успокой мое сердце… Ослаб я… Устал,Но уйти из театра нет силы… Играя,Я всю жизнь ему душу свою отдавал…Вспомнил я Коломбину сегодня, невольно,Как прекрасна была и нежна, и стройна,Как звенел ее голос и смех своевольный,Как в театре играла порою она!Помнишь… раз в сцене смерти как всех испугалаОна верной, естественной, чудной игрой.Нет, с тех пор, как моя Коломбина пропала,Нет в Венеции больше актрисы такой.О, Мадонна… театр без актрисы прекраснойСущество без души, что наверно умрет.Я молюсь тебе в вечер безоблачно-ясный:Пусть в Венецию снова актриса придет.Оглянись ты на город… залитый огнями,Как красив он… Своей красотой он зовет.Видишь, лодки скользят по каналам рядами,Слушай, голос невидимый где-то поет.(Песня вдали.)Море гладью безмятежнойНас зовет в лазури даль,О любви моей мятежнойГоворит моя печаль.Звезды в небе, звезды в море,Льет луна свой яркий свет…В волн таинственном простореЖду тебя плащом одет.Нежной страстию волнуем,Жду тебя один в тиши;О, скорее поцелуемМуки сердца заглуши!..Я спою тебе о воле.Голос мой зовет любя:У Saint-Marco на гондолеОжидаю я тебя.Карнавал покинь ты шумный,Жду тебя с тоской в груди.Я люблю… люблю безумно.Жду тебя я… Приходи.(Голос замолкает вдали.)О, Мадонна… Ты слышишь тот голос безвестный,Ведь напевы те к счастью и ласкам зовут.Здесь родятся под песнь, умирают под песню,Жизнь прекрасна Венецьи… и все здесь поют…А какие театры… Ты там… не бывала?Боже… грешные мысли мутятся мои.Ты, Мадонна… молитву мою ты слыхала,Дай же нам Коломбину… Актрису пошли…Дай актрису ты нам, чтоб от сердца смеялась,Чтоб на сцене театра могла умирать,Я молю… Ты одна мне надеждой осталась,Я к тебе прибежал, как в дни детства, опять…Ты одна, как и я… Ведь меня освистали…Здесь у ног твоих море дробится в тиши.Ты ведь любишь людей! Тебе ясны печалиИ страданья измученной жизнью души…(Рыдая в экстазе полубезумья.)Ты ведь знаешь страданья, как знают их только актеры.О, Мадонна, пойдем же со мною скорее, пойдем!Мы наполним слезами беспечно-веселые взоры,А тому, кто страдал, утешенье с собой принесем.Дай актрису ты нам… В деревнях, городах и на полеМы покажем всем людям, как надо любить и страдать.Боже, что говорю я… Родятся слова против воли.О, пошли нам актрису, Мадонна… Пошли нам актрису опять.Пусть нежна и прекрасна, порою с улыбкою страстнойОна будет ревниво-задумчива в темные дни,Как Венеция наша… С душою и нежной и ясной,Как тот город, где нынче лишь серые камни одни…Пусть темны и тихи, точно спящие ночью лагуны,Будут очи актрисы, сокрыты ресниц полосой,А чарующий смех пусть души задевает все струны,Точно ласточки песня, что будит нас чудной весной…Дай ты нам Коломбину… Ужели не слышишь ты стона?Вся душа совместилась в безумной молитве одной:Дай актрису ты нам… Стань для нас Коломбиной, Мадонна.В мир бездушный и злобный уйду я без страха с тобой.Ты молчишь, о, Мадонна… Взгляни, уже солнце восходит,Там на лодке вдали показались уже рыбаки.Неужели ж с молитвой моею к тебе не доходитВопль безумный актера… вопль полный любви и тоски…(Совершенно безумный.)Среди грешного мира, что дремлет средь мук и лишенья,Твой талант засверкает, как тихой лагуны звезда,Я пойду за тобой… И я верю, ты слышишь моленья,Ты вновь явишься в мир… Коломбиной моей, как тогда!(Бросается в море.)Борис Каховский
Венеция
Молчит Венеция сурово, Ответа не дает она; Ей чуждо все, что в жизни ново: Она в былое влюблена. Что ей до наших идеалов, Сердечных грез и нежных слов… Она на зеркале каналов Качает отблески дворцов.Софья Киндякова
«Черны, как ночь, на землю пали тени…»
Черны, как ночь, на землю пали тени,Что бросил свет колдующей луны,И мрамором одетые ступениВ густую тьму уже погружены.И волны тихо край их омывают…Трепещет зыбью дремлющий канал,Улыбку звезд приветно отражаетВ немом дворце паркет пустынных зал.Решетки окон в кружеве ажураМинувших жизней повести хранят.Спит кипарис… И, грезя, льет датураИз чаши белой благовонный яд.Скользит в саду полотен ТицианаЗнакомый образ – в локонах лицо,И у перил, при лепете фонтанаГондолу ждет зацветшее кольцо.Сквозит резьба на стрельчатом балконе,Тяжелой страстью дышит старый лавр,И чудится, навстречу ДездемонеСпешит любовью опьяненный мавр.Венеция, ты спишь на водном ложе,Ползут века, меняются пути,Но шепчет Вздохов Мост, Палаццо ДожейПро львиный зев Совета Десяти;Про догаресс, пиры и договоры,Колоколов лепантских гордый звон,И про небес лазурнейшие взорыВ жемчуг и яхонт убранных мадонн.И вечная канцона гондольера,Времен сразив завистливый черед,Про forza dell’ amore, dell’ altiera,До наших дней восторженно поет.В гондоле
Тебе, Венеция, жемчужина морей,Я шлю привет мой тихий запоздалый…Прими его, как стон души моей,Души измученной, и скорбной, и усталой.О, как ты хороша! Волшебный, странный сонИстомой сладостной мое чело объемлет.В прозрачном сумраке, в тиши, со всех сторонГромада пышная дворцов зубчатых дремлет,И негой дышет ночь… Недвижная лунаЛагуны спящие спокойно озаряет,Чуть веет ветерок, и зыбкая волнаЛучом серебряным капризно колыхает.На темном бархате канала свежих водБесшумна и легка скользит моя гондола.Rialto белого прохладный, мшистый сводИграет звуками чуть слышной баркаролы,И длинного весла ей вторит влажный всплеск,Палаццо старого обросшие ступени,Свидетели времен, когда роскошный блескБылых патрициев не знал досадной тени,Манят взойти опять на звонкий мрамор плит.Узорных фонарей цветное отраженьеНа лоне призрачном причудливо дрожит,И цепью тянется в бессчетном повтореньи…Все замерло вокруг, все тонет в ясном мире —И слышится вдали: «Vorrei merire…»Семен Кирсанов
Дорога в Венецию
Мы пять часов спускались с Альп.Вид из гранита вылит.Давал туннель за залпом залпвагонами навылет.За нами следом шла метель,и голубой, как глобус,пейзаж отелями летели провожал автобус.Пейзаж рекламой убеждал:пить воду Пелегрино!Но путь в Венецию не ждал,он несся по долинам.Он несся к Золотому Льву,к лагуне синесонной,сквозь буквы надписей «Belvue»на стенах пансионов.И каждый дом стоял сквознойот трехметровых стекол,желтел налаченной сосной,поставленной на цоколь.С плющом, заползшим под карниз,на стенах белоголых,а между штор – сюрреализмстолов и кресел в холлах.И все ж Италия бедна —ей не хватает лака —вдруг поворачивается стенакирпичного баракаи обнаруживает гнильстропил и старых балок,где быт, как сваленный утиль,так безнадежно жалок.Здесь голь и нищь живет одна,ни галстуков, ни глянца,одна лишь запонка виднана горле итальянца.Жена – за варкой макарон,но и в семье рабочейпригодны кудри для корони не глаза, а очи!Потом с холстами старых залсопоставляя это,я вспомнил тех, кого писалс натуры Тинторетто…Автобус, здесь остановись.Во мне возник прозаик.Вторгаться я обязан в жизнь,она важней мозаик!Но строг маршрут, и мы должныпринять культуры порцию,взирать на древние ножны,на Цезаря, на Порцию,спешить к гостинице в обед,смотреть сквозь окна влажныена отдалившийся хребет,на чудеса пейзажные.Пейзаж равнинней и ровней,и, как удар по струнам,под нами мост и в стороне —дуга воды —лагуна!Большой канал
И вот к гондолам нас ведут,лагуною обглоданным.Гондолы называют тутпо-итальянски – «гóндолы».Мы сели в гóндолу, и воттолчок, – и по инерциинавстречу с двух сторон плыветБольшой Канал Венеции.Вздымает вверх скрипичный грифладья резного дерева,держусь за бронзу львиных грив —беда для сердца нервного.Наклонно гондольер стоит —артист своей профессии!Не декорации ль своитеатры здесь развесили?Плывет галерка мимо насв три яруса и ложи.Как зал театра, накренясь,плывет Палаццо Дожей.Все задники известных пьес —и Гоцци, и Гольдони —мы, проплывая, видим здесь,качаясь на гондóле.На этих пьесах я бывалкак друг одной актрисы…Вплываем в боковой канал,как ходят за кулисы.А между двух старинных стенобъедки, в кучу смятые,на них торжественная тенькакой-то дивной статуи.Затем ступеньки лижет плеск,и пристань волны облили, —сюда бы шляпы, бархат, блескв глазах надменных нобилей.Но там – в беретах пареньки,бровасты и румяны,стоят, засунув кулакив бездонные карманы.Они их вынули, когда бподобралась работа —кули таскать бы на корабль,сгружать товары с борта.И вдруг, когда мы рядом шли,к стене почти прижатые,причину пареньки нашли,чтоб вынуть руки сжатые.И мы увидели салют,известный всем рабочим,а дальшеновые встаютпалаццо, между прочим.«Флориан»
Мир голубей покрыл квадраткамней Святого Марка.Брожу я с самого утраот арок к новым аркам.И вот кофейня «Флориан»,и вспомнить ты успеешь,что здесь садился на дивансиньор Адам Мицкевичсмотреть на разноцветный грими ленты карнавала…Чего ж, о польский пилигрим,тебе недоставало?Недоставало с вышиныхолмов – смотреть на села?Недоставало тишиныдалекого костела?Хоть тут и небо голубейи в лавках звон богатства,хотелось этих голубейпослать на Старе Място…Рука поэта оперласьна темно-красный бархат.Вокруг Венеция несласьна карнавальных барках.Помпоны, длинные носы,арлекинады краскии фантастической красыресницы из-под маски.Но вспоминает он корчму,где, по цимбалам грянув,мой прадед раскрывал емустрану Ядвиг и Янов,где ураганный этот звоностался жить в «Тадеуше»,и потому не смотрит онна чернокудрых девушек,на золотого, в звездах Льва,и в бархатной неволеон шепчет про себя словатоски, обиды, боли.Рассвет в Венеции
Я в шесть часов утрашел утренней Венецией.Еще туман устлалсеребряный венец ее.И кампанилы стантянулся в небо млечное,одел ее туман,как платье подвенечное.Из сводчатых воротпо уличкеФлаги
Венеция, красив твой флаг,где Лев на синем поле!У стен со львами на углахя двигаюсь в гондоле.Канал или ладья самамой разум укачала,но мне причудилось: домапривязаны к причалам.И эти – рядом, на мели,дворцовые громады —в действительности кораблитаинственной армады.Чья тень мелькнула на носу?Кто искру в воду бросил?А окна круглые внизу —что, разве не для весел?Но из бойниц наискоскипротянуты не пушки —здесь на древке висят носкии простыни для сушки,гирлянды мокрого белья,трусов, сорочек разных,от корабля до корабляразвешаны, как в праздник.И лепкой дивною богатдворец над гнутым мостом —стоит, как парусный фрегатнадутых ветром простынь!Но вот блеснула и рука,нет, ручка, из оконца,флажок батистовый платкаповесила на солнце.И я увидел вензель «R»,исполненный умело.О, все понятно мне теперь:он вышит для Ромео!Я разгадал дворцовый быт,проник в секрет фамильный —в палаццо этом бак кипитс водой и пеной мыльной.И там спиною к площадямс туманного рассветастирает, ручек не щадя,на всю семью Джульетта.Я ей желаю всяких благ,плывя в своей гондоле,пока на солнечных часахспит Лев на синем поле.Палаццо Дожей
В Палаццо Дожей входим мы.Но я осмыслил позже,что значит эта фраза: «Мывошли в Палаццо Дожей».А это – в живопись войти,где вздыбленные кони,поверить в старые холстыс Венецией на троне;поверить в утреннюю синь,в корабль под парусамии в женщин с лицами богиньи с рыбьими хвостами;поверить в бронзовых рабовперед узорной дверцей;поверить в грозную любовьс кинжалом возле сердца;в Мост вздохов, в горестную дрожьв предсмертном коридоре,и в перстень, что бросает дожв сверкающее море.Узнав дельфина по хребту,когда ладьи трясутся,суметь поверить, что Нептунтрясет своим трезубцем;поверить в умиленный взглядМадонны на младенца,в волхвов молящихся, в козлят,упавших на коленца;поверить в воинов, что тутстоят в сплошном железе,но верить не в господень суд,а в гений Веронезе.И не в тюремный сумрак дел,рассказанных о дожах,а в то поверить, что сумелвообразить художник.И в нашу сказку о Садко,и в гофмановы сказки,во все поверить здесь легко!Так убеждают краски.Долгий дождь
Дождь идет, дождь идет.Молодую догарессустарый дож ведет.Через душную Одессу,полумертвый порт,молодую догарессустарый дож ведет.Через дымную завесу(где разбитый дот)в тыл, к расстрелянному лесу,мокрый Додж идет,парень держит пулемет,дождь идет, дорога к лесу.Молодую догарессустарый дож ведет.Он прижал к лицу ладони,мокрые от слез.Донна Лючия – в коронесолнечных волос!По разбитым бомбой рельсамПулковских высотв гимнастерке догарессачерез дождь идет.Боже, свадебное ложетот же эшафот!Додж идет. В Палаццо Дожейхлещет пулемет.Парни в вымокшей одежеДодж ведут на дот.В золотой собор на мессумолодую догарессустарый дож ведет.Это с ними или с намидолгий дождь идет,беспорядочными снамивойн и непогод,с Моста Вздохов по дороге,оскользясь об лед,поседевший, одинокий,старый дож идет.1972 г.Александр Китаев
Отъезд в Венецию
Александр Китаев! ВыВ золотой ВенецииО величии НевыПрочитайте лекции,И под легкою фатойИтальянку с вееромОчаруйте красотой —Грустным снежным севером!Очаруйте санками!И с венецианкамиПриезжайте выК берегам Невы!2 апреля 1914 г.Дмитрий Кобяков
«Фонарных решеток узоры на стенах…»
Фонарных решеток узоры на стенахПестрят закоптелые своды таверн,И красны блестящие камни ступенек,Ведущие к устью канала Марен.Упругие ряби живого агатаПодатливо брыжжут под черным веслом.«В таверну, в таверну! Сегодня богатымИ щедрым, signori, я буду послом!»Спешащая тень остроносой гондолыМелькает на зелени мокнувших стен,И капает гулко сочащийся холод —Замерзшая кровь обессилевших вен.На черной воде окровавленный кокон —Kpacнеет, как сгусток крови, полоса, —И светят гондоле из огненных оконТаверны раскрытой ночные глаза.Борис Ковынев
Песня гондольера [568]
Синьорита подзывает гондольераИ тихонько говорит ему во тьму:– Гондольер,Я полюбила кавалера.Отвези меня немедленно к нему.И ответил гондольер:– Чего же проще!Вот гондола,Вот гитара,Вот луна! —Задремали апельсиновые рощи.Над Венецией простерлась тишина.Синьорита отодвинула портьеру.Показалось ей, что близится гроза.И случайно заглянула гондольеруВ молодые и влюбленные глаза.Страсть и ревность бушевали в них открыто.Так не любит даже страстный кавалер.И сказала гондольеру синьорита:– Я люблю тебя, прекрасный гондольер.И ответил гондольер:– Чего же проще!Вот гондола,Вот гитара,Вот луна! —Задремали апельсиновые рощи.Над Венецией простерлась тишина.1942 г.Сергей Козеко
Венеция
Все спит в лазури голубой…Венеция, ты вся передо мной:Вот дожей древних дивный дом,За ним собор Святого МаркаИ башни в небе голубом,И мрамор, блещущий так ярко!Гондолы мрачные скользятИ плеском тихим говорят:О славе дней минувших,О жизни замерших дворцов,Теперь в тиши уснувших!Все тихо… лишь напев гребцовМолчанье нарушает,Да звон от башенных часовДалеко где-то замирает…Венеция, 1912 г.Венеция
Над Венецией тихо всплывает луна,Серебря неподвижные воды, —Не плещет по мраморам больше волнаИ замерли грустные своды!Над Марком святым в вышине голубой,Вдохновенный Апостол сияет;Облитый поднявшейся в небе луной,Он храм красотою венчает!Нельзя оторваться от этих картин,Мозаик чарующих очи;Часами готов я стоять здесь одинВ этой сказочно блещущей ночи!Венеция, 1912 г.Лидия Кологривова
«Под тихий плеск каналов…»
Под тихий плеск каналовВ величии немомВенеция заснула,Спит непробудным сном.Дворцы глядят угрюмо,Средь мрачной тишины,О временах минувшихПорой им снятся сны.Победы слышны кликиИ лязг цепей и стон,И пенье стройных лютнейИ кубков полных звон.В застенке пыток мукиИ черный Трибунал,Цветы, гондолы, маски,Веселый Карнавал,На старом Буцентавре,В кругу своих вельмож,Кольцо бросает в море,С ним обручаясь, Дож.На лестнице ГигантовРаздался вопль и плач,Стоит над черной плахойС секирою палач,На белые ступениКровь хлынула волной,И голову седуюПодъемлет он рукой:«Смотрите! вот изменникФальеро!» Кличет он.«Венецию он предалИ был за то казнен!»Вот колокола звукиС Сан-Марко потекли,То Мавров показалисьНа море корабли.Республика к защитеНабатом всех зовет;Галера за галеройПод знаком Льва плывет.Кругом краснеют волны,Потоком льется кровь,Враги то отступают,То подплывают вновь.«Венеция! Сан-Марко!»Несется славный клич,Неверным над ЦарицейПобеды не достичь!Сильна ее державаВладычицы морей,Ни ГенуаВенеция
1.Город чудный, город странныйСпит до утренней зари,Тут и там во мгле туманнойЧуть мерцают фонари.Всюду говор смолк веселый,Тишь сменила шум дневной,Дремлют чудные гондолы,Словно птицы над волной.И стоят, как привиденья,Дней минувших мертвецы,Чуть белея в отдаленье,Над каналами дворцы.Я гляжу на них, и, мнится,Оживает тишина,Будто прошлое мне снится,Ночь виденьями полна.Слышен тихий скрип балкона,Шелест… шепот над водой —Это с Мавром ДездемонаСнова шепчет в час ночной.Вот, как луч мелькая лунный,Тень неясная встает,И аккорд доносит струнныйВетра легкого полет.Крик ревнивый, всплеск канала,Всколыхнулася волна,И, замолкнув, застоналаПрозвеневшая струна.И опять передо мною,И безлюдна и мертва,Спит, окутанная мглою,Адриатики вдова.2.От былых побед усталый,Словно присмирев,Смотрит в мутные каналыОкрыленный лев.Он своей блестящей славыВремя пережил,Не вернуть былой забавыИ угасших сил.Уж ему набегом болеНе грозит сосед,Нет врагов на бранном поле,Но и нет побед.И застыл он бесполезный,Тихой грусти полн,Опустив свой взгляд железныйВ глубь зеленых волн.Василий Комаровский
Je montai l’escalier d’un pas lourd et pesant.
Théophile Gautier«Пылают лестницы и мраморы нагреты…»
Пылают лестницы и мраморы нагреты,Но в церковь и дворец иди, где ТинтореттыС багровым золотом мешают желтый лакИ сизым ладаном напитан полумрак.Там в нише расцвела хрустальная долинаИ с книгой, на скале, Мария Магдалина.Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.Несут белеющее тело, ждет верблюд:Разрушила гроза последнюю преграду,Язычники бегут от бури в колоннадуИ блеск магический небесного огняЗияет в воздухе насыщенного дня.1912 г.Мария Комиссарова
Венеция
Чем меня Венеция встречала?Плеском волнИ взмахами весла.На волнах как на руках качала,И по узким улочкам вела,И по переулочкам, как щели…Чем еще? —Улыбками друзей,Что сказать по-русски не умелиТе слова, что мне всего нужней.А еще она меня встречалаПраздничной, как сказка, пестротой,Алый парус в море высылала,Возводила купол золотой,Раскрывала книгу доброй славы,Где что ни страница —Чудеса.Лев шагал навстречу златоглавый,Разбудив столетий голоса.Всю тебяС твоею далью дальней,Поселю я в памяти своей:Все огни гондол твоих печальных,Все рукопожатия друзей,Все созвучья линий,Тени,Света,Красок, что не встретятся нигде —Всё, что ты явила на рассвете,Как в волшебном зеркале,В воде.1962 г.Александр Кондратьев
Венеция (из путевого альбома)
Воды канала светло-зеленыеВ сладкой истоме и лениНежно целуют, словно влюбленные,Старых палаццо ступени.Солнце… Гондолы скользят, как видения.Струйки беззвучные блещут.Темных, старинных дворцов отраженияВ зеркале светлом трепещут…Наталья Кончаловская
Стеклодувы в Мурано
Он резал стекло, этот мастер,как тесто иль глину,расплавленный, огненный шарпревращая в кувшин.Пунцовые змейки-обрезкиложились у ног, извиваясь,тускнея, меняя цветаи в стеклянный грильяж превращаясь.А мы, обступив стеклодува,за ним наблюдали,немым восхищеньем его мастерство одобряя.И несколько парнедоверчивых глаз наблюдализа каждым движением нашим,за каждым подарком,что мы привезли из Россиимуранским рабочим – потомкамвеликих искусников в деле стекольном.Потомкам умельцев, артистов,что знали секрет, – их за этохозяин Мурано приковывалцепью навечно…А ныне потомки умельцев, украдкой,для русских туристовотлили конька.И глядели мы все в удивленье,как мастер щипцами вытягивалкрасные ножки лошадке,и хвост закрутил ей игриво,и гриву, и ушки у ней на макушкепоставил торчком…Лошадка остыла. Из краснойона превратилась в прозрачную,бледную, хрупкую – вся на ладони!..Но в этой игрушке стекляннойостались дыханье и отблесксвященного пламени дружбы,что сплавит любые породы,как пламя печей стеклодувных.
