Полёт японского журавля. Я русский

– Это не имеет значения, товарищ, не знаю как вас по батюшке.

Сержант стал вертеть головой, в надежде отыскать урну.

– Вот, видите, ни одной урны. А ведь это центральное место города. А если ребёнок бросит фантик? Вы его тоже арестуете?

– Она не ребёнок, – настаивал сержант, отпуская между тем руку девушки. В это время стали собираться прохожие. Войдя в курс дела, они быстро заняли позицию Михаила.

– Товарищ из Китая верно заметил. – Заговорил солидный мужчина в очках и шляпе. – Городской парк, можно сказать гордость всего города, и не одной урны. Это возмутительно.

– Что я говорил, центральный парк, а мусор девать неуда, – вставил всё так же спокойно Михаил, беря девушку за руку и незаметно отдаляясь от старшины. Милиционер стоял растерянный, и уже, наверное, забыл о девушке.

Они незаметно вышли из поля видимости старшины, захваченного прохожими, и зайдя за поворот, Михаил потянул девушку и заставил пробежаться. Когда они остановились, то оба уже хохотали.

– Как вы меня выручили, товарищ из Китая. Я вам так признательна, – воскликнула девушка, по инерции оглядываясь. Они быстро пошли дальше от опасного места, продолжая держаться за руки.

Вскоре они остановились, оказавшись рядом с большими чугунными пушками, смотревшими в небо.

– Вы представляете, если бы узнали на моей работе! – сказала девушка. Потом она словно очнулась и плавно высвободила руку. – Меня вообще-то зовут Варя. А на работе меня зовут Варвара Сергеевна.

– Так вы учитель? – спросил Михаил, понимая, что вопрос глупый. Но надо было завести разговор. Ему было бы проще, если перед ним стоял потенциальный противник, или будущий информатор. Здесь же у него не было никакого опыта.

– А вы, Михаил, и судя по вашему прекрасному языку, вы не из Китая. Ой, как хорошо, что вы так вовремя появились. Я так боюсь милиции.

Михаил лукаво улыбнулся и показал тот самый фантик, что валялся в траве.

Девушка звонко рассмеялась, их руки вновь соприкоснулись, и они, не сговариваясь, пошли в сторону центра.

– Вам куда? В какую сторону? – спросила Варя.

– Вообще-то мне уже пора, скоро начинается лекция.

– Вот здорово! И у меня тоже, – воскликнула девушка. – Мне на автобусе до Пединститута, где памятник Пушкину. Но можем немного прогуляться в ту сторону, время ещё терпит.

Они прошли до площади, постояли у фонтана, у которого резвилась детвора, а потом он пошёл на улицу Серышева, его курсы были там. Михаил тактично обошёл тему его лекции, лишь договорившись о будущей встрече на следующий день. Всю лекцию, и весь остаток дня он думал о своей новой знакомой, ловя себя на мысли, что девушка очень понравилась ему. Быть может, её лицо не было очень красивым, но открытые и выразительные черты лица, волнистые волосы, задумчивые глаза, врезались в его память, и держались до того момента, пока он не уснул. Он ещё не строил воздушных замков относительно Вари, но твёрдо решил увидеть её ещё раз. Когда он проснулся, то неожиданно поймал себя на мысли, что всю ночь думал о ней. Это было и приятно и страшно. Мысли привели его в безысходный тупик, когда он вспомнил, что через месяц его может ждать новая командировка, возможно, на целый год, это повергло его в большое уныние.

На втором свидании он узнал, что Варя, как и он, живёт во Владивостоке. Это и обрадовало, и вместе с тем опечалило. Она работала в школе учителем начальных классов, и эти курсы в Хабаровске позволяли ей преподавать русский язык отдельно. Уже с ее первых слов он понял, что девушка образована и воспитана. Она по-прежнему чувствовала свою вину за брошенную бумажку, и всякий раз, вспоминая этот момент, краснела.

Однажды после просмотра кинофильма Михаил тихо сказал, что если бы не этот фантик, то они прошли бы мимо друг друга, и скорее всего не встретились. Она побледнела. Михаил и сам растерялся от своих слов. Он понял, что позволил себе лишнего. Это была их седьмая встреча. До этого они успели сходить в театр, потом в музей, а потом в парк, и там катались на карусели. Играл духовой оркестр, они гуляли по аллеям, ели мороженное в кафе под названием «Ласточкино гнездо» и любовались панорамой Амура. Весь город был в их распоряжении.

Однажды теплым вечером они стояли рядом с памятником Пушкину, из главного входа института выходили студенты, а они стояли, и смотрели друг другу в глаза. Они были примерно одного роста, он черноволосый, круглолицый японец, а она русская, в туфлях на маленьких каблучках, в сером платье с небольшой розовой сумкой в руках.

– Я слишком много взял на себя? Ведь так? – спросил Михаил после долгой паузы. – Моя внешность может смутить кого угодно.

– Ну что вы, Миша, я совсем не думала о вашей внешности. Вы такой…

– Низкорослый, – вставил Михаил, вздыхая и отворачиваясь.

– Нет, скорее коренастый. Я хотела сказать, такой, находчивый… Как бы это точнее…

– Говорливый.

– Да нет же. Изобретательный. Так ловко запутали старшину милиции тогда.

Они рассмеялись.

… – Я так рада, что мы встретились. Правда.

– Варя, я всё время думаю о вас. Я люблю вас, – неожиданно выпалил Михаил, и почему-то зажмурился, словно готовясь к пощёчине. Вместо этого он почувствовал на своём затылке прохладную ладонь, и прикосновение к щеке горячих губ. Стоял октябрь одна тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года. Все газеты пестрели заголовками о новом почине партии и правительства – заброске первого трудового десанта на целинные земли Казахстана. Люди обсуждали новых героев ударного фронта, а они стояли у памятника великому поэту, обжигая друг друга горячими губами. Прохожие недовольные проходили мимо и оглядывались. Михаилу было ужасно стыдно и сладко. Это была любовь, виной чему была обычная конфетная обертка.

Вернувшись во Владивосток, Михаил сразу с вокзала направился в контору. На работе, как всегда, царила тишина. Он постучал в кабинет с табличкой «И. И. Вязов». Илья Ильич сидел у старого дубового стола, на котором кроме чёрной китайской пепельницы больше ничего не было, и, раскрыв папку, читал какие-то документы. Увидев Михаила, он оставил чтение и встал навстречу.

– Михал Михалыч пожаловал.

Они, как всегда, обнялись, Вязов предложил стул.

– Спасибо, Илья Ильич, – в поезде насиделся.

– Тогда прогуляемся, если не против, – предложил Вязов, пряча бумаги в сейфе.

– Держимся? – спросил Михаил, чувствуя некое напряжение в движениях своего начальника.

– Помаленьку, – кивнул Вязов, увлекая его из кабинета.

– Я просмотрел твои отчёты, Миша, – продолжал Вязов. – Над ними сейчас работает внутренний отдел, думаю, что о тебе сложилось неплохое впечатление у наших коллег. Внутренние дела хоть и не в нашем непосредственном поле зрения, но быть в курсе того, что происходит под носом, мы обязаны.

– А что происходит? Мне кажется, что всё как было, так и есть. Хотя, конечно…

– Вот именно. Если ты думаешь, что всё остается, как было, то тебя надо снова направить куда-нибудь под Снегириху.

– Увольте, Илья Ильич.

– Тогда предлагаю поразмышлять на досуге над тем, что происходит вокруг, так сказать… Ты внутренней политикой интересуешься, надеюсь.

– Ну, в общих чертах.

– Поинтересуйся на досуге, проведи исследование прессы… А пока давай поговорим о деле, которое нас ждёт в ближайшем будущем. Поскольку ты человек востока, то и путь твой лежит в эти края.

Михаил растерялся и отвернулся.

… – Мы на службе, Михаил. Мне кажется, ты засиделся дома. То, что страну узнал, конечно, пойдёт на пользу, но тебя готовили не только для этого.

Пока Вязов раздумывал над тем, как продолжить мысль, Михаил неожиданно для обоих рассказал о своём случайном знакомстве в Хабаровске. Вязов, не перебивая, очень внимательно слушал, а когда Михаил закончил, спросил: – Надеюсь дальше уличных поцелуев пока дело не пошло?

Михаил покраснел и замотал головой.

– Да… – Вязов тяжело вздохнул и присел на скамейку. – Помнишь, я тебе рассказывал, с каким упорством спецслужбы иностранных государств разыскивают своих соотечественников, в случае, если те становятся предателями. Я уже не говорю про самих агентов, которые, что называется, шпионят в чужих странах. Все мы являемся объектами охоты, и не только мы, но и те, кто рядом с нами, наши близкие. Ты присядь пока, послушай.

– Я понимаю…

– Погоди, не перебивай. Все мы из-за характера нашей деятельности находимся под контролем. Ты, я … Мы вынуждены скрывать от людей свою деятельность, от чужих, своих, близких. Вместе с тем, защищать, действовать в интересах каждого, кто является нашим гражданином, и так было во все времена, во все, понимаешь.

– Себе не принадлежим?

– Да, не принадлежим. Я не против твоей личной жизни Миша, и у меня нет никакого морального права запрещать тебе любить девушку. Это было бы с моей стороны великой глупостью, но сам-то ты разве не видишь, что перспектива может быть не радужной. Взгляни на проблему с точки зрения интересов твоей Вари. Тебе её не жаль? Представь, она тебя ждёт, полгода, а быть может и год, а ты неизвестно где, так сказать, в творческой командировке. Она даже не может узнать кто её муж, кем работает. Тебе придётся всё время говорить неправду. Если ты видишь себя в работе, а я думаю, что ты давно сделал её частью себя, и не сможешь до пенсии отрывать билетики в троллейбусе, то должен сейчас решить. Или ты находишь в себе силы и разрываешь пока ещё некрепкие связи, а они на самом деле пока ещё эфемерны. Через полгода она даже не вспомнит тебя, а если и вспомнит, то горевать сильно не будет. Или тебе придётся всё время выворачивать себя наизнанку, прямо говоря, лгать, глядя в глаза. Уверяю тебя, это так и будет, и это очень тяжело.

– Что мне делать, Илья Ильич? – спросил Михаил, опустив голову. – Я люблю её. Я и сам от себя не ожидал такого. Всё произошло так неожиданно. Я столько лет был один. Вы не представляете, как трудно быть одному.

– Представляю, Миша, – тихо произнёс Вязов. – Ты скучаешь по родине, по близким людям.

– Вы до сих пор не приняли Советский Союз? Я правильно понял?

– Больше не говори об этом, к нашей работе это не относится, – строго предупредил Вязов. Видя растерянное лицо своего подчинённого, он снисходительно покачал головой. – Твоя беда, что ты очень догадлив. Да, я по-прежнему, живу той Россией, и кому, как не тебе это знать. Я так же одинок, но это сам понимаешь…

– Между нами. Но мне что делать?

– Это должен решать только ты, и никто другой. Но уж коли спросил у меня, то я скажу. Никто из нас не может знать будущего, даже на день вперёд, хотя планировать его мы обязаны. Надо не бояться жить сейчас. Пусть всё остаётся как есть, вот мой совет, хотя в таких делах советовать нельзя. Думаю, что ты ещё не раз вспомнишь и проклянёшь меня за эту мою слабость, но раз уж так случилось, то…

– Вы и вправду согласны.

– Не смеши, я не твой отец, и не венчальный поп.

– Но вы мне как отец, правда. Здесь у меня больше никого нет, кому бы я мог об этом рассказать.

– Помалкивай, вот что скажу тебе. И раз уж ты меня так воспринимаешь, то об официальной свадьбе не думай, по крайней мере, на ближайшее время. Говори, что хочешь своей Варе, но от ЗАГСа держись на расстоянии выстрела. Это было бы не так актуально, если бы не твоё предстоящее задание. – Вязов посмотрел на часы, поднялся, поправляя плащ. – Дождь будет. Мне на планёрку. Завтра договорим, а пока, иди к своей зазнобе, целуйся, или что там у вас ещё. Нравы сейчас – хоть глаза прячь. На каждом углу обнимаются. Но о нашем разговоре помни, не забывай. Кстати, она хоть красивая? Твоя Варвара. Раз учительница, то должна быть, уж, по крайней мере, симпатичной.

– Очень.

– Я не сомневался. Ну, тогда желаю тебе не утонуть в счастье.

На следующее утро они вновь сидели, но уже на другой лавочке, на что Вязов заметил, что никто не должен выявить у тебя хоть какую-то склонность или привычку. Ну, разве что к неприятию алкоголя.

– Так вот, Михаил. Шутки в сторону, мирная жизнь для нас носит условный характер.

– Мы на войне?

– Можно сказать и так. Ты Китаем интересуешься? Газеты, радио… Что слышишь?

– А разве там можно что-то найти про Китай?

– Конечно. В паузах, между строк…

– Но там же пробелы. И что можно узнать, когда диктор молчит?

– Эх ты, а ещё разведчик. Между строк-то и в молчании и есть правда. Вот, смотри. – Вязов открыл газету недельной давности, и на первой полосе стал читать одну из статей – « По приглашению Общества китайско-советской дружбы двадцать седьмого сентября из Москвы вылетела в Пекин, для участия в праздновании пятилетия КНР и для ознакомления с её достижениями советская делегация деятелей культуры. В состав делегации, возглавляемой товарищем Денисовым, вошли вицепрезидент Академии наук СССР…» Ну, здесь много фамилий, – прервал чтение статьи Вязов. – «Академики науки, культуры…» Но тебе это ни о чём не говорит? Уровень первых лиц. Ага, вот, слушай дальше. « Уже сам состав делегации должен обеспечить возможность всесторонне познакомиться с максимальным количеством объектов культуры, искусства, науки и промышленности, охватить все стороны жизни и деятельности народного Китая, способствовать укреплению китайско-советской дружбы и безопасности двух великих держав …» Ну, дальше хроника визитов по городам, заводам, кстати, где трудятся советские специалисты. И вот ещё. – Вязов сделал небольшую паузу, нарочито поглядывая на дверь. « Особенный, исключительный энтузиазм вызвало выступление главы правительственной делегации Советского Союза тов. Н. С. Хрущёва. Его чрезвычайно яркая, с огромным воодушевлением произнесённая речь слушалась не только с напряжённым вниманием, но и с живым реагированием на каждое положение его доклада. Доклад прерывался дружными аплодисментами…» Дальше не буду, думаю достаточно. Ну, ничего не уловил?

– Ну, разве что… дружбы и безопасности двух великих держав.

– А ты говоришь, пробелы. Искать надо. Пока ты скрывался в лесу, залечивая боевые раны… Пока по паркам разгуливал… Кстати, тебя ждёт награда. Потом покажу, она в сейфе.

– Так что же происходит, Илья Ильич? – перебил Вязова Михаил.

– Без тебя, Миша, тут переполох был. Хотя, это не то слово. У нас катастрофа. Мы Порт Артур оставляем. Потому и статья в газете, правда, не всякому дано понять её истинное содержание.

– Но там же наши!

– Хорошо сказал. Наши. Были наши, а стали ваши.

– Вы опять шутите.

– Мне не до шуток. И вопрос этот уже не обсуждается. А, правда, хорошо сказал – наши. Мне нравится. Вот бы все так думали. Уходим мы из Порт Артура. Всё оружие решено продать Китаю, имущество тоже придётся подарить. Нам с тобой остаётся лишь наблюдать. Формально ты едешь в составе группы артистов, которая будет повышать боевое настроение наших солдат и офицеров.

– Но, какой из меня артист?

– Надо будет, станешь артистом. Вообще-то не кричи. Формально я сказал. Сразу в день прилёта тебя заменят. Человек с твоими документами вернётся домой, а ты останешься в Порт Артуре.

– И что я там буду делать?

– Твоя цель – китайские военные чиновники. Откуда, кто, какие рода войск, и всё такое прочее. Передача военного имущества затянется не на один месяц, генсек на всё про всё дал пять месяцев. Так что, времени у тебя будет достаточно, чтобы почувствовать себя настоящим разведчиком. Твоя шпионская жизнь, Миша, только начинается, эта командировка очень важна для твоего становления. Корея, конечно, тоже в багаж ляжет, но здесь случай особый, и ты скоро в этом убедишься. В твоём распоряжении фотокамера портативная, снимай на неё всех, кто так или иначе будет контактировать с нашими. Для Китая это событие небывалое, поэтому слетятся самые важные птицы. Вот они и есть главная цель твоей командировки. Наблюдать и ещё раз наблюдать. Всё запоминать, вживаться, мотать на ус. У китайцев многому можно научиться, а ты, как я знаю, ещё не имел с ними общих дел. Хотя, что я говорю. Ты же с добровольцами отступал, в Корее. Прости, запамятовал. Сегодня же ознакомишься с именами членов группы, узнаешь из первых рук непосредственные свои обязанности, ну и на месте уже детали работы. Явки, люди… Вернёшься, жду с докладом. Самое главное не сказал. Тебя устроят рикшей.

– Вы не шутите? Рикша? Это вместо лошади?

– Ну да. Ты разве не знал? Китайцы предпочитают на рикшах передвигаться по городу. По-моему, это самый короткий и надёжный способ быть там, где надо. От гостиницы до Дома офицеров не больше километра, так что придётся немного поработать.

– Дикость какая-то. Не знаю, для чего меня обучали в школе с парашютом прыгать, мины ставить… Я разочарован, Илья Ильич.

– Ладно ладно, покочевряжься мне. На самом деле Миша, эту операцию готовили специально для тебя. Вот твоя легенда, – Вязов бросил на стол увесистую папку. – Ознакомься, выучи так, чтобы от зубов отскакивало. Буду спрашивать, чтобы не блеял как овца. Даже имя соседской кошки чтобы запомнил. Всё до мелочей Эту папку целый год собирали. Тот парень, что подменяет тебя, с ним наш агент работал.

– Вы его завербовали?

– Мы, его завербовали. А что бы ты хотел? Нам кадры нужны, не век же на одном тебе пахать. Ладно, это так, шутка. Неплохой парень, но он ещё зелёный, его ещё готовить надо, проверять. Не забыл, полагаю, разведшколу? Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему ты, а не кто-то другой. Ошибок быть не должно, разведчик не может ошибаться.

– Как минёр?

– Именно так.

– Я всё понял, – выдохнул Михаил, и неожиданно для себя расплылся в улыбке.

– Ага, скажи ещё свою любимую фразу.

– Простите меня, Илья Ильич.

– Всё, свободен до завтрашнего утра.

Сразу после работы он решил отыскать Варю. Он ещё не знал, о чём будет с ней говорить, но то, что встреча эта была ему необходима, он знал наверняка. Варя жила в общежитии, куда его, конечно, не пустили. Но вскоре она появилась. Они сдержанно пожали друг другу руки и, не сговариваясь, пошли по вечерней улице. Её немного потрясывало от холода. Варя заглянула ему в глаза, и, запустив руку под его локоть, тесно прижалась к нему. Михаилу было очень приятно чувствовать её тело, тепло ладоней. Некоторое время они шли молча.

– Я скучала по тебе, – призналась она. Он хотел ответить, но в горле запершило от волнения, и вышел только кашель.

– Мне надо сказать тебе кое-что важное, Варя. Очень важное, – выдавил он. Она на секунду остановилась и с любопытством посмотрела на него.

– Странно, – произнесла она как бы про себя. – Я иду под руку с человеком, которого люблю и которого совершенно не знаю. Совсем. Кто он, откуда, где работает, с кем дружит… Но почему-то меня это не пугает, и я продолжаю идти и думать о нём. И я иду неизвестно куда, и мне хорошо. Откуда ты? У меня такое чувство, что ты хранишь какую-то тайну.

От слов девушки Михаил потерял мысль и стал размышлять над произнесёнными словами.

– Я и сам не знаю, кто я такой. Правда. Иногда проснусь ночью, сяду на кровать, и думаю, а кто я? И что здесь делаю? Как я здесь появился, зачем.

Они остановились напротив пожилой женщины, продававшей букетики фиолетовых цветов, похожих на ромашки.

– Гляди, октябринки. – Варя остановилась и наклонилась к цветам, втягивая их запах. – Они совсем не пахнут. Скоро зима, а цветы всё равно продолжают цвести. Это странно, не правда ли? Выпадет снег, всё станет белым-белым. Цветы засыплет снегом, но они не умрут.

Михаил порылся в карманах в поисках мелочи, выбрал самый красивый букетик и отдал Варе.

– Ну, зачем ты тратишь деньги? Я же совсем не это имела в виду. Правда, они замечательные?

– Правда, – согласился Михаил, размышляя над поэтическим монологом девушки. – Осень и цветы, это и вправду необычно. Когда я был маленьким… – Он осёкся. – Варя, я надолго уезжаю.

– Как надолго? Почему? И куда, если не секрет?

– Я не знаю, наверное, надолго. Варя, нам лучше не встречаться. Вы не будете иметь от меня счастья.

Девушка забежала вперёд и с удивлением уставилась на него.

– Ты так странно сказал. Почему «вы»? И потом. В русском языке так не говорят. Иметь счастье. Имеют детей, дом, друзей, работу. А счастье… Если человек любит, и любят его, то он уже счастлив.

Михаил взял девушку за плечи, заглядывая в ее серые глаза. – Я не принесу тебе счастья.

– Теперь правильно, – спокойно произнесла она, опуская ресницы. Она надолго замолчала. – Странно, – тихо произнесла она. – Ещё минуту назад я слышала внутри себя музыку, а теперь её нет, всё вдруг смолкло. Тишина и пустота. – Глаза девушки наполнились влагой, она резко отстранилась и побежала. Напротив продавщицы цветов она остановилась, и, вернув ей цветы, медленно пошла прочь.

Михаил ещё долго стоял, размышляя над случившимся. Воздух стал холодным, изо рта шёл пар. Он посмотрел на ночное небо и увидел маленькие снежинки. Было тихо и пусто. Весь мир перестал для него существовать. Он поёжился и побрёл в сторону дома. Мимо шли люди, кто-то звонко смеялся, из окна второго этажа доносилась мелодия популярной песни, которую с удовольствием подхватывали прохожие. Несмотря на холодный воздух, они дружно подпевали, а он, кутаясь в воротнике пальто, уныло брел домой, повторяя про себя последние слова Вари – «тишина и пустота».

Он вернулся во Владивосток через полгода. За то время, пока он был в Люйшунькоу, иначе говоря, Порт Артуре, он отснял полторы сотни фотоплёнок, которые сразу отправлялись в ведомство на обработку. С первых и до последних дней пребывания в Китае он был свидетелем небывалого русского исхода. Сразу после отъезда советской правительственной делегации на родину, в воинские части Порт Артура стали стекаться многочисленные китайские комиссии, в том числе и правительственные, с высокопоставленными гостями, среди которых были знаменитые личности: писатель Го Можо, командующий вооруженными силами КНР Пын Дэхуай, и многие другие. Фотокамера буквально не успевала отщёлкивать кадры. Михаилу больших усилий стоило взводить затвор камеры: вокруг было много людей, готовых ему «незаметно» позировать. Он видел, как советским военнослужащим вручали награды КНР. В Доме офицеров, куда каждый день съезжались и китайские делегации, непрерывной чередой шли концерты известных артистов. Одновременно с этим шла «продажа» воинского имущества и оборудования. Как рассказывал один из свидетелей, выполняющий в Китае ту же миссию, что и Михаил, всё имущество – вешалки, кровати, умывальники, кухонные бачки, пожарные вёдра и лопаты… Любая мелочь «описывалась и оформлялась» в нескольких экземплярах. Каждое утро начиналось с того, что шел жестокий торг за лишний юань, и на следующий день все повторялось сначала. От других агентов Михаил узнал, что кроме огромного количества техники и вооружения ещё довоенного периода, китайцам были отданы даром десятки современных торпедных катеров, целый парк токарных и строгальных станков, металлообрабатывающих, кузница, электроцех со всем оборудованием. Русские оставляли в Китае буквально все, начиная с танков, подводных лодок, казарм, боезапаса, и заканчивая кружками и ложками. Уезжая из воинских частей, они оставляли склады и ангары, забитые техникой.

На столе у Вязова лежала большая стопка фотоснимков, папка с отчётом, который Михаил успел составить после приезда. Пока Вязов перебирал бумаги, Михаил, с разрешения начальника бегло знакомился с отчётами своих товарищей.

– Просмотрев очередную подборку снимков, и сделав соответствующие надписи на обороте, Вязов встал из-за стола и открыл окно.

– Илья Ильич. Можно вопрос?

– Валяй.

– Мы и вправду самые богатые в мире? Наша страна. Раздаём всем налево и направо.

– Всё на деньги переводишь, – важно ответил Вязов, постучав указательным пальцем по виску.

– Но мне жаль, правда, – не сдавался Михаил. – Столько оружия даром отдали.

Вязов иронично рассмеялся. – Не знаю, как у вас в Китае, но в русских деревнях есть традиция. Хороший хозяин раз в пять лет выгребает свой амбар, и что лежало без дела все эти годы, раздает соседям. Знаешь зачем?

– От старого избавиться, наверное. Место освобождает.

– Вот. Ты сам ответил на свой вопрос.

– Но танки были не старые, Илья Ильич. И катера тоже.

– Тебе бухгалтером надо было работать. Всё Михаил. Оставим этот пустой разговор. Давай вернёмся к нашим баранам. Пардон, китайцам.

Возвращался домой он уже в сумерках. Весенний воздух был свежим, в заливе на дальнем рейде стояли корабли, их огни были настолько привлекательными, что ему захотелось оказаться на борту одного из них. Оттуда доносились разные звуки: гудки, отголоски человеческой речи, усиленной громкоговорителями, играла музыка. Ему казалось, что там творится праздник. Неожиданно его привлёк запах. Он оглянулся и увидел тёмный куст, снаружи которого яркими пятнами выделялись розовые цветы. Сирень цветёт в мае, это Михаил знал хорошо, значит, растение было другим. Он подошёл и остолбенел, даже испугался. Он оглянулся по сторонам, словно его могли заметить и раскрыть, ведь он любовался сакурой. Это было небывалое. Кто-то посадил дерево самой настоящей сакуры, здесь в России. Михаил вплотную прижал к себе ветку и закрыл глаза.