Полёт японского журавля. Я русский

– Про щуку?

– Да, да, про рака, щуку, лебедя… Мы единое великое государство, надеюсь, ты это осознаёшь. И наша задача не пропустить момента, когда оно начнёт расползаться во все стороны. Это будет означать гибель. Сегодня Советский Союз, вчера Россия, но задача всегда одна. Единый сплоченный монолит.

– Война может сплотить? – неуверенно спросил Михаил, вспоминая недавние боевые действия в Корее.

– Ещё как. Разве ты не видел, как в первые послевоенные годы горели лица наших людей?

– Я видел. Но в Корее мне так не показалось.

– А ты не беги впереди лошади. Всему своё время. Может, ещё увидишь расцвет.

– А Япония?

– Япония? – Вязов ненадолго задумался. – Ты спрашиваешь, Япония. Это необычная страна Миша, да что тебе рассказывать. Но ты не знаешь всего о ней, поскольку был всегда внутри как в яйце. Может, ты не увидел в своё время дисциплины, присущей всем японцам. Несмотря на тотальный диктат, в каждом японце живёт дисциплина. Я не удивлюсь, что она скоро встанет на ноги. Тебе не будет стыдно за то, что ты японец.

– Вернусь я когда-нибудь? Илья Ильич. Я скучаю по дому.

– Ты думаешь, я не скучаю по старой России? Мы разведчики, Миша, принадлежим своему делу. Не тужи, просто храни в душе тепло своего бывшего отечества. Душа у человека имеет свойство расширяться, если он умеет любить, конечно. Тогда в нём не одно отечество уместится, весь мир. Это я тебе говорю, поверь на слово.

– Потому что вы русский?

– Не будем об этом. Со временем ты даже думать перестанешь об этом. Это станет твоей сутью, о чём даже слов нет на земле.

Воспроизводя в памяти эти разговоры, Михаил продолжал вчитываться в старые газеты, словно проникая вглубь неизвестного и запретно пространства страны, в которую забросила его судьба. Он незаметно вживался в неё, иногда со страхом и болью, как в первые годы, а порой испытывая звенящую радость души и тела. Страна медленно впускала его в себя, раскрывая свои потаённые глубины.

Первой его командировкой внутрь России оказалась небольшая алтайская деревня Снегириха. Там располагался крупнейший рудный комбинат, где попутно с цветными металлами добывали золото. Одно только это уже делало Снегириху своеобразным магнитом для искателей приключений. По легенде Михаил был одной из крупиц, которую в числе многих сотен притянул жёлтый металл. На новом месте он недолго осваивался и осматривался и, пользуясь своей неказистой внешностью, иногда даже выдавая себя за коренного алтайца, быстро нашёл подходящую работу.

– Так-так, – многозначительно, наверное, в десятый раз, произнёс начальник отдела кадров, худой, скуластый, наполовину лысый мужчина, запрокидывая голову, и вглядываясь в новичка. – Значит Ван Куан Ли. Михаил Михалыч. Михайлович. Так вы, наверное, этот, ну… Китаец?

– Китаися, – кивая головой, лукаво подтвердил Михаил, делая хитрыми и ещё более узкими глаза.

– Ну, тогда мы споёмся, – заливисто рассмеялся начальник кадрового отдела Семёнов. – Люди с юмором нам не помешают. Здесь без юмора тяжело прожить. Будет, правда, не до смеха, если вам взбредёт в голову позолотить карманы.

– В шахту не хочу, – произнёс Михаил.

– А что так сразу? У нас заработок шахтёра, знаешь, какой? Проходчики зашибают столько, сколько в городе за полгода заработает не всякий. Взрывником мы, понятно, тебя не поставим, это дело навыка требует. Взрывники у нас особая каста. Охрана, понятно что, не подходит, туда из кадровых только разрешено набирать. Но, крепельщиком, пожалуйста.

Крепильщиком? – неуверенно спросил Михаил, не совсем понимая значение этого слова.

– Ну да, крепельщиком, – спокойно ответил заведующий по кадрам, делая ударение на первый слог. – Опасно, ничего не скажу, но не так пыльно как у проходчиков, и деньги тоже немалые. Зря отказываешься. Зря. Значит, водителем желаешь? Ну, если только на водовозке.

Именно это место и было зарезервировано неким Павлом Павловичем из районного одела по трудоустройству.

– Ну, что же. Место тоже неплохое, не пыльное, как говориться. Тогда вперёд, – скомандовал Семёнов, показывая рукой в окно из своей конторы, и возвращая обратно документы. – Завтра придёте расписаться за трудовую, у нас во всём порядок. А сегодня знакомьтесь с общежитием, с людьми, так сказать, обживайтесь на новом месте. Вот временный пропуск, если вас вдруг остановят на улице. Человек вы новый, а у нас режимный объект. Так что не пугайся, если документы потребуют.

В Снегирихе Михаил пробыл год. Он уже почти привык к местной породе людей, к характеру шахтёров, к их склонности к спиртному и необычайной привязанности, если человек становился другом. В то же время, шахтёры были озлоблены на свою жизнь, и это при таких зарплатах! Почти каждый день кого-то выносили из-под земли на носилках прямо в морг. Иногда человека узнавали лишь по остаткам одежды. Как правило, это были проходчики и взрывники, люди, не знающие ни страха, ни предела смелости. Выходя на поверхность, шахтёры напоминали чертей, вымазанных маслянистой и трудно отмываемой сажей. Но самое необычное и даже непонятное было в их глазах, в странном взгляде на окружающую действительность. Они словно были не из этого мира, и, наверное, единственное, что позволяло им быстро осваиваться под солнцем, это спиртное, водка, без которой ни один шахтёрский посёлок не прожил бы и недели.

Однажды Михаил случайно оказался под землёй. У него, конечно, был интерес узнать, что происходит там на самом деле, но всякий раз природный страх и привычка к свету не пускали его.

– Не боись, Миха, – шутливо успокаивал Серёга Трофимов, полноватый, узкоплечий, но с необычайно крепким рукопожатием взрывник, – обвалы у нас нечасто, раз в две недели, так что, есть большая вероятность выйти на поверхность целым и невредимым. – Трофим обхватил своей толстой ладонью щуплое плечо Михаила и успокоил. – А неделя тока началась. Намёк понятен? – Он прокашлялся для уверенности, словно в горле першило после вчерашней выпивки. – Как так, Миха? Работал в самой Снегирихе, а под землёй не был? И золота не видел. Это как моряк, год проплавал, а в море не купался. Не порядок, не порядок.

Первое, с чем познакомил его Трофим, были старые штольни. В одной из них они стояли перед вертикальным отверстием, уходящим неизвестно на какую глубину. Михаилу было страшно, в то время как Трофим спокойно ходил по краю и рассказывал. – В эту дыру, Миха, лошадь опускали на верёвках.

Михаил был потрясён.

…– Я не застал, конечно, но ещё до войны этим пользовались. Там ворот остался, она его крутила, клеть поднимала, а опускали с помощью противовесов. Очень хитрый механизм. Так вот опустят здоровую кобылу, и всё. Пока не упадёт.

– Она там умирала?

– Ну да. А что, жалко?

Михаил растерянно кивнул.

– Это мне знакомо. Людей не жалко, а лошадь, значит, жалко. Она же лошадь. А может, спустимся? Я сейчас посмотрю, как. Увидишь старые проходки. Там много чего интересного. Вагонетки старые… Где пригнув голову, где ползком, где на карачках, как на передовой. Давай, не бойся.

Михаил категорически замотал головой.

– Шучу я, Миха. Не боись. Да и нельзя туда, обвально там. Мы с тобой пойдём туда, где нормально. Ты, главное, не ссы, со мной не заблудишься. А если что, кричи, люди помогут. – Трофим, конечно, шутил, в то же время внимательно наблюдая за приятелем. У Михаила уже появилось желание отказаться от этой затеи, но Трофим крепко держал его в объятиях и вёл в своё подземное царство.

В большой железной клети они долго спускались на неизвестно какой по счёту горизонт, и с каждым метром Михаил всё больше терял чувство страха. С ним творилось необычное, земля словно всасывала его в себя. Люди молча стояли рядом, кто-то улыбался, поддерживающее подмигивал и одобряюще кивал, дескать, молодец, Миха, наконец-то сподобился.

Вскоре клеть открылась, и они вышли в просторную галерею, которая напоминала оживленный проспект, где ходили люди, проезжал транспорт, было очень шумно и даже весело. По пути на участок, где работали взрывники, они зашли в шахтерскую каптёрку, или как выражались сами шахтёры «кильдым». Это было большое помещение, стены которого были выложены кирпичом и побелены. Посреди «кильдыма» стоял стол начальника участка, вдоль стен – шкафы, лавки, стулья и даже пара ободранных кресел, в которых сидели рабочие. Михаил понял, что «кильдым» – место для разных встреч, где можно попить чаю, отдохнуть. Народ шутил, все обменивались свежими новостями. Здесь Михаил увидел много своих товарищей, с которыми он общался в общежитии, правда, под землёй это были уже совсем другие люди. Разница была огромной, и преображение это было не только благодаря рабочей одежде. Каждый из них находился в своём законном царстве, в лицах была видна уверенность, и вместе с тем непринуждённость, словно они были у себя дома. Потом была «инструменталка», – огромный склад, набитый железными деталями самого разного размера, от простого сверла до огромного бурового механизма. После того, как Трофим полюбезничал с кладовщицей Машей, они пошли в гараж. Это место поразило Михаила ещё больше. Он понял, что под землёй находится не просто город, а целая невидимая страна, со своими городами и посёлками. Понять это просто по рассказам шахтеров, там, на верху, было невозможно. В гараже ремонтировали горнопроходческую технику, в том числе и ту машину, на которой Трофим хотел прокатиться до своей бригады. Тут же стояли слесарные верстаки, токарные, сверлильные станки, и много незнакомого Михаилу оборудования. Потоптавшись среди ремонтников, они пошли дальше. До места дислокации бригады взрывников пришлось идти пешком, и путь этот был неблизким.

В галерее, по которой они пошли, на большом расстоянии друг от друга светили лампочки, а между ними стоял мрак. И хоть фонарики шахтёрских касок хорошо освещали землю под ногам, к темноте он привык не сразу. Пройдя, наверное, не один десяток поворотов, они, наконец, вышли в сектор, где работала бригада Трофима. Рядом уже никого не было, и Михаилу стало жутковато, и не только от темноты, но и от тишины. Трофим уверенно шёл впереди и рассказывал, наверное, двадцатый по счёту рассказ о том, что происходило на его глазах, как горняков заваливало породой, в том числе и его самого, и как по несколько дней, люди сидели в кромешной тьме без воды и еды в ожидании помощи. Как люди просто пропадали, и больше их никто не видел, словно их воровали подземные обитатели. С каждым новым рассказом глаза Трофима всё больше искрились озорным лукавством, было видно, что он умышленно нагонял страх на новичка и наблюдал за реакцией, а ноги Михаила становились ватными и отказывались идти дальше.

Галерея в который раз делилась на рукава, и Михаилу показалось, что выхода из неё уже не будет, что Трофим заблудился, но Серёга спокойно вышагивал вразвалочку по невидимой плоскости горизонта и, регулярно прочищая горло, объяснял прелести своего ремесла. – Ты главное не боись, Миха, это не шахта, угля здесь нет. А раз угля нет, то значит, что? Ну, догадывайся, ты же умный мужик. Здесь нет… Ну, Миха, думай голова. Здесь нет метана, – по-детски поучал Трофим. – А раз нет метана, то без твоего ведома ничего не взорвётся. А когда бабахнет, то будет не опасней взрыва футбольной камеры, поверь моему слову. Грохнет и тишина.

Где-то в глубине галереи они услышали гул сверлящего породу бура.

– О.. Это наши, сейчас будут делать закладку, пошли скорее, а то взрыва не увидишь.

Михаил так и опешил. – Серёга ты шутишь? Какой взрыв?

– Это шутка, – успокоил Трофим, улыбнувшись. Шутка. Под землёй без шутки как без воздуха. Вон – Толик Медведев, смотри туда. Ты же его знаешь, он живёт в семнадцатой комнате. – Толян, это мы, – заорал Трофим, приветствуя дружка свободной рукой. Толян махал головой из стороны в сторону, как показалось Михаилу, что-то пытаясь этим сказать.

– Он что-то говорит нам, Сергей, гляди, он фонариком машет.

– Понятное дело, – хмыкнул Трофим. – Он сигналит нам.

– А что он сигналит? – неуверенно спросил Михаил, понимая, что все сигналы должны нести в себе какую-то информацию.

– Понятное дело, сейчас ё…т, – улыбнувшись во весь рот, сообщил Трофим. – Советую прижаться к стене.

Это прозвучало так неожиданно и вместе с тем естественно, что Михаил опешил. Он не сообразил, что Трофим говорит вполне серьёзно о том, что само по себе страшно и опасно.

– Сейчас будет взрыв? – неуверенно спросил Михаил.

– Ну, говорю же тебе, сейчас рванёт.

Михаил едва успел прижаться к каменной стенке, найдя в ней небольшой выступ, как по тоннелю пронеслась волна, всколыхнув его одежду, а затем в ушах так треснуло, что долгое время он не просто ничего не слышал, но и не соображал. Силой взрывной волны его едва не оторвало от стены.

– Ну как, Миха? Понравилось? – спросил Трофим, не скрывая детского восторга. – Грохнуло, так грохнуло, – пояснил Трофим, обойдясь уже без помощи народной лексики. – Ну что, пойдёшь к нам в бригаду? Ты парень не из слабых, хоть ростом от хрена уши. Нам такие подходят. Подумай.

– А где Толян? – спросил, взволновано Михаил, когда пространство вокруг рассеялось от дыма и пыли.

– За Толяна не волнуйся. Он и не в такие морозы в хате срал.

Михаил некоторое время пытался понять, о чём, собственно, сказал Трофим, имея в виду Толика и морозы, но так ничего и не понял. – Он жив?

– Спрашиваешь. Конечно. Ещё б ему не жить. Вон он, новую взрывчатку закладывает.

– И сейчас опять взорвётся?

– Конечно, – хмыкнул Трофим. – Чуть попозжа. Погоди немного, не спеши. Надо обождать малёха, перекурить. Посмотрим породу, характер обломков, кое-что надо наверх взять для проверки. Здесь всё по-серьёзному. А ты думал, как? Своя наука. А то, может, обратно захотел? Ты не стесняйся. Скоро машина придёт за грунтом, ты на ней вернёшься.

– А сам я не найду?

Трофим откровенно рассмеялся, обнажая ровные и белоснежные на фоне потемневшего от пыли лица, зубы. – Миха, ты юморист. Ну, если хочешь, то ладно, иди. Запоминай. Значит так, держишься сначала правого плеча, вернее левого, ты же обратно пойдёшь, пройдёшь три развилки, потом в четвёртой повернёшь направо, и так по правой стене до седьмого поворота. Там окурок мой должен лежать, увидишь. Свернёшь влево, метров сто, и резко направо, увидишь вертикальный колодец, глубокий. Смотри не нырни в него, это вентиляция. Потом ещё пройдёшь, а там гаражи пойдут, уже не заблудишься, у народа спросишь. Понял?

Михаил спокойно повторил всё, что услышал. Трофим открыл рот.

– Ни хрена себе! Ты чё, сразу всё запомнил? Толян! У Михи память как у разведчика, он сразу всё запомнил.

– А может он разведчик и есть, – спокойно ковыряясь в пробуренном отверстии, прокричал Толян. – Да, Миха? Угадал? Вы, мол, не смотрите, что я от хрена уши. Мал золотник да дорог.

Михаил вдруг покраснел. Ему показалось, что его действительно раскрыли.

…– Ты курева принёс? Трофим. Мы для чего тебя посылали?

– Обижаешь.

– А ну, спрятались все, – скомандовал Толик.

– Трофим снова обхватил Михаила за плечи. – Держись старик, сейчас будет большой взрыв. – Михаил подумал, что это шутка, но краем глаза успел заметить, что там, где только что стоял Медведь, уже что-то шипит и искрится. Раздался треск. На долю секунды перед этим, он увидел, как из шурфа вылетает столб огненной пыли, Михаил прижался к стене и ощутил странное чувство не то спокойствия, не то равнодушия.

– Берегись, закричал Медведь из укрытия.

– Ни хера! – Трофим стоял с опущенным окурком и глядел в сторону пылевой стены. В свете его фонаря из облака пыли выплыл невероятных размеров валун, и этот валун медленно двигался на них. Горизонт уходил слабым уклоном вверх, а потому огромный оторванный от породы камень покатился прямо на них, ненадолго задерживаясь углами о неровные края проходки.

– Раздавит нахрен! – Закричал Толян из укрытия. Валун катком прошёл мимо него, и, издавая глухой рокот, катился прямо на Михаила.

– Ну, ху… встал как баран! Текать надо! – закричал Трофим. Он выплюнул окурок и неуклюже побежал вниз. Михаил, наконец, опомнился и рванул за ним. В этот момент из-за поворота выехала горнопроходческая машина, из кабины которой выглядывало чумазое лицо уже знакомого водителя.

– Рули обратно! – заорал Трофим, приостановившись на секунду. Каток продолжал набирать скорость, и был уже совсем близко, водитель открыл рот и начал выбираться из машины, но так медленно, что Михаил остолбенел от страха. Вдруг накатывающий грохот прекратился. Михаил повернулся и увидел, что камень, заполнивший собой весь проём, остановился.

Машина взорвалась выхлопами газа, и рванула задним ходом.– Прыгай,– заорал водитель. Михаил, не раздумывая запрыгнул в ковш. Как и ожидалось, валун сорвался с опоры и снова покатился вниз. К этому времени они успели отвернуть в боковой проход, выжидая, когда валун прокатится своей прямой дорогой. Через несколько секунд каменный шар прокатил мимо них, поднимая за собой мелкую крошку.

– Как говорится, пронесло, – важно подытожил Трофим, поправляя воротник рабочей куртки, и поглядывая в сторону укатившего валуна. – Ну как, Миха? Понравилось у нас? Переводись к нам в бригаду, здесь не соскучишься. Видишь как весело. И так каждую вторую пятницу. Статистика.

– Не соскучишься, – подтвердил Михаил. – А он там никого не задавит?

– Это кому как повезёт, – снова пошутил Трофим, лукаво улыбаясь. – А ты думал, в сказку попал?

– Ладно, я подумаю, – пообещал Михаил. Народ одобрил его решение дружным смехом.

Потом были ещё взрывы, и всё это время Михаил только и делал, что прятался за выступами породы, после чего они продвигались дальше в глубину земных недр. В один момент он услышал крик Медведя, тот подзывал всех к себе. Он стоял сгорбленным перед кучей породы и разглядывал что-то на ладони.

– Толян, чё там? Поймали?

– Кажись да, – прозвенел Медведь сорванным голосом, и пробуя небольшой камешек на зуб. – От фонаря блеснуло.

– Чё там, ну-ка покаж.

Вокруг Толяна уже столпилось несколько товарищей взрывников.

– Надо отметку на карте сделать, – предложил Трофим, и оглядел товарищей.

– А может, пропустим, – предложил кто-то.

– Демьян, нахрен нам этот геморрой? Сначала сон пропадёт, потом товарищи в кожаных куртках придут. Ты что, в первый раз? – взъелся Трофим.

– Но ведь золото, братва.

– Ну и х…ли. Ты его есть, что ли собрался? – уже более грозно произнёс Трофим. Неожиданно в нём проявился не рыхлый весельчак, а человек принципиальный и лишённый всякого двоемыслия. – Тебе бумажных рублей не хватает, что ли? Хочешь золота, пойди в магазин и купи.

– Да всё мне хватает.

– Тогда какого хрена ты народ баламутишь? В тюрягу захотел? Спокойная жизнь не радует? Погоди, после смены я тебе покажу весёлую жизнь.

Огромные кулаки Трофима уже были в опасной близости от Демьяна, и неизвестно чем бы всё закончилось, если бы не вмешался бригадир.

– Ну, всё, мужики, харэ, побурчали и хватит, – успокоил Медведь. – Перекурили и за дело, смена ещё не закончилась. Трофим, доставай карту, надо отметить это место, да дальше пойдём.

После споров золотая горошина ненадолго оказалась в руках Михаила. Он покатал её на ладони и вернул Медведю, тот сунул камешек в пазушный карман куртки, а после обозначил на карте место, где был обнаружен самородок.

– И ради таких кусочков вы взрываете всё здесь, – неуверенно спросил Михаил во время короткого перекура.

Вся бригада дружно рассмеялась.

– Да ну что ты, – усмехнулся Толян. – Эта горошина так, случайность. Всё золото в этой породе. В песочке, после того, как её поднимут, раздробят, промоют… Это такая канитель долгая, что мама не горюй.

Когда они вышли на свет, уже было темно, но даже эта ночная темень казалась Михаилу ярким светом. Посмотрев другими глазами на мир, он понял, что люди вокруг него, действительно, в чём-то не такие, и дело было не в том, что в них сидели подземные бесы, а в том, что у них было две жизни, одна наверху, где им приходилось подстраиваться и подчиняться, а другая под землёй, где они ничего не боялись, и играли со смертью с улыбкой на губах.

Найденный самородок оказался чистым золотом. Это повлекло за собой немало проблем, в том числе и для Михаила. Пришлось писать объяснительную. Комнату, где он жил, обыскали товарищи в кожаных куртках, как и предсказывал Трофим, правда, дальше этого дело не пошло. Скорее, это была обычная рутинная процедура для устрашения. На шахте не раз бывали случаи, когда у людей находили золото. Кто-то умудрялся прятать его даже в гильзе папиросы, не говоря о разных отверстиях собственного тела. С этим людьми сразу расставались, после чего уже не брали ни на какие работы, кроме, разве что, принудительных. Наблюдая в течение года за работой рудника, и за людьми вокруг, Михаил так ничего и не понял. По вполне понятным причинам ему нельзя было фиксировать описание происходящего на бумаге, а когда он был при исполнении своих непосредственных обязанностей и крутил баранку водовозки, то было не до того. Уже в поезде на обратном пути он составил список фамилий наиболее понравившихся ему людей, из характеров и поступков которых выходила общая картина производства. Он ещё мало в чём разбирался, не ставил перед собой задачи делать какие бы то ни было выводы, его задачей было просто передать то, что он увидел лично, но в одной мысли он утвердился определённо – людей этих как не понять, так и не победить.

Потом была Потеряиха, место не менее легендарное, куда уходили те, кого выгоняли из Снегирихи. Но и там люди оставались людьми, они так же любили жизнь, ценили дружбу и жили одним днём. Были и другие поездки, и всякий раз Россия раскрывалась перед ним новой стороной. На его глазах менялся политический уклад страны. На смену Сталину пришёл Хрущёв, люди перестали говорить шёпотом, но вместе с тем, всё больше превращались в разрозненную плохо управляемую массу. Происходило то, о чём предупреждал Вязов. Великое государство незаметно рассыпалось на мелкие лоскуты, окрашенные национальными флагами и местечковыми лозунгами. Было и смешно и страшно наблюдать, как менялась страна, которой служил Михаил. Незаметно изменилось положение дел и в его ведомстве.

Варя.

Между поездками его иногда направляли на учёбу, или, как выражались товарищи, по службе – на повышение квалификации. Конечно, дело обстояло несколько иначе, поскольку ничего это повышение не повышало. Сидеть, и слушать лекции по марксизму ленинизму было скучно, а прыгать через заборы и стрелять вредно для поясницы, но в обоих случаях приходилось терпеть. В очередной раз, оказавшись в Хабаровске на таких курсах, он первым делом решил прогуляться по парку. Стояла сухая осенняя пора, несмотря на то, что лето давно прошло, дни были ясные и тёплые, октябрь дарил людям последние мгновения радости и спокойствия, было тепло и солнечно. И казалось чертовски обидным проводить такие мгновения в душной аудитории. Хабаровск сильно отличался от портового Владивостока и своим расположением, и людьми, но одно неизменно притягивало в нём, несмотря ни на что – это Амур. Нигде в России он не видел реки подобной Амуру.

Прогуливаясь по парку, он то и дело застревал взглядом в тёмно-синей глади реки. Вокруг как на море, летали чайки, всюду верещала детвора, и, несмотря на то, что день был не воскресный, во всём чувствовалось праздничное настроение. Люди вокруг улыбались, и Михаил улыбался им. Неожиданно ему на глаза попалось лицо молоденькой девушки. Михаил лукаво улыбнулся, и она ответила на его улыбку. Первым его желанием было остановиться и подойти, но в душе возник конфуз, и он прошёл мимо. Пройдя несколько метров, он остановился. Когда он оглянулся, то увидел, что девушку за руку держит милиционер.

– Гражданка, вы нарушили порядок, – громко произнёс милиционер. Лицо девушки уже успело окраситься пунцовым цветом, она стыдливо отворачивалась от всех, кто проходил мимо.

Михаил не спеша подошёл к ним и стал наблюдать. Девушка была невысокая, в лёгком осеннем пальто, фиолетовом берете, с вьющимися каштановыми волосами. Лицо её было необычным, с большими грустными глазами, характер которых усиливали внутренние уголки бровей, всё время поднимавшиеся от того, что она, видимо, сильно переживала.

– Вам что, товарищ? – командирским тоном спросил милиционер.

– В чём она провинилась? – спокойно спросил Михаил, делая серьёзное лицо. Страж порядка недовольно свёл брови.

– Эта женщина бросила на асфальт обёртку от конфеты. Если каждый будет вести себя так, то, что получится?

– Это нехорошо, – нарочито серьёзно произнёс Михаил, лукаво поглядывая на девушку. Она ещё больше смутилась, вжимая голову в плечи. – Но товарищ старшина…. Посмотрите вокруг, – предложил Михаил.

– Что вас не устраивает? А вы, собственно, кто?

– Я Михаил, человек. И как полноправный гражданин своей страны имею право выбрасывать мусор, но куда? Скажите на милость. Вы совершенно правы в том, что мусорить ни в коем случае нельзя, но посмотрите вокруг. Нет ни одной урны. К тому же, как я заметил, бумажка лежит не на асфальте, а на траве.