Полёт японского журавля. Я русский

Вскоре колонна въехала на большую площадь, окружённую противотанковыми ежами и подобием баррикад. Всюду были военные. То, что увидел Михаил, вызвало в нём ступор. Принятое им за мешки оказалось телами, их было много. Это были гражданские люди, погибшие во время бомбёжки, в изорванных одеждах: старики, женщины, дети. Неподалёку от этой массы тел стояло несколько молодых женщин, одетых в длинные шаровары, и рубахи. Женщины скорбно рассматривали тела, видимо, выискивая близких. Некоторые из них громко плакали, прикрывая лица платками. Солдаты по команде офицера повыпрыгивали из машин, и стали строиться. После очередной команды часть из них стала грузить тела в машины. Михаил некоторое время наблюдал за происходящим, пытаясь убедить себя в том, что это сон, а потом, попрощавшись с водителем, нерешительно побрёл вдоль дороги в сторону уцелевшей группы домов. Где-то надо было дождаться утра. Разрушенные улицы вызывали чувство тревоги и тоски, всматриваясь в тёмные силуэты домов, ему показалось, что это действительно страшный сон, но картина, увиденная им ещё недавно на площади, говорила о том, что это явь, его окружало страдание и горе. Он сразу вспомнил разговор с Вязовым, осознавая вживую то, что хотел донести до него Илья Ильич. Если бы не этот долгий разговор, то неизвестно, как отреагировал бы он на всё что увидел здесь. И это был лишь первый день, а впереди была неизвестность. Мимо небольшими группками проходили люди, они, как и Михаил, в тревоге озирались по сторонам, заглядывали в разрушенные дома, в надежде отыскать убежище для ночлега. Сам он входить в эти брошенные дома сразу отказался. Он долго стоял напротив зияющих темнотой окон одного из уцелевших домов, и почему-то вспомнил свой приезд в бывший лагерь. Тогда его тоже накрыло волной тоски и тревоги, когда в отблесках ушедшего за горизонт солнца непонятными изломанными конструкциями стояли вокруг него остатки бараков, чёрными скелетами пугающе торчали из земли вышки часовых. Не в силах осознать происходящего, он хотел развернуться и бежать назад. Тогда остановила случайная встреча с бывшим командиром отряда. Теперь бежать было некуда, и даже если бы он побежал, то впереди всегда была встреча с самим собой. Стоя у разрушенного дома, Михаил вспомнил, как тогда увидел в темноте леса едва заметное святящееся окно, и как этот тусклый свет изменил его состояние. Ему вдруг подумалось, что светила не лампа, а сердце Тимофея, и именно его свет увидел он в темноте. Сейчас Видение этой картины было настолько ярким, что он физически почувствовал в груди нечто горячее, даже огненное, пульсируя по всему телу. Его словно затопило, и щемящей тоской по прошлому, и состраданием к тому, что он видел теперь. Вместе с тем, воспоминания о России, о старике Тимофее, вселили в него тепло и надежду, что всё это когда-нибудь пройдёт. Он успокоился и пошёл дальше.

Стояла середина сентября, несмотря на ночь, воздух был тёплым и сухим. Пройдя несколько кварталов, он вышел на берег реки, что протекала через весь город. Мост охраняли военные. Дождавшись группы беженцев, Михаил затёрся в толпу и, минуя обыск и проверку документов, прошёл на другую сторону реки. За ней он нашёл укромное место среди небольшой рощицы, где и провёл остаток ночи.

Проснувшись с первыми лучами солнца, он переоделся в свою новую одежду, а потом долго бродил по городу, опасаясь, что за ним может идти слежка. От этой мысли, что за ним может идти шпик, Михаила немного лихорадило; первые шаги в образе разведчика совсем не походили на то, чему обучали его в школе: вокруг была разруха, и казалось, что никому до него не было ни какого дела. Однако, когда чей-то взгляд останавливался на нём, Михаил замирал в волнении, и едва справлялся с желанием увести глаза. Для уверенности, он подходил к людям, и задавал самые нелепые вопросы – где можно найти еду, ночлег, и прочее. Исподволь выяснял, как найти нужную ему улицу, но люди, словно, не замечали его, это были беженцы, все они бежали от войны в поисках покоя и крова. Поняв, что вокруг одни только беженцы, которые вряд ли ему помогут отыскать улицу, Михаил рискнул и обратился к военному регулировщику. Тот долго разглядывал документ, которым снабдил его товарищ Ким, после чего махнул рукой, указывая примерное направление. На ногах, обутых в непривычную чужую обувь, болели мозоли, и чтобы не привлекать внимание своей хромотой, он снял ботинки, спрятав их в мешок, и побрёл босиком. Только после полудня он набрёл на улицу, которую искал. Единственным уцелевшим домом в округе оказалась маленькая будочка, в каких обычно сидят мастера по ремонту часов и обуви. Все остальные дома были разрушены до основания, или стояли пустыми, чернея глазницами выбитых окон. Усевшись прямо на землю у одной из уцелевших стен дома, по примеру беженцев, Михаил стал наблюдать. Выложив из мешка ботинки, он стал делать вид, что занят починкой. Обувь и на самом деле нуждалась в ремонте, но под рукой кроме перочинного ножа ничего не было, и пришлось ограничиться просушкой стелек и развязыванием шнурков.

Михаил съел банку тушёнки, используя палочки, и поднявшись, лениво пошёл к мастерской. Он постучал, а затем открыл дверь.

– Время обеда, – недовольно пробурчал обувщик, не отрываясь от своего занятия.

Сарайчик был небольшим, с одним окошком, топчаном и маленьким верстаком, на каких обычно режут кожу. Вся утварь, развешанная по стенам, запах кожи и клея, напомнили Михаилу его дом, мастерскую отца. Он оцепенел от этого давно забытого ощущения чего-то родного и знакомого. Михаил набрал в лёгкие воздух и негромко спросил: – Могу я здесь починить свои ботинки?

Обувщик поднялся, и повернулся к окошку, это был щуплый пожилой человек. Не поворачивая головы, он сказал:

– За ваши деньги можно починить даже оторванный ослиный хвост.

Михаил прыснул от смеха, понимая, что либо агент большой шутник, либо сам он попал в глупое положение. Хозяин повернулся и снова произнёс ответ, но уже так, как надо. Лицо старика показалось Михаилу знакомым, но он никак не мог вспомнить, где и когда они встречались. – Ну что стоишь как столб посреди дороги. Давай, починю твои ботинки, – скомандовал обувщик расплывшись в улыбке, и тут Михаила словно взорвало. Перед ним стоял Ли Вей. Он лукаво улыбался беззубым ртом, строя нелепую рожу. Михаил выронил из рук ботинки и вскрикнул так громко, что сам испугался.

– Ты? Ты живой? Ли Вей, ты жив!

– А ты что думал? Что я буду стоять перед тобой мёртвым? – гнусавым голосом ответил Ли Вей, непринуждённо обходя гостя, и затворяя за ним дверь. Это был всё тот же китаец Ли Вей, узнать которого можно было и просто и невозможно. Его лицо украшала характерная тонкая бородка и седые усы. Это лицо, слегка изъеденное оспой, было маленьким и морщинистым, словно сушёная слива, и чрезвычайно подвижным. Утрата половины зубов нисколько не портила его, глаза всё так же светились мудростью, и вместе с тем были лукавыми и озорными. Это был Ли Вей. Он подошёл к гостю вплотную и обнял его за плечи.

– Как же ты вырос, мой мальчик. Я с таким удовольствием наблюдал за тобой из окна.

– Но почему ты тогда не вышел?

– Ты с таким аппетитом уплетал английскую тушёнку, что я побоялся тебе отвлекать. Я бы всё испортил. Я не для того ждал тебя всё это время.

Ли Вей стал вытирать глаза, а Михаил продолжал стоять посреди комнаты, и никак не мог поверить в то, что Ли Вей жив.

На маленькой железной печке Ли Вей нагрел чайник и напоил Михаила чаем. После того, как они поели в полном молчании, Ли Вей рассказал, что случилось на барже в ту последнюю ночь, когда он бесследно исчез. События той ночи всё ещё держались в памяти Синтаро, он хорошо помнил как старик, изнурённый плаванием и болезнью ушёл на палубу, незадолго до этого оставив ему свой крестик, и как на следующее утро его не нашли среди каторжан. Потом Синтаро вспомнил, как вместе с другими осуждёнными стоял на пирсе, перед погрузкой в машины, и его допрашивали двое в штатском. Тогда это не показалось необычным, но сейчас он понял, что Ли Вея искали неслучайно, и причина по которой он неожиданно исчез была именно в этих переодетых в штатское полицейских.

– Ты знал, что тебя будут ждать на берегу? – спросил Синтаро.

– Догадывался. Особенно после того, как выяснил, что за мной следят. Я тебя предупредил тогда.

– Я помню, это был Ясуши. Но куда он делся? Ты что, убил его?

– Нет, конечно. Разве может такой немощный старик, как я, одолеть пусть не молодого, но сильного шпиона. Можешь мне поверить, я не убивал его. На палубе во время шторма, когда баржа стояла на якоре, он поскользнулся и упал за борт. Я не виноват. Хотя, если бы он был более осмотрителен… Он наступил на дельфиний жир.

– Жир? Тот самый дельфиний жир?

– Да, дельфиний жир, тот самый. Я им намазал тело, чтобы не замёрзнуть в воде, иначе мне не доплыть было до берега. Ты разве не знаешь, что жир защищает от холода? Вот почему я всё ещё жив, дорогой мой… Какое у тебя имя на этот раз?

– Сан Дё. Ким Сан Дё, – задумчиво ответил Михаил, всё ещё блуждая в прошлом. – Значит, ты всегда был разведчиком? Ты жил в Японии и шпионил? И ты всё время использовал меня. Натаскивал как свою охотничью собаку.

– Можно и так сказать. Думаю, сейчас ты способен простить старика.

– Я не сержусь. Просто не могу поверить в это. Ты всё время готовил меня? Ведь так?

– Ну что ты. На такое я не способен. Просто в какой-то момент у меня не оказалось выбора, и я стал пользоваться твоими услугами, а ты был только рад. А потом, когда меня раскусили и предложили в обмен на жизнь передать фальшивые сведения о передислокации Квантунской армии, я понял, что малейшая случайность может стоить мне жизни. И не только мне, но и тысячам русских солдат, если начнётся заваруха. Они сами просчитались, перемудрили, поэтому на берегу моя жизнь уже ничего не стоила. Теперь ты знаешь всё, Сан Дё-кун. Как я попал в Сеул, думаю уже не так интересно. Об этом как-нибудь потом. А сейчас отдыхай. Завтра будет много дел для тебя.

– Нет, Ли Вей, есть ещё кое что.

– Называй меня Вень Яном. Так меня зовут здесь. Что же ещё тебя интересует?

– Когда я сидел в лагере, то встретил одного человека, твоего друга. Ты не догадываешься, кого? – Взгляд Синтаро был направлен в область солнечного сплетения, Ли Вей почувствовал это направление, он закрыл глаза и покачал головой. – Неужели, Тимофей?

Они сидели в темноте друг напротив друга до глубокой ночи, и Синтаро всё рассказывал о своих приключениях в России. Старик вставал, медленно ходил по своей каморке и, не перебивая, слушал рассказ Синтаро.

– Сколько прошло времени, – задумчиво произнёс он после того, как Синтаро закончил рассказывать. – Люди, словно семена, а жизнь как ветер, разбрасывает их куда хочет, и везде они прорастают. Все войны и революции лишь ускоряют движение этих семян, усиливают ветер. Тогда нас разбросало по разные стороны баррикады, и каждый считал себя правым. Но правых нет, есть власть жизни и времени, и мы подчиняемся этому как слепые щенки. Убиваем, предаём, идём сознательно на смерть, спасая других…

– Но почему люди убивают, зачем всё это? Я видел столько бед… Разве нельзя обойтись без воин?

Ли Вей негромко рассмеялся: – Когда я был молодой, то думал точно так же. Мы все хотим рая на земле, хотим для себя покоя и благополучия, забывая об очень простой истине. О том, что человек должен всё время расти, и если его не беспокоить время от времени, то он станет жирным и ленивым. Беды принуждают человека совершать поступки. Если бы не было воин, то среди людей не было бы героев.

– А без них разве нельзя обойтись? Без героев, без войн, без крови. Спокойно жить, любить, работать…

– Нет, Синтаро, нельзя. Хотя, люди и вправду могут обойтись без героев какое-то время. Но боги… Они думают по-другому. Это они всё время толкают нас в пропасть, которую сами и придумали. Но делают её нашими руками. Мы послушные пешки в руках богов.

– Ты говоришь странно. При чём тут боги?

– Это их забава, принуждать нас делать подвиги. Ведь им это недоступно, они всемогущи, и жизнь их похожа на сладкий сон. Жизнь людей другая. Она и горькая, и сладкая. Подвиги заставляют нас изменяться, но подвига без жертвенности не бывает.

– Поэтому всё, что я видел, сегодня и вчера, в лагере, так необходимо людям? Я видел труппы детей, женщин. А Хиросима, а Нагасаки? Кому нужны слёзы, Ли Вей? Кровь.

– А как заставить человека взять оружие и броситься на врага? Как вынудить его забыть про свою жизнь и защитить чужую?

– Это, всё равно, страшно, Ли Вей, знать, что тобой управляет кто-то.

– Да, страшно, но разве тебя спросила мать, когда рожала? И её никто не спрашивал. Принимай всё в этой жизни, но не забывай главного. За тобой всегда остаётся право выбора. Это единственное право, которое наполняет твою волю, а без воли нет подвига, нет жизни. Тогда в России, когда шла гражданская война, у нас оставалось только право выбирать. Но это нам только так казалось. Теперь я понимаю, что никакого выбора не было, потому что каждого из нас вели боги. Но человеку всё равно приходится держать ответ, платить. Жизнь протащила нас через жернова, но мы остались живы, и это больше всего меня удивляет, – сказал Ли Вей. – Мой дорогой Синтаро, ты же видишь, что жизнь умнее нас, и я когда-то говорил, что у неё нет желания расправиться с тобой или с кем либо. И если кто-то умирает, то это должно служить уроком для нас. Если после всего мы остались живы, значит, боги от нас ждут подвигов. Впереди тебя ждут подвиги, мой друг, а сейчас спи.

Ли Вей разбудил Синтаро рано, он уже успел приготовить еду и был чем-то взволнован.

– Что случилось, Ли Вей?

– Я не Ли Вей, – недовольно пробурчал китаец.

– Извини, забыл совсем. Вень Ян.

– Опять будут бомбить. Надо поскорее убираться. Ты видишь эти дыры в стене? Это осколки от бомб. Жаловаться бесполезно, лучше действовать.

Они быстро поели, потом Ли Вей собрал всё необходимое, они вышли из каморки и, закрыв дверь на обычную задвижку, пошли по дороге, ведущей из города. Мимо проносились грузовики. Ли Вей сказал, что они везли боеприпасы. – Наша противовоздушная бригада бессильна против их бомбардировщиков. За всё время ещё ни одного самолёта не сбили. Зато американцы не жалеют для нас своей картошки.

– Из которой прорастает ненависть и отвага? – спросил Синтаро.

– Ты всё правильно понял, мой мальчик. Ким Сан Дё. Неплохое имя. Твои родители из Кимхе? Не так ли?

– Они потерялись где-то в Китае.

– Этого следовало ожидать. Потом обязательно расскажешь эту свою историю.

Ли Вей шёл и задавал вопросы, проверяя, как его ученик вошёл в роль. Эта была очередная игра, и, втянув в неё Синтаро много лет назад, старик играл и сам. Ближе к вечеру они вернулись в город. На прогулке Ли Вей вёл тщательное наблюдение за местностью. Он ничего не записывал, но фиксировал сведения, завязывая особые узелки на своём поясе. Понять эту грамоту было невозможно, но она действовала. Вернувшись домой, Ли Вей снял пояс и, перебрав узлы, точно описал словами всё то, что привлекло его внимание. Пока он готовил еду, в домик заходили люди. Они приносили для ремонта обувь и тут же авансом расплачивались за работу. Вместо денег люди часто приносили продукты, в основном армейскую тушёнку, но иногда и овощи. Старик извинялся за то, что его не было весь день, раскланивался, принимая плату. С некоторыми он говорил подолгу, выйдя из домика. Синтаро он представил как своего дальнего родственника, лишившегося крова.

– У тебя когда назначена встреча с товарищем Андреем? – спросил Ли Вей, когда они закончили с ужином.

– Через два дня.

– Машина под номером сорок четыре тебе известна. Идти придётся сегодня. Будь внимателен, когда подойдёшь к месту, осмотрись, не спеши.

– Ну что я, не понимаю, что ли? – возмутился Михаил.

– Знаю, что не маленький, – пробурчал Ли Вей – Вень Ян. – Но лишняя осторожность не помешает, здесь война, и с чужаком разговор короткий. Наверняка вокруг базы крутятся шпионы южан. Если они тебя запомнят, то пеняй на себя. Ни на секунду не теряй бдительности, я отвечаю за твою жизнь. – Неожиданно для себя Михаил увидел старика очень серьёзным, даже жёстким, и понял, что тот действительно не шутит. – Будь острожен Синтаро, – едва слышно произнёс Ли Вей. – Игра в разведчика опасная игра, на кону наша жизнь, и не только.

– Прости меня, я понял.

– Не оправдывайся. Просто запомни, что здесь любая ошибка может стоить жизни многих людей. Обдумывай каждый свой шаг, но действуй стремительно. Теперь к делу. Мои люди обнаружили места, откуда ведётся наводка самолётов. Это очень ценные сведения, и чем скорее ты их передашь, тем лучше. Ты видел, как точно попадали бомбы? Сегодня они подорвали склад с боеприпасами. Скорее всего американским пилотам помогают с земли. Вот эти ботинки тебе будут в самый раз, обуй их. А когда придёшь, отдай их товарищу Киму. А эти ты несёшь для продажи, в них вернёшься.

– Там спрятано сообщение?

– С тобой не интересно, мог бы притвориться, что не понял, – уже беззаботно усмехнулся Ли Вей, словно и не было той жёсткости, с которой он отчитал своего молодого друга.

Как и в прошлый раз, вернулся Синтаро только под утро, проведя остаток ночи в знакомой роще.

На этот раз дорога заняла больше времени, хотя шёл он, уже не плутая по многочисленным улицам Сеула, всякий раз выискивая боковым зрением того, кто мог за ним следить. Внутренняя собранность, именно это качество прибавляло уверенности в незнакомом мире, где труднее всего давалось общение с людьми. Как его научил Ли Вей, останавливать людей и спрашивать о чём угодно было частью работы разведчика. Но для этого необходим был предлог; люди по-разному относились к его вопросам, одни опасливо озирались и уходили прочь, но были и такие, которые не только говорили с ним, но и делились едой. Синтаро всегда отказывался, но они настаивали, и приходилось брать. К домику он подошёл совершенно не голодный. Многое из того, чем делились с ним люди, он с удовольствием отдавал другим. Было удивительно видеть как простые и обездоленные крестьяне делятся последним и переживают искренне за его судьбу. Порой ему было стыдно за свою ложь, но он продолжал выполнять наставления китайца, и вскоре ощутил, что не чувствует себя инородным телом, у него исчез страх неизвестности, корейцы стали понятны ему и даже близки.

– Неужели тебя всему этому научили? – спросил Михаил, вернувшись домой.

– Чему?

– Твой совет разговаривать с людьми…

– Ты правильно сказал, именно разговаривать, участливо беседовать, а не болтать. Это жизнь. Если ты действуешь не вопреки ей, она становится твоим учителем. В этом вся нехитрая мудрость, Сан Дё.

Несколько дней Синтаро выполнял мелкие поручения Ли Вея, а заодно узнавал город. Он запоминал места возможных контактов с другими агентами, которые порой и не догадывались, что работают на Ли Вея. Прожив в Сеуле все эти годы, ровно с того момента, как Синтаро привезли на каторгу, Ли Вей не только выучил язык корейцев, но и их привычки. Он знал всё. Оказалось, что и башмачником он стал благодаря Синтаро. В Японии, незаметно для посторонних глаз и ушей он учился. Лишь однажды ему посчастливилось побывать в мастерской, где шили обувь, но этого хватило, чтобы потом создать своё собственное дело по ремонту обуви. Сам Синтаро оказался в роли учителя китайца. И даже сейчас Ли Вей не раз обращался к нему за советами, как лучше и быстрее починить изорванную пару. Синтаро и не подозревал, что так хорошо освоил дело отца. Используя это обстоятельство, Ли Вей придумал для него легенду, по которой Синтаро мог свободно передвигаться по городу с маленькой тележкой, приспособленной под переносную мастерскую. Вскоре и у него появились свои клиенты, многие из которых оказывались полезными информаторами. Город был разрушен, и люди нуждались в помощи, нуждались в еде, крове, в одежде и обуви, ожидая холодную зиму. Услуги Синтаро были как никогда востребованными, со своими инструментами он был нарасхват. Пока Синтаро чинил обувь, люди с удовольствием отвечали на вопросы, делились впечатлениями о том, что происходит в городе, прятали Синтаро, когда шла бомбардировка. В один из таких дней к нему подсел мужчина, поведение которого сразу бросилось в глаза Синтаро. Первое, на что он обратил внимание, был акцент: это был не кореец. Синтаро принял от него один из ботинков, и тут же сердце его ёкнуло. Он заглянул в стельку и увидел хорошо знакомый ему оттиск фирменного знака. Мужчина делал вид, как будто разглядывает небо, на самом деле показывал, что разговаривать с тем, кто чинит обувь ниже его достоинства. Синтаро понял, что это японец.

–У вас хорошая обувь, – заискивающе произнёс Синтаро, разглядывая второй ботинок, который был всё ещё на ноге клиента. Мужчина свысока посмотрел на башмачника, и довольно улыбнулся. –Да, обувь неплохая, здесь такую не купить, а сейчас и подавно. Надеюсь, ты починишь мне ботинок? Ты видишь, скоро подошва отлетит, а найти что-то подходящее уже нет времени.

– У вас был бизнес, и теперь вы бежите и всё бросаете, – сочувственно подыграл Синтаро, готовя инструмент для работы. Синтаро почувствовал как руки похолодели от волнения. Он вспомнил, как в мастерской отца кроил подошвы. Он не был дома больше пяти лет, но этот ботинок вполне мог быть его работой. Его захватило страшное желание разговорить японца. – Вы вовремя обратились за помощью, будьте уверены, я сделаю всё как надо.

– Ага, и главное быстро, – похлопал его по плечу японец, уже выглядя не таким важным. – Мы уезжаем из этой чёртовой страны, где все сошли с ума. Не босиком же драпать из этого ада. А когда-то это была нашей провинцией.

– Скорее колония.

– Японец с удивлением посмотрел на Синтаро, и наконец-то обратил внимание на передвижной сундук, с любопытством оглядывая всю его фигуру.

– Ты неплохо соображаешь для корейца. Давай, поторапливайся, у меня мало времени. А кто тебя научил так ловко работать? Твой инструмент мечта любого сапожника, – произнёс незнакомец, вертя в руках специальные кривые пассатижи.

– Я знал одного парня, давно, он был японец. Он и научил меня шить обувь.

– Вот как? Взял и научил? И кто же это был? Где он тебя учил? Мне любопытно, как мог японец научить корейца шить обувь. Это ремесло всегда передают по наследству.

– Его звали, кажется, Изима. Да, Синтаро Изима.

– Может, ты путаешь? Такой фамилии нет у японцев. Стой, погоди. Ты может, хотел сказать? Идзима? Но это же фамилия того самого мастера, у которого я покупал эти ботинки. Идзима Синтаро. Может это сын его? Не путаешь?

– Да, – закивал Синтаро, едва скрывая блеска в глазах, – его так и звали, Синтаро Идзима.

– Вот так штука… – не скрывая восторга вскрикнул японец, сменив высокомерие на простое любопытство. – Тогда скажи как ты с ним встретился. Ты меня разволновал парень.

Синтаро уже дошивал шов, но для того, чтобы продолжить разговор он намеренно отставил работу, делая вид, что вспоминает прошлое. – Я приехал с севера, из провинции Янь Бан. В нашей деревне выращивали рис, а японцы его забирали, точнее, покупали за бесценок.

– Не говори глупостей. Бесценок… Это тебя так коммунисты научили? Япония принесла в Корею культуру. Ты и ботинок не научился бы шить без Японии. Ну, продолжай, и почему ты бросил работу? Давай, заканчивай, мне некогда сидеть тут с тобой.

– Клей должен схватиться, – господин.

– Верно, верно.

– Идзима Синтаро там был на каторге, его сослали за участие в митингах, так он говорил. И он всем чинил обувь. Его даже от работ освобождали. Там стояла армия, в которую его записали. А потом русские её разбили. Потом пришлось и нам уйти.

– Да… Очень занятно. Ладно, хватит ждать, сколько я тебе должен, умник.

Синтаро задумался. Брать деньги у соотечественника ему почему-то не хотелось, хотя сам японец не вызывал тёплых чувств. Но Михаил понимал, что на его месте он вполне мог вести себя так же.

– Синтаро вспоминал много о родном городе, – как бы про себя продолжал историю самого себя Михаил. -Кажется, этот город назывался Кацумоно.

– Кацуномо, ты хотел сказать? Да, такой город есть. – Японец задумался, вероятно, вспоминая родину.

– Вы тоже из Кацуномо?

– Да, – сипло произнёс японец, в лице которого уже не было надменности. – Скорей бы вернуться домой, вздохнул тяжело соотечественник.

– Синтаро тоже мечтал вернуться домой. Но я слышал, что он совершил побег. Быть может он оказался в России.

Японец пристально поглядел на Михаила, и от этого задумчивого взгляда ему на секунду показалось, что незнакомец догадывается, кто перед ним сидит. Начищая ботинок ваксой, он продолжал размышлять. – Хорошо если родители будут думать, что их сын жив. Ведь никто не знает, что могло случиться с парнем. А Синтаро был неплохим человеком.

– Как и его отец, – подтвердил японец. – А знаешь… Я так и сделаю. Приеду в Кацуномо и расскажу родителям, что их сын жив, и люди его знали и уважили. Думаю, им будет приятно. У них будет надежда. – Японец неожиданно заглянул в глаза Синтаро и приоткрыл рот. – У тебя слёзы?