Что есть истина

Умирание единичного, особенного бытия духа производит впечатление мрачности и безысходности. Но если при отрицании единичного, особенного бытия рождается одновременно разумное бытие, истинное всеобщее бытие духа, то остается светлое чувство.

Нужно заметить, что борьба за признание в только что приведенной, доведенной до крайности форме может иметь место лишь в естественном состоянии, когда люди существуют только как единичные существа.

Эта борьба, напротив, должна быть совершенно чужда семье, гражданскому обществу и государству, так как в обществе факт признания должен быть налицо. Ибо хотя государство также может возникнуть вследствие насилия, но держится государство не на нем; в своем проявлении сила вызывает к существованию лишь нечто в-себе-и-для-себя правомерное – законы, конституцию. В государстве дух народа – нравы, законы (если они разумны и основаны на справедливости и свободе) – является господствующим началом. Здесь человека признают и с ним обращаются как с разумным существом, как со свободным человеком, как с личностью; каждый отдельный человек со своей стороны делает себя достойным этого признания тем, что, преодолевая природность своего самосознания, следует всеобщему, закону, – следовательно, по отношению к другим ведет себя так, как надлежит вести себя всем, – признает их тем, чем сам хотел бы быть признанным, т.е. свободным человеком, личностью. В государстве, основанном на разумных принципах справедливости и свободы, гражданин получает подобающее ему признание благодаря любой своей трудовой деятельности. Его признание получает вследствие этого субстанциональное, всеобщее, объективное, от пустой субъективности уже не зависящее содержание.

Поскольку жизнь столь же существенна, как и свобода, постольку борьба за признание заканчивается неравенством: один из борющихся предпочитает жизнь, сохраняет себя как единичное самосознание, но отказывается при этом от требования признания себя другим; другой же, напротив, крепко держится за свое отношение к самому себе и признается первым (стоящим выше). Теперь тот, кто отказывается от признания себя другим, подчинен ему. В этом состоит определенность отношения господства и рабства.

Раб на службе у своего господина постепенно полностью теряет свою индивидуальную волю, свою самостоятельность, снимает внутреннюю непосредственность своих желаний и стремлений. Подчинение себялюбия раба воле господина может составлять начало истинной свободы человека, но может привести к привычке подчинения и к предоставлению права господину распоряжаться собой. При этом раб и не мечтает о свободе. В первом случае раб осознает чувство ничтожности себялюбия. Понимание ничтожности себялюбия – необходимый момент в развитии каждого человека. Не испытав на себе принуждения, ломающего или ограничивающего своеволие личности, никто не может стать свободным, разумным и способным приказывать. Во втором случае рабское самосознание есть полный отказ свободы.

Осознание ничтожности себялюбия и своеволия образует только начало свободы, ибо то, чему при этом покоряется природная единичность сознания, не есть истинно всеобщая, разумная воля, но единичная, случайная воля другого субъекта. Таким образом, здесь выступает только один момент свободы – отрицательность себялюбивой единичности. Положительный момент свободы приобретается тогда, когда рабское самосознание, освобождаясь от единичности господина и от своей собственной единичности, постигает разумное в его независимой от особенности субъектов всеобщности. Когда самосознание господина благодаря общности потребностей раба и господина, заботе об их удовлетворении, а также благодаря тому, что господин созерцает предметное снятие непосредственной единичной воли в лице раба, приводится к тому, чтобы признать это снятие как истинное также и в отношении к себе самому.

Самосознание есть в-себе и для-себя, но оно таково только потому, что оно признано таковым другим самосознанием. Таким образом, оно едино в удвоении самосознания. Понятие этого единства в его удвоении, и далее в бесконечности, реализующейся в самосознании, есть многостороннее и многозначное переплетение этих моментов. Эта двусмысленность – единство и противоположность различенных моментов самосознаний – заключается в самой сущности самосознания, состоящей в том, что оно бесконечно или непосредственно противоположно той определенности, в которой оно установлено.

Движение признания самосознаний есть двойное движение обоих самосознаний. Каждое из них видит, что другое делает то же, что оно делает; каждое само делает то, чего оно требует от другого, и делает также лишь постольку, поскольку другое делает то же; одностороннее действие было бы тщетно, ибо то, что должно произойти признание, может быть осуществлено только обоими.

Отношение обоих самосознаний определено таким образом, что, потому что самосознание есть только чистое для-себя-бытие, оно не погружено в жизнь, в нем не имеется ничего, что не было бы для него исчезающим моментом. Оба самосознания составляют существенные моменты сознания. Они не равны и противоположны, они подтверждают самих себя и друг друга в борьбе, их рефлексия в единство еще не последовала. Только когда объективное “я” получает определение другого “я”, и, таким образом, возникает отношение одного самосознания к другому самосознанию, тогда между ними возникает процесс признания.

Всеобщее самосознание

В Советском Союзе и в современной России представители власти много говорили и говорят о единстве власти и народа: о новой духовной общности, об общенародном фронте, гражданском обществе и т.п. Сейчас в нашем государстве, основанном на капиталистических отношениях, на преступной приватизации национального достояния, на власти партийной номенклатуры, олигархов, банкиров, мафии спекулянтов и чиновников, не может быть общей идеи, общих целей. За исключением, может быть, защиты и сохранения Родины от внешних и внутренних предателей и врагов. Но даже в этом возникает сомнение из-за наличия несправедливого распределения создаваемых общественным трудом благ и ресурсов, правового и социального неравенства, т. е. за современный социальный строй люди не будут сражаться, жертвуя жизнью, как это было в Отечественной войне 1941-1945 годов. Будут ли люди на войне отдавать жизнь за собственность олигархов, банкиров, работодателей, чиновников, которым принадлежат ресурсы, капиталы, средства производства, право распоряжаться всем? Скорее всего, возможно повторение событий 1917 г., когда в руках народа было оружие, и большевики взяли власть. В капиталистическом государстве возможна только борьба за власть и деньги, за интересы и власть избранных; борьба всех против всех. Основой капиталистического государства является принцип святости и неприкосновенности частной собственности, из которого вытекает моральное оправдание эксплуатации человека человеком, наемный труд; погоня за прибылью, ростовщичество, спекуляция, воровство, коррупция. Это не только разъединяет людей, но и превращает их в рабов владельца капитала, работодателя. Особенное, каким и является капиталистический способ производства и распределения, не может быть всеобщим. Это и есть настоящий тупик для всех людей.

В сфере общественных отношений, если говорить об общественных формациях, мы с необходимостью будем иметь дело с противоречием: с внешним различением формы (политической организацией государства) и содержания (экономических, правовых, социальных и нравственных отношений) до тех пор, пока не выступит в результате исторического движения природа общества, не имеющая внутри противоречий. Гражданское общество должно само определить себя во всеобщем самосознании и тем самым подвергнуть отрицанию абстракцию государства. Гражданское общество должно вернуть себе право на контроль всех ветвей власти, их замену до истечения времени полномочий, право на проведение референдумов, права осуществлять независимый контроль проведения выборов, давать оценку деятельности всех ветвей власти. Только тогда общество создаст государство для выражения и защиты своих интересов, а не интересов банкиров, спекулянтов, государственных чиновников. Основной экономической целью государства должно стать достижение

экономической независимости, экономического суверенитета, развитие своей экономики.

Государство должно служить обществу, а не наоборот.

Государство должно отказаться от эксплуататорской основы – частной собственности, не быть государством-эксплуататором наёмного труда в пользу бизнеса, эксплуатирующего этот труд и получающего прибыль, наживу для себя. Народ сам должен определить свою собственную жизнь, свой способ жизни, свои потребности, а не кто-то будет ему диктовать, навязывать, подчинять его волю и интересы.

Нынешняя иудейская власть олигархов в России и православная церковь навязывают людям новую идеологию, утверждая, что заповеди, данные богом Моисею “для дома Иаковлева и сынов Израилевых” с обещанием сделать их святым и правящим народом на всей земле, должны служить (с примесью патриотизма) основой морали для русского народа.

“Разделяй гоев на классы, на вероисповедания, идеологии и уничтожай их во взаимной вражде” – писал об иудейском фашизме Киева, Запада и Москвы в “Дневнике комбрига” А.Б. Мозговой. – “Русские же объединяют всех тех, кто борется за справедливость”.

Только осознание всеобщих для всех людей ценностей: общее благо, достигаемое трудом каждого в интересах всех и всех в интересах каждого, справедливость, равноправие, свобода, уважение и признание друг друга – способно объединить весь народ. Самосознание народа выражается в свободе индивидуумов, знающих себя существенными и всеобщими, обладающими бесконечной ценностью, достигшими сознания личности, признающими других и признанными другими. При этом условии любая страна становится единой, независимой и сильной. Только при осознании всеобщего единства духа народ становится нацией. К этому еще не пришел ни один народ. Народ основывает свое существование на необходимом сознании свободы, которая проявляется в действительности лишь там, где самостоятельный индивидуум знает себя всеобщим и существенным, где он обладает бесконечной ценностью, достиг сознания личности и, следовательно, хочет без вмешательства государственного законодательства быть признанным самим по себе.

Мы грезим о всестороннем развитии личности, как будто у нас общество уже достигло такой определенности в отношении к себе самому, что нет государства. Ведь где есть различие государства и общества, там нет свободы! Форма проявления, историческая ступень свободы есть, но свободы развитой нет, то есть, нет свободы, конкретной в ней самой. Значит, и нет необходимости в самой этой свободе. Следовательно, нет нравственности, которая была бы внутренней необходимостью индивида. А раз нет такой внутренней необходимости, нужно заменить ее внешней политической формой надзора. Вот она и есть в лице государства. Но государство не может в силу своей внешней природы по отношению к народу, не ставящее перед собой задачи реализации всеобщих ценностей и цели – служения народу, быть способным обеспечить интересы народа, единство, независимость и защиту страны. При так называемом идеологическом воспитании, когда речь идет о многомиллионных массах людей, формирование человека происходит в соответствии с условиями его жизни, с учетом соответствия декларируемых государством целей практическим результатам деятельности. Бессмысленно рассчитывать на то, что в результате идеологической обработки люди сделаются такими, как хочется воспитателям. Такой результат получают только вследствие насилия. Эффективность идеологического воздействия на сознание людей, можно оценить только через их деятельность или бездействие в историческом процессе.

Самой актуальной для России становится задача воспитания и образования детей, развитие самосознания всех людей на основе осознания всеобщих ценностей. Идеей России должно стать всеобщее народа – идея всеобщности человеческого рода. Если еще не поняли, что это должно быть так, то это вина народа и тех, кто занимается воспитанием и образованием; значит, духовно еще не выросли. Эта идея одна не только для народов России – для всех народов. Народы должны в своем историческом развитии, в пределах своих возможностей реализовать эту идею. Будущее индивидов и тех народов, которые не пришли к пониманию всеобщности, неопределенно. Поэтому они говорят о своей судьбе, как о зависимости от какой-то внешней силы или каких-то обстоятельств, и о провидении, как о начале познания всеобщего или о познании судьбы. Идея всеобщности не придумывается народами или личностями, а существует независимо от них. Она реализуется через народы и может быть осуществлена только людьми, имеющими высокий уровень развития сознания. Очевидно, что любой индивид должен иметь развитое самосознание, т. е. он должен быть носителем субстанциональных духовных ценностей человеческого рода, народа, отечества, семьи.

Всеобщее самосознание есть утверждающее знание одного самосознания в другом в качестве свободной единичности, каждая из которых обладает абсолютной самостоятельностью. Каждая из них объективна и обладает реальной всеобщностью в форме взаимности постольку, поскольку она знает, что признана другой свободной единичностью, а это она знает, поскольку признает другую единичность и знает ее как свободную. Свобода с необходимостью включает в себя определенный тип отношения самосознания к себе, а также отношения с другими. Это новое проявление самосознания есть форма сознания субстанции каждого существенного вида духовной связи – семьи, отечества, народа, равно как и всех духовных проявлений – любви, дружбы, храбрости, чести, славы.

В состоянии всеобщей свободы я становлюсь в непосредственное отношение к самому себе, относясь к другому как к самому себе. Это отношение составляет понятие совести.

В отношении признания самосознаний мы имеем субстанции совершенно свободные, самостоятельные, абсолютно непроницаемые, противодействующие – и в то же время все-таки тождественные друг с другом и, следовательно, не самостоятельные, не непроницаемые друг для друга, но как бы слитые вместе. Процесс формирования всеобщности самосознания безусловно имеет диалектический характер и есть процесс формирования единства субъективного и объективного.

Разумное и истинное содержание сознания заключается в единстве понятия, или единстве субъективного и объективного. Это единство субъективного и объективного образует также субстанцию нравственности (именно семьи); половой любви (здесь это единство имеет форму особенности); любви к отечеству (стремления к общим целям и интересам общества и государства); храбрости (готовности жертвовать жизнь за общее дело); чести, если последняя имеет своим содержанием истинно всеобщее.

Истина сознания и самосознания есть в себе и для себя сущая всеобщность и объективность самосознания – разум.

Разум

Разум как идея выступает в определении формы сознания в противопоставлении с внешне имеющимся объектом. Только при условии, что истинное содержание становится для меня предметным, т. е. как сущность объекта, мое сознание получает в конкретном смысле значение разума. В себе и для себя сущая истина, разум, представляет собой простое тождество субъективности понятия с его объективностью и всеобщностью. Разум – всеобщая форма мышления, рядом с которой ни одна предшествующая форма не может быть поставлена. Только отказавшись от чувственной и рассудочной формы мышления можно двигаться по пути к разумному познанию. В разумной форме мышления содержится и всеобщность и определения самой этой всеобщности. Поэтому всеобщность разума имеет в равной мере значение объекта, только данного в сознании как таковом, и объекта самого по себе всеобщего, проникающего собою “я” и его объемлющего, т. е. значение чистого “я”, чистой формы, возвышающейся над объектом и его в самой себе объемлющей. Самосознание, будучи, таким образом, выражением достоверности того, что его определения в такой же степени предметны – представляют собой определения сущности вещей, – в какой они являются его собственными мыслями, – есть разум, который как таковое тождество есть не только абсолютная субстанция, но и истина в смысле знания. Ибо своеобразно присущей ему определенностью, его имманентной формой является здесь само для себя существующее чистое понятие, “я”, достоверность самого себя, как бесконечная всеобщность. Субъект, как знающая истина и разум, сам есть дух.

Разум есть только тот способ мышления, который своим предметом имеет всеобщее определенное в самом себе. Если мышление имеет дело с всеобщим, но абстрактным, тогда это представление. Значит, разум в буквальном смысле слова неотделим от конкретной всеобщности. Предмет для разума не дан до мышления как существующий, как данный. Иначе философия имела бы такую же простоту, как любая другая наука, у которой предмет всегда есть данность. В философии все наоборот: пока не добрался до разумного способа познания, человек никакого отношения к предмету философии не имеет. Никакая единичность, никакая особенность не выступают предметом разумного, философского способа познания. Предметом философского способа познания выступает только всеобщее.

Мыслить разумно можно только всеобщее, независимо, на какой предмет при этом направлено разумное мышление.

Движение самосознания к достоверности и истине разума

Тем самым, что самосознание стало разумом, его доселе негативное отношение к иному бытию обращается в положительное отношение. Для самосознания все дело сводилось к его самостоятельности и свободе, к тому, чтобы спасти и сохранить себя для себя самого за счет мира или своей собственной действительности, которые выступают для него как негативное его сущности. В качестве разума, уверенное в самом себе, самосознание успокоилось в отношении их и может переносить их, ибо оно удостоверилось в себе, как в реальности, или в том, что вся действительность есть не что иное, как оно; его мышление непосредственно само есть действительность: оно, следовательно, относится к действительности, как идеализм. Когда самосознание постигает себя таким образом, ему кажется, что мир лишь теперь возник для него; до этого самосознание не понимает мира, оно вожделеет и обрабатывает его, уходит внутрь себя и искореняет его для себя и себя само в качестве сознания – и в качестве сознания мира как сущности, и в качестве сознания его ничтожности. После того как единичность сознания становится для него абсолютной сущностью, сознание открывает мир как свой новый действительный мир, в постоянстве которого оно заинтересовано, ибо устойчивость мира становится для сознания его собственной истиной и его собственным наличием; оно уверено, что на опыте узнает в нем только себя. Самосознание понимает, что оно есть вся реальность.

Для самосознания в диалектическом движении мнения, восприятия и рассудка их иное бытие исчезает как бытие в себе. Затем через самостоятельность сознания в господстве и рабстве, через мысль о свободе, через скептическое освобождение и борьбу за освобождение от раздвоенного внутри себя сознания, поскольку оно есть только для самосознания, иное бытие исчезает и для самосознания. Одна за другой выступили две стороны: в одной – сущность или истинное обладало для сознания определенностью бытия; в другой – сущность или истинное обладало определенностью бытия только для сознания. Обе сводились в одну истину: то, что есть, есть лишь постольку, поскольку оно есть для сознания. Сознание, таким образом, заверяет только, что оно вся реальность. Но само этого не понимает, так как забыло путь пройденный сознанием. Прежде всего, немногие прошли этот путь. Тому, кто не прошел этого пути, это утверждение непонятно.

Остановлюсь несколько подробнее на процессе становления разума в отношении сознания к самому себе и к предмету. Мнение и восприятие, как предшествующие ступени развития сознания, устраняются сознанием теперь для него самого. Самосознание стремится знать истину, найти как понятие то, что для мнения и восприятия есть вещь, т. е. обладать в вещности только сознанием себя самого. Самосознание теперь проявляет общий интерес к миру потому, что оно есть достоверность того, что оно наличествует в мире, или что наличность – разумна. Оно ищет свое иное, зная, что обладает в нем не чем иным, как самим собой; оно ищет только свою собственную бесконечность. Самосознание предчувствует себя как более глубокую сущность, ибо чистое Я есть, и должно требовать, чтобы само различие, многообразное бытие, открылось ему как своё, чтобы оно, это Я, созерцало себя как действительность и находило себя в наличии как форма и вещь.

Самосознание хочет найти и иметь себя в качестве сущего предмета, как действительный, чувственно-наличный модус. Самосознание мнит и говорит, конечно, что оно хочет узнать на опыте не себя самого, а, напротив, сущность вещей как вещей. То, что самосознание мнит и говорит так, объясняется тем, что оно есть разум, но разум как таковой еще не есть его предмет. Если бы оно знало разум как одинаковую сущность вещей и себя самого и знало также, что разум может наличествовать в специфическом для него виде только в сознании, то оно, напротив, спустилось бы в свою собственную глубину и искало бы его здесь, а не в вещах. Если бы оно нашло его в этой глубине, то оттуда оно снова было бы отослано к действительности, чтобы созерцать в ней свое чувственное выражение, но тот час же по существу истолковало бы его как понятие. Самосознание непосредственно выступает в качестве достоверности сознания. Оно есть вся реальность, и понимает свою реальность в смысле непосредственности бытия и точно так же единство Я с этой предметной сущностью в смысле непосредственного единства, в котором сознание еще не разделило и не соединило снова моменты бытия и Я, или, другими словами, которое сознание еще не познало. Поэтому, как наблюдающее, самосознание подходит к вещам, придерживаясь того мнения, что оно поистине приемлет их как вещи чувственные, противоположные Я.

Но самосознание познает вещи, превращая чувственное восприятие вещей в понятия, т. е. в бытие, которое есть – Я. Мышление становится сущим. Бытие превращается в мысленное (идеальное) бытие. Действие самосознания утверждает, что вещи обладают истиной только как понятия. Для этого наблюдающего самосознания тут обнаруживается только то, что является вещами, а для нас – чтό есть оно само; но результатом его движения будет то, что оно станет для себя самого тем, чтό оно есть в себе.

Воспринимаемое для сознания должно иметь, по меньшей мере, значение чего-то всеобщего, а не чувственного “этого”. Самосознание находит в предмете только всеобщность или абстрактное “мое”, но должно находить и движение предмета, и то, что в действительности наличествует как единичное.

Из различения существенного и несущественного в познавании формируется понятие и понимание того, что для познания существенно иметь дело с познанием как таковым, так и с вещами.

Благодаря наличию свойств и определенностей вещей самосознание различает вещи друг от друга. Эти свойства вещи должны быть существенными и должны согласовываться с системой природы. Ибо признак, всеобщая определенность, есть единство противоположностей. Поэтому самосознание должно уйти от косной определенности, обладавшей видимостью постоянства, и перейти к наблюдению соотношения этой определенности с ее противоположностью, т. е. к другому моменту движения познания.

Для наблюдающего самосознания истина состоит в опыте (исследовании) как в способе убедиться, что чувственное бытие есть для сознания. Гипотезы и теории, по которым мысленным вещам приписывают истину на основании долженствования, являются заблуждениями. Вероятности и аналогии не позволяют делать какого-либо заключения об истинности и требуют проверки.

Мышление формирует понятие как конкретное единство определений предмета (явления) в составе некоторого выделенного целого как закона его существования.

Идеализм, который не воспроизводит названного пути или начинает с этого утверждения, является, поэтому, чистым заверением, которое само себя не понимает и не может сделать себя понятным для других. Он провозглашает свою непосредственную достоверность, которой противостоят другие непосредственные достоверности, пропавшие, однако, на названном пути. Сознание приходит к пониманию, что чувственная достоверность, достоверности мнения или рассудка – ступени развития сознания, которые уже пройдены, имеют также право занимать место рядом с достоверностью самосознания. Сознание ссылается на самосознание каждого сознания: “я есть я”, мой предмет и моя сущность есть я; и ни одно сознание не станет оспаривать у него этой истины. Но основывая эту истину на этой ссылке, сознание санкционирует истину другой достоверности, а именно: для меня есть иное; иное, нежели я, мой предмет и сущность, или, будучи для себя предметом и сущностью, я таков, только удаляясь от иного вообще и выступая рядом с ним в качестве некоторой действительности. – Лишь тогда сознание выступает из этой противоположной достоверности как рефлексия, его утверждение о себе выступает не только как достоверность и заверение, но и как истина; и не рядом с другими, а как единственная истина.