Полная версия
Северная корона
За первым перекрёстком улица спускалась в овальную ложбину, раздваивалась и, как рукава реки остров, огибала обнесённый деревянной изгородью сад с возвышавшимся среди деревьев особняком – владение Инги. Второго такого в Блакенхайне не было. Естественно это частное имение вызывало зависть горожан, выросших при социализме.
Остановившись перед железными воротами, выкрашенными в белый цвет, Инга достала из «бардачка» внушительную связку ключей и вышла отпирать засовы. Из глубины парка навстречу ей выбежал Варяг, громким лаем приветствуя хозяйку. Красивый пёс, рыжевато-палевой масти, волнистая шерсть, изящное, поджарое и в то же время сильное тело. Его бег оставлял впечатление разматывающейся на ветру светлой ленты.
– А, где же Верба?
– Она больна, – огорченным голосом отозвалась Инга. – Нам с Вами еще придётся решать эту проблему..
Верба ждала в прихожей, если так можно было назвать по-дворцовому просторную, квадратную залу с дверьми в столовую, гостиную, кабинет, на кухню и с деревянной лестницей на второй этаж. Собака и впрямь выглядела больной, хотя бы потому, что была сильно ожиревшей, что совершенно недопустимо для этой породы Было видно, как непросто тонким лапам передвигать заплывшее жиром, бочкообразное туловище. Чрезмерная толщина , нарушившая естественные пропорции, делала собаку почти уродливой. Верба была светлее Варяга, почти белая, с гладкой короткой шерстью, а широкие чёрные зрачки в обрамлении красных склер придавали глазам вечно воспалённый вид и невыразимую печаль. « А собаки, кажется, меня узнали, хотя прошло больше двух лет..» – подумал он, поглаживая Вербу по широкой спине.
В столовой ждал накрытый стол, за которым в одиночестве восседала мать Инги – фрау Хельга. Конечно, это было неправильно – так её называть, за фрау должна следовать фамилия, а не имя, но поскольку Инга носила девичью фамилию и тоже была фрау Digiler, то для себя он решил называть мать Инги именно так. Ей было 93 года, а в этом возрасте люди уже не меняются со временем, и фрау Хельга выглядела такой же, как и десять лет назад, когда Серов впервые познакомился с ней в Петербурге, тогда ему пришлось лечить ее тромбофлебит. «Unkraut nicht vergeht» – «Сорняки не умирают» – посмеивалась она над собой, лёжа на белой кожаной кушетке у окна, из которого была видна Нева и Аврора. Уже тогда её руки и лицо были сплошь в морщинах, так что для новых просто не хватало места. И сейчас, как тогда, она приветливо улыбалась , обнажая ровный ряд искусственных зубов, чуть выставив голову вперёд, чтоб лучше слышать собеседника, и тонкий голос её звучал нараспев.
Стол, как обычно, был великолепен – сочные ломти красной рыбы, свежая спаржа, овощной суп-пюре, тушёная телятина, красное французское вино. Заметив на столе бутылку красного Бужеле, Серов позволил себе процитировать Гёте : «Ein echter deutscher Mann mag keiner Franzen leiden, doch ihre Weine trinkt er gern». Фрау Хельга, с большим удовольствием пригублявшая вино, не расслышала и спросила у Инги, что сказал доктор Серов? Инге пришлось самой чётко и громко повторить цитату из Фауста.
За столом прислуживала Офелия. В его представлении именно так должна была выглядеть филиппинка – невысокая, коренастая , с грубоватыми выпуклыми чертами лица и предельно вежливая. Офелия была христианкой, и это было для него открытием, что на Филиппинах большинство населения – христиане. Тем не менее в Америку её так и не допустили и, как сообщила Инга, завтра предстоит поездка в Эрфурт на встречу с новой Pflegerin для мамы.
За десертом, за чашкой кофе, он закурил и фрау Хельга тут же потребовала сигарету и для себя. Возле её ног паслась Верба, получая со стола сладости. «Mein Schätzchen…» «Они же загубят собаку своей добротой, уже загубили».
Столовая, где они сидели за складным квадратным столом , была обставлена антикварной мебелью, знакомой ему по петербургской квартире Инги на Кутузовской набережной возле Литейного моста. Вместе с мебелью Инге удалось вывезти из России и картины русских художников. На стене у окна висел портрет Петра Первого, в круглой багетной раме с облупившейся позолотой – девятнадцатый век. Этот портрет когда-то украшал её кабинет в Санкт_Петербургском университете.
Сославшись на усталость, фрау Хельга покинула их общество, опираясь на трость и поддерживаемая Офелией, с трудом передвигая ноги, обтянутые компрессионным трикотажем. Без посторонней помощи ей было не подняться на второй этаж, где располагались спальни. Инга платила Офелии 1000 евро в месяц. Хотел бы он получать такую зарплату.
3
С утра с Ингой отправились в соседний магазин, через дорогу, и закупили продуктов на неделю. Он чуть пупок не надорвал, перетаскивая тяжелые коробки с провизией из багажника «вольво» на кухню. Не были забыты и собаки, им купили их излюбленное лакомство – прожаренные свиные уши в вакуумных упаковках.
После завтрака он с чашкой кофе прошёл через кабинет на открытую террасу с каменным крыльцом, где стояла дачная мебель – белые пластиковые кресла со съёмными подушками на лямках, столик и лежак.
Начавшееся утро казалось самим воплощением весны. Было очень тепло, и зелёный распустившийся парк был наполнен пробившимся сквозь листву солнечным светом. Здесь росли высокие мощные липы, американские дубы, ели… по периметру, вдоль изгороди из сколоченного крест на крест штакетника, посеревшего от времени, были высажены можжевельник и туя. Близко от террасы, в густой траве, голубым неровным пятном светлело скопление тонких цветков , дикие – они назывались «Vergiss mich nicht», по-нашему «незабудки». Он вспомнил, как мама завещала, чтоб на её могиле посадили незабудки. Почему он так и не выполнил её просьбу?. «Vergiss mich nicht…».
« Какое это удовольствие – обладать собственным парком и иметь возможность наслаждаться его утренней свежестью, вдыхать этот прозрачный воздух, как он сейчас, сидя в уютном кресле с чашечкой кофе в руках. Осенью смотреть, как жёлтая листва опадает с деревьев, как сверкает снег зимой… И как Инга решилась расстаться с этим? Лишиться такого чуда! В идеале здесь должен бы жить художник или писатель. Инга говорила, что когда-то этот особняк принадлежал родственникам Набокова. Во времена ГДР здесь размещался детский сад. Дом приходил в упадок, когда она приобрела его. Огромные деньги были потрачены на ремонт, реставрацию, на установку современных систем автономного водоснабжения, отопления… И вот сейчас всё оставить, отдать, ради какой-то блажи – жить в Америке. Разве найдёт она там такой дворец и парк – нет, конечно. Ему жаль её владений больше, чем ей самой. Будь у него такой парк, он никогда бы его не покинул».
Посадки вдоль изгороди, были довольно высоки, и за ними нельзя было разглядеть проходившее рядом шоссе, – только здание фарфоровой фабрики, расположенное поодаль на холме. Практически полная изоляция от внешнего мира, забываешь, что ты в центре города.
Сейчас он испытывал ощущение, что попал в мир, описанный в ранних романах Золя, где много пышной растительности, солнца, благоухающей природы, оранжерейной сочной зелени, что наполняло душу покоем , казавшимся в юности излишне приторным.
Но надо было заканчивать с праздным времяпрепровождением, и он решил, не мешкая, приступить к сборке транспортировочных ящиков для собак. Это было нетрудно – свинтить пластиковые корытообразные половины – верх и низ – и приделать дверцу с поильником. Можно было даже не заглядывать в инструкцию по монтажу. Но дело осложнялось тем, что Инга сразу забраковала штатные поильники в дверцах, по её мнению они были слишком малы, лёту предстояло восемь часов и собаки захотят пить много. Она купила пластмассовые ведёрки, которые следовало надёжно закрепить внутри клеток. Постепенно он справился и с этим , просверлив в вёдрах дыры и привинтив их болтами на резиновых шайбах к углам клеток. Проходя мимо него, ползающего на четевереньках возле этих ящиков, Инга подхалимски нахваливала его работу, преувеличенно восторгаясь его мастеровыми способностями, «что значит мужчина в доме». Когда всё было завершено, приступили к испытаниям. Выяснилось, что ни Вербу, ни Варяга никакими силами нельзя было заманить войти внутрь клеток, даже личным примером с демонстрацией, как внутри уютно и славно. Но время ещё есть, и тренировки будут продолжены. Решили оставлять клетки открытыми, а внутрь класть свиные уши. Тем временем Офелия накрыла стол ко второму завтраку – мясо, зелень, вино… За едой обсуждали, брать ли с собой собак в Эрфурт? В Эрфурт надо было ехать на встречу с новой Pflegerin, которая откликнулась на объявление Инги и приезжала из Дюссельдорфа. Скрепя сердце, Инга решила оставить псов дома, а он втихомолку порадовался, что не придётся дышать псиной в салоне и никто не будет с заднего сиденья класть на плечи лапы и слюнявую морду.
Так что поездка по автобану до Эрфурта оказалась приятной. В условленном месте на вокзале они встретили Доротею – так звали новую кандидатку в прислуги. Высокая, дородная брюнетка, лет 55, не лишённая миловидности, с томными чёрными глазами. Она – «wolgadeutsch», эмигрировала из России три года назад. С вокзала они проехали в центр, где на площади у городской ратуши зашли в итальянский ресторан, для ведения переговоров. Заказали сок, воду и кофе. Общались на русском.
– Итак, Доротея, Вы уже в курсе моих проблем. Я нуждаюсь в женщине, которая могла бы обеспечить уход за моей матерью, ей – 93 года и самостоятельно она не может себя обслуживать. Я целый день занята профессионально, на работе, и не в состоянии вести домашнее хозяйство. Через две недели мы должны переезжать в Америку, в Вашингтон. В наших предварительных телефонных переговорах Вы сказали, что готовы поехать с нами.
– Буду рада Вам помочь.
– Отлично. У Вас есть тут семья?
– Муж, сын и дочь – они уже взрослые.
– Они не будут возражать против Вашего отъезда?
– Не будут.
– Чем они занимаются?
– Пока ничем, учат язык.
– Получается Вы – единственная кормилица в семье. Где Вы работаете в настоящее время?
– Я ухаживаю за одной одинокой женщиной, ей – 85 лет.
– Вы учились этому? У Вас есть соответствующее образование?
– Нет. – и предваряя последующий вопрос, добавила – Дома, в Саратовской области, я работала в колхозе, в правлении, в конторе.
– Вы здесь официально трудоустроены?
– Видете ли… платить налоги мне совершенно не по карману. Я рассказала Вам своё положение. Поэтому я работаю по взаимной договорённости с хозяйкой.
– То есть нелегально. – Это известие видимо огорчило Ингу, и в последующем беседа приобрела более острый характер. Ингины глаза сделались жёсткими и холодными. – Дорогая, это же незаконно. Помимо всего прочего у Вас могут возникнуть проблемы при оформлении визы.
Доротея пожала полными плечами, давая понять, что это никак не её проблемы.
– А как относится Ваша хозяйка к тому, что Вам придётся её покинуть?
– Она не знает об этом, я ей ничего не говорила и, наверное, не буду говорить. Просто не приду на работу… Найдёт себе новую служанку.
«Вот это славная Pflegerin… Она что – не понимает, как этим признанием роняет себя в глазах Инги? И ведь не производит впечатленье глупой женщины, скорее по-своему хитрой, вооружённой тем пониманием собственной правоты, что вырабатывалось в такого рода людях под влиянием естественного отбора, борьбы за существование».
Доротея похоже догадывалась, что её шансы падают всё ниже и ниже, и впала в бессильную мрачность – стоило ехать такую даль, тратиться на билет… Скоро разговор принял совсем отвлечённый характер, всем было ясно, что Ингой уже принято решение – отрицательное, хотя напрямую она этого пока не сказала.
Когда они вышли из кафе, он обратил внимание, что мостовая перед ратушей заставлена букетами живых цветов и горящими свечами. « Это в память о жертвах вчерашнего убийства» – разъяснила Инга. Юношу, ученика старших классов, исключили из гимназии за какую-то провинность. Парень вооружился, пришёл в школу, и стал хладнокровно расстреливать своих одноклассников и учителей. Ходил из кабинета в кабинет и разряжал обйму. Всего – 19 человек. Вот тебе и благополучная Германия! И никакого чеченского следа не надо искать. А лишь след, изуродованной дьяволом, души. Неужто это так не страшно – видеть, как от выпущенной тобой пули падает человек, обмарываясь свежей кровью, на глазах превращаясь в непривычное взгляду, тяжелое, обездвиженное тело? И снова, и снова нажимать на курок.
До отхода поезда, на котором Доротее надо было возвращаться в Дюссельдорф, оставалось два часа, и они решили в оставшееся время посетить Собор.
Эрфуртский Собор возведен на высоком холме. Со стороны рыночной площади к нему ведет очень широкая каменная лестница, по ней одновременно может подниматься целая толпа народу. Серову было приятно вновь оказаться здесь. Он вообще любил возвращаться на круги своя, но это касалось не столько людей, сколько мест. Ему нравилось также, когда память вдруг приносила какой-нибудь давно не слышанный, но знакомый по давнему прошлому, запах или вкус, или заставляла пережить давнее, прежнее ощущенье, когда-то совсем мимолётное. В соборе с прошлого раза больше всего, чётче всего, ему запомнилась чёрная фигура Вольфрама, державшая на вздетых руках светильники в виде больших белых свечей. В гладкой статуе, словно вырезанной из эбонитового дерева, было что-то языческое и следовательно совсем неуместное в храме христианства, где всё было типичным для католической церкви:: витражи, алтарь, орган, кабинки для исповеди, крестильня…. Собор был заполнен людьми, преимущественно молодёжью. В этот день здесь отмечали окончание школы – «последний звонок». В центральном нефе на временно сооружённом подиуме, сидя на стуле, длинноволосая девушка в джинсах пела в микрофон, аккомпанируя себе на гитаре. Телеоператоры вели съёмку, сновали репортёры с фотокамерами. Присутствие «посторонней» публики не раздражало, а наоборот воспринималось очень естественно. Наверное, никто не может быть посторонним для храма, с какой бы целью он туда ни вошёл.
На обратном пути, распростившись с Доротеей, обсуждали её поведение, которым Инга была просто шокирована.
– Вы знаете, Сергей, сколько я сделала, будучи в России, для возвращения волжских немцев. К сожалению, результат оказался не таким, какого мы ожидали. Многие по приезду сюда ведут себя так же, как Доротея – работают нелегально, не платят налоги, имеют проблемы с законом. – Сидя за рулём, Инга время от времени досадно покачивала головой, выглядела она искренне огорчённой, – Вам понравилась эта женщина? Нет. Конечно. С какой лёгкостью она готова бросить свою подопечную, даже не поставив её в известность о своём уходе! Нет, я не могу доверить такому человеку свою маму. Ах, как жаль, что Офелия не может ехать с нами! Она идеально ухаживает за мамой, и маме она очень нравится. Теперь надо искать новую Pflegerin, а времени остаётся всё меньше и меньше. Боюсь, что придётся отодвигать время отлёта, дату. Но это значит, что для Вас надо будет получать новую швейцарскую визу. Ну , ничего, я надеюсь, что мы справимся. А как вы нащли мою маму, Сергей?
– Мне кажется она в хорошей форме и надеюсь, что длительный перелёт перенесёт благополучно. Но вам безусловно надо лететь бизнес-классом и перед вылетом ей надо будет сделать инъекцию клексана, в профилактических целях, чтоб уменьшить риск тромбообразования в венах ног во время полета.
– Да,да. Вы потом напишите мне список лекарств, которые надо будет закупить здесь. Мы Вам так благодарны, Сергей, что Вы согласились помочь нам при переезде.
– Не стоит благодарности. Nichts zu danken.
– Вы помните, как в прошлый Ваш приезд Вы обратили внимание, что мама принимает мочегонные и при этом ей не был прописан калий? Мы сделали анализ, и действительно, калий оказался ниже нормы. И ведь ни один немецкий врач, который её лечил здесь, не говорил, что необходимо принимать калий. Я была очень разочарована. Всё-таки в Западной Германии квалификация врачей значительно выше.
«Действительно странно – такую элементарную вещь каждый студент обязан знать».
Они ехали, в среднем, 120 км\ч. Инга прекрасно водила машину, и разговор нисколько не мешал ей за рулём. От чересчур жёсткой подвески Вольво исходило негромкое постукивание, и он уже привык к этому шуму. «Имея у себя такие автомобильные фирмы, отдать предпочтение шведской машине? Не понимаю». –подумал он.– «Хотя, в Питере у неё был белый Merzedess, который у неё угнали в одну из загородных поездок».
Дома ждал ужин – тюрингские сосиски – раза в три длиннее обычных, с шероховатой серой шкуркой, английское пиво, вино… Они поведали домашним о своих неудачных переговорах, а затем Инга показала ему факс с фотографией дома в Америке, который был уже куплен ею. Факс прислал американский маклер, сейчас занимавшийся мебелировкой дома. Район, где им предстояло жить, назывался Чеви-Чейз – парковый пригород Вашингтона, штат Мэрилэнд. Двухэтажный светлый особняк с очень большими окнами чем-то напомнил ему фотографию дома Хемингуэя в Ки-Уэсте. , про себя он так и окрестил его «дом Хемингуэя». – А как переводится Чеви-Чейз? – спросил он у Инги. «Охота на оленей». « Хорошо, что не на медведей». – почему-то подумал он. Дом выглядел приятно, но куда ему до Бланкенхайна!
4
С утра идёт дождь. Mutti решила поспать дольше обычного, и завтракают они вдвоём с Ингой. Вскоре подъезжает небольшая, но шумная компания: ингина администраторша, которая ведёт дела с её недвижимостью, её муж и шофёр мини-фургона. Инга – владелица нескольких домов и квартир в Ваймаре и Эрфурте – наследство отца, права на которое она восстановила после объединения Германии, и сейчас живёт на доход от этой собственности, сдавая жильё в аренду.
Вместе они перетаскивают в фургон тяжеленную кадку с древовидным экзотическим растением, похожим на пальму, которое жалко выкинуть просто так. Первое расставание… теперь дерево будет жить в доме у администраторши. Это событие отметили шампанским в гостиной, с присоединившейся к ним фрау Хельгой, и тут же перешли к обеду. Грибной суп, жареная печень, курица…
После обеда на двух машинах отправились в Ваймар, в офис администраторши на Belweder strasse, и пока Инга будет решать имущественные вопросы, у него есть два часа, чтоб прогуляться. Он решил пройтись через парк до исторического центра Ваймара. Парк раскинут по берегам Илма, который здесь напоминал больше широкий ручей, чем речку. Создание парка – заслуга Гёте, для этой цели он пригласил из обожаемой им Италии архитекторов, мастеров. Они возвели здесь «Римский дом», и живописные руины, собственно, были единственными строениями среди вековых деревьев, тоже редких. В парке преобладало открытое пространство , так что можно было далеко проследить и сам Илм, и плавные, покрытые сочной травой, берега.
Подходя к черте города, он наткнулся на советское воинское кладбище за оградой. Открыв калитку, вошёл вовнутрь .Захоронение находилось в идеальном состоянии – всё чисто, опрятно, никаких следов вандализма. Цветов правда не было, ну да это… Побродив среди частокола простеньких обелисков, он обратил внимание, что на многих надгробьях стояли даты смерти -46, 47 год. Война –то уже кончилась. Отчего могли погибнуть солдаты здесь, на немецкой земле? Таких могил тут едва ли не половина. Откуда такие потери в мирное время? При разминировании? Вряд ли столько… Непонятно.
Времени дойти до Schiller strasse уже не оставалось, надо было спешить назад. Возле консерватории шло строительство, строительный котлован был обнесён дощатым забором, разрисованным уличными художниками. Один из сюжетов изображал бородатого мужика с бутылкой водки в руке –«Onkel Rasputin». Иного присутствия России заметно не было. Солдатское кладбище и карикатура на заборе – это всё, что осталось.
Вечером обсуждали состояние здоровья Вербы. Зимой Верба перенесла операцию – удаление матки с придатками по поводу воспалительного процесса, и с тех пор у собаки постоянные гнойные выделения. Инга показала результаты анализов крови и даже цветные фотографии удалённых органов. Особых отклонений от нормы в анализах Серов не нашёл, но счёл нужным порекомендовать провести бактериологическое исследование выделений, для подбора рациональной антибактериальной терапии. Инга завела этот разговор не случайно – завтра им предстоит поездка в Bad – Langsalz, в ветеринарную лечебницу, где собакам должны выдать паспорта и необходимые документы для выезда за границу. Инга самого нелестного мнения о ветеринарах восточной Германии, впрочем, как и о врачах, политиках, о законах, экономической коньюнктуре и т.д. и т.п. Сейчас её идеал – Америка, а в Германии стало просто невозможно жить. Что ж ему тогда говорить о России, а? Он рассказал Инге о кладбище в илменском парке…
– Отчего умирали? От недоедания, от инфекционных болезней, связанных с ослаблением организма. Мама вспоминала, когда ваши войска входили в город, на них было страшно смотреть – настолько солдаты были … verschōpfen… истощены.
С утра пасмурно и довольно прохладно. Наперекор серым тонам природы на Инге надет ярко-красный пиджак с ниспадающим белым шарфом. К широкому лацкану приколота крупная брошь. Сплетённые в короткую толстую косичку русые волосы, тронутые сединой, тоже скреплены брошью. Эта косичка и высокая, прямая, статная фигура, крепкие, как у мужчины, кисти рук с хорошо контурированными венами привносят в её облик что-то гренадёрское. Черты лица грубоваты, не аристократичны, высокий прямой лоб, глубоко посаженные в твёрдые глазницы, глаза, крупный, жёсткий рот… Её красота , а он находил её по-своему красивой, была не женственной, а красотой homo sapiens женского пола. Инга… Какая она тебе Инга? Профессор, доктор Ингеборг Дигилер, автор книг по истории немецко-русских дипломатических отношений, великолепно образованнная, с первых минут покорявшая любую аудиторию. В круг её знакомств входили политические деятели, высокопоставленные чиновники, известные учёные … многие были гостями её дома.
Сейчас перед профессором И. Дигилер стояла непростая задача – затолкать упрямицу Вербу в машину. Растопырив лапы, Верба плотно и неподвижно стояла перед открытой дверцей, не выказывая никакого желания залезать вовнутрь. Вежливые толчки в зад не давали эффекта., а тянуть за ошейник – упаси бог… так обращаться с собакой… В конце концов пришлось профессору взять разжиревшую суку на руки и внести её в салон автомобиля, на заднее сиденье, где уже расположился Варяг. Бряцая связкой ключей, Серов не без труда открыл ворота –что-то там постоянно заедало в замке, и они поехали.
Просёлочная асфальтированная дорога шла мимо таких же жёлтых полей, которые он видел с самолёта. Инга объяснила, что цветок этот – рапс, стали использовать для изготовления машинного масла. Но основная сельхозкультура , которая доминировала на прилежащих полях была, конечно, спаржа. Бесконечные грядки, укрытые чёрными пластиковыми полотнами, виднелись повсюду. Конец мая – сбор урожая спаржи, на обочинах стояли студенты с лотками, подрабатывающие продажей спаржи проезжающим. Лично он не находил ничего хорошего в этом продукте, входившим в обязательное домашнее меню, но был вынужден разделять общий восторг по поводу разваренных безвкусных волокнистых стеблей, проклиная в душе всех вегетарианцев… Над полями возвышались тонкие серые мачты ветряных электростанций с трёхлопастными пропеллерами.
Ветеринарная лечебница располагалась на окраине города. Им пришлось ждать своей очереди на приём, сидя на стульчиках в вестибюле. Впереди них была пожилая пара, пришедшая с большим, лохматым псом, старым и , очевидно, беспородным, на мощной шее собаки был повязан тёмно-красный платок. Варяг вёл себя беспокойно в помещении , и , оставив Ингу с Вербой дожидаться, Серов вывел его на улицу. Когда через пятнадцать минут они вернулись, то Инга была уже в смотровом зале, а на стуле , почему-то уже в одиночестве, сидел мужчина, хозяин пса с красной повязкой, и рыдал навзрыд. Грузное, небритое лицо было мокрым от слёз. Жалобно глядя по сторонам, он произнёс: «Убили. Убили собаку». Наверное, у пса нашли неизлечимое заболевание и предложили усыпить, но человек всё упрямо повторял, что у него убили собаку, явно виня в этом ветеринаров, и не мог справиться со слезами. Наконец, откуда-то появилась жена, она не плакала, и ,печальным шёпотом утешая рыдающего мужа , увела его с собой.
Варяг через приоткрытую дверь тянуд его в комнату, где на медицинском столе в недоумении раскорячилась Верба, у которой брали мазок на бак.анализ.
Получив собачьи паспорта со штампами о прививках, они проехали в центр города. Утренние тучи согнало с неба и сейчас солнце вовсю заливало маленький, старинный Bad-langsalz. По периметру брусчатой площади, возле магазинов, как повсюду в Германии, были выставлены вешалки с уценённой одеждой с надписью «Reduziert». Средневековый фонтан, ратуша со множеством колокольчиков на железных консолях фасада… Когда Инга подвела собак к колодцу напиться, к ней подошёл пожилой мужчина, чем-то напоминавший того в ветлечебнице, и выразил своё восхищение Варягом и Вербой. Нет, сам он не «собачник»… вернее как – в этом году купил щенка – белого бульдога. Пожалел. Щенка должны были убить из-за масти, чтоб не испортить породу. Он пожалел и выкупил его…