Мухтарбек Кантемиров

Тихий, умиленный его смех – щенки хватают друг друга за лапы. Он наблюдает за ними, кажется, не отрываясь, но пальцы его в это время заняты – мастерит стек.

– Деточки… Теперь не высыпаюсь – Ася гулять просится по два-три раза за ночь. Я ее вывожу.

Ася показывает, что не прочь бы прокрасться к детям:

– Ну, нельзя! Наташа ругаться будет!

Пускает, чтобы никто не увидел, и сокрушается над плачущим щенком:

– Куколка, бедная! Видно она ему лапу все-таки сломала. Солнышко, ну как же ты…

Оборачивается – и про Асю:

– Я её ругаю, а она мне глазки строит. Хитрая-хитрая, как еврейка.

Уже поздний вечер. За столом кроме Мухтарбека – мы с Наташей.

– Цахтон будешь?

Густой, белый соус, со множеством оттенков вкуса – неотъемлемая часть трапезы.

О нем говорят: «осетинский анкл-бенс»

– У тебя плечи болят – не дотянешься. Я подам, – говорит Наташа

Но Мухтарбек все-таки тянется – и задевает чашку. Весь чай – на стол…

– Пьер Безруков! – с чувством восклицает ученица.

Он кротко соглашается:

– Безмордов.

Наташа меняет тон:

– Да хватит… не надо на Кантемирова наезжать. Это только я могу. Ты лучше скажи, Васильич нормально денег дал?

– Я сказал, что там нож хороший продается. Но чтобы осетин обманул хохла…

Потом Мухтарбек рассказывает, что отказался от операции:

– С лошади спрыгнул неудачно – сломал ногу. И срослось неправильно. Врачи говорят – снова надо ломать, и полгода после лежать. Они с ума сошли! Я все равно выступаю: и на лошади сижу, и на стремя давлю…

Ночевать мне сегодня – в бане, которая все тут же, с другой стороны офисо-конюшни.

Янтарная желтизна дерева. Жаркий воздух опахивает нас из приоткрытой двери парной.

– Сейчас все отключили, а замерзнешь ночью – вот щиток, – Наташа показывает нужные кнопки.

Рядом небольшая, тоже деревом отделанная комната. Слава Богу, возле дивана стоит стол. Можно будет писать.

Юлька – Наташина дочь ни за что не останется в бане на ночь. Она видела тут домового!

Но столько вместил этот день, что уже и потустороннее не страшно… Спать, спать… Завтра Кантемиров обещал рассказывать о своем детстве….

21

К утру банька выстывает. Уличный свет не проникает сюда, и кажется – длится ночь. Но март ведь, в восьмом часу должно уже светать. Открываю дверь – и точно. В отходящих сумерках свежевыпавший снег светится голубым. Морозно. Небольшая поземка – и еще незаметенные следы – человеческие переплетаются с собачьими. Значит, Ася опять таскала хозяина гулять.

Летом Кантемиров вставал рано. Но сейчас, возвращаясь в свою комнату с Асей, он почти растерян:

– Уже записывать?

– Идем ко мне, – Наташа делает знак, – да не стесняйся, я все равно не лягу: щенки… Дедушка теперь к девяти поднимается. Он тебя увидел и растерялся: «Ничего не вспомню так рано!» Пойдем, я кофе поставлю.

Наташа – высокая, черноволосая, похожа на испанку, с утонченными и при этом чеканными чертами. В ней есть что-то от Майи Плисецкой… Удлиненный овал лица, быстрый, но пристальный взгляд темных глаз.

Сфинксами лежат у ее ног собаки.

Махур – Асина дочь – дама суровая. Смоляного цвета, налитая силой. Ни одной лишней эмоции – какое там, понежничать с ней! Переждет ласку, перетерпит, но так посмотрит…

У нее есть номер, которым все гордятся. Махур закрывает двери. Подходит – короткий удар мордой, лапой – и дверь захлопывается.

У ее сына Джастина – совершенно мальчишечья морда, а в глазах – жадный интерес к жизни.

Он ездит с Наташей в машине, как штурман, и любит высовывать физиономию в окно.

Милиционер не остановит лишний раз – связываться с этой черной рожей… Кто ж знает, что Джастин почти щенок – подросток собачий?

– У нас смешной ветеринарный врач, – говорит Наташа, – Возьмет собаку за уши и поет: «Кто может сравниться с Матильдой моей?…»

Тихо начинает шуметь чайник. Юлька еще спит на своем диване, за шкафом. Нынче— воскресенье, и в школу не надо.

Мягко светится зеленоватый кристалл аквариума. Рядом, на том же узком столике – открытый ноутбук – Наташа оканчивает институт, уже почти защита диплома. А на стенах, прямо на обоях нарисованы лошади.

Целый мир в этой комнате. И какая смелость нужна, чтобы оставить привычную жизнь, с возможным благополучием отсиживания лет в какой-нибудь конторе – и придти делать то, что по-настоящему интересно, к чему лежит душа.

Наташа разливает кофе. Ей сейчас заниматься будничными делами – от кормежки собак до мытья полов.

Но не скажешь о ней – что на сцене – она неузнаваемо преображается.

Внутренняя сила чувствуется в ней неизменно.

– Наташа – ты вращаешь пылающий всеми гранями куб, я видела запись, когда ты мчишься с факелом на колеснице… но в тебя же еще метают ножи… Я спрашивала вчера Олега, но женское восприятие – другое… Какое чувство, когда стоишь у щита? Когда в тебя летит нож?

Наташа начинает говорить, и вновь убеждаешься, какой она рассказчик. Она уже снималась в кино, и вероятно будет сниматься еще – к этому все данные. Но и в ранний утренний час, еще заспанная – она обыгрывает голосом каждую фразу, дополняя ее жестами – руки необыкновенно пластичны… То присвистывает, передавая полет ножа, то касается рукой затылка – показывая, как нож отскочил…

Театр одного актера.

– Ножи в меня стали метать очень просто. Я была поставлена перед фактом. «Родина сказала – надо!»

Дед сказал, как о решенном – ты, мол, постой, а я в тебя пометаю.

В общем – встань и смотри, чтобы в тебя не попало.

Открутила я свой куб на выступлении и побежала одеваться.

За мной прислали человека, потому что я уже задерживалась. Никак не могла с волосами разобраться: распущу – не нравится, соберу – не нравится.

И мне говорят:

– Наташа, твою маму, там дед уже нервничает.

Надо было еще подняться на два или три этажа. А я на каблуках! Мчалась!

Выхожу ровно на мою тему, уже музыка идет. Волосы, естественно, разметались в беспорядке. Я их красиво откинула на плечи.

Дед сквозь улыбку – на публику – спрашивает:

– Где ты была, твою..?

И я так же, чтобы губы не особенно шевелились:

– Переодевалась.

Все вокруг тонет во тьме, и только прожектор освещает: Мухтарбека, меня. Я подхожу к стенду, становлюсь к нему спиной, «пушку» направляют мне в глаза…

И я понимаю… что ничего не вижу вообще.

Прожектор слепит – в глаза, в зрачки прямо.

Различаю только – силуэт Мухтарбека против света шатается.

И вдруг – блеск – что-то на меня летит.

И до меня доходит, что блеск этот – изменения его – означают повороты летящего ножа. Ага – раз… два.. три… последний поворот, и я голову убираю.

Думаю:

– Ни фига себе!

Смотрю – следующий нож. И я то же самое… считаю, раз, два, три – и ухожу.

Дедушка выпендривается – ему же прекрасно меня видно. Показывает – как хорошо и здоровски он метает!

– А сейчас, – говорит ведущий – типа того, топоры…

Топор – у него же ручка деревянная – она ж не блестит! По чему ориентироваться?

Я быстрее пытаюсь красиво показать руками, чтобы убрали свет.

И кто-то догадался – пробежал, сказал – включили прожектор.

Только ночью до меня дошло, что жизнь была на грани…

Нож так хорошо входит в дерево, в тело, думаю, он бы тоже хорошо вошел.

Если бы я на долю секунды задержалась…

– А всегда уклоняются? Или бывает, что нож специально метают рядом с человеком?

– Это два разных трюка. Один, когда ты ровно стоишь, и партнер знает, что не пошевелишься, и обрабатывает тебя ножами – чуф-чуф-чуф-чуф – Наташа делает движения, и кажется – у нее в руках – кинжалы и они уже – пущены в цель.

– Другой трюк – когда партнер целится тебе ровно в лобешник – никуда кроме, потому что ты стоишь по центру мишени

И он целится тебе в лоб, а ты должна голову убрать, но только в тот момент, когда нож у тебя практически вот здесь находится. – Наташа показывает расстояние, равное ладони, – У нас оговариваются – уклоняться только в определенную сторону – влево.

И при этом ты не имеешь права уходить, когда партнер только замахивается.

Нельзя так: пусть нож летит в стенд, а я постою рядом. Ты – мишень. В этом весь эффект.

Только когда до прихода ножа остается один оборот – уходишь.

И ты считаешь эти обороты, и убираешь голову в последний момент.

Второе, я хочу тебе сказать – страшнее. Ножи, топоры – с таким чавкающим звуком входят в дерево, как в фильмах ужасов… И когда думаешь, что это в голову может войти!… Так что расслабляться там, – Наташа подыскивает слово, – нежелательно…

А если Мухтарбек недослал нож – идет отброс от мишени. Клинок становится неуправляемым. В какую сторону он отлетит, на какую высоту… то ли тебе в затылок вонзится краем острым, то ли просто ударит плашмя. Мне доставалось по затылку – так вот: тью-ю-юз…..

Поэтому я стараюсь стоять чуть дальше от мишени. Дед же мне ничего не объяснял. Он сказал:

– Вот здесь примерно встать. Ну, чуть поближе можешь.

Я говорю:

– Знаете чего, Мухтарбек Алибекович, мне по затылку уже раз попало, я больше не хочу.

Он:

– Да? А далеко – некрасиво смотрится.

То есть у нас – противостояние. Ну, хочется мне еще жить! А он – за красоту номера.

22

– А кнут? Когда огромным кнутом сбивают яблоко с ладони…

– Работа, работа… – почти напевает Наташа, – это все с годами приходит, это все тренировки… Я видела: сигаретку в губы вставляют – сигаретка вот такая, и ее реально сбивают.

– И не обожжет губы при этом?

– Н-ну… – Наташа хихикает, – все зависит от мастерства. И получали…

Рука должна быть твердой – чтобы ни малейшего сомнения в себе не было. Если сомневаешься – не пробуй на ком-то. Тогда – на чём-то: веточки с забора сшибай.

А если человек уверен – он знает, куда руку направляет, как работает кисть, сколько метров у него в запасе.

Там все рассчитывается, там своя математика, целый компьютер.

Расстояние, скорость подъема руки, направление, сила тяжести – поправка на ветер, – срабатывает за долю секунды арифметический процесс.

Человек знает, что вот здесь, ему надо чуть-чуть – на миллиметр – двинуться вперед, чтобы кончик кнута коснулся яблока, маленько заплел его, и при этом – не задел стоящего партнера.

Это все репетиции. Сколько попадали по себе, и по людям попадали!

– Но иногда, – продолжает Наташа, – наоборот – люди могут быть излишне самоуверенными.

И тогда предмет, с которым работаешь – наказывает.

Поэтому к любому реквизиту нужно относиться с уважением и почтением – он обладает своей энергетикой, душой.

Когда я кручу куб – бывает, замечаю: как на меня смотрят, да еще успевают сказать:

– Ой, Наташа, как у вас хорошо и ловко это получается…

И я гордо:

– Да-а-а …, – почти поет, – Я вот така-а-ая,

И тут же – на простом движении – получаю ощутимый подзатыльник. Кубом.

Я тогда сразу:

– Простите, пожалуйста, Ваше величество, больше не буду.

Такой мистический момент.

По глазам кнутом получала. Вроде научилась раскладывать его и туда, и сюда, и вот так – вокруг, и что-то даже сбивать научилась.

И когда надо было элементарно щелкнуть, кнут – замотался вокруг глаз. Вокруг открытых глаз.

Я четверть часа ходила со слезами – и думала, что просто повыбивала себе глаза.

А всего-то похвалилась мысленно:

– Да, я могу кнутом… я гениальная девчонка….

И сразу:

– «На, получи, фашист, гранату».

Вещи, с которыми работаешь, на которых зарабатываешь денежку – они хвастовства не любят. Так же как и огонь.

23

– А этот случай, когда на Кантемирова упал конь – на твоих глазах произошел?

– Да – Наташа вздыхает, – Это был мой любимый Асуан. Очень грамотная и спокойная лошадка.

Коню надо было забежать на постамент, остановиться… Кто-то нажимал кнопочку, выскакивал раскрашенный плоский змей – и Георгий Победоносец его копьем обозначал – типа убивал.

Все! Делов! Для лошади самое страшное – флаги, которые трепыхались. Они очень близко стояли… К музыке кони у нас привычные.

Но, в конце концов, я Асуана на этот постамент заездила, все было нормально.

И вот дедушка придумал вместе с режиссером Валерой Яковлевым – подниматься на лошади, когда уже будет торчать этот змей.

Тань, знаешь, как я ругалась и орала? Если у тебя в запасе месяц – можешь выдумывать, что хочешь. А если несколько дней – зачем? Лошадь нормально заезжает, змей поднимается, его убивают. Лошадь знает свою работу. Получила свою морковку. Все.

Нет – вытащили это чучело, будем ее приучать. На какой шиш, а?

И змей вылез, а лошадь еще не зашла – она только поднималась по постаменту. Змей завибрировал на ветру, а лошадь знает – не должно было быть его – она с ним не репетировала.

Начала нервничать, переступать ногами – и, естественно свалилась с высоты.

Дедушка сразу понял, что сломано ребро. Он еще на мандраже, видимо – залез на лошадь. Со сломанным ребром. Проскакал на нем же, на Асуане.

Только потом понял, что – плохо дело.

Мы ждали «скорую» долго – пока она до нас е-е-ехала. В итоге она до нас не доехала, и мы по дороге домой заехали в травмпункт.

Сделали снимок, он ничего не показал. Диафрагма у Мухтарбека такая большая, что не видно последнее ребро. Только по ощупыванию и по дыханию можно было услышать, как оно расходится при дыхании: чуф-чуф!

Какой-то у деда такой этот год… То через собаку кувыркнется, то щенки его поймают за ноги – он упадет на ребро… И смех и грех – и жалко его.

24

– Ты снималась в «Молодом Волкодаве» вместе с Кантемировым?

– Он сыграл там в трех эпизодах – изображал плохого человека, хорошего… И везде погибал, умирал…

Человеку восьмой десяток, а он делал такие падения, что я засмотрелась…

Настолько профессионально падал – как будто его действительно убили.

Раз – стрела вонзилась, раз – и его «рубанули». Он так – ах! – и упал.

Обалдеть.

Я даже не знала, что он так умеет.

В молодости там что – гай, гой – брякнулся, побежал… В молодости энергии столько! Даже по фильму «Не бойся, я с тобой» можно судить. С перерубленным нервом на лошадь запрыгнул – и скакал, и снимался.

Сейчас появилось много молодых людей – они ему помогают, ищут врачей, специалистов… Если бы не они…

Как все цирковые, Кантемиров не любит лечиться. Болит? Выпью сто грамм, и все рассосется. А оно не рассасывается.

Наташа отставляет чашку. Брови ее сдвигаются…

Но в дверь заглядывает Мухтарбек:

– Танечка, я готов. Идем работать?

Часть вторая

Детство

Пошли меня, Боже, в морские коньки

И дай мне осанку дракона,

Ребристую шкуру, шипы-плавники,

И море – судьбой вместо трона.

Умножь беззаботное племя моё,

Храни жеребят и кобылок,

Волнуй ненадёжное наше жильё,

Чтоб страшно и весело было!

И. Ратушинская

1

Вряд ли есть в стране нашей более своеобразное, прекрасное место, чем Кавказ.

В краях этих люди селились еще в глубокой древности.

И хотя горы бывали порой немилостивы, землетрясения и лавины разрушали поселения, но плодородная земля, труднодоступность для врагов, и несравненная красота этих мест, влекли сюда странников.

Кавказ многонационален, и каждый народ на протяжении долгих веков хранит свои традиции/

Рассказывая о Мухтарбеке Кантемирове нельзя – хотя бы в нескольких словах – не вспомнить историю Осетии, ее обычаи.

Без этого мы не представим себе те нравственные правила, которые имели огромное значение в семье Кантемировых, и по которым воспитывался маленький Миша.

В конце ХХ века для конного театра «Каскадер» Яковом Голяковым будет написан «Гимн»

Не ради трюка, ради красоты,

Пускай ей достаются наши лавры,

Я не коня седлаю, а мечты,

И становлюсь похожим на кентавра.

Сравнение с кентавром окажется удивительно верным. Не просто красивая фраза – но прозорливый взгляд поэта в такую глубину веков, где жили предки Кантемировых – и всех осетин – легендарные скифы.

Именно скифов отождествляли с кентаврами. Лошади давали им силы покорить бескрайние степи, а позже – и другие империи.

Провозвестники рыцарских ритуалов – скифы, всю Европу убедившие – в превосходстве конного рыцаря!

Уходившие с лошадьми в могилу – о чем свидетельствуют их захоронения. Очеловечивавшие коней, что перенимали у них потом другие народы. И наш Сивка-Бурка – не потомок ли скифского коня?

Кони для скифов – друзья, братья, дети… Все что нужно для коней – они делали сами. Замечательно работали по коже.

Были просты, прямодушны, чтили обычаи…

Их прямые потомки – аланы – в одном из походов своих подошли к предгорьям Кавказа, и решили, что нет земли лучше.

Именно здесь появилась «Алания» – объединение аланских и кавказских племен. Страна, как писали древние историки, полная «всяческих благ», в которой «много золота и великолепных одеяний, благородных коней и стального оружия, кольчуг и благородных камений».

Правители других государств считали за честь породниться с царями Алании, а великие «Нарты» – стали памятником культуры скифской древности и аланского средневековья.

Образы героев-нартов запечатлевали реальных людей.

Мужчина, в понимании алан – это доблестный воин, который держит слово, умерен в своих привычках, чтит женщину.

С этим кодексом чести связано много красивых обычаев.

Например, обвиненному в чем-то человеку достаточно было дать слово, чтобы освободиться от подозрений.

В присутствии женщины невозможно было позволить себе – ни дерзостей, ни сквернословия.

А если женщина бросала платок между дерущимися – это служило знаком к немедленному прекращению поединка.

Монголо-татарское нашествие привело к покорению аланских княжеств.

И хотя маленький народ неоднократно поднимал восстания – впереди его ждали тяжелые годы. На смену годам расцвета пришло время борьбы за существование.

Лишь в 18 веке русские заговорили об «осетинах» – потомках алан, которым высоко в горах удалось сохранить свою уникальную культуру.

С ними были и их неизменные спутники – лошади. И детей они по-прежнему сажали на коней раньше, чем те выучивались ходить. То есть первым навыком малыша было умение держаться в седле.

Вечными оказались и другие традиции.

«Один – за всех, и все – за одного»: человек всегда мог рассчитывать на поддержку своих близких, но и сам нес ответственность за честь всего рода.

Невозможными, постыдными считались трусость, слабость к физической боли. Нельзя было обмануть, непочтительно обойтись со старшим, с женщиной, чем-то иным унизить свое достоинство.

Поступив непорядочно, ты навлекал позор не только на свою семью, но и на весь род. Причем память о проступке могла надолго пережить тебя самого.

Особенно высокие требования предъявлялись к мужчине, которому предстояло нести ответственность за семью: защищать близких, обеспечивать их всем необходимым.

Поэтому мальчиков воспитывали более чем строго, обучая и тяжелому физическому труду, и воинским искусствам.

Но какое воинское искусство могло быть ближе потомкам скифов, чем джигитовка? Ведь само понятие джигит – означает: лихой и все умеющий наездник.

А джигитовка – исполнение таких трюков на лошади, которые даруют победу в бою. Когда всадник бессильно повисает на коне, и враги думают – убит, а он поднимается в самую решительную минуту – это джигитовка. И когда он меняет усталого коня на свежего – чтобы не терять ни одного мига в схватке – перескакивая с одной лошадиной спины на другую – это тоже джигитовка…

Всему этому, и многому другому мальчишек учили с детства.

А о храбрых воинах, как и водится, слагали песни.

Быт осетинской семьи также был регламентирован строго.

Руку на женщину – мужчина поднять не мог, но слушаться его надо было беспрекословно. Чувств своих при посторонних не показывали, и друг друга не хвалили. Мало того – супруги даже не могли называть друг друга по имени. О жене говорили – «хозяйка», «мать детей», о муже – «наш мужчина», «глава дома».

Род Кантемировых – один из древнейших в Осетии, а дословно фамилия переводится: «кан» – кровь, «темир» – железо: «железнокровные».

Воины.

У них хранится указ грузинского царя Георгия ХШ от 1800 года о награждении Бахта Кантемирашвили – командующего боевой конницей, которая защищала Грузию от персов – 21 мерой серебра.

Еще один предок, поручик Николай Кантемиров – чтимый болгарами воин, погибший в бою с турками – похоронен на Шипке.

И те боевые конные приемы, которыми прославят себя первые Кантемировы – затем сослужат добрую славу потомкам – которые доведут их до непревзойденной виртуозности, сделают искусством. Но общая цель прадедов и правнуков – служение добру – останется неизменной.

2

Неисповедимы пути Господни! Основателю прославленной цирковой династии Алибеку Кантемирову – на роду было написано стать помощником отца, потом создать свою семью, провести жизнь в нелегком крестьянском труде.

Но он был – самородок, бриллиант столь чистой воды – что не мог остаться незамеченным. И жизнь дала ему возможность раскрыть талант в полной мере.

Правда, путь был нелегким. Но с детства – и через всю жизнь – лошади сопровождали Алибека.

Маленькое селение Даргавс на севере Осетии.

Восьмидесятые годы девятнадцатого века…

Тузар Кантемиров – глава большой семьи – сам потомственный наездник.

Конечно, все его сыновья с малых лет научатся уверенно держаться в седле. Но лишь один сделает это делом жизни, станет непревзойденным мастером.

Алибек загорится, впервые побывав на скачках. Проскакать самому, стать первым! Но нельзя будет сразу попробовать свои силы. Желание – одно, однако юноша ясно видит, где он необходим. Надо помочь отцу прокормить семью. И он послушно займется совсем не творческим трудом – пойдет работать возчиком на кирпичный завод.

Это тяжелый труд. Но долгое деревенское детство, а затем здоровая физическая работа дадут ему силы и выносливость на всю жизнь. А забота о единственной лошади научит понимать душу коня.

В начале девятисотых годов Алибек все же примет участие в скачках во Владикавказе. Владельцы конюшен отметят перед тем крепость его сложения, широкую кость. Наездник должен быть тоньше, грациознее. Они с сомнением будут качать головами – вес у вас, юноша, не жокейский…

Но мастерское владение конем, «чутье», скоро сделают Алибека одним из лучших жокеев Кавказа.

На кадрах старых кинохроник можно увидеть ипподромы той поры. Дамы в длинных платьях, их спутники – в форме или в штатском платье. Но лошади несутся – так же, как и сейчас. И с той же страстью управляют ими – наездники.

Вероятно, работа жокеем могла сделать Алибека не только известным, но и вполне обеспеченным человеком. Но в душе он был – артистом. И проскакать от черты до черты – пусть даже первым – ему было мало. Азарт скачек насытить душу не мог.

Что же тогда?

Позже напишут, что жизнь его круто изменилась после представления в цирке, которое его «уговорили посмотреть». Праздничный блеск костюмов, чудо, которое вершат на манеже животные… После суровой жизни – перед глазами – сказка.

Но кто же откроет ему ворота в этот блистающий мир?

Если очень чего-то хочешь, кажется, что тебе начинают помогать – высшие силы. На гастроли во Владикавказ приезжает цирк, и среди артистов – знаменитый осетинский силач Темирболат Кануков по прозвищу Казбек-гора.

Скажем и о нем несколько слов. Потому что он тоже был самородком Осетинской земли.

Изначально будущий богатырь был таким крохотным, что отец накрывал младенца шапкой. Потом Бола начал стремительно расти. К пятнадцати годам его рост достиг 2 метров 24 сантиметров, а вес был более 200 килограммов.

С позволения отца он уехал из родного горного селения и стал цирковым атлетом. Практически в каждом поединке одерживал победу. Но в жизни оставался человеком скромным и мягким, готовым помочь земляку.

Благодаря его поддержке Алибек попадает в цирк вначале учеником. Он выполняет черновую работу: от чистки клеток до расклеивания афиш.

Кажется, он даже не тяготится этим – помогает общительный характер, привычка к труду. Но мечта Алибека – стать артистом, сделать свой номер. И все свободное время он отдает лошадям, упражнениям в джигитовке.

Спустя несколько месяцев, Казбек-гора поставит хозяину цирка условие: он не продлит контракт, если Алибек не выйдет на арену.

Премьера молодого артиста состоялась в цирке Малюгина в Батуми 11 февраля (25 по новому стилю) 1907 года. Номер назывался «Соло-джигит».