Моше и его тень. Пьесы для чтения

Моше: Ты пришел сюда задавать вопросы?

Ламекс: Когда бы так, Моше… Боюсь, что я пришел, чтобы рассказать тебе такое, отчего померкнет солнце и луна повернет свой бег вспять… Многое я бы дал, чтобы на моем месте оказался кто-нибудь другой…

Моше: Но на этом месте оказался ты, Ламекс.

Ламекс: Вот в том-то и дело.

Моше: Так говори.

Ламекс: Не знаю, как начать.

Моше: Начни с начала… Ну? Что стряслось?

Ламекс: Беда.

Моше: Боюсь, я уже догадался, что ты здесь не за тем, чтобы поделиться со мной радостью… Ну, говори, говори… Что, напали эдомиты? Сожгли шатры? Угнали скот? Всех убили? Увели с собою?..

Ламекс: Да, если бы.

Моше: Нет?.. Так говори, наконец

Ламекс: Боюсь тебя разгневать.

Моше: Лучше было бы, если бы ты боялся разгневать Того, Кто ходит где-то близко, Ламекс… Я жду.

Ламекс: И все же, Моше, встань от меня подальше. Прошу тебя.

Моше (отходя): Достаточно, чтобы придать тебе смелости?

Ламекс молчит.

Да, говори же, пока я тебя не спустил с горы!

Ламекс: Три дня назад, на третий день после твоего ухода, заметны стали следы волненья в лагере. Народ, забросив все дела, собирался то там, то тут, шептался, спорил, а потом, уже ближе к вечеру, все бросились к палатке Аарона, как будто их всех вдруг покинул разум, окружили ее и потребовали, чтобы он к ним вышел… (Смолкает).

Моше: И он?

Ламекс: Он… вышел к ним. (Смолкает).

Моше: Ну, дальше, дальше!..

Ламекс (с трудом): А дальше они стали требовать от Аарона, чтобы он… чтобы он…

Моше: Чтобы он…

Ламекс: Сделал им… изображение… (Помедлив, почти шепотом). Ну, словом, ты понимаешь…

Моше: Изображение?

Ламекс (громким шепотом, с опаской): Того, который вывел нас из Мицраима и защитил от эдомитов…

Моше (не понимая): Вывел нас из Мицраима?.. Что ты имеешь в виду, Ламекс?

Ламекс: Кто шел перед нами огненным столбом и посылал нам манну… Кто зажигает каждый день зарю и указывает направление ветру.

Моше: Его изображение?.. Ты шутишь, демон!

Ламекс: Стоило, конечно, лезть сюда, только для того, чтобы пошутить, да еще так неудачно.

Моше (едва слышно): Его изображенье…

Ламекс: Да. Из золота.

Моше: И это несмотря на то, что Он под страхом смерти запретил нам делать какие-нибудь его изображения?.. Проклятье!

Ламекс: Сто раз проклятье, Моше!

Моше: Но что же, Аарон?.. Он согласился?

Ламекс: Они грозились его убить.

Моше: И он?

Ламекс с сожалением разводит руками.

Проклятье!.. (Опускается на колени, затем падает лицом на землю и так застывает)

Ламекс: Они принесли золотые вещи, кольца, браслеты, бусы, и заставили кузнецов отлить из этого золота золотого тельца. А потом поставили его на высокий камень и ходили вокруг него, говоря: "Вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из Мицраима"… А потом кричали и танцевали, радуя своими криками демонов…

Пауза.

(Подходя, негромко): Ты нужен сейчас там, внизу, Моше… Только один Всемогущий знает, что еще может прийти им в голову, пока ты отсутствуешь.

Моше (медленно поднимая голову): Постой…А как же Иешуа?.. Как Халев?.. Только не говори мне, что они тоже поддались нашептыванию демонов и перестали служить Крепкому…

Ламекс: Нет, нет, Моше, за них ты можешь не беспокоиться… Как только стало ясно, чего нам ждать, они со всеми верными, числом не менее пяти сотен, отошли к границе лагеря и там остановились, обнажив оружие и готовые в любую минуту исполнить все, что ты прикажешь… Потом они послали к тебе меня, надеясь, что ты не станешь медлить и поскорее вернешься, чтобы привести народ в чувство…

Моше: Привести народ в чувство?.. Но я не птица, Ламекс. А ноги мои тоже не помчат меня, как прежде, потому что с тех пор, как я впервые поднялся на гору, чтобы услышать голос Всемогущего, они болят и не перестают напоминать о себе…Хорошо, если я доберусь до лагеря к вечеру.

Ламекс: Что же нам тогда делать, Моше?

Моше: Придется поторопиться тебе, вот что. Тебе и твоим быстрым ногам.

Ламекс: Я готов.

Моше (поднимаясь с земли): Тогда беги и передай Иешуа, чтобы, не дожидаясь меня, он, не медля, разогнал эту толпу, не разбирая, кто виноват больше, а кто меньше. Но прежде пусть уничтожат на глазах у всех этого золотого демона, пусть расплющат его, пусть истолкут в ступе, пусть бросят в ущелье к демонам, пусть сожгут, если не хотят, чтобы их самих сожгли стрелы Крепкого!…Ты понял?

Ламекс: Все передам. Не сомневайся.

Моше: И как можно быстрее.

Ламекс: Ветер не догонит.

Моше: Передай, пусть не жалеют ни плетей, ни палок, ни оплеух…

Ламекс: Скажу, как ты велел, Моше. Пусть не жалеют… (Исчезает и сразу возвращается). А как же ты?

Моше (кричит): Исчезни!

Ламекс исчезает.

(Глухо). Проклятье… В голове такой шум, словно у меня за спиной трубят, предупреждая о появлении врага, все наши шофары… (Мальчику). Все слышал?

Мальчик: Да.

Моше: Тогда вот тебе мой совет, сын пустыни – забудь поскорее про сегодняшний день и никогда больше не вспоминай о нем.

Мальчик: Почему, Моше?

Моше: Потому что, клянусь Утренней звездой, день этот проклят в глазах Крепкого… Знаешь, что это значит?

Мальчик: Нет.

Моше: Это значит, что Крепкий нападет на него, и опустит на него пяту свою, и вычеркнет его из списка своих дней, и забудет о нем, как забывают о сносившихся сандалиях… И хорошо, если никого из нас не окажется тогда рядом с Ним…(Поднявшись с камня). Идем.

Тьма медленно заливает сцену.

6.

Вечер.

Площадка перед палаткой Аарона. Сам Аарон, занятый какими-то подсчетами с помощью белых и черных камешков, сидит на коврике перед палаткой вместе с Элиазером.

Аарон: А теперь смотри… Когда должник отдаст тебе то, что положено, ты стираешь его имя и забываешь о нем. Но если он не отдает тебе вовремя долг, ты перекладываешь его вот в этот мешок, и ждешь еще десять дней. Если же и по истечению этого срока он не отдаст тебе положенного, то ты ведешь его на суд и там, перед всем Израилем, обличаешь его и отдаешь в руки судей, которые решают, что с ним делать…

Элиазер: А что делать, если у него нет ничего?

Аарон: Тогда судья отбирает у него все, что ему принадлежит, кроме одной пары одежды и приговаривает его к полезной для всех работе на тот срок, на который посчитает нужным.

Элиазер: А если он откажется работать?

Аарон: Тогда старейшины изгоняют его от лица Израиля и имя его навсегда стирается из памяти людей… Но за все время, что мы в пути, я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь предпочел отказаться от работы и уйти в пустыню…Подумай сам, кому охота умереть от жажды или попасть в руки разъяренных демонов?.. (Оглядываясь). Что там опять за шум?

Входят Иешуа, Халев и Ламекс.

(Элиазеру). Иди к себе, Элиазер. Если будет надо, я тебя позову.

Элиазер скрывается в палатке.

Ламекс: А дальше? Дальше?

Халев: А дальше все было так, как и должно было быть. Все бросились от нас, но вместо того, чтобы бежать в пустыню, повернули в ущелье, надеясь что там им удастся спастись среди камней… Но только зря…

Ламекс: Зря?

Халев: Зря, потому что там их уже ждали наши лучники. (Негромко смеется). Представляешь, какие у них были лица?

Ламекс: Могу себе представить.

Аарон: Вы посчитали убитых?

Халев: Да, Аарон. Примерно восемь или десять сотен… Не больше десяти

Аарон: Примерно?.. Что значит, примерно?.. Я ведь просил вас посчитать все точно. Как я буду, по-вашему, подсчитывать расходы и траты, если у меня не будет точных данных об убитых, о раненых, о детях, которые сегодня осиротели, о женщинах, ставших вдовами, о том, чья очередь идти за хворостом, а чья – собирать манну?.. Или вы думаете, все это сделается само?.. Так я вас уверяю, что не сделается.

Халев: Какая, в конце концов, разница, Аарон?.. Мертвый есть мертвый, его не спутаешь с живым. Он не просит ни еды, ни одежды и тем более, не станет настаивать, чтобы его считали и пересчитывали, словно от него есть какая-то польза.

Аарон: Во всем должен быть порядок, Халев. Нет порядка, нет еды, нет одежды, нет стрел, нет мечей, нет ничего кроме хаоса и смерти… Вот почему я вас еще раз прошу – пошлите кого-нибудь, чтобы он посчитал убитых как можно точнее.

Иешуа: Не беспокойся. Аарон. Мы посчитаем

Аарон: Да, уж, пожалуйста. Тем более, что Крепкий не любит ничего примерного и приблизительного… Посмотри на Него. У него всегда все на своем месте, небо наверху, земля внизу, ночь идет за днем, а весна за зимой… Подумайте сами, разве смог бы Он сотворить все это, если бы пользовался неточными расчетами и приблизительными мерами?.. И в каком мире мы бы жили, если бы повсюду нас не сопровождал божественный порядок и точность не сопутствовала бы каждой вещи?.. Кем бы мы были, если бы Всемогущий не дал нам возможность ясно видеть будущее и все рассчитывать заранее, чтобы всегда быть готовыми к перемене?.. Бессмысленными скотами, я думаю, не больше… (Смолкает, повернув голову и прислушиваясь).

Короткая пауза.

Иешуа: Что?

Аарон: Кажется, я слышу голос брата… Он сердится, по-моему.

Иешуа: Боюсь, ты прав.

Короткая пауза. Ламекс, Иешуа и Халев непроизвольно делают шаг назад.

Моше (появившись из-за палатки): Ты!.. Ты!.. Ты!.. (Толкает Халева в грудь, так что ток, не удержавшись, садится на песок). И ты! (Толкает Иешуа, тяжело дыша). Я разве говорил вам, чтобы вы пустили в ход оружие?.. Да, как… как…

Иешуа: Но, Моше…

Моше (кричит): Чтобы вы проливали кровь и убивали беззащитных?.. Разве я вас об этом просил?..

Халев: Постой, Моше…

Моше: Чтобы за один день вы наполнили небо криками вдов и сирот?.. Разве, об этом?

Иешуа: Но Ламекс, Моше…

Моше: Что, Ламекс?.. Что? Что? Что?..

Иешуа: Он нам сказал, что ты приказал никого из тех, кто поклонялся золотому идолу не жалеть… Мы так и поняли тебя. Верно, Ламекс?

Ламекс: Да, Моше. Ты ведь сам сказал "не жалеть", а я только передал твои слова слово в слово.

Моше: Я сказал – не жалеть палок и плетей!.. Палок и плетей, бессмысленный ты человек!.. Или у тебя заложило от страха уши?

Ламекс: Разве?.. Но я точно помню, что ты сказал "не жалеть" и больше ничего.

Моше (кричит): Закрой свой рот!.. (Со стоном опускается на землю, сквозь зубы). Проклятье….

Небольшая пауза.

Иешуа: Мне жаль, Моше, что все так вышло, но, боюсь, что у нас не было другого выбора.

Моше: Замолчи, Иешуа!.. Не было другого выбора!.. Я слышу это каждый раз, когда вам надо снять с себя ответственность и переложить ее на обстоятельства!.. Как будто вы не люди, а детские игрушки, которые дети таскают куда захотят!..

Иешуа: Но это правда, Моше. Спроси у Халева. Потому что, если бы мы чуть помедлили, то еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Ведь даже из верных многие тоже уже начали колебаться, видя, что ничего не происходит и, возможно, Крепкому по сердцу этот проклятый золотой телец. Еще немного и мы бы остались с Халевом одни, вот почему мы действовали так быстро и решительно, как только нам позволили обстоятельства.

Моше: Так решительно, что весь песок в долине стал мокрым от крови?

Иешуа: Их было слишком много, Моше. Вооружившись камнями и кольями от палаток, они могли без труда нас опрокинуть…Слава Всевышнему, что они не успели избрать вожака, который сплотил бы их и повел на нас

Моше: Проклятье!.. Сколько… Сколько…

Иешуа: Ты спрашиваешь об убитых?.. Боюсь, не меньше восьми сотен.

Моше: Проклятье!.. Восемь сотен!.. Мы столько не теряли даже в войне с Амалеком!.. Чему ты улыбаешься, Халев?.. По-твоему, это смешно?.. Восемь сотен, которые еще утром пели, веселились, разговаривали, одевали детей и прибирали свои палатки, а теперь идут в бездну Шеола, где нет ни смеха, ни солнца!..

Халев: Я улыбаюсь, потому что думаю, что то, что случилось, случилось все-таки к лучшему, Моше.

Моше: Убивать своих сестер и братьев, по-твоему, это к лучшему?

Халев: А где ты видишь тут своих братьев и сестер?.. Ты же станешь называть так тех, кто оскорбил величие Всемогущего и стал Его врагом?.. А что если это Он сам устроил сегодняшнюю битву, чтобы очистит святой народ от грязи, как очищают пустую породу, чтобы добыть золото?.. (Показывая рукой в сторону гор) Взгляни… Вон он дом Крепкого…Что, разве он клубится облаками, предвещая грозу или посылает нам ветер, от которого прерывается дыхание?.. Все тихо, Моше. Ни облачка, ни шума. А это значит, что в глазах Крепкого мы все сделали правильно и вовремя… Или ты думаешь, что Он потерпел бы, если бы какой-то жалкий божок из золота занял бы его место?

Моше (Иешуа): Ты тоже так думаешь, Йешу?

Иешуа: Да, Моше. Мне кажется, в словах Халева есть здравый смысл.

Ламекс: Я тоже согласен с Халевом, Моше.

Моше: И это вы называете здравым смыслом?.. Когда человеческую жизнь меняют на какие-то сомнительные выгоды, а кровь стоит меньше, чем песок?.. Не думаю, чтобы Крепкому понравились бы твои слова, Халев.

Халев: Но, тысяча демонов, Моше!.. Дай мне сказать!.. Ведь что бы там не говорили, кто-то ведь должен, невзирая на шепот за спиной и косые взгляды, делать каждый день эту грязную работу, которая никому не нравиться?.. Ловить, наказывать, стегать плетьми, заставлять трудиться?.. Так мир устроен, Моше, – одни совершают преступления, а другие их преследуют за это, чтобы настигнуть и примерно наказать в назидание другим. Одни мерзнут в ночных дозорах, когда другие спят, накрывшись с головой и видя сны. Каждому свое, Моше. Да и как могло бы быть иначе, когда сам Крепкий установил этот вечный порядок, которому все должны подчиняться?..

Моше молча садится на песок

Иешуа: Довольно, Халев… Ты говоришь сегодня слишком много.

Халев: Ты мог сегодня убедился, что я умею не только говорить.

Иешуа: Довольно!.. (Моше). Мы пойдем… Надо успеть до сумерек расставить дозорных и разжечь костры.

Халев (негромко, Иешуа): Скажи про вещи.

Иешуа (негромко, Халеву): Ты мог бы сам… (Моше). Да, вот еще, Моше… Совсем забыл…Народ хочет, чтобы все имущество поделили на всех, как это принято, когда делят военные трофеи…Так, чтобы никому не было обидно.

Моше: О чем ты?

Иешуа: О той одежде и вещах, которые остались после убитых…Народ требует, чтобы их поделили. Я спрашивал старейшин и они тоже высказались за это… Негоже, в самом деле, пропадать добру, которое досталось с таким трудом… Теперь слово за тобой.

Моше: Ты сошел с ума, Иешуа?

Иешуа (мягко): Мне так не кажется.

Моше: Тогда послушай, что я тебе скажу. Все сжечь.

Иешуа: Ладно.

Моше: До последнего лоскутка.

Иешуа: Пусть так и будет.

Аарон: Брат!..

Халев: Мне кажется, что нам принесло бы больше пользы, если бы мы раздали эту одежду и вещи тем, кто так мужественно сражался сегодня за Крепкого… Если не обещать людям награду, они становятся ленивыми и начинают думать, что Крепкий сотворил их для безделья.

Моше (кричит): Ты слышал, что я сказал?.. Все сжечь! И притом – немедленно!

Пауза. Халев, Ламекс и Иешуа смотрят на Моше.

(Глухо). Тела предать земле. Над местом погребения навалить камней. И на ночь поставить часовых, чтобы кому-нибудь не пришло на ум поживиться за счет мертвых… А если вдруг такой найдется, то вы знаете, что делать!..

Иешуа: Все будет исполнено. (Уходит, уводя с собой Халева и Ламекса).

Пауза. Моше сидит на песке. Аарон занят перекладыванием камешков.

Моше (глухо): Подумать страшно, сколько человек не сядут сегодня у своих палаток, чтобы переломить свои лепешки!.. А сколько будут роптать и грозить кулаками небесам в бессильной ярости… И плакать, и проклинать, и кусать себе губы, чтобы не кричать… (Едва слышно, сквозь зубы). Тупые ослы… Они как дети, которые днем выкрикивают оскорбление демонам, но стоит сумеркам подернуть землю, как они чувствуют страх и бегут под защиту своих родителей… Пока у них были набиты желудки им не нужен был Бог, но стоило беде коснуться их своим крылом, как они побежали к первому же попавшемуся идолу, чтобы он накормил их и оградил от бед… Чертовы дураки!.. Ничего бы этого не случилось, если бы они думали о чем-нибудь еще, кроме мяса и игры в камешки…

Аарон: Что делать, брат. Мир так устроен, что человеку надо в первую очередь заботиться о пище, об одежде, о дровах, о завтрашних запасах, о сегодняшнем ужине и еще о тысяче вещей, без которых не обойтись, если не хочешь, превратиться в ленивого осла, на котором таскают тяжести… Ты ведь знаешь это и без меня, брат. Человек и так приходит в этот мир, чтобы работать на себя и на своего бога и уходит из него, чтобы уступить место другим. И только от него одного зависит, сделает ли он свою жизнь более или менее сносной или будет влачить ее до смерти, как неразумное животное… Что это ты так смотришь на меня, брат?

Моше: Мне показалось, что ты заговорил, как фараон. Он тоже был уверен, что нам никуда не уйти от Мицраима, который не выпустит нас из своих рук, так что мы все равно вернемся, как бы далеко не ушли… Он был уверен, что человек способен только есть, пить, подчиняться, да еще плодить себе подобных, потому что таков порядок, который никто и никогда не может нарушить…(Понизив голос). И сегодня мне кажется, что он был прав, Аарон… Потому что, чем дальше мы с каждым днем от Мицраима, тем все ближе он приближается к нам, и тем крепче его объятия… А знаешь, почему? Потому что Мицраим живет не в пустынях, и не в горах, и не в городах. Он живет в ленивых человеческих сердцах, которые он высушивает, делая их пустыми и твердыми, как скорлупа ореха, которую не разбить… Это мне сказал много лет назад фараон, и сегодня я согласен с каждым его словом

Небольшая пауза.

(Глухо). Мы возвращаемся, брат… Возвращаемся, чтобы стать посмешищем всего мира, который видел, как мы бежали из Мицраима и который еще увидит, как мы построим свой собственный Мицраим, из которого нам уже не выбраться.

Аарон (немного помедлив): Не сердись, Моше, но иногда мне начинает казаться, что у тебя нет врага хуже, чем Израиль… Что, скажи, плохого в том, что человек стремится жить в чистоте и порядке, чувствуя себя в безопасности и не испытывая чувства голода и жажды, которые делают из тебя дикое животное?.. Разве не Всемогущий установил этот вечный порядок, который требует от каждого из нас, чтобы он делал свое дело и не задавался никому не нужными вопросами?.. Только не говори мне, ради святого престола, что Он избрал нас, чтобы мы были святым народом, потому что это невозможно… Нет, Моше. Он избрал нас, чтобы мы приносили ему жертвоприношения и славили его святое имя и благодарили его за то, что он создал этот мир простым, понятным, надежным и устойчивым… Куда ты, брат?

Моше (поднимаясь на ноги): Я устал спорить с тобой. Время покажет, кто из нас был прав. А сейчас я возвращаюсь к Крепкому. Скажи народу, что Моше отправился в горы, чтобы вымолить у Святого прошение за те преступления, которые обрушились на нас сегодня

Аарон: Как? Прямо сейчас?. Не отдохнув?. Не выпив глотка воды?.. А что если кому-то опять придет в голову воспользоваться твоим отсутствием?

Моше: На это есть Халев, Иешуа и ты Аарон… Прощай.

Аарон: Прощай…Мы будем ждать тебя. (В спину уходящему Моше). Эй, послушай…

Моше оглядывается.

Хотел тебе сказать… (Негромко посмеивается). Знаешь, брат, что случилось, то случилось.

Короткая пауза. Какое-то время Моше смотрит на брата, затем молча уходит.

Ушел… (Какое-то время смотрит в ту сторону, куда ушел Моше, затем в сторону палатки, Элиазеру). Элиазер!..

Элиазер появляется на пороге палатки.

Принеси-ка мне Книгу, сынок…

Элиазер скрывается в палатке и почти сразу возвращается с Книгой.

А теперь возьми кисточку твою и запиши…

Медленно идет по сцене и садится.

(Диктует). «В тот день, когда отступил Израиль от Господа своего и разгневал Господа своего тем, что сделал себе тельца из золота, которому поклонялся, говоря: вот он, Бог мой, который вывел меня из страны чужой, чтобы отвести меня в землю обетованную. И наказал Господь в тот день Израиль и проклял это место, где творилась эта мерзость, и послал верных своих наказать отступивших от Него. И было убито в тот день десять тысяч человек…» (На мгновенье смолкает, задумавшись).

Короткая пауза.

Нет, напиши лучше: «и было убито в тот день пятнадцать тысяч человек, и память о них искоренилась из среды Израиля. И восславили Господа».

Элиазер записывает.

Свет медленно гаснет.

Часть вторая

1.

Пустыня неподалеку от лагеря. Несколько песчаных холмов возвышаются вокруг, не давая посторонним видеть, что происходит у их подножья.

Появляются Моше и Сепфора.

Сепфора: Я устала… Смотри, какое хорошее место… Моше!

Моше: Ничуть не лучше, чем другие.

Сепфора: Нет, нет, гораздо лучше!.. Ты только посмотри. Здесь нас никто не видит и не слышит. Даже твой повелитель молнии и грома. (Садится на песок).

Моше (садясь рядом): Ты прекрасно знаешь, что Он всегда рядом.

Сепфора: Но ты ведь не хочешь сказать, что Он любит подсматривать, когда люди занимаются тем, чем не принято заниматься на людях?

Моше: Перестань!..

Сепфора: Я только хотела узнать.

Моше: Я уже говорил тебе сто раз, что Святой с уважением относится к человеческой стыдливости.