Моше и его тень. Пьесы для чтения

Аарон: Мне это тоже кажется довольно справедливым.

Халев: А мне – не очень… (Иешуа). Договор есть договор, Иешуа. Его следует выполнять, даже если смерть за твоей спиной уже натягивает тетиву.

Иешуа: Надеюсь, у тебя нет сомнений по поводу меня, Халев?..

Халев: Ни капли.

Иешуа: Тогда поверь мне, что я сдержу свою клятву, которой я клялся ему в верности, даже если окажется, что у него нет для нас даже глотка воды и куска хлеба. И это будет правильно… В одном лишь я с тобой согласен… (Глухо). Если вдруг так случится, что мне придется выбирать между Святым и Израилем, я выберу Израиль, чтобы этим мечом ограждать его от бед, пока смогу.

Халев: И вряд ли кто посмеет потребовать у тебя большего, Иешуа…

Иешуа: Тогда довольно разговоров… Какие бы разногласия между нами ни были, мы сходимся в одном – ждать больше невозможно.

Халев: Согласен.

Аарон: И я.

Иешуа: А я, тем более… Поэтому, мы с Халевом подумаем, как лучше развязать этот несчастный узел, который завязался против нашего желания. А ты, попробуй вытащить из Моше то, что он задумал… Ведь ты же брат!..

Аарон: Я постараюсь.

Иешуа: И пусть нам всем служит утешением мысль, что перед лицом Крепкого нам нечего стыдиться и не в чем упрекнуть себя.

Халев: Идет Сепфора.

Аарон: Где?.. (Смотрит). Наверное, мне лучше будет вернуться в лагерь. Не надо, чтобы она меня видела, мне кажется.

Иешуа: Держись правее. Там есть тропа.

Аарон: Бегу… (Поспешно скрывается).

Появляется Сепфора.

Иешуа: Сепфора!..

Сепфора: Только не говорите мне, пожалуйста, что я опоздала.

Иешуа: Главное, что ты все-таки пришла, а то мы уже и не надеялись. (Озираясь). А что это звенит?

Сепфора: Вот это?.. Это бусы.

Халев: Те самые?.. Которые Моше выпросил у Крепкого?

Иешуа: Не может быть… Так это все-таки правда?.. А, ну-ка, ну-ка… (Рассматривая бусы, Халеву). Ты знал?

Халев: Об этом знают уже все, кроме тебя, Иешуа…(Негромко). Если бы он захотел, то мог бы выпросить у Сущего что-нибудь посущественнее… Например, сотню мечей или, на худой конец, полусотню боевых луков.

Сепфора: Не вижу ничего плохого в том, что муж сделает своей жене небольшой подарок.

Халев: Когда мы перейдем Иордан, Сепфора, там будет столько бус, что тебе надоест их примерять. А пока нам нужны мечи и стрелы.

Сепфора: Какой ты скучный, Халев… Сначала зовешь меня чуть ли ни на свидание в пустыню, а потом пеняешь за бусы, которые мне подарил Моше, как будто в этом есть что-то плохое… Скажите мне, наконец, что это все значит?..

Халев: Я скажу тебе, что это значит, Сепфора. Это значит, что мы беспокоимся за Моше и хотим ему помочь… И я, и Иешуа.

Сепфора: Помочь?.. Ты говоришь это так, как будто ему грозит опасность или как будто он сошел с ума.

Халев: А разве не сошел?

Сепфора: Если тебе интересно мое мнение, то мне кажется, что до этого еще далеко.

Халев: А мне кажется, что уже совсем близко

Сепфора: Вот как? (Иешуа): Ты тоже так думаешь, Иешуа?

Иешуа: Увы, Сепфора… Приходится смиряться с тем, что видят наши глаза и слышат наши уши. В последнее время, он стал просто невыносим.

Небольшая пауза. Сепфора, повернувшись, смотрит вдаль.

Халев (мягко и негромко): Подумай сама… Кто еще поможет ему, если не мы?..

Сепфора: Ладно. Не стану с вами спорить. (Глухо). В последнее время он действительно переменился. И при этом так, что иногда мне кажется, что это совсем другой человек, чем тот, кого я знала прежде… Да вы ведь и сами все знаете…

Иешуа: Вот почему мы здесь.

Сепфора: Он стал другим. Раздражительным, язвительным, холодным… То вдруг кричит с утра до вечера и бросается на всех, не разбирая, кто перед ним, ребенок или старейшина, а то целыми днями молчит или сидит возле палатки, не интересуясь никакими делами и не отвечая на вопросы или, наоборот, вдруг начинает разговаривать сам с собой и бормочет себе что-то под нос чужим голосом, как будто он спрашивает, а ему кто-то отвечает… А ночью? Ночью?.. Знаете, сколько раз он просыпался от собственного крика, как будто демоны мучают его ночными кошмарами?.. А сколько раз он разговаривал во сне с Крепким?. Кричал, доказывал, и даже угрожал, как будто Крепкому есть какое-то дело до наших угроз…

Халев: Угрожал Крепкому?

Сепфора: Я слышала сама.

Халев: И что, по-твоему, все это значит, Сепфора?

Сепфора: Откуда мне это знать, Халев?.. Но если даже это что-то и значит, то, боюсь, что ничего хорошего.

Халев: А что если тут замешана другая женщина?

Сепфора: Другая женщина?.. Ты, наверное, сошел с ума или бредишь… О какой другой женщине ты говоришь?

Халев: И все-таки, Сепфора… Ведь это многое могло бы объяснить.

Сепфора: Моше?.. С другой?.. Ты его, наверное, совсем не знаешь, если можешь говорить про него такие вещи…

Халев: Ладно. Но тогда скажи, почему в последнее время он так часто уходит в пустыню?.. Один. Тайком. В час, когда еще не померкли звезды… Скажи – зачем?

Сепфора: Однажды, он сказал мне, что там ему легче дышится.

Халев: Вот как. Легче дышится?.. Выходит, здесь ему дышится тяжелее?..

Сепфора: Он так сказал.

Халев: Интересно… И ты знаешь, куда он обыкновенно ходит?

Сепфора (махнув рукой): Туда, на север… Знаешь, где торчат две скалы, которые похожи на два гнилых зуба.

Халев: Где две скалы… Ты слышал, Иешуа?.. Где две скалы… (Сепфоре) Сумеешь отвести нас туда, если понадобится?

Сепфора: Конечно.

Халев: Хоть все эти утренние прогулки довольно опасны. Он дождется, когда наступит на змею.

Иешуа: Или попадет в лапы к демонам

Халев: Скорее, все-таки наступит на змею, Иешуа. Их тут не счесть.

Иешуа: Демоны тут тоже не редкость, Халев. К тому же они хитры и изворотливы.

Халев: Но змей столько, что если и не захочешь наступить, то все равно наступишь.

Иешуа: Ладно, Халев. Пусть будет змея.

Сепфора: О чем вы говорите?

Халев: О твоем муже, Сепфора. О том, что мы должны приложить все силы, чтобы помочь ему не попасть в беду, а для этого нам надо знать, все, что он делает, что намерен сделать, что уже сделал… Поэтому послушай, что я скажу тебе, Сепфора. Если ты не хочешь остаться раньше времени вдовой, то подмечай все, что происходит вокруг. И если заметишь вдруг что-то странное, то вспомни о Халев или о Иешуа, благо они всегда рядом. Особенно это касается его прогулок в пустыне. Поэтому, как только увидишь, что он отправился из лагеря, ты сразу же примчишься как газель ко мне или Иешуа. И чем скорее, тем лучше. Потому что если с Моше случится какая-нибудь беда, то это коснется не только тебя, но и всего Израиля…Ты слышишь?

Сепфора: Да, Халев.

Халев: И вот, что еще, Сепфора. Ему – ни слова. И даже не полслова. Заклинаю тебя небесами, которые не дают нам ошибиться. Ты слышишь?

Сепфора: Да.

Халев: Ты ведь знаешь, как он не любит, когда что-то делается за его спиной, пусть даже это делается во благо всем. Но сегодня нам следует пренебречь этим, если мы не хотим, чтобы случилось непоправимое…

Сепфора: Ты меня пугаешь, Халев.

Халев: Не бойся. Все будет хорошо, если ты нам поможешь. Смотри, слушай, примечай. А главное, не упусти, когда он отправится в пустыню. (Протягивает Сепфоре серьгу). А кстати, вот, возьми.

Сепфора: Что это?

Халев: Серьга. Как раз к твоим новым бусам.

Сепфора: Ой, Халев!

Халев: Давно собирался тебе отдать, да все не было случая… Конечно, я не Крепкий, чтобы сорит вокруг украшениями, но кое-что могу и я.

Сепфора: Какая прелесть… Откуда у тебя?

Халев: Уже не помню… Только – уговор. Не говори ему, что это от меня… Скажи – от Аарона. Так будет лучше.

Сепфора: Хорошо, Халев. Я так и скажу.

Халев: И помни про пустыню.

Сепфора: Я не забуду, не волнуйся.

Свет медленно гаснет.

Халев (издали): Помни…

Тьма заливает сцену.

3.

Когда она рассеивается, мы видим. Моше и Фарру, сидящих друг против друга, так, как они сидели в последний раз. Долгая пауза.

Моше: Ты слышала?.. Слышала?

Фарра: Да, господин.

Моше: Наверное, я схожу с ума, если мои уши в состоянии слышать то, что они только что слышали… А теперь скажи мне, как все это понимать?

Фарра: О чем ты хочешь услышать, господин?

Моше: Только о том, что ты сейчас видела. Вот здесь. На этом самом месте… Или, может, ты скажешь, что все это мне приснилось?..

Фарра: Нет, господин.

Моше: Тогда говори.

Фарра: Но я не знаю, что сказать тебе.

Моше: Не знаешь, что сказать?.. Ну, тогда скажи, что все женщины – шлюхи. Что они всегда ищут только то, что им выгодно и удобно. Что им всегда мало того, что у них есть, и поэтому они всегда готовы продаться за какое-нибудь дешевое колечко или пеструю тряпку… Одним словом, скажи правду… Или до тебя еще не дошло, что она собирается предать меня?

Фарра: Нет, господин.

Моше: Тогда где же твоя хваленая проницательность, женщина?

Фарра: Но все что я слышала, господин, это то, что она поделилась своим беспокойством о тебе, не придавая всему остальному никакого серьезного значения…

Моше: Не придавая значения?.. По-твоему, она просто дура, которая не понимает, что от нее хотят?..

Фарра: Я этого не говорила, господин.

Моше: Да, любая гулящая девка, и та всегда знает, что от нее хотят, а ты собираешься убедить меня в том, что моя жена глупее овцы?.. Может, у тебя найдутся какие-нибудь объяснения получше?

Фарра: Я видела то же, что и ты, господин.

Моше: Как она была готова предать меня за пару серебряных сережек, верно?

Фарра: Нет, господин.

Моше: За бирюзовые бусы?…

Фарра: Нет, господин.

Моше: За костяной гребень и пару зеркал!.. Да, говори же!

Фарра: Нет, господин, совсем нет!.. (Негромко). Мне показалось, что она любит тебя.

Моше: Не смей больше произносить при мне это слово, женщина!.. Легко любить того, кому подчиняется весь Израиль и кого Небеса выбрали своим посредником. А теперь представь себе, что я – только один из этой толпы и скажи мне, что тогда останется от ее хваленой любви?

Фарра молчит.

Вот видишь. Ты молчишь.

Фарра: Я молчу, потому что ты не прав, господин.

Моше: Неужели?

Фарра: Я только хотела сказать, что ей тоже нелегко, господин… Трудно любить того, кто прячется за своей славой и чьи черты не разглядеть из-за окружающего его сияния… Думаешь, это так легко, господин?

Моше: Мне нет никакого дела до того, кто прячется за своею славой, женщина… Или ты решила, что у меня нет других забот, как только гоняться за известностью и воздвигать в свою честь каменные насыпи, чтобы люди помнили мое имя?.. Плохо же ты меня тогда знаешь, колдунья!

Фарра: Многие готовы отдать все лишь бы их имена люди вспоминали после их смерти.

Моше: Многие. Но только не те, которые радуют смерть тем, что у них ничего не осталось из того, что привязывает человека к жизни, и кто готовы идти за смертью с радостью, в надежде погрузиться, наконец, в вечный сон и обрести долгожданный покой…

Фарра: Надеюсь, ты говоришь не о себе, господин.

Моше: Я говорю о том, что видят мои глаза, женщина. А теперь довольно!.. Я больше не хочу говорить о том, о чем мы оба прекрасно знаем без всяких разговоров. (Глухо). В конце концов, я выносил и не такие удары, как тот, который достался мне сегодня… (Глухо, закрыв лицо ладонями, раскачиваясь от нестерпимой боли). Ах, Сепфора, Сепфора…

Небольшая пауза.

Фарра (негромко): Господин…

Моше (опустив руки). Не беспокойся, колдунья. Все в порядке… Только не смотри на меня так, словно ты собираешься пожалеть меня, словно обиженного подростка!.. В конце концов, если оставить в стороне обиду и боль, то ничего особенного не произошло. Земля не провалилась под нашими ногами, и небо не рухнуло нам на головы, словно все, что мы сегодня видели, было угодно Небесам, которые, должно быть, видят такие вещи каждый день и уже давно не считают их чем-то из ряда вон выходящим. (С кривой усмешкой). Недаром мой брат Аарон любит повторять, что все, что ни делается на земле, делается к лучшему… Или ты думаешь не так, колдунья?

Фарра: Я не знаю, господин, что тебе сказать. Я слышу только боль, которая сжигает тебя, словно огонь сухую траву.

Моше: Боль проходит, женщина.

Фарра: Но она оставляет следы и делает человека пугливым.

Моше: Наверное, ты хотела сказать, что она делает его мудрым, осторожным и способным учиться на своих ошибках.

Фарра: Ты ведь так не думаешь, господин.

Моше: И что же я тогда, по-твоему, думаю?

Фарра (негромко): Ты думаешь, как хорошо бы было тебе сейчас забыть все, что ты знал прежде и забиться где-нибудь среди камней, чтобы выгнать из памяти все, что приносит тебе эту боль и это страдание… Прости, что я говорю тебе это, господин.

Моше: А ты хорошо владеешь своим ремеслом, колдунья. Вот только на этот раз ты немного ошиблась. Мне нечего забывать, потому что в последнее время мне стало казаться, что я и так уже ничего не знаю, не помню и не понимаю. Так, словно ты выдохнул весь воздух, а взамен не успел набрать ничего и теперь тебя ждет удушье и беспамятство, которые отдадут тебя в лапы демонов… (Наклонившись к сидящей на песке Фарре, негромко). Ты ведь знаешь, о чем я говорю, женщина?.. Ну, конечно, ты знаешь…(Тревожным шепотом). Иногда мне кажется, что Он просто смеется над нами. Хохочет, глядя как мы выбиваемся из сил, чтобы добраться до этой чертовой и ни кому не нужной земли. И тогда я спрашиваю себя – зачем? Зачем Он избрал нас? Эту крикливую, трусливую, глупую толпу, которая уже завтра забудет то, в чем она клялась накануне? Неужели только затем, чтобы привести их туда, где они вдоволь напьются ячменного пива и утолят свой вечный голод?.. (Глухо). Наверное, Он забыл, что человек никогда не может напиться и насытится впрок, и поэтому всегда обречен копить запасы, нанимать воинов и строить каменные дома, опасаясь воров и грабителей…

Фарра: Ты весь дрожишь, господин.

Моше (сердито): Только не думай, что я сомневаюсь в мудрости того, кто каждый день посылает нам зарю и не дает Океану преодолеть поставленные ему преграды. Я сомневаюсь только в своих собственных силах, не способных исполнить то, о чем я пока могу сегодня только догадываться. О силах, которых нет ни у одного из людей, но без которых никто не смеет называть себя "человеком".

Фарра: Значит, ты уже не сердишься на своего бога, господин?

Моше: Сержусь?.. Да кто я такой, чтобы мне сердиться на того, кто подвесил над нашими головами Большую Медведицу и каждый день выводит на небо солнце?.. Он нанял меня, и я буду по-прежнему делать ту работу, которую Он мне поручил. Торопить, угрожать, кричать, подгонять, заставлять и наказывать ради их же собственного сомнительного блага… Конечно, случалось и такое, что я жаловался на эту работу, да и кто бы не стал жаловаться на моем месте, получая свою плату в виде бессонницы, усталости и отчаянья перед человеческой глупостью?.. (Понизив голос). Но теперь, похоже, все изменилось… Так, словно Он позвал нас на последний экзамен, который требует от человека, чтобы тот совершил то, что совершить невозможно. Во всяком случае, своими собственными силами. То, что не записано ни в каком завете, и за что каждый ответит сам, не оглядываясь ни на соседа, ни на свой народ… Ведь, в конце концов, каждый из нас может называться "человеком" лишь в той мере в которой он помнит, что он – всего лишь своя собственная готовность пройти через грязь, боль, страдания и страх, через которые никто не пройдет за тебя… Или ты думаешь, что нам дается что-нибудь даром, кроме страданий и смерти? А разве это не Он говорил, что человек – это всего лишь ветер, не видящий самого себя, – сон, ждущий пробуждения, – эхо, ищущее того, кто вызвал его к жизни?.. А значит все, что нам надо, это всего лишь пройти через этот страх, через эту неизвестность, через это будущее и нелепое возвращение, помня, что Человек – это всегда только тот, кто проходит сквозь свою оставленность, чтобы в конце научиться разговаривать на равных с Небесами…

Фарра: Но, господин…

Моше: Больше ни слова, женщина. (Поднимаясь). Я ухожу.

Фарра: Но разве ты не хотел узнать будущее, господин?

Моше: Считай, что это была только минутная слабость. Минутная слабость перед той неизвестностью, которая пугает людей больше, чем все опасности, о которых они знают. Чертова слабость, которая заставляет нас всю жизнь топтаться на одном месте, не рискуя сделать в сторону ни одного шага, как будто нас подстерегает там верная гибель… Прощай, колдунья.

Фарра: Прощай, господин.

Моше: И пришли кого-нибудь ко мне сегодня до захода солнца, чтобы я дал ему для тебя немного еды.

Фарра: Да, господин.

Моше: А ты сама?.. Не хочешь что-нибудь попросить у меня?

Фарра: Нет, господин.

Моше: Такие гордые, что даже ничего никогда не просите?.. Может быть ваши шатры полны, а дети накормлены?.. Почему бы вам не переступить через вашу гордость и хотя бы изредка не попросить у Израиля помощи?

Фарра: Что-то я не помню, чтобы израильтяне когда-нибудь спешили поделиться хлебом с Амаликом, господин.

Моше: То же можно сказать и про Амалика, женщина…Хорошо, я позабочусь об этом сам… (Не трогаясь с места). Прощай.

Фарра: Прощай, господин.

Моше (помедлив, глухо): Если бы ты только знала, как мне хочется заставить тебя бросить в огонь твою волшебную траву и рассказать мне о том будущем, которое меня ожидает.. Но я знаю, что если я сделаю это, то никогда больше не услышу тепла в голосе Крепкого и не увижу, как его свет согревает меня в минуты отчаянья и показывает правильное направление… Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю, колдунья?

Фарра: Я понимаю, господин.

Моше: Тогда прощай.

Какое-то время Моше молча стоит, глядя на Фарру, затем, повернувшись, быстро уходить. Тьма заливает сцену вместе со стоящим на коленях Фаррой.

4.

Палатка Аарона. В центре – деревянный столб, подпирающий крышу. Брошенные на песок шкуры, маленький складной столик с письменными принадлежностями. Сам Аарон лежит на постели из овечьих шкур, накрытый шкурой

Появляется Элиазер.

Элиазер: Ты звал меня, отец?

Аарон: Сядь, сядь.

Элиазер садится в ногах отца.

(Протягивая руки к Элиазеру). Сын мой…

Элиазер: Отец! (Склонившись, припадает к груди отца).

Какое-то время Аарон и Элиазер сидят обнявшись. Небольшая пауза.

Аарон: Ну, ну, не плачь. Ты уже мужчина, Элиазер, и скоро заменишь меня перед жертвенником, чтобы служить Крепкому. А я останусь здесь…

Элиазер: Отец!..

Аарон: Что делать, сын мой, если таков порядок, над которым не властен даже сам Всемогущий, пусть будет трижды благословенно Его имя?.. Только глупец или фантазер может огорчаться из-за того, что не может жить вечно, а должен будет рано или поздно уступить свое место другому… Я тоже потерял когда-то своего отца, а тот в свою очередь, своего, а тот – своего, так что мне некого винить в том, что время мое уже приблизилось и Ангел Смерти уже стоит у входа, чтобы закрыть мои глаза… Не плачь!

Элиазер вытирает слезы.

Подумай лучше о том, что, несмотря на это, человек в отличие от птиц и зверей может видеть будущее, и тут ему не может помешать ни Ангел Смерти, ни сам Крепкий, даже если бы он захотел это.. Поэтому, тот, кто видит будущее, тот победил смерть, потому что он видел славу своего народа и страх на лицах его врагов, когда они слышат его имя… О, Элиазер… Не будь глупцом, который думает только о том, что у него под носом, но смотри вперед, через месяцы и годы и тогда смерть покажется тебе желанной и справедливой, потому что ты достиг всего, чего только может достигнуть человек… Возьми хотя бы меня. Мне не страшно умирать, потому что я вижу будущее Израиля – каменные дома, в которых будет жить мой народ, святилища, где он будет приносить свои жертвы, оливковые рощи, где дети будут играть, не опасаясь за будущий день и родители, уходя, будут благословлять своих детей полной мерой, ибо крылья Крепкого будут охранять их, как орел охраняет своих птенцов.

Короткая пауза.

А теперь, послушай меня, мальчик мой… Надо торопиться, а времени мало. Поэтому слушай меня внимательно и запоминай… (Помедлив). Тебе придется часто говорить с людьми, Элиазер… Не верь их словам. Люди – лживы. Стоит им увидеть, что ты имеешь какую-то власть, как они станут донимать тебе просьбами и вопросами, набиваться к тебе в друзья и хлопать тебя по плечу, как будто они твои названные братья, или входить без предупреждения к тебе в палатку и, делая умные лица, учить тебя и давать тебе советы. Будь с ними строг и не позволяй управлять тобой тому, кто ищет рядом с тобой способа разбогатеть и чье сердце полно неправды. Научись говорить "Нет", и говори это слово чаще, чем другие слова, так чтобы приближающиеся к тебе еще издали слышали бы запах этого слова…Ты слышишь?

Элиазер: Да, отец.

Аарон: Тогда послушай еще, сын мой. Не ходи на поводу у толпы, но пусть она ходит у тебя на поводу и делает то, что ты считаешь нужным… Не думай, что правдой ты можешь победить злого, а справедливостью приручить безумца. Наоборот. Чем больше лжи ты опрокинешь на голову толпы, тем сильнее она тебе поверит и побежит за тобой, как козочка за своей матерью…Толпа подобна женщине, сын мой. Чем больше ты позволяешь ей жить по собственному разумению, тем больше она доставляет тебе хлопот и огорчений. Но стоит только тебе взять в руки плетку и повысить голос, как она уже готова подчиниться тебе и с радостью пойти туда, куда ты прикажешь… Не бойся превысить меру. Тот, кто разжигает жертвенный огонь, может себе позволить то, что не могут себе позволить другие. Пускай тебя бояться, пускай вздрагивают, когда слышать звуки твоего голоса, потому что тогда есть надежда, что каждый из них будет на своем месте заниматься тем, чем он должен и Израиль будет пребывать в покое и довольстве…