Тайны Чудесного леса. Пушистый ёж

– Следи за дорогой! – подобно вою сирены, прокричал голос.

Борик опустил голову. Прямо на его пути возникло огромное дерево.

– Вправо уходи! – закричал голос.

Борик, уже собравшийся поворачивать, но так и не сменив курса, задумчиво посмотрел на свои лапы, пытаясь вспомнить какой он пишет, а какой ест. Далее послышался оглушительный удар и треск древесины. В глазах Борика летали звездочки, щепки от дерева взятого им на таран, и червяки. Причем здесь червяки и почему они летали перед его глазами с диким криком, еж не понимал.

Борик приоткрыл один глаз. Он лежал на траве, рядом лежало его счастливое яблоко, которое еж, откровенно говоря, уже стал побаиваться. Встав с земли, отряхнувшись, он посмотрел по сторонам, и поняв, что соревнование закончено, направился обратно, покатив перед собой свой фрукт.

На лужайке перед хранилищем уже чествовали победителя гонки. Им стал Виктор. Борик же, проглотив горечь поражения, оперся на свое яблоко, пытаясь отдышаться.

Аромат яблочных пирогов ударил ежонку в нос, что тот зажмурив глаза и вдохнув полной грудью, расплылся в улыбке, забыв на мгновение о всех своих неудачах.

– Борик ты чего стоишь? – нарушил гармонию Герман. – Ты на конкурс опоздаешь.

– Какой еще? – тяжело вздохнул еж.

– Поедание яблок, – ответил Герман.

Как ни тяжело было признавать, но просто смотреть, как веселятся другие, скйчас доставляло Борику больше удовольствия, чем участие в конкурсах, на которые он так рьяно хотел потратить свою молодость. Может от того, что пока он просто наблюдал, ничего не падало ему на голову, за спиной не слышался таинственный голос, да и деревья вели себя как-то спокойнее. Но признаться другу в своих страхах он никак не мог. Ведь это именно он, его лучший друг воодушевлял Германа своим примером, убеждал, что все возможно, надо только захотеть, а теперь если он отступит, признав поражение, то возможно разрушит надежды и веру своего друга в собственные силы.

На конкурс по поеданию яблок собралось не так много ежей, лишь самые смелые и … самые крупные. За данное время нужно было съесть как можно больше от яблока. Когда-то конкурс не был ограничен временем, а побеждал тот, кто съест все яблоко целиком вперед всех. Вперед всех звучало крайне преувеличенно, ведь из этих всех находилась только пара ежей способных, или считающих, что они способны засунуть в себя целое яблоко. А однажды вообще участник был один и тот проиграл, не осилив плод целиком. Вот после этого и приняли новое правило – конкурсанты ели яблоко на время, по истечении которого жюри подсчитывали сколько кто съел и выявляли победителя.

Самое главное – кусать больше, жевать быстрее. Борик всю неделю тренировался быстро жевать, а затем еще одну, чтобы научиться кусать как можно больше. Растяжка челюстей и мышц рта – так он называл свои упражнения, которыми изнурял себя почти каждый день. Зато результат был весьма недурен – челюсти работали, как швейная машинка, а в раскрытую пасть мог бы зайти другой еж. Когда отчет времени по команде жюри начался, Борик хорошенько раскрыл свою пасть и, откусив громадный кусок, довольно быстро отправил его в желудок.

Кусок за куском он шел к своей победе, приближаясь к середине яблока. Откусив в очередной раз, Борик замер, из яблока на него смотрели огромные глаза, полные страха и ужаса, с раскрытым под ними в бесшумном крике ртом, и все это на небольшом худощавом тельце червяка. От испуга еж забыл как жевать и с полным ртом проорал:

– Чэвчаг! – на что тот лишь туповато похлопал глазами. Борик, чей рот был раскрыт максимально, брезгливо дернулся, и его нижняя челюсть опустилась еще ниже, выронив кусок яблока, как огромный кирпич. Следом за ним рухнул и сам Борик.

– Ах, вот ты где! – послышалось чье-то едва слышное ворчание, в сопровождении приближающихся грузных шагов.

– А ну, полезай обратно, – послышался нетипично суровый голос мистера Грибба.

Кто-то взвизгнул, и те же шаги, но уже заметно легче, удаляясь, зашуршали по траве.

Борик лежал на спине, глядя на небо с мелькающими сквозь макушки деревьев облаками. Победа в конкурсе наверняка была упущена… Ежонок прислушался… Пение птиц, прервали овации чествующих победителя конкурса. Да, победа была отдана.

Когда Герман нашел своего друга, тот сидел за деревом, опустив голову в лапы, тяжело вздыхая время от времени. На сей раз, Герман был в отличном настроении. Пропитавшись духом радости и легкости, которой был пропитан сегодняшний день, он понял, что истинный смысл праздника – это веселие без всякого смысла. Вокруг добродушных соседей, родственников и друзей возникла приятная аура, перед которой не могла бы устоять ни одна хмурая морда. Увидев Борика облаченным в одну из них, Герман сильно расстроился, он пытался убедить упавшего духом ежонка пойти с ним и продолжить веселье, но увидев, что уговоры не увенчались успехом, сдался и сел рядом, облокотившись спиной на дерево. Ежи сидели молча, украдкой поглядывая друг на друга, и вздыхая каждый раз, когда слышали ликования и лапоплескания веселящихся неподалеку.

Услышав объявление конкурса лазанья по деревьям, Борик оживился.

– Ты слышал? – резко спросил он.

– Нет, а что там? – уныло заговорил друг.

– Это наш шанс! – воскликнул Борик.

– Какой? – взбодрился Герман.

– Ребирлитироваться! Только на этот раз участвуешь ты, сделаешь все, как я тебя учил.

Герман непонимающе посмотрел на друга, тот вскочил, схватил его за лапу и они побежали на шум толпы. Конкурс почти начался, участники заняли свои позиции у огромного дуба, на ветке которого был закреплен огромный воздушный шар, словно петарда набитый конфетти. Победителем становится тот, кто быстрее всех долезет до ветки и лопнет шар.

– Стойте! – вскричал Борик. – У нас еще один участник.

Борик подтолкнул недоумевающего Германа вперед.

– Ты можешь, – шепнул он ему и отступил назад.

– А ты? – спросил Герман, слегка запаниковав.

– Хватит с меня, да и с деревьями у меня сегодня не все гладко.

Герман занял позицию рядом с остальными. Еж справа от Германа повернулся и ехидно хохотнул.

– Лучше бы ты готовил пироги со своей мамочкой, – злорадно произнес соперник, оказавшийся Вениамином.

Глаза Германа заблестели, он выпустил когти и присел в готовности сделать рывок. Послышалась команда "марш" и ряды острых когтей вцепились в кору. Герман карабкался не обращая внимания на остальных, нацелив свой пристальный взгляд на заветную цель. За спиной ревела толпа, подбадривая криками "вперед" и "быстрее". У каждого участника была своя группа поддержки, и среди всех имен, Герман отчетливо слышал свое, выкрикиваемое всей его семьей. Но самый громкий крик, пожалуй, издавал его друг Борик. Он орал так, будто полз следом за Германом, а ближе к концу, сорвав голос, скрипел и хрипел низким басом не сбавляя темпа.

Герман добрался до ветки и одним движением запрыгнув на нее, позволил себе наконец повернуться на преследователей, ближайшим из которых был Вениамин. Весь красный от злости, он чуть ли не бежал по дереву в попытках догнать лидера. Последним рывком он вцепился в ветку и, не успев хорошенько подтянуться, сорвался вниз.

Толпа ахнула и замерла. Зацепившись задней лапой за небольшой выступ, Вениамин повис спиной к дереву, головой вниз, испуганными глазами глядя на взбудораженных зрителей, закрывших лапами кто рты, кто глаза. Увидев это, Герман почти добравшийся до шарика, вернулся обратно, не раздумывая вцепился задними лапами за ветку и под взволнованное мычание публики, бросился вниз, повиснув на дереве, как акробат. Толпа вновь ахнула, кто-то даже рухнул в обморок. Герман протянул лапу Вениамину, и они, под аплодисменты и ликование зрителей, поднялись на ветку.

– Спасибо, – взволнованно пытаясь отдышаться, сказал Вениамин и протянул Герману лапу.

Ежи пожали лапы и пошли на край ветки, где уже заждавшись своего выхода, болтался в воздухе, привязанный к дереву большой красный шар. Герман притянул за веревку трофей и, держа его в лапах, обратился к Вениамину.

– Лопай!

– Я?! – удивился Венька, но упрямится не стал. Увидев одобрительный взгляд Германа, расправил иголки и проткнул шар. Огромный шар лопнул, и из него посыпались конфетти, на радость собравшихся под деревом.

Спустившись вниз, ежата сразу отправились в объятия своих мам, здорово наволновавшихся за это время. Их прервал старейшина, торжественно вручивший медаль Герману.

– Ты сделал правильный выбор. – подмигнул он ежонку.

Море оваций, посвященных чемпиону, гигантской волной подняло его над всеми. Еще вчера он и вовсе не знал, что это за праздник и какие конкурсы ему по зубам, а сегодня он победил в одном из них, и это было просто волшебное чувство.

Когда шум поутих, вся семья истрепала голову чемпиона, а Борик радостно хрипя обнял своего друга.

– Я же говорил! – сказал он. – Надо только захотеть.

– Спасибо, Борик, – ответил взаимностью друг.

Последним к Герману подошел Вениамин. Он как всегда дежался гордо и прямо, слегка задрав вверх тонкие брови.

– Мои поздравления, Герман, – сказал он.

– Спасибо, – ответил ежонок так же сдержанно.

– А ты круто лазаешь по деревьям, – признал Вениамин уже уходя. Герман застыл на мгновение, уж никак он не ожидал от него такой похвалы, и не сразу найдя, что сказать, ответил просто:

– Ты тоже, – как не просто бывает найти нужные слова, когда тебе говорят что-то плохое, но еще сложнее найти их, когда тебе говорят что-то хорошее.

Солнце постепенно заходило за Чудесный лес, тени на лужайке становились все длиннее. Конкурсы закончились семейными играми, организованными самими родителями, перетягивание канатов, прятки, догонялки, полбу и многие другие игры. Ежата вдоволь напрыгались, а родители-ежи нарадовались на своих юнцов. Борик до вечера везде протаскал свое яблоко, откусанное наполовину. Он то и дело постукивал по яблоку и, пристально глядя в него, что-то тихо говорил. Мама Германа победила в конкурсе на лучший яблочный пирог, а папа участвовал в конкурсе по их поеданию. При этом упустив победу, он с наслаждением жевал выпечку, закрыв глаза мычал от восторга, а открыв их облизывал сладкие лапы в окружении семьи, говорящей, что конкурс давно уже кончился.

– Ну да и ладно, главное участие, – говорил он, хлопая себя по животу.

– Четыреста двадцать пять, – добавил он.

Семейство засмеялось, поняв, почему он не выиграл конкурс, а мама одобрительно покачала головой, сказав, что жевать надо тщательно, что папа в этом вопросе большой молодец.

Праздничная площадь пустела, но не пустело праздничное настроение всей деревни. Ежи разбрелись по домам, продолжив празднование за семейным ужином.

Вся семья Грей собралась за огромным столом. Каждый за своим местом, ежата радостно потирали лапы, предвкушая мамины пироги, пускающие с кухни бурные ароматы, дразнящие нагулянный аппетит. Не успели сестры с мамой внести ужин, как послышался стук в дверь.

Папа-еж удалился с кухни, все замерли в ожидании. Еще более радостный он вернулся и, окинув веселым взором всех собравшихся, отошел от порога, пропустив идущего следом дедушку.

Счастливые ежата накинулись на гостя, обнимая и рассказывая, что он пропустил на празднике. Леонард занял единственно пустующее место за столом и праздник в семье Грей начался с новой силой.

Глава 12. "О, славься капитан Грин, хозяин морей и предводитель морских волков"

Посреди бескрайней глади воды, уходящей за горизонт, сливаясь с голубым небом, плавно покачиваясь на волнах, шел небольшой галеон. Бушующий ночью шторм закончился, тучи прошли, оставив после себя неприятный осадок и кучу работы в виде изломанных конструкций корабля, порванных парусов и нескольких побитых голов членов команды.

"Море не терпит ошибок и ненавидит слабаков" – всегда повторял своей команде морских волков опытный капитан галеона с говорящим названием "Сизокрылый". Море и вправду не терпело ошибок, оно словно монстр раскрывало свою пасть и чуть что засовывало в нее все без разбору и жалости, скрывая добычу тоннами воды, которое, как ни в чем не бывало, улыбалось морякам своей лицемерной улыбкой с ровным холодным дыханием.

Потрепанный волк с перемотанной головой, тяжелым шагом, хромая, расхаживал по палубе. Неподалеку от него, трое моряков драили палубу, и скрепя острыми, как лезвия зубами, косились на бездельников.

– Нечего тут ходить, – кинул грубо один из драивших палубу волков.

Среди всех остальных, он был самым высоким, если не сказать длинным. Выпрямившись в большую серую макаронину, он встал, опершись на швабру, и два раза клацнул блестящими зубами. Помимо роста, который добавляла худоба, в глаза бросалась осанка волка. В то время как остальные матросы немного сутулились, он держался ровно, выпятив грудь вперед, показывая свое превосходство.

– А где же мне еще идти, – язвлено ответил перевязанный.

– Ты бы лучше, чем ходить, работал как остальные, – кинул долговязый.

– А как же мне по-твоему работать? Не видишь что ли, я страдаю, кости ломит, голова кружится, – жаловался волк, равнодушно проходя мимо.

Не успел он уйти далеко, бубня под свой длинный, гордо задранный нос всякие гадости, как долговязый одним движением скакнул вперед, занеся швабру для размаха, да как двинул ей бедолагу прямо в ухо. Словно стая диких чаек, взвизгнул перевязанный и, поджав хвост, закувыркался по палубе.

– Я тебе покажу, как бездельничать, – щелкнул зубами долговязый волк.

Коршунами со всех сторон слетелись остальные матросы-волки, кто на веревках слетел с матч, кто вылез из трюмов, как пауки из расщелин скал. Они устроили неразбериху на палубе, бросались друг на друга, швыряя и хватая кто кого, сопровождая все это дикое действие щелканьем зубов, глухими ударами лап, победным воем, визгом поверженных, и рыком… Не характерный, совсем не волчий, откуда-то снизу, из помещения кают, раздался странный хриплый рык. Волки замерли на местах. Из каюты капитана, в тени на них плавно надвигалась, тяжело дыша и хрипя, огромная фигура… Побитые и взлохмаченные волки, опустив хвосты, забегали по палубе, построившись в плавную шеренгу. Радуга не спеша выходила из тени все ближе и ближе к солнышку, становясь при этом меньше ожидаемого, пока окончательно не вышла на свет, раскрыв перед ним серого колючего ежа. Не ровной походкой, что-то ворча, он приблизился почти вплотную к матросам. Вдвое меньше самого мелкого из волков, еж был довольно крупным. Навострив свои острые иглы, он встал перед командой, левый глаз прикрыт черной повязкой, правый, прищурившись, осматривается вокруг.

– Это что еще за ребячество, – прохрипел капитан. – Вы волки или стая гнусных мартышек?!

Матросы стыдливо опустили головы, пока еж расхаживал вокруг них, хрипя нравоучения. Неравномерный шаг его, объяснялся деревянным костылем вместо правой ноги, наступая на которую, еж слегка прихрамывал.

– Не успели отделаться от этих назойливых королевских прихвостней, как тут же устроили невесть что! – продолжал он. – Что с их фрегатом? – обратился он к долговязому.

– Капитан хочет знать, что с фрегатом королевской охраны, – проорал волк клацая зубами.

Нарушив ровный строй, один из матросов вскочил и тут же забрался на мачту. Раскрыв огромную подзорную трубу, он оглядел море вокруг и так же ловко спустился обратно.

– Больше не появлялись, капитан, – доложил он.

– Больше не появлялись! – проорал долговязый.

– Чудно, – спокойно ответил капитан. – Значит шторм сделал свое дело.

– Да, – подтвердил долговязый. – Шторм и нас изрядно потрепал.

Еж суровым взглядом своего единственного глаза, обвел команду, и, изобразив на стальной морде что-то похожее на улыбку, вновь захрипел.

– Готовим корабль к отплытию, да поживее, не хватало еще чтобы королевский фрегат вновь нас нагнал.

Капитан направился к своей каюте, и не успел он скрыться в ее тени, как команда, включая перебинтованного волка, бросилась в рассыпную, принявшись каждый за свое дело.

Рабочий шум вскоре стих. Прекратились стуки молотков, заколачивающих пробоины в судне, затихло шарканье драящих палубу швабр, замолкли взвизгивания зашивающих паруса матросов, то и дело угождающих острой иглой по лапам. Как и было обещано, корабль отправился в путь.

Слегка покачиваясь на волнах, красивый галеон рассекал гладь воды, плывя на встречу, выходящей из легкой дымки тумана, суше. Подплыв ближе, корабль замедлил ход, паруса медленно поползли вверх к реям, и, свернувшись полностью, обнажили сооружения мачт, торчащие в разные стороны, словно осенние ветки деревьев, сбросивших пожелтевшую листву, повинуясь холодному порывистому ветру. С глухим плюхом тяжелый якорь пронзил толщу воды и стремительно опустился на самое дно, распугав еще дремавших рыб и пучеглазых крабов, хаотично забегавших бочком в поисках убежища.

Корабль остановился. Следуя за капитаном, долговязый и еще пара матросов заняли места в опущенной шлюпке. Капитан махнул лапой, его высокий серый помощник отдал команду двум спустившимся за весла волкам и те в одном ритме, загребли, толкая полную пассажирами шлюпку к берегу.

Укромная гавань, огороженная сердитыми скалами, рассекающими волны и тяжелой густой зеленью деревьев, не пропускающей свет, казалась необитаемой, пустой. На широкой полосе дикого пляжа ни единого следа, чистый почти белый прохладный песок, прятался от палящего утреннего солнца, лениво вылезшего из-за гор навстречу путникам. Затащив лодку на берег, капитан со своими морскими волками двинулись через пляж в сторону укрытого непроглядного леса. Деревянная нога капитана то и дело проваливалась в мягкий сыпучий песок, доставляя тому сильный дискомфорт. Ни подавая вида, облаченный все в ту же каменную серую морду, он преодолел песчаное препятствие и вместе с командой скрылся среди густой зелени. Пробравшись сквозь листву, команда остановилась перед высоким бамбуковым забором, возведенным не то самой природой, не то чьим-то умелыми лапами. Долговязый подошел к ограждению и дернул за одну из свисающих с веток деревьев зеленых лиан. Растение дернулось, как живое, потянулось к ветке и с шипением свесило свою змеиную голову, демонстрируя тонкие, как иглы зубы и дрожащий пламенем язык.

– Давай шепелявый, отворяй ворота! – бросил небрежно долговязый.

Змей покорно заполз на ветку, и часть бамбукового забора медленно поднялась вверх. Перед гостями раскрылась небольшая деревня, похожая на множество рыбацких поселений в этих краях. Назвать ее уютной не повернется даже самый изворотливый язык. Среди жутко сколоченных наспех построек, бродила разнообразная публика, подозрительные ящерицы хитро улыбались проходящим мимо, а два облезлых лиса вцепились друг в друга, о чем-то яростно споря. И те и другие отвлеклись от своих гнусных дел и приветственно поклонились капитану Грину с его волчьей свитой, направлявшимся в самый хорошо выглядевший дом, посредине деревни. Единственный в своем роде, он напоминал именно дом, нежели шалаш как остальные, красивой резной лестницей, ведущей к тяжелой дубовой двери, над которой висела половина таблички с надписью "лавка у …". У кого была эта лавка, и чем там торговали, было непонятно. Плотные занавески на окнах и высокий забор, скрывающий просторный задний двор, придавали дому секретности, хотя ни для кого вокруг это секретом вовсе и не было, скорее наоборот, владельца лавки, предприимчивого барсука Олли, знали все. В его магазине можно было найти полно того, что не так лежало от диковинных украшений до элементарных предметов быта. Но больше всего он любил золото. Ходила молва будто у него на заднем дворе, в аккуратно составленные ряды, стоят сундуки, набитые золотом, и что каждый раз, когда ему приходится расстаться с одним из них в обмен на какой-нибудь контрабандный товар, он заливается слезами, прощаясь с сундуком, как с членом семьи. Но это лишь слухи. Забавные, но все же слухи. А что касается фактов, так их не так уж и много. Вопрос о том построил ли он свою лавку в центре пиратской деревни, где морские разбойники находят себе временное пристанище, или она возникла вокруг его магазина, пользующегося спросом в местных кругах, сродни вопросу о том, что появилось раньше, яйцо или курица. Не об этом, но о чем-то не менее важном думал Олли в это утро. Облокотившись на лавку, он широко зевал и оживился лишь от звона колокольчика от открывшейся двери в магазин.

– О! Капитан Грин и его бесстрашная команда! – воскликнул Олли, встречая гостей. Глаза Барсука заблестели, отливаясь на свету золотым. Еж был самым желанным гостем в лавке, ведь его появление означало не что иное, как хороший товар и гору золота.

В свою очередь барсук никогда не жалел монет для капитана Грина, даже наоборот платил куда больше, чем остальным пиратам. Тем более он всегда мог сказать покупателям, что товар добыл самый отпетый разбойник здешних морей, и полки вновь становились пустыми.

Олли провел команду с ее предводителем во внутреннюю комнату лавки, вывесил табличку "закрыто" на входную дверь и, щелкнув замком, скрылся в глубине лавки вслед за посетителями.

Комната напоминала каюту, всюду валялись карты с отмеченными на них линиями морских маршрутов, обведенными в красный круг местами суши. Напротив двери, почти во всю стену растянулось окно, завешенное прозрачной белой тюлью, сквозь которую был виден задний двор лавки. Посреди каюты-комнаты стоял массивный дубовый стол, за который барсук и усадил капитана с его помощниками.

– Ну, – начал Олли, не терпеливо выпятив глаза. – О чем поговорим?

– Да уж не о погоде, – ответил хрипом капитан.

– О погоде не надо, погода просто ужас, – передернулся барсук. – Вчерашний шторм… думал, нас смоет. Представляю, как вам досталось.

– Досталось это не то слово, – подтвердил капитан. – Мой "Сизокрылый" теперь похож на дуршлаг.

– Но больше всего не повезло королевской охране! – вмешался долговязый.

– Королевской охране?! – засияв всем своим существом, воскликнул барсук.

– Да, – качнул головой еж. – Собственно потому мы и здесь.

– Так-так-так, – Олли еле держался, чтобы не запрыгать, он словно ребенок ждущий, когда из-за спины взрослого появится долгожданный сюрприз.

Еж мотнул головой долговязому, тот быстро достал початок кукурузы и положил на стол перед барсуком. Олли подобрал початок, приставил его к носу и вдохнул полной грудью аромат кукурузы.

– Кукуруза из королевских садов! – с видом эксперта постановил продавец. – Богемный злак, нам простым селянам, она так же недоступна, как звезда на ночном небе.

– Считайся, что небо этой ночью будет пустым, а все звезды сейчас покоятся в трюме моего коробля, – стальной улыбкой блеснула морда капитана.

– Как вам это удалось? Там охраны целый флот и армия, – взволнованно говорил барсук.

– Это уже секреты нашей профессии, коммерческая тайна, как говорится.

– Сколько у вас ее? Хотя нет, пока не говорите, один момент, – барсук встал из-за стола и направился к двери, за которой, гремя посудой, он пробыл пару минут, после чего вновь появился в своей земной каюте с подносом в лапах и ароматом свежего чая и печенья.

Обсудив за чаям дела и пожав друг другу лапы, капитан и его команда удалились, прихватив с собой полученный от торговца сундук с золотом. Олли никогда не платил за товар не увидев его, но огромное уважение и доверие к ежу, делало исключение из общих правил. Не прошло и пары часов, как склад Олли, почти опустошенный к тому времени, вновь был полон. Барсук стоял среди множества бочек, вкушая аромат свежей кукурузы, а вместе с ним и металлический привкус золотых монет.

Корабль по имени "Сизокрылый" на всех парусах несся, обгоняя ветер и прорезая морскую гладь. Матросы распевали песни, радуясь полученным монетам и предвкушая дорогу домой. Домом они называли Дикий лес на материке. Там разбойники тратили полученное ими золото и вновь отправлялись в плавание с целью наживы.

В тихом полумраке каюты, сидя за письменным столом и аккуратно выводя безупречным подчерком буквы, что-то писал капитан Грин. В эти минуты морда его переставала походить на восковую фигуру, и, теряя металлический оттенок, становилось теплее, с едва заметными румянцами на щеках. Мысли его совершенно точно были где-то очень далеко от здешних мест, погрузившись в них, он глядел в окно на покачивающуюся линию горизонта, рисуя в воображении что-то иное, к чему его глаз еще не привык настолько, чтобы стать обыденным. Мысли его прервал резкий стук дверь. Оторвавшись от своих фантазий, он вдруг осознал, что пение команды давно прекратилось, и радостные восклики сменились чем-то тревожным. И только сейчас он понимает, что возможно… нет, не возможно, он полностью уверен, что слышал звоны колокола на палубе, а это может означать лишь два варианта, либо к ним приближается вражеское судно, либо …

– Зверь за бортом! – послышался крик за дверью.

Капитан открыл каюту и спешно направился на палубу, где уже велись работы по спасению неизвестного бедолаги. Им оказался совсем юный еж. Болтался на волнах, вцепившись в обломок мачты какого-то корабля, он выбитый из сил и изморенный жарой был поднят на борт "Сизокрылого" почти в бессознательном состоянии. А ощутив под лапами жесткую поверхность, он вовсе потерял сознание и рухнул, как подкошенный на деревянный пол палубы.