История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.)

– А это что за конобоб? Про конобобель я слыхал, это такие ягоды наподобие черники, только покрупнее, но он в нашем лесу не родится! С чувством знатока ответил Ванька.

– Ну конобобель, это всё равно, только я от нашего Сергуньки наслышался, что этого самого конобобеля в лесу прямо осыпано! – высказался Санька.

Так или иначе, а ржаное жнитво было окончено.

– Вы пожались? – спросила Анна Крестьяникова Любовь Михайловну, выйдя на улицу в праздник.

– В день Ильи пророка (20/VII-2/VIII) пожались! Вчера последний загон дожинали, а вы?

– И мы тоже вчера закончили жнитво-то. Мы ниодново не думали, что с жнитвом-то так скоро управимся! – облегчённо вздохнув, проговорила Любовь Михайловна.

Охотники на озере. Ершёв, ребенок и ружье

Вольготно живут некоторые люди села, особенно Мотовиловские охотники: Сергей Лабин, Яков Лобанов, Иван Додонов, Федька Лушин, Смирнов. Да и что им вольготно не жить, они в большинстве своём занимают тёпленькие места в кооперации, заправляют торговлей на селе, шикарно живут, забавно время проводят. По праздникам и по воскресеньям у них, как и у прочих христиан дни свободные от трудовых дел и уговорившись спозаранку в такие дни уходят в лес на охоту. С охоты они возвращаются усталые, с трофеями, а иногда и без них. Возвращающихся с охоты из леса охотников иногда сопровождает ватага парней, как обычно присутствуют: Панька, Ванька, Санька, Васька, Колька, Стёпка, Гришка и другие из детворы. У сопровождающих охотников ребят от восхищему детский задор и ничем не прикрытая зависть. Каждый, не сводя глаз, любуется разными курками ружей-двустволок. Каждому нестерпимо хочется подержаться за пленящий воображающий резной курок или хотя бы пальцем прикоснуться к стволу. А если добродушный охотник доверит понести хотя бы пустое ружьё, то несут его наперебой и с большим торжеством. Первому обычно дозволят нести ружьё Паньке, как самому старшему из ребят.

– Паньк, дай и я понесу! – просят товарищи у Паньки.

– Я сам-то только взял, видишь, на курки ещё никак не нагляжусь!

– А где мушка-то? – спрашивает у Паньки Васька.

– Вот она, на самом конце стволины. А вот и прицел, – с чувством знатока объясняет Панька своим товарищам, которые от восхищения поразевали рты.

– Паньк, дай хоть до курка дотронуться, с неудержимым желанием просит у Паньки Ванька.

– Ну-ну, дотронись!

– Да ты не бойся, оно не заряжено! – подбадривает Смирнов, видя, как опасливо Ванька прикасается рукой к курку ружья.

– Эх, вот бы бабахнуть! – высказал своё желание Васька.

– Бросай кверху картуз, дяденька в него и пальнёт! – с ехидным намерением предложил Ваське Санька.

– Да-а, за картуз-то мамка выволочку задаст! – жалобно протянул Васька.

– А ты схитри, скажи, что охотник прометился, хотел стрельнуть в ворону, а попал в картуз, да и дырки-то можно загладить, – наивно поучал Ваську Панька.

– Ну, тогда можно, я согласен. Дяденька, стреляй! – и Васька со всего маха высоко подкинул вверх свой, с широким околышем с пружинкой, оставшийся ему после отца, картуз.

Сергей Лабин, моментально сняв с плеча свою двустволку и прицелившись, мигом пальнул в взлетевший над дорогой картуз. Подхваченный выстрелом картуз в воздухе подвспрыгнул, и, упав на дорогу, колесом покатился впереди толпы. Ребятишки с гиканьем бросились к картузу. С задорным смехом разглядывали изрешечённый дробью картуз, разглядывая его с детским азартом, считали дырки. Дома от матери Ваське попало как следует, за испорченный картуз он получил затрещину, но Ваське это нипочём, наслаждение от выстрела всё заглаживает, и всё перебарывает.

Дорогой, пока ребята несут ружья, иногда между ними возникают споры, а споры перерастают в драки. Из-за пустяков раздерутся и начнут полысонить друг друга, кулаками и волтузать, обоюдно вцепившись в волосы, только клочья летят.

– Смирнов, давай их разнимать. Да вы что, мать вашу, в дыхлы-то! – одного в спину, другого по боку, еле унял.

Ребята остепенились, приутихли. А в этот воскресный день охотники в лес не пошли, решили поохотиться на диких уток на озере. Своей охотой охотники взбулгачили всё село, выстрелами будоража тишину, пугая девок и старух, которые к выстрелам особенно чувствительны. Ребятишки целой ватагой шарахаясь из стороны в сторону, азартно улепётывают следом за охотниками, как воробьи перескакивают с места на место, стараясь чем-нибудь услужить тому или иному охотнику и как-то навлечь на себя его внимание.

– Дяденька, а вон там в тростниках дикая утка села! – оповестил Сергея Лабина Панька.

– А ну-ка, малец, сбегай ко мне домой, принеси патронов. Спроси у тёти Паши, скажи, что я велел.

Паньку с места как ветром сдуло, вихрем помчался по берегу озера, азартно понёсся по делу.

– Вот, дядя Сергей, десять патронов тётя Паша дала.

– Молодец! – похвалил Сергей Паньку.

– А стрельнуть дашь?

– Дам, только потом! – пообещал Сергей Паньке.

А над озером блаженная благодать, над поверхностью озера зеркальная гладь. По всей окружности озера мирно стоят амбары и бани. В зеркальной глади воды причудливо отобразилась вниз шпилем колокольня в полёте, слегка касаясь воды, блаженно купаются ласточки, в синеве неба летая беззаботно, резвятся стрижи. Из густой поросли тростника-палочника слышится гусиное гоготание и утиный кряк. Вокруг озера на берегу трава по-августовски пожухла, лопухи, росшие на середине озера, тоже пожелтели, от ветра и волн они оказались с порванными краями, от воды осклизли. Из зарослей тростника на поверхность озера поросшей жёлтой кубышкой с кряком выплыла домашняя утка, в тон ей хрипло зашарпал с зелёным отливом в пере селезень. Утка, вздыбившись над водой, трепетно потрепыхав в воздухе крыльями, снова осела на воду, аккуратно уложив крылья на место. Подплыв ближе к мосткам, утка и селезень стали доставать со дна затонувшую картошку, забавно перевёртываясь в воде вверх хвостами.

На мостки зашла Настасья полоскать бельё. Подоткнув подол сарафана под поясок, она усердно принялась за дело. Мостки под ней ходуном заходили, гоняя в обе стороны мелкие волны. Она попеременно, то полоскала бельё в воде низко наклоняясь над нею, то гулко шлёпала вальком по взмоченному белью на мостках, высоко и ловко взмахивая вальком над головой. Во все стороны от неё разлетались зернистые водяные брызги, в которых, отражаясь, солнечные лучи, образовали разноцветную радугу. Завидя приближающихся по берегу охотников и толпу крикливых ребят, Настасья обрушилась на них с бранью:

– Вот чёрт вас тут носит, всю воду взбаламутили, прополоскать бельё стало негде! – ругалась она на ребятишек. – А вы, охотники, вместо того, чтобы уток бить, убили бы хоря, он у нас ночью курицу задушил!

– А где он? – в один голос спросили ребята.

– Вон у наших боковых ворот, идите да глядите.

Ребята бросились ко двору. Около ворот валялась изгрызанная хорем курица. Следовавшая за толпой ребятишек и вертевшаяся под ногами охотников, Сергеева собака Димка, подошла к заеденной курице, деловито обнюхала её и с видной тоскливостью отошла прочь. Откуда ни возьмись, выскочила кошка.

Димка, азартно скуля, бросилась кошке вдогонку. Спасаясь от собаки, кошка, скребя когтями, в один момент очутилась на заборе, она, изгорбатившись и взъерошив шерсть на спине, окрысившись предупредительно грозно замяукала на собаку. Внезапный выстрел мгновенно поднял в воздух галок, мирно сидевших до этого на приближённой ветке. Шумно хлопая крыльями о ветви, они всполошено загалдели, своим криком подняли невообразимый гвалт. Но выстрел был направлен вовсе не по галкам, а из-за укрытия бани, Сергей Лабин выстрелил в сидевшую на заборе кошку, которая упала с забора замертво. А Сергей до того меткий стрелок, он выстрелом своим даже сбивал шапку с головы, из интереса согласившегося на это любителя забав и приключений. Перепуганная выстрелом Настасья, узнав, что им убита кошка, с бранью обрушилась на охотников:

– Зачем это вы убили кошку!!! Вот соседке Марье я скажу, она за кошку-то вам задаст!

– А я думал это хорь от собаки на забор забрался, вот и выстрелил, в торопях-то не разобрался! – самодовольно улыбаясь оправдывался перед Настасьей Сергей.

Заслышав выстрелы на озере, Николай Ершов решил тоже принять участие в охоте на уток и присоединиться к своим друзьям-охотникам. Сняв со стены ружьё, он вышел из избы на улицу. И тут, как нарочно перед его глазами представилась следующая картина: изгоняя вторгшегося в надсельские воздушные просторы, ястреба, ласточки, воинственно нападая на него, тревожно голосили, а особо храбрые, смело преследуя его, старались как-то ущипнуть разбойника в хвост и в спину. Изгнав из своих пределов врага, ласточки торжествовали победу, они защебетали как-то по-особенному весело и победоносно. Ни секунды не размышляя Николай, прицелившись, выстрелил в ястреба; тот встрепыхнул крыльями, пошёл на снижении и рухнул на землю в отдалённом картофельнике. Видимо, Николай смертельно ранил ястреба, за его разбойничьи налёты на кур и беззащитных птичек, хищник получил по заслугам. Но Николай не побежал отыскивать ястреба, ему было не до этого и вот почему. От внезапного Николаева выстрела перепуганный соседский ребёнок Гриша, одиноко сидевший на лужке, взревел в невыстошный голос. Встревоженный этим плачем Николай с ружьём в руках быстро подскочил к ребёнку и стал его, уговаривая, успокаивать:

– Гриша, не плачь, не бойся, дядя Коля шутит!

Успокойся, не реви, это я ястреба разбойника убил, он кур и цыплят таскает, а из цыплят курочки вырастут, тебе яичек нанесут, коко к Пасхе тебе снесут! Понял?! Ну, вот и хорошо, что успокоился. Молодец!

Гриша соседский паренёк, лет пяти, от уговоров Николая плакать перестал, но дуться с намерением в любой момент снова взвыть не переставал. Он косо поглядывал на Николая и его ружьё. Чтобы совсем успокоить ребёнка, Николай стал, забавляя его, показывать Грише ружьё вблизи и рассказывать ему:

– Вот, гляди, Гриш, это вот ружьё – централка, это вот ложа, это вот ствол, а это вот дуло. Только вот сюда в дуло зря заглядывать нельзя, а то ружьё стрельнёт, и глазик вышибет, окривеешь или совсем вместо глаза дырка останется. Из этой вот дырки пуля вылетает. А это вот так он взводится, щёлк и готово! А чтобы стрельнуть, надо вот на эту штучку пальчиком нажать, оно и бабахнет! Нажми, нажми пальчиком на эту штучку. Вот так, вот ты и стрелять почти научился, вот молодец! Вырастешь большой, со мной в лес на охоту пойдёшь. Наивным разговором забавлял Николай Гришу, который заинтересованно с детским любопытством пристально глядел на ружьё.

– Ах, ты интересуешься какой калибр у моего ружья. Шестнадцатый, это самый боевой калибр! Вон гляди, Гриш, ворона летит, я её сейчас смажу.

Бах! От выстрела Гриша снова растревожено разревелся.

– А ты не реви, не жалей ворону-то, она своим карканьем ненастье накликает! – заключил Николай свой успокоительный наговор Грише, который стал постепенно умолкать и успокаиваться и вскоре лицо его расплылось в довольной улыбке.

– Ну я пошёл на озеро. На уток охотиться. Слышишь, там тоже стреляют! – сказал Николай присмиревшему Грише и, вскинув ружьё на плечо, он зашагал по дороге улицы, направляясь в центр села, к озеру.

А тут охотничий азарт в полном разгаре. Всполошенные выстрелами дикие утки, выпорхнули из густых зарослей тростников и стайками стали кружиться над озером. Выводки – молодь этого лета, только что вставшая на крыло, привязанная к родной стихии, не хотела покидать родного озера, где в укромных скрытых от людских глаз, местах, они вывелись – появились на свет. Эта-то привязанность к родному обитанию уток и послужила для охотников ареной для увеселительной забавы, и дармовой лафы. То и дело раздавались выстрелы: охотники стреляли в уток в налёт и вдогонку, с близкого расстояния и с расстояния недосягаемости. Уток преследовали и в воздухе, и на воде. Поверхность озера застыла от безветрия – вода зеркально чиста и не колышется. Только в отдалённой середине озера нет-нет, да и всколыхнётся вода от присевшей там в лопухах, подраненной утки. От частной ружейной пальбы, перепуганные лягушки и те присмирели, спасаясь от преследования раненная утка, громко зашлёпав крыльями по воде скрылась в густой заросли тростника, они, попрятавшись в глубину, приумолкли, перестали громко трещать, да и вся живая природа, словно сговорившись, на время забавной охоты людей, временно приутихла.

– Дядя Фёдор, вон там в тростнике что-то шуршит и шевелится.

– Знай, раненная утка, – известил Панька Федьке Лушину.

– Где?

– Вон там! – показал пальцем Панька на колыхающиеся чёрные бархатистые головки тростника-палочника. На поиски подраненной утки.

– Яков и Федька ринулись к тростникам, разувшись, они вступили на зыбкую трясину.

– Осторожно! Поглядывай! Тут в трясине где-то должна быть прорва, не провались! – назидательно проговорил Яков Федьке.

Под их ногами зыбко волнами качалась трясина. Не задерживаясь на одном месте, они с опасливостью пробирались вперёд, обходя мрачно зияющие чёрной холодной водой, прорвы. Добравшись до тростника-палочника, они пошевыряв там ружьями, ничего не обнаружили и как бы от досады и разочарования Федька выстрелил в плавающую вверх дном среди лопухов чью-то замокающую кадушку. А кадушка эта была Ивана Трынкова. Дня через два послала мать сына Кольку:

– Пойди на озеро, принеси кадушку, она, наверное, замокла, я её вымою и огурцы в ней посолю.

А кадушка оказалась вся в дырках от дроби.

От уличной дороги, по извилисто пролёгшей тропинки, по которой бабы ходят к озеру за водой с вёдрами и полоскать бельё, с ружьём за плечом появился Николай Ершов.

– Ну какова охота, каковы ваши успехи?! – спросил он у Ивана Дорохова.

– Да вот я подбил огромного селезня, Сергей подстрелил пару уток и остальные не без трофея, а ты что запоздал? – спросил Иван у Николая.

– Да так пришлось около дому задержаться, я тоже ястреба, да ворону сшиб, да ещё паренька Гришу в охотницкое дело посвятил, вот и запоздал.

– А мы уж закончили, оставшиеся в живых утки куда-то поразлетелись, подраненные попрятались, а которых подстрелили, вот они, – показывая Николаю убитую утку, сказал подошедший сюда Федька Лушин.

– Какая жалость, что я маленько запоздал, вы мне ни одной утки не оставили, даже пальнуть не во что! – сокрушался Николай, ругая себя за опоздание.

– Ироплан летит! – вдруг загорланили ребятишки.

И вправду в воздухе, по направлению от села Верижек, бойко треща, приближался аэроплан.

Поразинув рты с большим любопытством ребятишки, закинув головы, наблюдали за полётом аэроплана. Взбудораженный охотничьим азартом, Николай Ершов, сдёрнув с плеча своё ружьё и пальнув вдогонку аэроплана, Николай проговорил в удивлённую толпу:

– В случае чего, скажу, что мне подумалось, что это летел ястреб!

Молодьба, веяние. Мишкина пропажа

В селе: на гумнах, на токах около овинов, повсеместно, идёт молотьба. Привезённые из поля ржаные снопы, кто обхлыстывает, кто цепами молотит, кто лошадьми мнёт, а Крестьяниновы, распустив снопы, превратив их в солому на колеснице обмолачивают. Всюду идёт трескотня и гроханье веялок, поле молотьбы, люди провевают рожь и другое хлебное зерно. По приближённым токам, обслуживая веялкой, Василий Ефимович послал Ваньку. Дело Ваньки заключается в том, при перемещении веялки (которая устроена на колёсах) на другой ток, для обслуживания другого хозяйства, Ванька, как уже спец по установке должен правильно подобрать веялочные решета и установить веялку по ветру, чтобы мякину и пыль ветром относило в сторону. При окончании с хозяев веяния Ванька должен взять за пользование веялкой кружку зерна (весом в фунт) 1/40 с каждой меры, чистого отвеянного зерна. Люди, пользовавшейся Савельевой веялкой на то, что столько берётся за эксплуатацию веялки, не обижались, потому что на веялке зерно отвевается от мякины и прочих примесей гораздо лучше, чем лопатой на ветру, так что вполне удобно для людей и для хозяина веялки выгодно. После того, как веялкой было чисто и быстро отвеяна обмолоченная рожь на току Трынковых, Иван Васильевич далее с наивностью выговорил Савельеву:

– По-моему, ты, Василий Ефимыч, маловато берёшь за веяние-то: – фунт с меры. Ведь при веянии лопатой на току, немало порассоришь зёрна без проку и качество веяния лопатой-то, сито!

– Худую совесть надобно иметь, чтобы непомерно обдирать своего же односельчанина, Мироедом назовут! – с чувством благосклонности к людям отговорился Василий Ефимович, поднимая обмолоченную вилку на сушила.

К вечеру этого дня Василий Ефимович, входя в избу со двора, как бы извещая семью сказал:

– А денёк-то здорово поубавился, давайте, пока засветло-то, поужинаем, а то мухи того гляди в рот влетят.

Ужинали в полумраке, огонь из экономии керосина не зажгли. Ели торопко, перекидываясь между собой отдельными, малозначительными фразами. Вперемесь со стуком ложек, пересмеивались. Находясь в добром расположении духа, Василий Ефимович, шутил и, балагуря, закатывался весёлым смехом, отчего в горле у него поперхнуло, он закашлялся до слёз, а потом стал безудержно чихать. После ужина, на столе остались жирные и молочные брызги, съестные отходы, пожива для надоедливо гудевших мух.

– Эх, что-то у меня затошнило, – вылезая из-за стола, проговорил Василий.

– Уж не муху ли съел, – стирая со стола, отозвалась Любовь Михайловна.

В семье Крестьяниковых свои заботы. Так же вечером, сидя за ужином, дед как бы между прочим высказался:

– У нас в огороде дыра в заборе, надо её завтра заделать, а то лазят ребятишки в сад, за яблоками, всю картошку примяли! И гряды истоптали!

– А вон, у Якова Забродина, бают, все подсолнечники в огороде повырезали! – высказался Панька.

А это хищение, не обошлось без его рук. Существует же в селе такая дурацкая привычка у ребят-подростков, лазить по чужим огородам и садам с целью поживы за счёт чужого труда. Хотя и есть огурцы и морковь в своём огороде, но соблазнительно воровски залезть в чужой огород, поломав плети нарвать огурцов, без всякой жалости надрать моркови, вытоптав гряды. Особенно соблазнительны яблоки. Яблоки растут не в каждом огороде, так что полакомиться яблоком вряд ли кто из парней откажется. Красно-румяные яблоки, дозревающие на яблонях, так и манят к себе, так и соблазняют. Залезь, сорви и ешь! Хозяева же этих яблок из соблюдения традиции яблоки не срывают до Преображения, праздник, который 6/19 августа. Вот тут-то для воришек и лафа, делать набеги на сады. По-воровски пригибаясь, чтобы быть незамеченным, ребятишки, позадь сараев, по картофельникам и конопляникам, опасливо озираясь крадучись пробираются и врываются в чужой сад. Второпях, ломая кусты, набирают и набивают яблоками карманы и запазухи. Опустошение яблоней стараются делать хотя и второпях, но втихомолку и бесшумно. Но иногда кусты яблоней, не выдержав усилий налетчиков с треском ломаются, отчего у воришек сердце в пятки уходит. А уж если где-либо скрипнут ворота, то тут и вовсе перепуг, удирают, сломя голову! Если приходится удирать через забор, то частенько воришки зацепляют своими рубахами и портками за гвозди, материя «трень», и глядишь рубаха располосована от самого пупка, до самой шеи. Бывали случаи, заторопившийся воришка и вовсе оставлял свои портки красоваться на тычинке забора, за что от домашних своих получал лупанцу.

Хотя Панька и славится спецом быть непрошенным гостем в чужом огороде, и как в отместку ему, частенько, ребята, набравшись смелости и отваги, забирались и в их сад за яблоками. Хотя и предательски шуршит ветер, перелистывая чёрствые подсолнечниковые листья в Крестьяниновым огороде, но ребятам всё же удаётся наполнить яблоками карманы и убежать с добычей. И как бы в знак удачного набега на сад, ребята потаённо начинают бросать камнями в железную крышу их дома, выбивая этим звуковой эффект. После чего обычно выбегает дед с дегтярной мазилкой со двора и громко ругаясь, кричит:

– Супостаты! Догоню, сокрушу!

А в праздник Преображенья по улицам села то и знай проезжают лошади с возами яблок. Приехавшие из Салалей мужики продавать яблоки, то и дело оглашают улицы села Мотовилова, громко крича:

– Яблоков! Яблоков! Кому надо яблоков!

– А почём яблоки-то?! – спрашивают Мотовиловцы у яблочников.

– Фунт на фунт, на рожь, а на деньги три копейки за фунт!

– Эх, кажется опять по улице салалейский мужик с яблоками едет, надо купить фунтов пять! – проговорил Василий Ефимович, заслышав голос яблочника, направляясь на дорогу с корзинкой и с пятиалтынным денег в кармане.

– Вот так бы и накупали все себе яблоков-то, ведь их продают, так нет, надо в чужой сад залезать и воровать! – ворчал дед Крестьянинов, сидя у своего дома на завалинке.

К нему в это время подошёл внук Мишка, разодетый по-жениховски и по-праздничному.

– Вот взяли антихристову моду, ходить штаны навыпуск и рубаху нараспашку! – обрушился дедушка на Мишку. – Раньше вот про таких-то хахалей песенку пели: «Чижик-пыжик, где твой дом? На базаре под г-м. Барин ехал, раздавил, Чижик выбег, да за ним…». Надел на башку-то вместо картуза какой-то чемуральник и думаешь, что гоже! Пристала она тебе, эта самая белая кепка, как к корове седло! – не унимаясь, укорял дед Мишку… – А ну-ка дыхни на меня, напоролся, наверное, накурился?! Как ото пса табачищем прёт. Эх вы, анафемы! – язвительно точил словами внука дед.

А ночью, когда Мишка, пришедши поздно с гулянья, в погребушке спал, как убитый, дедушка подкрался и, утащив, припрятал Мишкины штаны и рубаху. Мишка всполошился не на шутку, когда, проснувшись, обнаружил, что одежда украдена ночью ворами. Всполошились и бабы, Анна, мать Мишки, взбулгачила соседок: Любовь Михайловну и Дарью с Настасьей.

– Да он где влез, вор-то? Ведь погребушка-то была изнутри-то заперта! – настоятельно допытывалась Дарья.

– Видимо, через дверь, Мишка-то, наверное, придя с гулянья-то позабыл запереться-то, вот и получилась оказия! – с тоской на сердце глаголила Анна.

– Вот это, видимо, ухач? – дивилась на смелость вора Дарья.

– Да, от пожара хоть икона есть, а от воров да жуликов и иконы-то нет, вот они и обнаглели! – высказалась о случившемся бабушка Дуня.

– А как напрештово на нас со Степаном в дороге разбойники-грабители напали, когда мы с ним с извозом в Урюпин ездили, – вступил в разговор Мишкин дед, который припрятал Мишкину амуницию. – В ту пору, из Урюпина возвращались со Степаном, спарившись, его телегу продали, а лошадей впрягли в мою телегу.

Вот на лесной большой дороге на нас и напали грабители. Мы со Степаном видим, что дело плохо и давай ударяться на утёк! Я лошадям кнута задаю, стараюсь разогреть в них всю прыть. Степан свою пристяжную кнутом хлещет, а я своего коренника тоже кнутом в галоп вгоняю. Неслись во весь опор, колёса едва земли касались, ветер уши режет. Вдали послышался выстрел, от телеги отщепнуло щепку, мы ещё сильнее приурезали кнутами. И всё же угнали, не поддались разбойникам. Отъехали версты три, остепенились, глядим, а за нами по дороге столб пыли, поднялся чуть не до облаков, – так закончил свой рассказ дед, о происшествии в дороге.

– Недаром ночью, когда я шёл с гулянья, за мной обротушная свинья гналась. Мне ещё тогда помнилось, что это не к добру. Я так перепугался, что кепку на голове волосами приподняло и, видимо, впопыхах-то забыл запереться за собой, – высказывался Мишка, о случившейся беде. – Сперепугу-то я забрался на кровати под чапан и не помню, как заснул и проспал до самого утра, а тут вижу… пропажа, и до сих пор от боязни дрожу и дрожу.

– А ты испей «живой водички» и боязнь-то с тебя как рукой сымет, – предложила Дарья.

– Ты, Мишк, ужо на вечерней заре подскочи ко мне, я в зеркало погляжу, погадаю, кто у тебя это всё украл, – предложила Настасья-знахарка, помогающая людям в отыскивании пропаж.

Отлёт птиц. Собачка «Дед». Пули на войне. За грибами

Лето на исходе вот-вот нагрянет осень. На деревьях появилась первая прожелть отживших листьев. Нахлынет ветерок и глядишь, сорвавшийся со своего места, берёзовый жёлтый листок, подобно осторожной птичке, кувыркаясь в воздухе, постепенно падает, как бы выискивая себе место на земле. Над селом, высоко в поднебесье, угловым строем пролетела первая вереница отлетающих на юг журавлей. Изредка перекликаясь, они издавали свой скрипуче-тоскливый клик, напоминающий о приближении осени.

Панька Крастьянинов, как большой знаток забавных приключений, рассказывал своим друзьям-товарищам, Ваньке и Саньке, как яко бы он видел, как два журавля в полёте в воздухе заботливо подхватили раненого изнемогающего своего товарища, стараясь помочь ему. Но, видимо, вконец, обессилевший журавль, спирально спланировав сел на поле, невдалеке от села. Ребятишки с улицы Курмыш яко бы, заметя это хлынули в поле и, подобрав журавля, принесли его домой. Санька с Ванькой поверили, а было ли это в действительности, никто из ребят не знал.