Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

«Спасибо за письмо. Я очень был доволен…»

Спасибо за письмо. Я очень был доволен, —Ты первый, кто меня посланьем одарил.Я мирно здесь живу, не умер и не болен.На сбор плодов наук не трачу много сил.Звучнее лирных струн звенит моя ракета,И не угас во мне один любовный пыл.Я сознаю всегда, что глупо трачу лето,Что летом я бы мог свободнее читатьИ забавлять себя забавою поэта —Во фронт выстраивать рифмованную ратьИ, ей командуя, над нею издеватьсяИ только распустив, сзывать на бой опять.И что ж! начну читать, до первого абзацаЧитаю – ничего! Потом в глазах рябит —Лагуна грезится, и мраморная Piazza,И вымытый в воде сверкающий гранит,И сонная вода, как в глубине колодца!Вот тут бы и писал всяк истинный пиит,А я лишь вспомню все, что видеть не придется,И тотчас на меня находит мрачный сплинИ я бегу гулять с усердьем иноходцаСреди болот, лесов и вспаханных равнин,Считая в небесах огни ночных созвездий,Влюбленный, как всегда, а главное – один!Я очень мрачен был, и при своем отъездеТеперь и вовсе я хожу мрачнее тучИ жду себе с небес жестокое возмездье.Конечно! Все дано: и солнца ясный луч,И воздух, и трава, еще чего мне надо?Чего-то знает Зевс, коль вправду он могуч!Но вот уже мычит докучливое стадо.Пора кончать письмо и отправлять его,К тому же в воздухе чувствительна прохлада.Коль не имеешь, друг, ты против ничего,Я навещу тебя, прибыв к тебе в Быково!..Где Элефант теперь? что слышно про него?P. S. Надеюсь, мой привет ты передашь Стрелкову.

Владимир Злобин

«По вечерам гостей толпа…»

По вечерам гостей толпаКалякала у Флориана.Был Репин, говоривший: А-а-а,И уходивший очень рано,Эрнест Петрович ел и пилИ брюки вверх тянул усердно,А Exсellence немилосердноКурорт Виши опять бранил.В углу Вещилов лиловелС одним прекрасным бакинбардом ,И «Ваня» сумрачно сиделНеобитаемым мансардом,А рядом с ним, преклонных летКнягини Затбольской скелет,Посыпанный изрядно пудрой,Как сыпят в лавках мармелад,Мадам Щекин со шляпой мудрой(Ведь дело в шляпе, говорят),Затем еще немножко дам,Разбросанных и тут и там,И я с касторкою в карманеСидел и дохнул на диванеИ пил холодный гренадин,И в ужасе Monsier Щекин.Кругом Безродный где-то бродит,Как раздраженный таракан,А Персианин-великанЕго шептаться все отводит.Вот вам вечерний наш синклит…Пищит какой-нибудь Карпетто,Оркестр яростно трубитЧетвертый акт из Риголетто.Lido, 1914 г.

Воспоминание о Венеции

Колонны мраморные и кружевные,Собор прозрачный Святого Марка,На арке арка, на арке арка…И бродят люди полунемыеВ палаццо Дожей по галереям,И поклоняются гранитной пене и поклоняются застывшим змеям,И преклоняют свои колени пред этой грезою в архитектуре,Они приходят сюда из Индии, они приходят сюда с Миссури,Чтоб посмотреть на изваяния, такие нежные, как вдох Эола,Чтоб посмотреть, как пенит воды легкоскользящая гондола.А ночью мраморной, когда застынет под Лаской Лунною палац Палацо Я прохожу весь зачарованный, весь заколдованный по плитам Пьяццо Сажусь в гондолу и уплываю, и уплываю и уплываюКуда-то к замкам, куда-то к храмам, <куда-то> к башням, куда? не знаю,Плыву направо – дворец заснувший, плыву налево – колонн громада,И надо всеми – луны улыбки, и тем улыбкам все серенадывсе серенады, все серенады…

Баллада

 Не дослушав плачущей виолы и забыв, что продолжалась месса, из собора выйдя, догаресса опустилась на скамью гондолы. Праздник был томительно-хвалебен, ей хотелось зарева заката, свежего, как зрелая граната, яркого, как петушиный гребень. И в порыве дикого каприза, потеряв трех юношей из свиты, отдавала шею и ланиты поцелуям женственного бриза… Вдалеке раскинулись лагуны, а до слез влюбленные поэты сочиняли скучные сонеты, ударяя яростно о струны. А потом, вернувшись слишком рано во дворец извивами канала, принести велела два бокала тонко отшлифованных в Мурано. И под звук далекой серенады, запретив улыбки и вопросы, распустила вьющиеся косы, темные, как ночь Шахерезады. И вином наполнила до края два бокала, легкие, как пена… Было тихо… Лишь у гобелена раздавался шепот попугая. И с неясной сказкою во взоре Говорила, чувствуя румянец: «Не придешь, о гордый иностранец, Любоваться мною, как в соборе?»

Из венецианского альбома

Однажды вечером, в кафе у Флориана,Мы встретились по странной воле рока.С улыбкою затравленного Пана,Пропитанный удушливым Сирокко,Напомнивший мне чем-то робость лани;И, опустив бровей густые арки,Он слушал, полулежа на диване,Звучавший вдалеке сонет Петрарки.Вторично мы увиделись у дожей.В толпе туристов прибыльного лета,Томящийся, на прочих непохожий,Он замер перед Вакхом Тинторетта.Впивая до последней капли пота,До вскриков, заглушенных сиплым лаем,Восторги самоцельного полета,Который навсегда неповторяем…Мы вскоре познакомились на Лидо,Спасаясь от жары в стабилименто…Сверкала наготой, как Энеида,Прибрежья исчезающая лента…На фоне полновластного прибоя,Окутанного рвущеюся пылью,Я понял глубину его покояИ волю, обреченную бессилью.А вечером, когда по пятнам мелейПрошла луна, рожденная недавно,И в зелени пирамидальных елейСтал бледен обнаженный профиль фавна,Мой спутник, изнывающий, бескрылый,Вернувшийся, как собственное эхо,Смеялся утомительно и хилоОстатком недосмеянного смеха.Мне кажется, в безумии исканьяЕще никто так не любил контрасты,Как души, в глубине всеотрицаньяПостроившие замкнутые касты.Судьба, не отвечающая стону —(Кто б мир не раздробил на казематы!),С настойчивостью, родственной закону,Ломает недокованные латы.С тех пор я не слыхал его походкиНи в гулкости холодного базальта,Ни там, где проплывающие лодкиЛаскают переброшенный Риальто.

Венеция

Уже длинней и легче стали тени,Мосты упруго изогнули спины,Прошел мошенник с шапкой на бекрени,И чудаки одели пелерины.И все сильней античные дурманы,Холодный мрак безжалостно расколот,На мертвой башне быстрые ВулканыПриподняли и опустили молот.И ты так строго, так неуловимоХранишь на всем старинные печати,А помнишь, как ты отняла у РимаЛитых коней монументальной рати,И как потом, благословив стихию,Во времена крестового разгула,Твои купцы уплыли в Византию,Где их хранила золотая булла.Когда же пальцы тонкого БеллиниСжимали кисти бережно и плотно, —Какой восторг рождающихся линийУзнали обнаженные полотна.И сколько муз непознанных и грацийОткрыли чьи-то бешеные пытки —Теперь под колоннадой прокурацийНе верят в ядовитые напитки.Но я люблю сквозь старые атласыИ сквозь давно не ношенные цепиСмотреть на искривленные гримасыИ на разврат твоих великолепийИ опускать в исчерпанные бездныСвоих корней извилистые ткани,Пока дракон, ревущий и железный,Не оборвет моих очарований…

Венеция

СонетПосвящается Л. Р.Любовница случайных королей,Аркадами дрожавшая над ними,Рожденная Лукавым и СвятымиИ вскормленная грудью кораблей —Сегодня я по прихоти твоейБыл Тассо, Тицианом и другими,Пока усталый день, приблизясь к схиме,Не бросил в воду зарево кудрей.Теперь сквозь ночь бесцельна и понятнаРезьба колонн, похожая на пятна,И над дверями ласка львиных лап,Как будто мир в тончайших нитях хмеля!И рыцари широкополых шляпИдут в альков к Мадоннам Рафаэля.

Борис Зубакин

Венецианские ночи. Ночь первая

Вновь запах моря веет от алькова,Неповторимо радости тая,Как будто волосы ты выжимаешь снова —Ундина вечная, Венеция моя.Глаза смежу – и ты мне будешь сниться,Плывя в стекле застывшего зрачка,Рыжеволосая и пышная блудницаС полночным стуком каблучка.Какими тайнами твои владели дожи,Чтоб столько сладости и мук,Века, волнующие дрожью, —Включить в твой каменный сундук.Ты спишь, Роскошная, как и в былые годы —Земных владычица сердец,И ночью зеркало наводитЛуна на спящий твой Дворец.Венеция, 1927 г.

Венеция

Морская пленная царица,С которой кто б сравниться мог,Кидаешь в море из темницыСвой пенный кружевной платок.И племя скучное туристовВ гондолах вслед ему плывет,Но тот рисунок серебристыйОно вовек не разберет.Твое лицо покрылось дрожью —С лагуны ветер шлет волну.Тебя лишь лев постигнуть может,Глядящий с башни в глубину.Июль 1927–1930 гг. Мост вздохов

Сергей Зубов

«Скукой нежною скучаю…»

1.Скукой нежною скучаюЯ всю ночь, часы считая,О, Венеция, немая…Где-то песня оборваласьИ весло в воде ласкалось,Что-то тщетно вспоминалось.Что-то плачет, что-то гложет,Тишина мне не поможет,Сердце вспомнить все не может.У San Giorgio Maggiore,Где не так далеко море,Потерял я свое горе.

«На гондоле уплывали…»

2.На гондоле уплывалиИ печали вспоминали,Говорили, говорили —Солнце с песней проводили…Солнце в море утонуло,Ты усталая уснула,А Венеция сиялаИ меня в себя влюбляла…И когда ты вдруг проснулась,Когда мы домой вернулись,Я не знал, зачем с тобоюПлыл я долго под луною…

Вячеслав Иванов

Собор Св. Марка

Царьградских солнц замкнув в себе лучи,Ты на порфирах темных и агатахСтоишь, согбен, как патриарх в богатыхИ тяжких ризах кованой парчи,В деснице три и в левой две свечиПодъемлющий во свещниках рогатых, —Меж тем как на галерах и фрегатахСокровищниц початки и ключиВ дарохранительный ковчежец БожийВселенная несет, служа жезламФригийскою скуфьей венчанных дожей,По изумрудным Адрии валам;И роза Византии червленеет,Где с книгой лев крылатый каменеет.

Баркарола

Над лунной негой волн, в ладье, под тайной маски,Моя Печаль поет при плеске баркарол,И лютни звон струит свой палевый ПактолВ опаловую даль, где, млея, тонут краски…Моя Печаль молчит, бледна от нег и пляски;Ей плещет буйный хор с ликующих гондол;Жестокость в кудри ей, с извивом жадной ласки,Вплетает алых роз стожалый ореол.Но Жалость юная с подругой делит розы,Багрит венец лилей и льет с улыбкой слезы…А с брега, мертвый взор вперив на дальний челн,Тень, погребальные влачащая одежды,Белеет, – и на зов покинутой Надежды«Прости!» – звучит ответ над лунной дремой волн.

Колыбельная Баркарола

В ладье крутолукой лунаОсенней лазурью плыла,И трепет серебряных струнТекучая влага влекла —Порою… Порою, темна,Глядела пустынная мглаПод нашей ладьей в зеркалаСтесненных дворцами лагун.Не руша старинного сна,Нас гóндола тихо неслаПод арками черных мостов;И в узких каналах со днаГлядела другая луна,И шелестом мертвых листовС кормою шепталась волна.И Та, что в тебе и во мнеИ розой меж нами цвела,Сияла, как месяц, светла,Порою в ночной вышине,Порою в глубокой волне;Таилась порою, и мгла,Казалось, ее стерегла;Порою лучилась, бела,В небесном, воскресном огне.

Лагуна

Над бледным саваном недвижимой лагуны,Мрача покой небес и млечный кругозор,На брег отчаянья дерев нагой позорЗовет уснувший гром и летних гроз перуны.Угрозой черною над краем черной дюныСтоит зима дубов, и в страхе ловит взорОкостенелых мышц чудовищный узор,Ожесточения страдальческие руны…Чуть плещет низкий вал в прибрежном тростнике.Вися над бездной, челн колеблет вдалекеСвой образ, вод стеклом незримым отраженный.И, тенью царственной означив небосклон,Встает туманный град в дали завороженной,Как гордой памяти неусыпимый сон…

Димитрий Иванов

«В голубом эфира поле…»

[В голубом эфира полеХодит Веспер золотой, —Старый дож плывет в гондолеС догарессой молодой.]Догаресса молодаяИ печальна, и бледна,На лагуны взор бросая,Смутно думает она:«Пусть в любви немало горя, —Без нее не красен свет,И с самим супругом моряВ пышном блеске счастья нет»,И грустит, еще не зная,Чем ей мрачный рок грозит,Догаресса молодая,И угрюмый дож молчит.

Юрий Иваск

Святой Марк

Змеино-зелено и львино-золотисто,И по-фазаньему, павлиньему пестро,Но все притушено и лиловато-мглисто,И вдруг из сумрака колонное ребро.Не утро и не день, не ночь, а вечный вечер:Последние лучи и первая свеча.Июль 1960 г.

Венеция

Выдумываю, например, убийствоНа улице Убийц.Запомнилось лицо убийцы —Оно родных роднее лиц:Испуганное, нежное, веснушкиИ рыжая упрямая макушка.Рыдания наемной итальянкиВ гондоле гробовой.Мои же смертные останкиУкачиваемы волной.Прощайте, разноцветные блудницы,Еще Венеция мне снится – длится…Мерцанье дымчатое, голубоеВ разбитых зеркалах.Все призрачное, неживое,И только тени на стенах:Колеблемое пламя в шандельерах,Незримые движенья гондольеров.Октябрь 1960 г.

Венеция

Пестрая, но неяркая —Даже в сказке Сан Марко.Дымка голубоватая,Розовые палаты.Незабвенное, нищееВычурное кладбище.Море – бледно-зеленоеДо вечернего звона.Золотисто-волшебноеМеркнет медленно небо.Меркнем и мы, кончаемся,В люльке-гробу качаясь.И, откинувшись на спину,Мы вспоминаем наспех:Льва и коней, мозаики,Музыку и музеи.Март 1961 г.

Зеленая живопись Венеции

Зеленый змий из зеленá вина,А то, что молодо, иначе зелено,И мне у узкого ее окнаНемедленно озелениться велено.Дремлю Адриатической волной,Свисаю виноградинами, грушами,И осыпаюсь ивовой листвой,Шепча-вдыхая с родственными душами.Кривелли и Карпачьо: вы со мной.И Тинторетто с птицами-кликушами.

Живопись Франческо Гварди

Дамский скрипичный концерт в честь графов Северных – в. к. Павла Петровича и в. к. Марии Феодоровны (1782 г.)

Не разглядите ни одной фигуры.Рассеянный запечатлелся взгляд.Пятнисто-бело, приглушенно-буро.Мерцающие люстры серебрят.Скрипели виолинные девицы.Не зрится северный курносый граф.Венеция, любая, зыбко снитсяИ у-ле-ту-чи-ва-ет-ся стремглав.

Венеция. «Любовь к трем апельсинам» Карло Гоцци

Мантии меловые,Водоросли узора,Дожей свиные выи,Зеленнáя простора.Ларцы львиного Марка,Улица Ассасинов,Срезаны для подаркаГоловы апельсинов.Сердце, играя, рветсяС нитями серпантина.Околесица ГоцциИ разлюли-малина[564].

Олег Ильинский

Музеи

И кошельки играющих гулякОпустошались в кабаках у мола,И плавали медузы в хрусталях,И грузовые двигались гондолы.И, убедившись, что мошна пуста,Пропировав последние дукаты,Венеция, ты поднесла к устамЗеленой влаги трезвые раскаты.Но Тинторетто кисти покорялТвои дворцы, и бархат, и галеры,И оживлял налетом янтаряИз пен твоих рожденную Венеру.Голубоватый двигался фронтон,Качалась кладь, и зеркала сверкали,Отбрасывая персиковый тонТвоей щеки в магическом овале.Музейная густая тишина,Озвученная сухостью паркета,Казалось шумом волн поражена,Затоплена меняющимся светом.И в жирном блеске бронзовых скульптур,В тугом клубке Гераклов и кентавровЗатихли сгустки мыслей и культур,Как дальний гром и дальние литавры.Проносится охота на лося,И славит шелк прекрасную Елену,А мы домой уходим, уносяВ глазах лиловый отблеск гобелена.Дожди не в силах красок погасить,И вся венецианская палитраПойдет со мной. Пусть желтые таксиЕе о шины рубчатые вытрут.Пусть световые властвуют куски,Пусть станет город праздничным базаром,Пусть заблестит, пусть влажные мазкиПойдут по мостовым и тротуарам:Запомнятся рембрандтовы глаза,Роденовский невоплощенный вылеп,Замрет венецианская слезаНа ветровом стекле автомобиля.И вечер, разгоняя облака,Очистится, как ясная лагуна,И тучи погрозят издалека,Как полчища покрытых пылью гуннов.А в дом заглянет синее окно,И виноград в хрусталь уронит зелень;На ужин будет красное виноИ выдох флейты – память о музее.1964 г.

Венецианские полотна

Здесь плеск весла, как стук кареты,Весна наядой на волне.Веселым старцам ТинтореттоПривольно жить на полотне.Пусть нрав у старцев неразумен,Зато румянец детски свеж…Здесь Возрожденье, как Везувий,Клубится складками одежд.Переглянувшись с хрусталями,Помчался в пляске хоровод,Лозою Вакха заслоняясьОт всех напастей и невзгод.Стекло дрожит прозрачной дрожью,Зеленым отблеском горя.Резвятся подданные дожа —Большие рыбы на морях.1962 г.

Венецианская тема

Латерна Магика – о золотистый свет,Карманный рай, танцующий миражик,Из бархатного сумрака кассетРождающий веселых персонажей.Сквозных теней китайская игра,Италия на золотой ладони,Венеции живые вечера,Алмазные фантазии Гольдони.Волшебника пьянил базарный гул,Он засыпал на пристани туманной,И ежилась от сырости лагунМартышка на плече у шарлатана.1971 г.

Вера Инбер

Венеция

Упоены волшебным Чимарозой,Поникли крылья черных пелерин.Кто там вошел, в сутанe, с белой розой,И в ложе сел один?Его уста, как алая заплатаНа смуглом бархате его лица.За сценой голос сладостный кастратаБаюкает сердца.Не убежать, не вырваться из пленаЕго ресниц и стрельчатых бровей.Течет, томит и тает кантилена,Как жаркий воск свечей.Таись, монах, за спущенною шторой.Ласкай цветок прикушенной губой.Я появлюся набожной синьоройВ антракте пред тобой.Тогда забудь молитвы, и чертозу,И авантюры карнавальных дней.С тобою вместе зацелую розуСоперницы моей.

Л. И. И-ст-м

Венеция

Посвящ. сестре моей А. И.

Слышишь?! – В канале уже раздаетсяЗвук равномерный весла,Воздуха струйка аккорд донесла,Песнь гондольера оттуда несется:Звук то слабеет, то вновь разольетсяВ страстной мелодьи его.Между церквей и высоких дворцовТихо гондолы плывут по каналу;Некогда здесь по ночному сигналу[565]Сколько невинных погибло голов!..Сколько здесь темных и мрачных домов,Сколько решетчатых окон!..Плиты ступенек, спускаясь к воде,Лунным лучом озарились;Волны, плескаясь о них, оживились;Слышатся говор и песни везде;Весело все: нет печали нигде…Звезды спокойно сияют.Осень 1893 г.

Опять Венеция

Посвящ. моей матери

Тихо качаются группы гондол;Стоя, гребут гондольеры.Слышится пенье ночных баркароллВ теплой струе атмосферы.Низко спустились ступени к воде;Волны шумят о их плиты;Мрачные зданья и церкви – вездеЛунным сияньем облиты.Мирно покоится город чудес,В волнах родимых купаясь;Звездочки смотрят с прозрачных небес,В темной воде отражаясь.

Еще Венеция

Плывут задумчиво гондолыПод звуки томной баркароллы;Гребцы привычною рукойСпокойно борются с волнойИ меж собою разговорыВедут, встречаясь на пути.То громкий смех, то брань и спорыИм не препятствуют грести.Скользя под арками, мостами,Гондолы массами плывут;Дома высокими рядамиКак будто мимо их идут.И что-то тихо напевая,Одним работая веслом,Наш гондольер глядит кругом,Гондолу мерно направляя.И мы плывем, плывем вперед,И вся Венеция идетНавстречу нам с ее дворцами,С ее старинными церквами.Отвсюду веет стариной.Какой-то сладостный покойИ лень душой овладевают,И как-то дышится легко…И где-то здесь, недалеко,Мандолинату напевают…Страна беспечного мечтанья!Здесь люди весело живут:Не зная будто испытанья,С утра до вечера поют.Farniente dolce здесь царит,И человек поет иль спит!Лишь звезды на небе блеснут,Они уж снова отдыхаютИ песни новые поют!Ноябрь 1894 г., Двинск

Вивиан Итин

Догаресса (подражание Пушкину)

«В голубом эфира полеБлещет месяц золотой.Старый дож плывет в гондолеС догарессой молодой»[566].Догаресса молодаяБеспокойна и бледна.Старый дож, ее лаская,Говорит: «Моя жена,Отчего же ты грустна?Отчего же без участьяСмотришь ты в мое лицо,Или ты не знаешь счастья,От меня приняв кольцо?..»Догаресса молодаяБеспокойна и бледна.Вдруг сверкнул клинок. БлистаяТруп скрывает глубина.Догаресса молодаяС гондольером молодым.Ночь, луна и ширь без края,Хорошо им быть одним!– Я неволей догаресса,Я не знатна, не принцесса, —Дожу силой отдана.Но почет не стоит счастьяМолодого сладострастья.Лучше буду я бедна,Но любимому верна.…………………………..«В голубом эфира полеБлещет месяц золотой».Гондольер плывет в гондолеС догарессой молодой.

Михаил Казмичев

Гоцци

В темном халате, с зарею на бледных щеках,В комнатах темных скитаться с тяжелым шандалом.Бешенство сказок нести на печальных руках,Нежить огромное в детском и малом.Дикое горе романтики пало в окноКаменным грифом, совой и виденьем полночным.Желтой арабской хламидой оно взметеноВ городе старческом, пестром, сыром и порочном.В темном халате блуждать, и шандал тяжелоТянет холодную и благородную руку.Лучше не буду смотреть в расписное стекло.Бегать по радугам, верить небесному звуку!Гоцци!.. Ты кутался в бурю, но ты подарилXoxoт Италии, три золотых апельсина…Ветром задуло огонь, и подсвечник остыл.Свищут обои, и слабо звенит мандолина…Июнь 1926 г.

Василий Каменский

Венеция (глава из поэмы «Иван Болотников»)

В зеркальных мастерскихЗеркальный блескТускнее думРабов – пора бТуда,Где волн морскихШумящий плеск,Туда зоветВосставший раб.К галерникам – туда б.Там слышен бунт.Венеция в тревоге.Иль это мнится?Шум морей?Молчит свинцовыйСвод-горбун.Охрана – на пороге.И мастерские,Как темница:В решетках окна,Пыль веков,Молчанье,Гулкий звон оков.В жаре, раздетыДоголá,Рабы шлифуют зеркала,Рабы муранского стекла.Жара.В горячий вечерВ горле знойСтоитТупым куском:Африканский ветерГонит в окнаЗной с песком.Жара.В венецианских зеркалахМельканье рабских рук, —Вся жутьВ бесчисленных телахОтражена вокругНа всю ВенециюПалаццо, островов(их более чем сто),Сплошных каналов.Двух сотен площадей,Четыреста мостов.На всю республикуСвятого МаркаПапской веры,Где ныне сталоСлишком жарко:Торговые галерыОбъятыРабским бунтомНа море и в порту.Венеция живетИ спит будтоС ножом во рту.Мятежный дух,Как африканский ветер,По узким улицам домовСнует десятыйЗнойный вечерИ будоражит гладь умов.СнуетПо мастерским изделийМозаики, муранского стекла,Слоновой кости,Мрамора,Шелков,Свирелей,Железа, кож, свинца.Рычит,Где кровь теклаРабов,Как слезыСмертного конца.МчитПо каналамК гондольерам,СтучитПо тюрьмам,По мостам,БежитПо трепетнымГалерам,По всемОбиженнымМестам,Где только раб,БеднякИль нищийОтрадыВ бунтеЖадно ищет.И всюдуВ пестроте названийЗачинщиков,Кто дерзок и умен,НесетсяИмя«Джиованни»СредиВолнующихИмен.ГероямиТолпа не обеднела:В часы восстаний,Памятью горя,ВспоминаютсяТомазо КампанеллаИ лик Дольчино —Сердце бунтаря.Десятый вечерВ дрожиДожи,Совет патрициев,Суд инквизиции,Сенат.Папская ВенецияПотрясена!МонаховЯростная аркаКишитВ негодованьи:В республикеСвятого МаркаРабский бунт.И кто он,Джиованни?Раб —Дьявольская лапа!Спаси, Христос!Мадонна!Папа!Проклятие рабам!Проклятие!И всем,Кто к ним пристал!С мольбой монахиВзирали на распятие.На золотоеИзваяние Христа.Проклятие!В палаццо дожей лиНе скрежетали:– Дожили!Неблагодарный раб!Какой-то московит,В СтамбулеКупленный купцами,На подлостьСмел и мозговит,ЗатеялБунт с гребцами.Чума Руси!Взбесившийся пират!Разбойник!Сатана морей!Удава сын!Гиены брат!Дикарь из дикарей!Бунтарь из бунтарей!Послать войскаСегодня же, скорей.Схватить всехРабских главарей.Иначе бунтНе в меру разгорится иОт клыков рабовПервыми падутКупцы, патриции.Меч у виска.Послать войска!РукаИнквизиции вольна —ВенецияЕще сильна!Memento mori!Горе!Дышать от бунта нечем. —Десятый вечерТрибуналРабов с галерПо тюрьмам гнал,Пытал, казнил.Железом жег,СажалВ отравленный мешок.Memento mori!Кольцо купцов,Совет патрициев,Монашество, сенатМстилиБунтарям сторицею.Венеция потрясена!Во всех углахТоскойСветила броскоМадонна-дева.В муранских зеркалахКривилась роскошьСтрастью гнева:ХотелосьВ гибели рабовУвидеть вновьИгру каналов,ВиноМессинских погребовИ блеск любовныхКарнавалов.Хотелось оргий, —После кровиЗабытьсяВ шелковых лучах.Патриций зоркий.Вскинув брови,Победы ждалОт палача.Не в первый разРабы вскипали,Как пенаШтормовых морей.И те рабыНа плаху пали —Скосила силаБунтарей.Memento mori!Силы в споре —В смертной встречеДвух злых врагов.Десятый вечерМечет мореУ венецианских береговГалеры в пасти,Рвутся снасти,Как бьютсяВ волнах голоса.Галеры в кучеНа зыбкой кручеПластаютВ драке паруса.Галеры стаей,Вдруг вырастая.Как кони,Лезут на дыбы.Галеры с боемГремят прибоем,И тонут с воемВойска, рабы.И каждый гибнетВ вихре-гимне,И вместе —Смешанным огулом.По-зверски штормОбильный кормШвыряетБешеным акулам.Кто – где.В воде?Не всё льОдно.Кто – где.В беде?ИдетНа дно.Расправы штормКлыки оскалил —ДралисьОтчаянно гребцы,И там,Где волю лет искали,НашлиМгновенные концы.Кто – где.В воде?КрутаяТьма.Кто – где.В беде?КругомТюрьма.Во тьме,В тюрьме,В ночном рядуПромокших телГорячий гулГуделВ бредуОгня желаний:– Эй, Джиованни,Бунт не кончен.Рабы во тьме,В тюрьме,На дне морском,В земле ползком,В клещахСмертельной боли,РабыОстанутся всегдаГребцами воли.Эй, Джиованни!Шторм вокруг.Кто – где.В беде?Ты где,Наш кровный друг?Ночь тень несла,Гондолы тень,Да блеск веслаИ зла.Гондолы теньВ тюрьму везлаТень черного посла.Высок онБыл,Когда входилВ железные врата.Из окон пылОчей следил —Что дверь не заперта,Что страж одинУ страшных врат.И страж былТих и тайно рад,Когда к немуТень тех очейПрипалаДля речей:– Ты знаешь сам —Люблю его.И жизньЕму дарю.И ты люби.И вместе мыПоможемБунтарю.Ты знаешь сам,Что через часОн будетЗдесь казнен.Он ждет меня,Он верит в нас —И мы егоВозьмем.Вода черна,Как я – верна,Ты нашимСчастьем будь,И мы, какЛегкая волна,УйдемВ далекий путь.Ты видишь сам —Слепая ночьНе зряВ крови молчала.И мы должныСпасти, помочь.ГондолаУ причала.Смотри:Под мантией я – страж.ОстанусьЯ у врат.Ты форму стражаЕму дашь —Он выйдетБез преград.Иди, нашВерный друг, молчи.Останусь,Чуть дыша.ПускайТяжелые ключиХранятВаш каждый шаг.Иди, скажи:Мария тутДрожит,Как гонга медь.Когда на казньЗа ним придут,Мы будемЗвездам петьИ плытьВ ночной тиши.Иди. Спеши. —И страж ушел.Мария-КоломбаСкинула чернуюМантию прочь,Стала каменнымСтражем у врат,Где фонарь караулилТюремную ночь.Чу! Гондола к темнице —Плещут волны канала.Тень за тенью таится:Это судьиПолзут —ИнквизиторскийСуд —Это судьиИдут трибунала.Мария тяжелым ключомОтворила железную дверцу,Надавила холодным плечом,Как мечомПровелаПо холодному сердцу.Трибунал миновал —Ушагали, шуршаАлым шелкомПалаческих мантий.Трепетала душа —Колебались весыНа груди бытия,На приколотом банте.НадеждамиБили в башне часы.Здесь минуты —Как счастье подарка.Удары часовУлетали, как голубиС площади Марка.Время, спаси!Чу! Стук шагов.Это – они!У Марии глаза —Золотые огни,И сердце, как птицаВ апрельские дни.Откройся, темница!Это – они!– Джиованни!– Мария! —Два возгласа вдругЗамерли счастьемВ сплетении рук.Скорей же, скорейОт тюремных дверей,От зверей.Гондола легка.Звезды – вместо огнейСил горячих не жаль.А ты, ночь, тыУкутай плотней гондольеровВ широкую шаль.Воля —Жгучая власть,Беспредельная высь,Солнцем сыплетЗаботы иным.И гондола неслась,Как счастливая мысль,По каналам,Рабами сработанным.– Кто тут гонит? Эй, стой! —Орали с мостовКараульные псы с фонарями.Джиованни кричал:– Видишь, стражаПоходных крестовЗанята бунтарями!От нихНекуда деться иНекуда деть их:Ныне в рабской ВенецииБунтари —Даже дети.Пахнет бунтомУ каждых дверей.Эй, сеньоры, нет ли у васИз таких главарей? —КараульныеЛаяли в тьму:– Их свалили,Как рыбу, в тюрьму —Судьи их потрошат.У раба Джиованни,Наверно, душаОт клещейПошлаК дьяволу в гости,Где жизньДля рабов хороша.Будет онПомнить ВенециюДожей! —Джиованни смеялся:– И Венеция – тоже. —Гондола неслась.Воля —Жгучая власть.Только брызгиАлмазным хвостомСверкали в каналеПод каждым мостом.Молчали да гнали.И только потом,На разливе в порту.Стало легчеРетивому рту.Иван небом,Как хлебом, вздохнул:– Ххо, пираты на воле,На море! А звезды?Как зерна посеяны в поле.Ой, хорошо быДомойПолететьСоколом бы! —Иван – нуКак земля на луну —Посмотрел на любовь,На Марию-Коломба:– Мария, ты – радуга,Спасенье мое!Вижу – ты рада.Рад и друг Онорато.А я уж так рад,Как в саду виноград.А в саду виноградуПо горло полно.Не жизнь —Золотое вино.Не море качает,А сам я весь пьян:От казни спасли вы!Я самыйСчастливыйНа свете Иван.И светел мой следОт весла.Я сноваРодился на свет —Ты, Мария,Меня принесла,Будто мать.Мы на воле,На море,Нас не догнать,Не поймать.Уплывем на размашку,Как ветер в степях.Жаль только Пашку —Сидит он в цепях.Ну, авось да сорвет пелену —Бывалое делоВ татарском плену.А я вотВ раздольи, на воле.Мария – любовь,И ты, друг Онорато,Мы – в гондоле,На вольной воде,В красной доле.Пора-то,Пора!Жизнь острей топора.Вчера – раб под купцом,Вчера – конь под дугой,А теперь – молодцом:Я родился другойДа с мозгами но пуду.Пропаду,Но рабомНикогда я не буду.Клянусь!Пылью несиМеня в дали!Ветер,Башку мне сорви!Волны морские,Вы сами видали:Девять дней мыПластались в крови,Девять дней мыТонули гробами.Дрались,ПомиралиС рубцами на теле, —Мы не хотелиЖить больше рабами.Не будем – клянусь!Прям и ясенПуть мой,ДумыВолей болят:Полетел бы домойНа родные поля.Клянусь!Я бы поднялХолопскую РусьНа дыбы,Запалил мятежом.И у нас там – рабы,Мужики под ножом,И у нас от бедыКрови ало:На Руси всеБунтуют немало.Эх, домой бы,Домой сгоряча —Не жалел быКрутого плеча,Нe гулял бы,Где горе-трава,А колол быБояр на дрова.А бояр у насДа патрициев с сечкой.Как таракановЗа печкой.Сам жилУ князя псарем,Знаю, как житьПод царем.На РусьИ погоним мыБыстрее птицы —Скорей быДобратьсяДо русской границы.Домой!А дом мой,Ой-й-й,Палаццо!Дворец!Ой, штаны моиВ латцах,Ой, еда – огурец.Мария!Смотри – я,Ой, буйная волна.Мария!Смотри – я,Ой, пьян я да без вина.Ишь, она, ночь-то,Прочно бережет.Очи-то точноЦелуют бережок.Ищут нам дорогу,Счастливую для ног.Чтоб горькую тревогуБерег скрыть помог.Авось, да не догонитКамень из праща.Морские гривы-кони,Галеры, порт,Прощай.Пришел рабуКонец, и яУйдуВ приволье дней.Прощай,Страна Венеция —ТюрьмаСлепых огней.Прощай. —И ночьВ густую шаль теплаОкутала троих,ДорогойТайной повелаЛегко и мудро их.И ночьИм стала дня ярчей.Сердца – остры мечи.И небоЗвездами очейБросало им лучи.Жизнь на мечах!Мчи!На рабских плечахПалачи.Жизнь, мчи.