Северная корона

«Страшно впасть в руки бога живаго…»

Ф.М. Достоевский

Ему еще никогда не приходилось видеть такого пустынного пейзажа. По обе стороны узкого шоссе возвышались холмы, абсолютно голые, одинакового бежевого цвета. По протяженности они соперничали с ярким, чистым небом, нависшим над ними. Пространство было хорошо обозримым, как море, особенно когда дорога поднималась на очередной перевал и тогда , сколько хватало глазу, была видна эта странная земля, плотно сбитая в твердые, мощные холмы. К концу марта снег уже повсюду стаял, сохранившись лишь в придорожной дренажной канаве или на вершинах особенно высоких, дальних холмов. Что-то мешало признать в них горы, хотя холмы были довольно высоки, и склоны изрезаны глубокими кулуарами, но отсутствие скальной породы и всякой растительности на высохшей, пропыленной почве не позволяли допустить такое сравнение. Покров этот напоминал истертый плюшевый штоф на старых креслах театрального партера.

Они проделали уже около ста километров пути от Уланбатора, оставаясь совершенно одни в этом новом мире. Для него новом. Петр, сидевший за рулем джипа, уже лет шесть ездил в Монголию, в командировки от своей фирмы «ИВС» – Изготовление, Внедрение, Сервис – фирма поставляла на комбинат в Эрдэнэте дробильные и флотационные машины, но и он был восхищён, как впервые увиденным, этим миром. Несколько раз он восторженно призывал оценить красоту, открывавшейся перед ними ломкой панорамы холмов с заснеженными вершинами. Довольно часто на глаза попадались стада овец, коров или яков, табуны лошадей, сопровождаемые не сразу заметным пастухом-верховым, закутанным в изношенное тряпьё, так что поначалу всегда казалось, что животные предоставлены сами себе. И что они могли найти в пищу на этих пустых склонах? Пыль, камни и собственное старое дерьмо.

– А это что? – спросил он у Петра, указывая на сваленные в груду камни с воткнутым шестом, на котором развевался лоскут ярко-синей материи. Уже не первый раз они проезжали мимо таких сооружений на обочине.

– Овоо – ритуальная горка. Сюда приходят, полагается принести с собой камень, ходят вокруг, поминают духов, пьют архи – водку.

Нельзя было представить себе тотема проще, чем эта трепещущая на ветру матерчатая грива, чей синий был ярче неба. Красота, заключенная здесь, состояла не только в гармонии с окружающим миром – та же аскетичность, ничего лишнего…но и в самой возможности понять и принять эту красоту. О наивном пристрастии монголов к такого рода вещам можно было судить еще и по тому, как много он увидел на улицах Уланбатора машин , с прикреплёнными на капоте красными флажками – для красоты, а не как дань коммунистическому прошлому.

Они прилетели в Уланбатор утром. Перелёт из Шереметьево на «Боинге» монгольской авиакомпании «МИАТ» занял семь часов. В аэропорту, вполне современном, международного класса, с указателями на английском, с вышколенным персоналом в красивой униформе их встретил сотрудник «Росцветмета» – знакомый Петра, связанный с ним по работе, русский. Усевшись в джип, они покатили в город. Окраины Уланбатора – это еще один город – юрточный. Здесь всё говорило об отчаянной, закоренелой бедности и, пожалуй, о нежелании что-либо улучшать в своей жизни. Подворья, огороженные сплошными, дощатыми заборами, и сами юрты, бывшие изначально белого цвета, – всё было пропитано, изъедено серой сухой грязью. Никаких дополнительных построек на участках не было – только юрты. Жидкие дымы над железными трубами добавляли не только смога, но и уныния в утреннюю картину предместья.

Центр города тоже не производил благоприятного впечатления, хотя попытки осовременить столицу были видны – несколько высотных зданий из стекла и бетона – банковских офисов резко контрастировали с невзрачными постройками эпохи социализма. Вдоль улиц тянулись нескончаемые ряды обшарпанных ларьков с кустарно намалеванными вывесками, давно заслуживших, чтоб их снесли. Выехав на центральную магистраль, они попали в пробку. Улица с движением в три полосы была запружена машинами – джипами всех мастей, легковушками , преимущественно корейского и японского производства, встречались и российские марки, но редко и старые. Хаосом уверенно управляли полицейские, в которых не было недостатка. Черные мундиры, пересеченные белой лаковой портупеей, очень шли их смуглым, властным лицам. Издали он увидел мавзолей и конную статую Сухэ-Батора посередине голого квадрата площади; потом слева потянулся сквер, и вскоре, проехав мост через высохшее русло городской речушки, они свернули налево и, оказавшись на другой стороне магистрали, остановились у чугунной ограды, за которой находились офис Монголросцветмета и четырехэтажный дом, где жили сотрудники, а между ними, выделявшийся своей старинной архитектурой, однозтажный особняк представительства Зарубежцветмета, когда-то там размещалась ставка Жукова. В жилом доме «ИВС» арендовала для себя апартаменты на верхнем этаже. Асфальтированный двор за оградой был пуст и чисто выметен. Парадная дверь запиралась на ключ. Пыхтя, они затащили багаж в квартиру, и Петр, достав из сумки ноутбук, сразу убежал в контору по делам, а он занялся своим туалетом. Окна кухни выходили во двор, а из спальни были видны магистраль, постройки и совсем вдали холмы, в кольце которых и лежал Уланбатор. Через час позвонил Петр. Он заканчивал свои переговоры в конторе и велел ему собираться, выносить вещи и ждать на улице.

Дул очень холодный ветер, и ярко светившее солнце нисколько не приносило тепла. Чувствовалось, что это был один из первых дней весны в городе, когда освободившийся от снега асфальт кажется особенно пыльным и сухим, когда городской пейзаж зияет пустотами и голые деревца похожи на саксаулы. Какая-то женщина, входя через стальную калитку во двор, поздоровалась с ним, как с представителем русской диаспоры. Он с любопытством рассматривал прохожих – многие пожилые монголы были одеты в дэли , но молодежь одевалась по-европейски. Чёрные волосы первоклассниц, горластой стайкой пробежавшей мимо, очевидно, поблизости была школа, украшали пышные белые банты, словно обязательный аксессуар униформы.

Им предстояло еще обменять валюту, после чего ничто больше не удерживало их в городе. На выезде из Уланбатора Пётр остановил машину и предложил переодеться. «За Дарханом такая пылища будет…» Стоя на обочине, Серов переоблачился в теплый спортивный костюм, не стесняясь проезжавших мимо машин. Он почему-то чувствовал, что Азия позволила ему не соблюдать приличия в некоторых вопросах.

«Дорога у нас еще долгая впереди, поэтому предлагаю подкрепиться. Василич,ты когда-нибудь пробовал чёрный суп? Из баранины. Я всегда здесь останавливаюсь, когда в Эрдэнэт еду – традиция.»

Невысокое здание у дороги служило мотелем или просто постоялым двором с закусочной. Они были не единственными, кто завернул сюда – на площадке перед входом разместились микроавтобус «Тойота», две легковушки и страшно раздолбанный, старый советский грузовик. Дверной проём из тамбура был завешен плотным цветастым одеялом, так что собственно двери и не было. Проникнув за одеяло, они попали в просторный, ухоженный зал кафе. Негромко звучала музыка. За стойкой у стены хозяин заведения – коренастый монгол лет тридцати пяти, с потным лицом человека, обремененного заботами о своем бизнесе, принимал заказы. На черной, вертикально поставленной , доске мелом было написано меню. На полках за спиной хозяина в изобилии красовались напитки на любой вкус. Сделав свой заказ –«хар шол» , они расположились за столиком у окна. Мебель «столовская» – и столики, и стулья на черных железных ножках-прутьях, но всё опрятно. Столы украшали вазочки с крошечными букетиками цветов, по стенам развешаны простенькие картины с монгольскими пейзажами, где на каждой мощно доминировал голубой цвет неба. Из-за больших размеров кафе казалось почти пустым. Внимание привлекал, сидящий в одиночестве за соседним столиком, старик – высокий, худой, с очень смуглым, столетним лицом, изрезанным глубокими , протяженными морщинами. Одетый в новенькое, с иголочки, коричневое дэли, на голове широкополая ковбойская шляпа, тоже коричневая, в тон. Старик курил трубку с тонким ,как тростинка, длинным мундштуком, и слезящиеся глаза его радостно улыбались. Он смотрел прямо перед собой, пытливо вглядываясь в современный мир, и находя его лучше прежнего. Всё в его облике вызывало почтение Богатое дэли, монгольские кожаные сапоги с загнутыми кверху, острыми носами, ярко-желтый кушак – все было по-праздничному чистым, без единого пятнышка. Глядя на этого старика в национальном наряде в обстановке вполне европейского кафе, Серов впервые за сегодняшний день ощутил странную, не вполне понятную ему самому, гордость за этот народ, о котором раньше знал лишь в общих чертах.

Хрупкая девушка , еще почти ребёнок, принесла заказ – две тарелки с «чёрным супом» и лепёшки, оказавшиеся пресными и безвкусными. Суп – сплошное мясо, мелко нарезанные кусочки баранины в прозрачном бульоне, сытный настолько, что о втором блюде думать не хотелось. Трапезу завершили фруктовым чаем.

Выйдя на воздух, щурясь от слепящего солнца, он обратил внимание, что пейзаж здесь был несколько иным. Высокие холмы напротив, покрытые темным, хвойным лесом, отдаленно напоминали Шварцвальд. «Прекрасное место для горнолыжного спорта. Правительству стоило бы подумать о развитии горного туризма – неплохая статья дохода для бюджета страны». Метрах в пятидесяти виднелась дощатая будка туалета, он направился туда, но войти в нее не представлялось возможным, внутри всё было загажено, так что опять пришлось пренебречь приличиями…

Проехав еще сто километров по точно такому же холмистому и пустынному ландшафту, они свернули у Дархана на дорогу, ведущую в Эрдэнэт. За мостом через речку с мутной, бурлящей водой, наполовину освободившейся ото льда, шоссе заканчивалось, и дальше предстояло продвигаться по степному бездорожью – или как душе угодно, или , используя накатанные тропы. Разницы не было – везде под колёсами плотная, иссохшая, каменистая земля плоскогорья, и так все двести километров до Эрдэнэта. В машине становилось жарко, солнце нагрело салон, и раскрасневшаяся Петькина физиономия увлажнилась от пота, как и взлохмаченные, коротко остриженные каштановые волосы, начинавшие редеть.

– Если устал, давай я поведу.

Пётр отрицательно мотнул головой и в очередной раз вставил кассету с бардовскими песнями в магнитолу. Машину бросало на кочках из стороны в сторону.

– Хорошо, что у нас камней в почках нет. После такой болтанки непременно бы сдвинулись с места и дали о себе знать.

– Ты мог бы остограммиться там, в кафе… скрасить эту чертову езду. Ну, ничего – приедем , и там нас будет ждать холодильник , забитый выпивкой и закуской. Юра всегда заботится о своих гостях.

«Да, он – гость. Личный гость Ю.А. – первого заместителя генерального директора совместного монголо-российского горно-обогатительного комбината «Эрдэнэт». Предприятия, добывающего медь и приносящего Монголии основную часть валютных поступлений, – флагман экономики страны. Познакомил их Пётр. Три года назад Петя попросил прооперировать жену Ю.А. Чаловы как раз в то время купили квартиру на 7-ой линии Васильевского острова и приехали в Петербург по своим делам. Вот так и познакомились – гуляли у Нестеровых , когда Иру выписали после операции. Потом, как-то раз во время своего очередного визита в Питер, Ю.А. пригласил их прокатиться за город, полюбоваться штормом в зимний вечер. В районе Дюн они выехали к заливу. Все было чёрным – небо, тучи, мечущиеся волны, гонимые бешеным ветром к берегу, покрытому обрывистым льдом и снегом. Одет Ю.А. был не по сезону – плащ, какая-то шапчонка легкомысленная… вообще, он не производил впечатления человека, чья должность практически соответствовала рангу министра. – спортивного вида, среднего роста, озорник и матерщинник .Ю.А. младше Серова на восемь лет, то есть ему сорок пять, он ровесник Наташи. Продрогнув у воды, они решили завернуть в ресторанчик напротив платформы Александровка. В тот вечер с ними была Верка. Она впервые очутилась в ресторане, вела себя хорошо, не баловалась, спокойно грелась у камина.. А Сашки с ними не было, и он не помнит почему? Хорошо посидели тогда, уютно. За столом Ю.А. вспоминал какой-то рассказ Бунина про мужика, которого купцы на спор подпоили в кабаке, и он шёл потом за солнцем, возвращаясь домой… Не помнит он такого рассказа у Бунина. Юра почему-то был в восторге от сюжета. Ездили они тогда на двух машинах. За рулём юриной был его старший сын – Вася, а петькину «девятку» вела его дочь – Катя. Пока сидели в ресторане, маленькая Верка всё время была с ней рядом. Конечно, каждому охота потискать пятилетнюю, упитанную малышку.

И вот сейчас Ю.А. пригласил его в Монголию – посмотреть, а там, может, и надумает перебраться сюда работать, хирургом в медсанчасть комбината, на очень хорошую зарплату. Жить на подачки пациентов надоело, заработок этот ненадёжен и случается достаточно редко, и, в общем, унизителен. Пожалуй, действительно надо что-то менять в жизни. Да и работа на кафедре приелась – сколько можно талдычить одни и те же лекции, которые уже зазубрил наизусть вплоть до «лирических» отступлений, импровизаций, так сказать. И как это артистам не надоедает выходить к публике с одними и теми же номерами, с одними и теми же песнями на протяжении нескольких лет на гастролях? Отвечать за кафедральную науку, на которую не дают ни гроша… ну, и т.д. Есть еще одна причина сбросить кожу… Месяц назад ранил холедох у молодой женщины во время лапароскопической холецистэктомии. Старый мудак!! И больная –то была не его. Светлана попросила, пациентка у неё в палате лежала. «Я боюсь, у меня опыта нет… прооперируйте, Сергей Васильевич…». В такой пузырь впоролся… Холедох узкий, как нитка, идёт от пузыря… Он, главное, сомневался, минут десять смотрел на проток, всё прикидывал… и всё-таки решил, что ничем другим, как пузырным протоком, это быть не может, и пересёк. Потом уже, после операции, когда препарат смотрел – пузырный проток вот он – облитерирован и тесно спаян с холедохом. Релапаротомия, пластика общего печёночного протока, транспечёночные дренажи на два года… Надо психологически выбираться из этого дерьма, и здесь это будет легче сделать.

Сашке последний год остался, ничего, закончит школу здесь, а Верку в детский сад отдадим».

И всё-таки его тревожил возможный переезд сюда. То, что он увидел сегодня, не воодушевляло. Всё оказалось хуже, чем он ожидал – и степень нищеты страны, и неразвитые коммуникации, и оторванность от крупных городов России. Одна эта дорога чего стоит! А если ,не дай бог, что случится – болезнь, траввма, с которой он в одиночку не справится? Отсюда просто так не выберешься. «Куда ты нас завёз?» – слышал он обвинительный голос своей семьи.

Пыль, поднимаемая ими за собой, каким-то образом проникала и в салон , и в багажное отделение, и вскоре всё было покрыто ею. Они всё неслись и неслись по монотонно одинаковым подножьям бежевых холмов, где земля давно превратилась в выветренную, иссохшую корку.

– Похоже на ралли Париж-Дакар…

– К осени здесь будет нормальная дорога, – отозвался Пётр – Китайцы строят шоссе от Дархана до Эрдэнэта, видишь, вон там, справа.

Да, вдали виднелась возводимая дорожная насыпь, и Пётр старался держаться параллельно ей , чтоб не сбиться с маршрута. Сколько же им ещё ехать? Его слегка мутило от непрекращавшейся тряски и выкуренных сигарет, помогавших коротать время. Через три часа пейзаж постепенно стал приобретать черты индустриального, оставаясь таким же пыльным и богом забытым. Наконец, они проехали мимо железнодорожной платформы, затерянной в степи, как стартовая площадка Байконура. В перспективе виднелись трубы электростанции, опоры высоковольтной линии , бетонные промышленные сооружения. Всё свидетельствовало о том, что производство здесь нешуточное.

– А сам комбинат вон там, на горе, – Пётр показал на голубые, прямоугольные корпуса, компактно выстроенные на склоне большого холма вдалеке.

«Эрдэнэт – гора сокровищ» – гласила надпись на щите у дороги, здесь уже снова начиналось шоссе. . На первом перекрёстке при въезде в город они свернули налево, и, заехав в ближайший разрыв между четырёхэтажными домами, похожими на «хрущёвки», очутились во дворе, остановив машину у трансформаторной будки. Из подъезда вышли Ю.А., Ира, Алимжан и Халбиби… встречать.

2

Через неделю после его возвращения из Монголии позвонила Инга , из Германии. Она сообщила, что приняла окончательное решение переселиться в Америку, в Вашингтон. Она уже купила дом в Чеви-Чейзе, и рассчитывает получить место в университете. Во всяком случае там она смогла бы, наконец, продолжить свою научную деятельность, так как только в американских архивах сохранились те документы, которые ей необходимы. И она хотела бы попросить его сопровождать её и престарелую мать в этом перелёте в Новый Свет, как врача и как друга. Разумеется, все связанные с этим расходы она берёт на себя.

Предложение было ошеломляюще заманчивым – побывать в Америке, да еще на таких условиях! В детстве ему несколько раз снилось, что он в Америке, стоит на Бродвее в людском круговороте и над ним нависают рекламные щиты в электрических гирляндах, бурые стены небоскрёбов, и сердце готово лопнуть от восторга, что он оказался здесь. А однажды приснилось, что он добрался до Америки на подводной лодке, во время службы на флоте.

Конечно, он ответил согласием, нисколько не веря в возможность осуществления этого проекта. Предстояло получить три визы – шенген, американскую и ещё швейцарскую, так как Инга намеревалась лететь из Цюриха. Ей предстояло везти с собой двух грингаутов, приобретенных еще во время пребывания в России – Вербу и Варяга – а швейцарской авиакомпанией это выходило значительно дешевле.

Вскоре пришло письменное приглашение, где подробно излагались все детали предстоящего путешествия: цель, маршрут и требуемые гарантии. В германском консульстве шенгенскую визу открыли без проволочек, но он, как и Инга, опасался, что трудности возникнут с получением американской визы. Ещё при первом телефонном разговоре Инга сказала, что их домашнюю прислугу – филиппинку Офелию, в Америку не пускают, так как штаты рассматривают Филиппины как страну опасную в плане терроризма.

Непременным условием получения визы было прохождение собеседования с консулом – так называемое «интервью». Длинную очередь, ранним утром выстроившуюся на сквере Фурштатской улицы перед американским консульством, запустили внутрь, и потекли часы ожидания в просторном, но плотно заполненном людьми, зале. Он прождал почти целый день, пока его пригласили на собеседование. Разговор проходил , как у билетной кассы, через окошечко. Лысоватый, уставший от общения с людьми, зависящими от его воли, билетёр поначалу никак не мог взять в толк ,какая необходимость переть в Америку 93 летнюю старуху, и в чём , собственно, заключается роль Серова, как сопровождающего? «Ну, братцы, это уже даже не допрос, а целое следствие по делу, для такой демократичной страны, как США, это ни в какие ворота не лезет» -но он решил вести себя как можно сдержаннее и без всякого подобострастия отвечать на расспросы консула. «В крайнем случае надо будет намекнуть, что своим отказом дипломатический работник нарушает права пациента, прописанные в уставе ВОЗ». Под конец беседы консул сообщил, что у него отец тоже врач, но всем своим видом дал понять, что это обстоятельство никак не может повлиять на принятие положительного решения. Может быть, даже наоборот – придётся быть более независимым и объективным. Но в конце концов всё обошлось, визу ему дали.

Получить швейцарскую визу оказалось делом формальным, и единственная проблема, с которой он при этом столкнулся, это припарковать машину на Марата.

Он первый раз летел на Берлин, до этого всякий раз путь в Германию для него лежал через Франкфурт. Хотя название «Schönefeld» ему было знакомо ещё со времён ГДР. Отец, служивший тогда в ГСВГ, пару раз летал именно из этого аэропорта домой.

При подлёте в глаза бросались желтые прямоугольники полей, засеянных рапсом. Эта картина как бы подчеркивала, что вы прибываете в страну с высокоразвитыми технологиями – немцы одними из первых в Европе стали использовать биотопливо. Само здание аэровокзала не шло ни в какое сравнение с колоссальным франкфуртовским комплексом и напоминало вытянутые в прямую линию трибуны ипподрома. Терминал России находился в самом конце, затерянный среди стран третьего мира, как и во Франкфурте, но в Берлине это воспринималось более обидно. Пройдя паспортный контроль и получив багаж, он вышел на улицу. Издали увидел Ингу возле старенькой «вольво» на пустой автостоянке. Она уже собиралась уезжать, так как Серов долго не выходил, и она решила, что он вообще не прилетел сегодня. Прежде, чем сесть в машину, он наспех выкурил сигарету, изголодавшись по куреву за время полёта. В багажнике «вольво», куда он пристроил свой чемодан, громоздились два больших ящика из плотного пластика с дырами по бокам – контейнеры для перевозки собак. Их Инга приобрела сегодня, здесь, в Берлине. «Вам предстоит их монтировать, Сергей. Думаю это не трудно, в инструкции описано всё подробно». Её русский по-прежнему был великолепен, несмотря на отсутствие практики в течение пяти лет – с той поры, как она покинула Россию. Хотя, её ведь навещают друзья из России, он сам был у неё в гостях два года назад, на Мillennium, но всё же этого недостаточно для хорошей языковой практики. Впрочем, она свободно владела и английским, и французким и ещё тремя-четырьмя европейскими языками, плюс иврит. Ей довелось работать и во Франции, и в Израиле… Сейчас он вспомнил, как однажды, гуляя по петергофскому парку , они зашли в павильон Марли и вышедшая к ним экскурсовод, набивая себе цену, спросила, на каком языке проводить экскурсию – немецкий или русский? «Дорогая не волнуйтесь, какой Вам удобнее» и Инга перечислила несколько возможных языковых вариантов для общения, ну, та и притихла сразу…

Салон «вольво» показался довольно обшарпанным, кожа исцарапана, повсюду на сиденьях валялись клочья светлой собачьей шерсти.

Был очень тёплый и даже немного душный вечер. По пути они заехали на бензоколонку, заправились, а потом хлынул дождь и, может быть, из-за него или просто увлекшись разговором, проскочили поворот на Ваймар, пришлось съезжатать с автобана и разворачиваться. Километров за двадцать до Бланкехайна он начал узнавать дорогу. Вот – Bad –Berkа, место, где находилась лучшая из когда-либо виденных им больниц. Окруженная лесом –гордостью Тюрингии, в гэдээровскую эпоху больница считалась элитным медицинским центром, предназначенным для лечения партийных бонз. Сюда приезжали руководителя страны, высокие гости из социалистического зарубежья. После объединения сюда были вложены колоссальные частные средства, больница была подвергнута полной модернизации и превратилась в нечто уникальное, по его мнению. Он вспомнил отделение реанимации, коек на пятьдесят, напичканное самой современной аппаратурой. Проходя по коридору , он видел через стеклянные стены палат больных. Один, с острым инфарктом миокарда брился, стоя перед зеркалом, – на первые сутки после стентирования! Но больше всего поразил внутрибольничный сад в главном корпусе – гигантская многоярусная оранжерея с пальмами, диковинной растительностью, гротами и водопадами…Ничего подобного он не видел даже по телевизору. И всё остальное в том же духе – комфортно, уютно, добротно. Перед входом в больницу – площадка санавиации, откуда взлетали вертолеты на аварии на автобане.

Вскоре выехали к Илму. Река неширокая и берег в этом месте просторный, травянистый и ровный, как газон. Сюда Инга любила вывозить своих собак. Грингауты – гончие, и , чтоб не потерять форму, должны много бегать. В Бланкенхайне она побаивалась отпускать их с поводка, опасаясь, что собаки забегут в какое-нибудь частное владение, где их могут просто– напросто пристрелить. «Да,да, Сергей, таких случаев сколько угодно… К сожалению, среди немцев много злобных, жестоких людей, которые не любят животных.».

Ну, а сам Бланкенхайн он , конечно, помнил очень хорошо. Всё узнаваемо. Вот городской парк и пруд, где по-прежнему полно уток и лебедей. Деревянная будка посреди гладкой воды. Вот отель «Zum Krone», где любил пить пиво, вот городская ратуша на невысоком холме, а сейчас возникнет поворот направо, на Christian – Shpek strasse. Узкая улица, застроенная состарившимися домами с иссохшей бежевой краской на фасадах и на оконных жалюзи, с невзрачными витринами магазинов на первых этажах, где, как нарочно, выставлены тоже старые и непривлекательные товары , словно попавшие сюда из далёкого мануфактурного прошлого. В прошлый свой приезд, два года назад, его поразила разница между городами Западной и Восточной Германии – уютные, сверкающие радостными красками, утопающие в живых цветах, домики Шварцвальда и блеклые, неухоженные, исписанные настенными лозунгами, постройки Тюрингии .