Поиграем в ладушки?

– Мне показалось, ты затеял состязание в пословицах, вместо того, чтобы спасать чьи-то жизни и мир королевства! – отчаянно отрубил Рыцарь Молний. – Продолжим? Вот, например: «Знать, что нужно сделать и не делать этого – худшая трусость!» Еще? Ведь ты, как я понял, никуда не торопишься?!

Шутник набрал воздуха в грудь и уже подыскивал слова пообиднее, как вдруг понял, что не слышит цоканья башмаков по булыжнику. Он обернулся. Старик-часы стоял посреди мостовой – высокий и прямой.

– Подойди, – тихо, но властно произнес он. Ночной Шутник подошел вплотную к старику и посмотрел на него исподлобья.

– Я не раз видел твои проделки и всегда гадал – кому не спится в Почти Волшебном Королевстве? Иногда мне даже казалось, что я застукал тебя, как это было в истории с похищением королевского слона. Но ты всегда ускользал, а я не мог понять – зачем тебе все это нужно? Теперь я вижу. Тебя толкает вперед горячее сердце. Помыслы твои чисты, иначе Меч Молний не признал бы в тебе своего господина… Открой свое лицо, Рыцарь. Я хочу знать, по чьей просьбе я нарушу закон, незыблемый от сотворения мира.

Ночной Шутник медленно поднял голову и несколько мгновений смотрел в чистые голубые глаза старца. Потом он резким движением откинул капюшон толстовки…

Снова Ладушка

Раскат грома разбудил Ладушку. Она вздрогнула, села в кровати и некоторое время с досадой крутила головой, отыскивая в темных углах комнаты хранителя времени и Ночного Шутника. Но они остались по ту строну яви. Ладушка так и не успела узнать, кто скрывался под капюшоном. Из-за этого с самого утра хотелось плакать. Хотя плакать хотелось еще с вечера.

Дело в том, что вечером тетушка вновь припомнила историю с бегемотом, которая почему-то никак не давала ей покоя. Казалось, Ольге доставляет особое удовольствие напоминать племяннице о том глупом положении, в котором она оказалась, и вгонять Ладушку в краску.

– Доклад готовишь? – поинтересовалась она, заглянув вечером в комнату. – Ну-ну! Когда-то и поучиться надо. Не все же по этажам за клоунами и бегемотами бегать!

Обычно Ладушка прятала глаза и не реагировала на подобные шпильки. Но тут неожиданно для себя, она не сдержалась.

– Да, бегала! – сказала она с вызовом. – За клоуном и за бегемотом! И еще побегу, если внутренний голос меня позовет!

Тётёля опешила от такого отпора и в душе даже похвалила Ладушку. Ей казалось, что племянница уж очень скромна и совершенно не умеет постоять за себя. Но сдавать позиции без боя было не в правилах Ольги.

– Но-но! Ты к своему внутреннему голосу поосторожнее прислушивайся. Он снаружи-то никогда не был! – резковато заявила она. – Ты лучше умных людей побольше слушай!

– А я и слушаю! – почти крикнула Ладушка. – Например, папу! Это он! Он приехал ко мне, и я должна его найти!

– На порог не пущу! – вдруг закипела Ольга. Ладушка уронила на стол ручку, которой записывала в тетрадь краткую историю приключений микенского царя Агамемнона.

– И даже не смотри на меня! – еще повысила голос Тётёля. – Ты что, не понимаешь, что он тебя предал? Он же бросил тебя! Бросил, понимаешь? Поменял на лучшую жизнь!

– Это неправда… – тихо сказала Ладушка. – Он меня любит…

– Конечно! – язвительно кивнула Ольга. – Любит! Сколько лет уже носа не казал! А тут, поди, понял, что старость подкралась, и решил грехи замолить. Не выйдет! Я свое слово сказала – даже на порог не пущу! И тебя вместе с ним!

– Так не… – Ладушка хотела воскликнуть, что так не бывает. Не бывает, чтобы два человека, дорогие ее сердцу, вдруг оказывались врагами. Чтобы вставал вот такой выбор: встретиться с отцом или сохранить право переступать порог теткиного дома. Но слов не было. Не было мыслей, куда идти, к кому обратиться за помощью. Но не было и сомнений в том, как поступить…

– Я пойду… – тихо сказала она, потупив глаза, и поднялась из-за стола.

– Куда ты пойдешь, дурочка… – неожиданно тихо и почти ласково сказала Ольга. – Там, на улице – жизнь. Она – зубастая… Она и не такие оладушки проглатывала – не поперхнулась…

– Но это моя жизнь, и я хочу ее прожить сама! – дрожащими губами прошептала девушка.

– Эх, если б ты жила… А ты ж пока еще в «ладушки» играешь. С бегемотами…

Тетка ушла. А Ладушка сидела за столом и не замечала, как крупные капли падают со щек на тетрадь и оставляют в ней мокрые пятна.

Как же так? Почему это она играет в «ладушки»? Если это не самая настоящая жизнь, то что? Но самое обидное даже не в «ладушках». Почему она сказала «бросил»? Ведь папа всегда был рядом, даже тогда, когда его рядом не было! Он знал, отчего индейцы при ходьбе ставят ноги носками внутрь, и делал самые звонкие свистульки из стручков акации. Его сильные руки могли подбросить ее выше забора, и в то же самое время были мягче всего на свете, когда баюкали ее по вечерам.

Как мог папа – самый умный, самый добрый и справедливый – предать?! Бросить?! Поменять на лучшую долю? Нет, это неправда! Неправда!!!

Ладушка уснула в слезах и, проснувшись, поначалу подумала, что вчерашний разговор – это лишь часть дурного сна, в котором Ночной Шутник не смог спасти друзей и королевство. Но сон затягивался дымкой и уплывал в небытие, а теткины слова, ее голос и рассерженное выражение лица оставались.

По дороге в Университет Ладушка была так рассеяна, что несколько раз наступала в лужи и промочила ноги. В троллейбусе она задумалась настолько, что едва не пропустила Вещий светофор. О том, что надо задержать дыхание и задать дорожному оракулу вопрос, она вспомнила лишь в нескольких метрах от нужного перекрестка.

– Светофорчик! Пусть она ошибается, он хороший, а я нашла Самуса и Мотебудан! – второпях протараторила про себя Ладушка и глубоко вдохнула. Троллейбус ехал быстро и должен был на полном ходу проскочить перекресток. Девушка уже начала внутренне ликовать: что же еще, как не благое предсказание светофора, способно успокоить душу, погасить ссору и размести в пыль все обидные фразы тетушки об отце?!

Но неожиданно водитель троллейбуса ударил по тормозам и остановился у самого светофора. Потянулись долгие секунды. Вот уж в ушах застучали кровяные молоточки. Ладушка покраснела и надула щеки. Троллейбус не трогался с места. Наконец, девушка сдалась и выдохнула. Светофор тут же погасил красный глаз, и троллейбус доехал до остановки.

Это было плохое знамение. Хуже, чем черная кошка, разбивающая зеркало пустым ведром…

В парке Ладушка уселась на дирижерскую скамейку, но красивой музыки так и не услышала – будто кто-то зло пошутил над оркестрантами, напрочь расстроив их инструменты и спутав ноты на пюпитрах.

      И все-таки первым по аллее прошагал Старик-часы. Он никогда не опаздывал и не подводил! Но проходя мимо Ладушки, старик взглянул на нее так, что она невольно втянула голову в плечи. В этом коротком взгляде девушка прочла и мудрость, и неясную тоску, и намек на общую тайну. Ей вдруг показалось, что старик только что вышел из ее сна, на минутку завернул домой, чтобы переодеться, и вышел встречать ее в парк. Ладушкой овладело желание броситься вслед за ним и спросить – кого же увидел старик под капюшоном черной толстовки? Борясь с этим порывом, она совершено прослушала мелодию, которую наиграл бегун на разноцветных клавишах тротуарной плитки.

Потом, нарушая весь порядок, мимо промчался один из серых – тот самый деловой юноша в золотистых очках. Свой непослушный вихор у челки он, наконец, приклеил к голове каким-то липким снадобьем. В довершение ко всему, под мышкой он нес толстый, скучный, явно набитый чем-то очень бумажным, портфель. Но Ладушка почти не обратила на прохожего внимания. Просто краем сознания отметила некоторые нарушения в заведенном укладе.

– Холодно! – неожиданно подумала Ладушка и зябко поежилась. Никогда раньше она не позволяла себе отвлекаться на подобные мысли во время утреннего концерта.

Меж тем, осень перестраивала городской оркестр на свой лад. Уже не трелью, а дробью прозвучали шаги гимнастки. Она семенила по аллее, чуть ссутулившись и пряча свой красный носик в воротник плаща.

Затем прошагала важно толстая девочка, на ходу жуя бутерброд. Она была флегматична и краснощека. Но и ее шаги звучали иначе – шуршаще. Девочка лениво загребала носками сапожек опавшую листву.

На какое-то время аллея опустела и замолчала. Сваи под новый дом уже заколотили – умолк утренний колокол стройки. А птицы, конечно, щебечут теперь в других краях, куда не добираются заморозки… Только ветер шумит в кронах деревьев, но кудрявая шевелюра их стала редкой – сквозь нее все отчетливее просвечивает серое небо.

Ладушка подумала и достала из сумки блокнот, на задней странице которого было записано стихотворение. Она прочла последние строки:

– Я исходила все дороги,

Везде ходила, тут и там,

Но к этим яблочным садам

Не доберусь я – видят Боги!

Девушка прислушалась. Но парк сегодня был скучен и молчалив. Он напоминал забытую на мольберте акварель, с которой ночной ливень смыл все краски.

«А, может быть, это и есть конец истории?» – вдруг подумала Ладушка. «Наверное, конец…» – согласилась она сама с собою и даже не расстроилась тому, что Душа из стихотворения так просто отказалась от борьбы.

Она перевернула блокнот, открыла его с другой стороны и прочла свои записи:

«Версия № 17.

Mote (англ.) – сучок, пылинка, соринка, пятнышко.

Будан – астраханская калмыцкая похлебка, уха с мучной подболткой. Возможно, «Mote-Будан» – это какая-то не очень качественная еда. Английский корень может указывать на то, что эта небрежно приготовленная пища подается в заведении с иностранным названием. Например, в киосках сетей быстрого питания».

– Что за детский лепет! – прошептала девушка и убрала блокнот. Она поднялась со скамейки и медленно побрела к университету. Мыслей и чувств не было совершенно. Ладушке вдруг показалось, что у нее украли что-то очень важное. Без этого очень важного она – лишь пустая оболочка. Девушка даже легонько потрясла плечами, проверяя, так ли пусто внутри, как кажется? Ей показалось – да, пусто.

Скорее, из чувства долга перед птицами, чем по желанию Ладушка нырнула под навес ветвей Вкусной Елки. Синицы не встретили ее обычным бестолковым и радостным чириканьем. Они сидели, нахохлившись, и лишь изредка сердито переругивались.

Ладушка пошарила в сумке и вдруг поняла, что у нее нет угощения для птиц. После ссоры с теткой, утром она не выходила на кухню, не пила чай и не запаслась печеньем.

Так же бестолково прошел весь этот длинный день, наступал вечер, а Ладушка так и не могла вспомнить, извинилась ли она перед синицами, или нет. И ей было очень стыдно, хотя она и пыталась успокоить свою совесть тем, что сама осталась без завтрака. Но совесть была так же беспощадна, как и чувство голода. Даже три трубача наверху мраморной колонны, казалось, смотрели на нее с осуждением… Совсем недавно у подножия их пьедестала стоял снежный слон. Каким легким и простым все казалось в тот день, когда выпал первый снег! Как будто отец притаился за ближайшим кустом и ждет подходящего момента, чтобы выскочить, подхватить ее на руки и подбросить в самое небо, как бывало в далеком детстве. Но нет. Тетка права. Отцу под пятьдесят, а она – студентка университета, взрослый человек. Он ее просто не поднимет. Нужно смотреть правде в лицо и перестать играть в «ладушки».

Непрошеные слезы все не уходили. Словно грозовые тучки клубились у Ладушки на ресницах, ожидая первого удобного случая, чтоб разразиться дождем.

На город опускался теплый вечер. Горожане, возвращались домой, перекинув плащи через руки и помахивая ненужными зонтами – к вечеру на улице совсем потеплело. Правда, под ногами кое-где все еще были лужи, с которыми не справилось сентябрьское солнце.

Теперь оно, утомившись от непосильной работы, катилось за горизонт. Откуда-то издалека прохладный ветер донес звон церковного колокола. Густые звуки заставили Ладушку вздрогнуть. Ей показалось, что в храме отпевают не то уходящий день, не то прошедшее безвозвратно лето…

Девушка встряхнула челкой, отгоняя наваждение. На глаза ей попался пестрый листок, приклеенный к мраморной колоне. Обычная предвыборная агитка: «все на митинг», «за казачью вольницу», «Вседержавный Союз казаков приглашает поддержать».

Ветер трепал листок за плохо приклеенное ухо, словно желая наказать за нарушение правил предвыборной агитации. Ладушка проскользила глазами по строкам механически, как делала все в этот день. Потом девушка равнодушно пожала плечами, вынула из сумки свой блокнот и бросила его в урну. Раз уж пришел конец и дню, и лету, то и «ладушкам» – тоже конец…

Она немного постояла над урной с прахом своих нелепых ожиданий, но большой горечи не почувствовала. Только равнодушное отупение. Панихида не задалась. А потому Ладушка медленно развернулась и шагнула на центральную аллею – в предвечерние сумерки. Но, не пройдя и двух шагов, девушка крутнулась волчком и бросилась назад к мраморной колонне. Здесь она уперлась руками в холодный камень, приблизила лицо к листовке и, не веря своим глазам, смотрела на яркое фото. На нем были запечатлены трое: два хмурых усатых пузана в папахах и орденах, и один тощий, похожий на червяка, субъект в деловом костюме, но тоже в папахе. Надпись гласила: «Любо! Наш кандидат – Лев Самуилович Ваксер!»

«Лев Самуилович Ваксер»… «Лев… Самуилович»! Ладушка стремительно вернулась к урне, выхватила из нее свой блокнот, и второпях сминая страницы, нашла нужную запись:

«Самус, то есть Самуил…, казацкий полковник»

– Так вот ты какой, Лев Самус! – прошептала Ладушка, округлив глаза. Ей вновь показалось, что головоломка, наконец, сложилась. «Меч в окне» – эмблема Плеяды Ваксера. Лев Самус – владелец Лиги компаний персонально. Он лежит на диване в своем кабинете (а что же еще делает большое начальство?!) на самом верху Шпиля. Человека, оставившего шифровку, нужно искать там! Скорее всего, и дурацкий Мотебудан отыщется на месте.

Неожиданная догадка молнией озарила ее мозг: а что если «Мотебудан 517 В» – это всего-навсего пароль, который нужно назвать, чтобы открылись все потайные двери!

Нельзя терять ни секунды!

Ладушка развернулась и побежала по аллее в сторону университетской площади, на углу которой серым пальцем указывал в небо офисный Шпиль «Плеяды Ваксера». Обычная робость оставила ее. Улыбаясь, Ладушка бежала мимо скамейки, на которой сидел Старик-часы, и не заметила тоскливого взгляда, которым он проводил ее. Улыбаясь, Ладушка бежала мимо колдуньи Софьи Антоновны и ее верных спутников Ромы и Риммы, и не обратила внимания, как сильно хромает старуха на правую ногу. Лишь краем сознания ухватилась она за очень теплую мысль: не случайно жители Почти Волшебного королевства в этот вечер вышли поприветсвовать свою принцессу Ладушку, которая нашла правильный путь! Они торжествуют вместе с ней!

Ладушка влетела в холл Шпиля, словно на крыльях. Но дальше ее путь преградил пост охраны и турникет.

– Вы к кому? – прозвучал суровый голос. Охранники всегда говорят сурово. Не потому, что они злые. Просто у них тяжелая работа. Что может быть тяжелее сидения на одном месте без всяких дел?!

– К Льву Самуиловичу Ваксеру! – ни секунды не медля, заявила Ладушка. Ей даже показалось, что говорит с охранником не она сама, а кто-то другой – смелый и стопроцентно уверенный в своей правоте.

– Откуда? – не унимался страж.

– Из Вседержавного Союза казаков! С пакетом! – веско заявила она и пришла в ужас от своей отваги.

– Оставьте здесь, в папке для входящей корреспонденции. Таков порядок. – пояснил охранник.

– Велено вручить лично в руки. А в получении расписываться вы, что ли, будете?! – голос Ладушки звенел не то отчаянием, не то веселостью.

– Я спрошу… – с сомнением качнул головой охранник. Он настучал номер на кнопках внутреннего телефона и заговорил совсем другим голосом (охранники перестают быть суровыми, когда говорят с начальством):

– Приемная? Курьер из Союза Казаков к Льву Самуиловичу. Ждет?! Пропускаю, пропускаю!

Он обернулся к Ладушке и официальным голосом, в котором присутствовала известная доля почтения, сообщил:

– Вас ждут! Лифт направо, двадцать первый этаж.

Ладушка кивнула головой. В глубине души она была уверена в том, что ее не могли не ждать. Похоже, она разгадала правила этой хитрой игры, и теперь уверенными шагами идет к победе.

Зеркальный лифт многократно отразил ее со всех сторон: веснушки, светлую челку, глаза, в которых трепетал азарт и радостный испуг, хрупкую фигуру, сумку через плечо. Ладушка волновалась. Но это было не волнение двоечника перед экзаменатором, а тот самый трепет, с которым она в детстве подходила к новогодней елке, гадая, чему именно придется сейчас радоваться…

Двери лифта бесшумно открылись, и перед Ладушкой оказался огромный герб Лиги – меч в окне. Вдоль стен было установлено несколько диванчиков для возможных посетителей, но сейчас они были пусты. Девушка ступила на блестящий паркет. Шаги гулко отдались под высоким потолком. Неожиданно герб надломился посередине, и две его половинки чудом разъехались в разные стороны. Металлический требовательный голос прозвучал откуда-то сверху:

– Вас ждут!

Ладушка, не задумываясь, двинулась в открытую дверь. За нею оказалась приемная, убранством своим напоминающая заколдованный замок: стены были богато украшены лепниной и фресками, потолки – витиеватой резьбой. Были здесь изображены и мифологические существа, и охота на дикого зверя, и мускулистый античный герой с лицом господина Ваксера.

Но Ладушка не успела как следует разглядеть эту комнату. На нее налетела миловидная дама с высокой прической и секретарскими глазами:

– Совещание штаба идет уже пятнадцать минут! – сообщила она горячим шепотом. – Скорее, скорее!

Женщина приоткрыла тяжелую резную дверь и буквально втолкнула Ладушку внутрь.

Первым, кого увидела девушка в большом кабинете, был тот самый молодой человек из парка – в золотистых очках. Ладушка смотрела на него во все глаза, и пыталась понять, чего же не хватает его привычному облику. И вдруг поняла, что с головы юноши исчез непослушный светлый хохолок. Почему-то этот факт породил в ее душе бессознательную тревогу.

Юноша стоял перед безразмерным овальным столом, во главе которого помещался господин Ваксер, а по периметру – различные люди различной важности. О том, насколько каждый из них осознавал свою значимость за этим столом, легко можно было судить по выражениям их лиц – не то испуганных, не то фанатично-преданных.

– … кроме вышесказанного, секции архитектуры и девелопмента со своей стороны предлагают на время предвыборной кампании господина Ваксера оборудовать мини-ярмарки на парковочных зонах торгового и офисного центров, – говорил юноша в деловом костюме.

– А где будут парковаться посетители и персонал? – недовольно спросил бритый толстяк из-за стола.

– Для посетителей остается подземная парковка, персоналу мы предлагаем временно отказаться от использования частного транспорта! – твердо ответил юноша.

Господин Ваксер кивнул с довольным выражением лица. Уловив это движение, бритый тут же гаркнул:

– И это правильно! Торговля поддерживает!

– Торговле нужно обеспечить убийственно низкие цены на товары широкого потребления! – сухо отрезал юноша. – На мини-ярмарки должен прийти весь город. При этом каждую купленную вещь будут сопровождать агитационные материалы. И, желательно, чтобы это были не просто листовки, которые обычно выбрасываются в ближайшую урну, а полезные в быту мелочи: календари, ручки, блокноты с изображением нашего кандидата.

Следующее предложение Архитектуры: использовать всю площадь стен Шпиля и Торгового Центра в качестве рекламного носителя. На стенах может разместиться баннер рекордных для города размеров, видный практически из любой точки города. Существенный минус – на время кампании большинство офисов лишается окон.

– Сотрудники Лиги Компаний согласятся на это неудобство ради общей цели! – воскликнул с места толстяк и краем глаза посмотрел, отмечена ли его активность.

– Вот и я считаю, что перетопчутся, – кивнул головой юноша, но тут же, спохватившись, поправился, – в смысле, с радостью согласятся на временные неудобства… Проект несущей конструкции мною уже разработан. Ориентировочная стоимость…

Неожиданно юноша осекся. Господин Ваксер побарабанил пальцами по столу и подал нетерпеливый голос:

– Итак, стоимость?

Но юноша стоял, словно онемев. Его взгляд был прикован к дверям конференц-зала, в которых стояла Ладушка. Лев Ваксер, проследив направление его взгляда, с удивлением уставился на гостью.

– Вы откуда? – спросил он.

– Вседержавный Союз… – еле слышно пролепетала она.

– Отлично! – воскликнул Ваксер и потер узкие ладони. – Заждались! С чем пожаловали? Что решили атаманы?

У Ладушки поначалу перехватило дыхание, но затем она почувствовала необычайную легкость, будто забралась на велосипеде на высокий подъем и теперь понеслась вниз. Она легко шагнула вперед, по-гусарски прищелкнула каблуками и отчеканила:

– Мотебудан, пятьсот семнадцать «В»!

Над безразмерным столом повисло недоуменное молчание. Девушка тем временем обвела глазами конференц-зал и с тоской подумала: «А ведь, кажется, опять мимо!»

– Что, простите? – наконец, вымолвил Лев Ваксер. – Вы сказали «моте-будан»?!

«Точно. Мимо! – поняла Ладушка, – Неловко вышло… Впрочем, теперь все равно».

– Никак нет, – звонко отчеканила она, лихо вскинув подбородок, – Атаманы решили, «Любо!»

– Любо?! – Ваксер вскинул брови, но потом просветлел лицом. – Я понял. Господа, представители Вседержавного Союза казаков согласись присутствовать на всех встречах с избирателями, которые будут организовывать наши основные политические оппоненты.

– А что нам дает это присутствие?! – изобразил подхалимскую заинтересованность кто-то с дальнего края стола.

Ваксер пренебрежительно хмыкнул один раз, потом еще и еще, и, в конце концов, разразился каркающим хохотом. Люди, сидящие за столом, немедленно его поддержали. Неожиданно кандидат в депутаты Лев Ваксер умолк и язвительно процедил:

– Мы не дети, господа. Казаки – публика горластая. Сейчас они соглашаются драть горло в нашу пользу. А потому присутствие казаков на выступлениях наших конкурентов гарантирует нам, как минимум, то, что эти выступления всенепременно будут сорваны…

Неожиданно на столе Ваксера зазвонил телефон. Он неспешным, но уверенным движением поднял трубку.

– Слушаю… Что? Союз казаков? Ваш представитель уже у нас… То есть, задерживается? Нет, не есаул. Некая молодая девица… Вы намекаете, что это провокатор?

Слова доносились до Ладушки откуда-то издалека. Короткие мысли метались по голове, сталкиваясь и падая. Первая, паникующая больше всех: как отсюда улизнуть?! Вторая, тяжелая, как чугун: ну почему? Почему я снова ошиблась? Где же этот Самус и Мотебудан? За что мне это? Третья, удивленная: что здесь делает этот офисный паренек в золотистых очках, и почему его прилизанная челка без вихра навевает такую тоску и тревогу? И наконец, последняя – самая нелепая, но самая шустрая: казаки ведь должны быть на лошадях? Эта вот мысль и выскочила зачем-то на язык вперед всех – Ладушка не успела удержать ее за куцый хвост:

– Простите! Я должна идти! Я неправильно припарковала свою лошадь!

Присутствующие сидели, не шевелясь. Ладушка стрельнула по ним быстрым взглядом, но единственное, что запомнила – это совершенно круглые глаза того Серого в очках, и его полуоткрытый онемевший рот. Не теряя более не секунды, она развернулась и выскочила из зала заседаний. За спиной ее кнутом щелкнуло резкое приказание:

– Сообщить на пост охраны! Задержать!

Ладушке никогда еще не приходилось ни от кого всерьез убегать. Разве что в детстве от быка Ерёмы. Но тогда это было не совсем по-настоящему – стреноженный бык пасся на лугу и даже не видел маленькую девочку, и убегала она, скорее, не от быка, а от собственного страха. Приходилось бегать и при игре в салочки, когда мчишься по школьному коридору, а твой преследователь грохочет ботинками в двух шагах за спиной. И сердце замирает в сладковатой жути, и так трудно удержать визг, который сам рвется из горла…

Но так, чтобы взрослые люди всерьез, зло и хладнокровно хотели ее схватить и задержать?! То, что поначалу казалось веселой игрой, где всегда можно дать задний ход и попробовать заново, вдруг обернулось самым настоящим бесповоротным кошмаром. Ладушка проскочила через приемную и оказалась перед лифтом. Двери были закрыты. Нажимать на кнопки и ждать, пока серебристые створки откроются, Ладушке даже не пришло в голову. Кинув взгляд налево, она увидела лестничный пролет и кинулась к нему. Но в паническом страхе побежала почему-то не вниз, а наверх. Не считая ступеней и этажей, она неслась куда-то. Ей казалось, что позади грохочут чьи-то тяжелые шаги, раздается свист и улюлюканье. Она втягивала голову в плечи, ожидая тяжелого удара, горячее дыхание рвалось из груди. Ступени, перила, ступени, поворот, ступени, площадка – конец! Задыхающаяся Ладушка оказалась перед серой дверью с табличкой: «Вход воспрещен!»