Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман

– Пойдемте в будуар! – сбивчиво бормотал он, распираемый любовным желанием (особенно в одном интимном месте!), – Я жажду обладать Вами, бесценная моя! Богиня!

Ванда тоже испытывала сладкое томление и стеснение в груди, которая из-за этого вздымалась с каждой секундой все более бурно.

– Хорошо, пойдемте! – снисходительно согласилась она, – Но ненадолго! И помните, что Вы мне обещали, Леонард Федорович: не трогать мой нижний бюст!

Попочка у Ванды была изумительно круглая и пикантная, руки так и чесались её осязать! Но, как говорится: давши слово – держись, а не давши – крепись!

В будуаре они упали на кушетку, снова зашелестели юбки, Ворота Счастья открылись, чтобы впустить героя. Но вдруг…

– А презерватиф, Леонард Федорович? – громом среди ясного неба прогремел строгий вопрос.

– Ой… Я… Я его потерял! – растерянно отозвался наш герой, у которого, фигурально выражаясь, авангард уже захватил плацдарм.

– Как потерял? Но, без него же нельзя! А другого у меня нет, они, между прочим, немалых денег стоят! – Ванда резко села на кушетке и одернула подол, – Извольте в следующий раз иметь сей предмет!

Наступление на Ворота Счастья было отбито!

Леонард был убит, раздавлен и размазан по пейзажу. Свидание было сорвано. Конечно, он обзаведется презерватифом, но когда это будет! Слияние с богиней откладывалось, и из-за этого молодой человек едва не зарыдал. Плечи его сгорбились, Красноголовый Воин зачах. Попытка уговорить даму на соитие без презерватифа потерпела сокрушительный отпор. Ванда была тверда в своих убеждениях, как кремень. Удовольствие – удовольствием, но не в ущерб же безопасности здоровья! Пришлось ограничиться платоническою любовью, сиречь, петтингом…

– Завтра в полночь! – прошептала красавица, прощаясь с неудовлетворенным кавалером, – Ждите меня за углом, в переулке. Я выйду, и мы поедем к Вам. Будьте готовы!

– Всегда готов! – молодецки выпятил грудь Леонард.

Весь день Данила драил полы и окна, выбивал ковры, вытирал пыль, обметал паутину по углам. Даже под печку совал швабру, чем вызвал у домового немалое раздражение. Срочно были куплены шелковые простыни и изрядное количество роз, чтобы усыпать ложе любви душистыми лепестками. В кондитерской были закуплены пирожные восьми сортов. В лавке татарина Керима – рахат-лукум с халвою. На леднике стояло шампанское, в буфете – ликеры, которых Леонард не любил. Самовар был начищен мелом и страстно сверкал, норовя затмить блеском небесное светило.

Вечером, осмотрев диспозицию и оставшись доволен, Леонард приказал Даниле ночевать в казарме. В утешение и за труды ему был выдан целковый. Денщик задумался, куда потратить капитал, не придумал, и решил его копить. Но копил недолго, потому как, выйдя за ворота, увидел невдалеке кабак…

В полночь поручик, в широкополой черной шляпе и черном же плаще, терзаемый мощным телесным вожделением, сидел в засаде. В смысле, в извозчичьей пролетке, припаркованной в переулке напротив черного хода дома фон Брауде. Извозчик Емельян, которого Леонард подрядил ещё днем, нервничал. Сия таинственность ему не нравилась. Странный седок посулил огромные деньги: десять рублей! Но за это приказал вымыть пролетку с мылом, выкупать лошадь (тоже с мылом! Виданное ли дело?) и расчесать гриву и хвост, а самому сходить в баню. Чтобы, значит, не воняло. И одеться в черное! Емельян сидел тихонько, но непрерывно бормотал молитвы и крестился: ему было боязно. Все черное, ночь… Вдруг энтот барин нечистой силе служит? Слух был на Москве о каких-то масонах, которые обедню задом наперед служат и распятие вниз головою вешают. А знак у них – звезда пятиконечная, да! И что тут, в переулке, делать ночною порою? Ой, а под плащом в штанах у пассажира непонятно что топорщится… Хвост? Ну, попал ты, Емелюшка! Чур меня, чур!

Скрипнула калитка. Легкая фигура, тоже в черном, цокая, как показалось извозчику, копытами, устремилась к пролетке. Емельян обмер и не донес до лба занесенную для крестного знамения руку – так вдруг ослабел. Чудом удержался, чтобы не замочить портки. Седок выскочил, схватил фигуру на руки. Ф-фу-у! Вот оно что! Баба! Все сразу встало на свои места, страх прошел. Экипаж потихоньку тронулся с места.

– Леонард Федорович! – прошептала Ванда после первых жарких поцелуев, – Вы презерватиф купили?

– О, да! – шепнул ей в нежное ушко поручик, скупивший весь наличный запас (восемьдесят три штуки!) в немецкой аптеке.

Высадив странную парочку и получив золотой империал, Емельян припустил домой, решив, что завтра работать не будет, а будет лечить нервы. Народным средством, сиречь – водкою.

Квартира Орлова Ванде понравилась. Особенно шелковые простыни, усыпанные лепестками роз. В столовой был сервирован стол: кофий, пирожные, ликеры, шампанское в серебряном ведерке. В люстре оплывали свечи. Все, как у людей!

После томительно долгого ужина (Ванда от жадности попробовала все пирожные, а те, которые не смогла съесть – понадкусывала!), любовники, наконец, переместились в спальню. Там Леонард вознамерился раздеть свою зазнобу догола, чтобы насладиться сполна красотой её тела. Но Ванда воспротивилась и осталась в рубашке, несмотря на настойчивые уговоры.

– Как Вы не понимаете, Леонард Федорович? Я стесняюсь!

Это была ночь, полная экстаза! Страсть, переполнявшая поручика, выплеснулась мощным фонтаном счастья. Неоднократно, да! Ванда тоже не скучала, получая услаждение плоти. Слияние тел всегда приводило её в хорошее настроение, кровь бежала по жилам быстрее, голова сладко кружилась. Сегодня было особенно здорово – Леонард поднял её на такие высоты, что она едва удержалась от крика, а между бедер стало влажно. Совершенно новое ощущение! Ранее не испытанное, г-м.

Около четырех утра, потягивая холодненькое шампанское, чтобы освежиться, она притянула Леонарда к себе:

– Мне так замечательно с Вами, Леонард Федорович! Но, прежде, чем мы расстанемся, хочу обсудить с Вами кое-что.

– Я слушаю Вас, Ванда Леопольдовна! Всецело к Вашим услугам!

– Я решила обновить гардероб… Не ходить же мне в новом сезоне в прошлогодних тряпках?

– Конечно, нет! – пылко воскликнул поручик, и поцеловал её в грудь.

– Ой, вот Вы один меня понимаете! А Пьер жадничает. Не дает достаточно денег. Хорошо, что Вы обещали заботиться обо мне!

– Ну? – Леонард не понимал, куда она гнёт.

– Подкову гну! Мне не хватает расплатиться за заказ. Девять тысяч шестьсот пятьдесят рублей и восемьдесят две копейки! – Ванда уткнулась носиком в его шею, чтобы скрыть алчный блеск фиалковых очей.

Леонард слегка растерялся. Нет, конечно, он готов на любые жертвы ради своей богини! Но… десять тысяч единовременно? Без малого, г-м. Деньги, присланные дядей и так уже изрядно подтаяли… На что жить прикажете ещё почти пять месяцев? На жалованье поручика? Смешно-с!

Ванда игриво куснула его в шею, поторапливая с ответом.

– Ай! Да, конечно, Ванда Леопольдовна… но у меня нет сейчас при себе столько. Надобно снять со счета! – он поцеловал её протянутые губы и сразу забыл о своих сомнениях.

Ерунда! Он что-нибудь придумает, ну, займет у друзей в крайнем случае, перебьется, одним словом!

– Ну, тогда в понедельник? – уточнила Ванда, ласково поглаживая уши кавалера, – Не позже, хорошо?

– В понедельник, ага! – подтвердил Леонард, осторожно укладывая её на спину, ибо от поглаживания ушей страсть вспыхнула в нем с новою силою.

Через много-много лет ученые исследуют сей феномен через микроскоп, сделают все анализы – и откроют эрогенные зоны. И не только на ушах!

В понедельник, придя на чай с букетом и новомодным тортом «Наполеон», Леонард вручил Ванде пачку ассигнаций толщиною в энциклопедический словарь. Полковника не было дома – задержался на объекте.

– О, звезда моя! Вот, десять тысяч! – гордо похвастался он.

Радость баронессы была бурной, как Черное море в марте! Страстные объятия и жаркие поцелуи красавицы быстро довели поручика до полного восторга! Схватив кокетливо брыкающуюся Ванду на руки, он уже знакомой дорогой понес её в будуар…

За благодарностью!

На десяти тысячах дело не кончилось. Аппетит у прекрасной баронессы только разыгрался! Теперь, помимо подарков, без коих влюбленный поручик считал невозможным предстать пред ясные очи Ванды свет Леопольдовны, приходилось в кавычках заботиться о её многочисленных нуждах. Через три недели Леонард купил ей выезд: двух шикарных рысаков и карету. Четырнадцать тысяч, как одна копеечка! Ещё через месяц помог обновить занавески на окнах, а заодно и всю мебель. Двенадцать тысяч, г-м! И тому подобное, не считая щедрых взносов на благотворительность во время заседаний литературного кружка. Но было плевать на деньги! Главное – Леонард имел бесперебойный доступ к своей богине и был регулярно осыпаем её ласками. Он похудел, ибо любовная страсть сжигала его, аки огонь лучину. Разумеется, о его романе с полковничихой перешептывался весь город, ибо конспираторы они оба были неважные. Но барон чудесным образом оставался в неведении!

К октябрю деньги у поручика Орлова кончились. Дядя все ещё лечился водами, и помочь не мог. Пришлось отпроситься из полка и съездить в имение, благо всего сотня с хвостиком верст.

На требование хозяина срочно найти хотя бы тысяч двадцать, управляющий Ганс Фридрихович Мюллер впал в ступор. Выпив двойную дозу лавровишневых капель, отживел, и с гроссбухом в руках весь вечер доказывал невозможность оного волюнтаризма. Денег в хозяйстве было только восемь тысяч с половиною.

– Прикажите меня высечь батогами или, даже, расстрелять, Леонард Теодорович, но выше головы не прыгнуть! – брызгая слюной вопил Мюллер, – Ежели я Вам все эти деньги сейчас отдам, хозяйство без единого пфенига останется! Ведь, развалится всё!

– Может быть, продать что-нибудь ненужное? – уныло предложил Леонард, в сельском хозяйстве разбиравшийся слабо.

– О, йа! Дас ист фантастиш! – всплеснул руками управляющий, – Коровушек голландских, например? Наше млеко покупает сам боярин Шереметев для своей сыроварни! Сие приносит до одной осьмой валового дохода имения! Или гусиную ферму? Шесть московских и две калужских ресторации регулярно закупают наших гусей, лучших в губернии! Из них половину мы откармливаем… как сказать по русски… Фуа-гра… Чтобы отрастилась печенка! Ещё одна осьмая дохода! Или прикажете продать колбасный заводик? Или лес?

– Понимаю… Но деньги сильно нужны! И срочно! – упрямо заявил наш горе-помещик.

Мюллер сдвинул проволочные очки на кончик длинного носа:

– Ежели Вы настаиваете на сем безрассудстве, то я буду увольнять себя!

– Ну уж, так сразу и увольняться! Подумайте, Ганс Фридрихович, может, все-таки, придумаете что-нибудь!

– Ну, хорошо, хорошо! Мне надобно два дня. Прикину, где можно сэкономить… – грустно сдался немец.

Два дня Леонард с Данилой мрачно пьянствовали, ибо заняться более было нечем. Из напитков в доме нашлись только домашние настойки, от которых болела голова и расстроился кишечник. А Даниле – хоть бы что! Погода стояла ненастная, даже погулять было не выйти. Леонард бесцельно слонялся по комнатам, уставленным мебелью в чехлах, разглядывал портреты на стенах, завернутые в кисею люстры. В гостиной над камином висела коллекция старинного оружия, собранная ещё дедом и дополненная отцом.

«Ежели сии железяки продать, то потянут тыщи на четыре, а может, и поболее!» – прикинул поручик рассеянно, повертев в руках тронутый ржавчиною двуручный меч.

На третий день пришел Мюллер.

– Шесть тысяч двести пятьдесят рублей! – твёрдо отчеканил он, – И ни копейки более!

– Ладно, давайте! – вздохнул Леонард обреченно.

Сумма, конечно, недостаточная, но месячишко перебиться хватит. А там и дядя из Карслбада вернется, поможет. Коллекцию клинков решил прихватить с собой, равно, как и несколько картин, книги, а также кое-какие мелочи.

В полдень, стоя на крыльце родительского дома, Леонард скучливо оглядывал неказистый, мокрый от дождя пейзаж, пустую псарню и конюшню. Бывал он здесь в детстве редко, даже не каждый год, а с последнего посещения минуло целых шесть лет. Родителей не помнил, только по рассказам няни и дяди, поэтому ностальгических чувств к своему имению не испытывал. Для него сии палестины были только источником дохода.

Мужики паковали вещи, сноровисто постукивая молотками, покряхтывая, грузили ящики на телегу. Среди них прошел слух, что барин крепко проигрался в карты.

– … Скока, скока?

– Стока! Двадцать тыщ! Прикатил к немцу-то, и давай требовать. Маланья самовар им несла, сама слыхала.

– С нами крестная сила! Двадцать тыщ! Да, поди, на всем воскресном базаре товару на стока не наберется!

– А двадцать тыщ – много, батя?

– Ну, вот, к примеру, Силантий: армяк – полтину стоит. Ежели всем в нашем селе по два армяка купить, как раз и выйдет двадцать тыщ заплатить!

– Это где ж ты, Мирон, за полтину армяк покупал? Из парчи, что ль, пошил? Я, однако, за двугривенный себе справил!

– М-да, баре… Высоко летают, как бы падать больнёшенько не пришлось!

– Эй, потише! За такие слова кнута вваливают!

– А я думаю: отобрать бы все у бар, да и поделить!

– Во, ещё один Пугачев Емеля нашелся! К топору Русь зовет!

Управляющий Мюллер слышал сии речи и много лет спустя рассказал о них своему знакомому, некому Карлу Марксу. Проанализировав содержащиеся в разговорах мужиков идеи, тот написал: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!»

Наконец, возок поручика да телега с предназначенными для продажи вещами тронулись в путь. Из-за осенней распутицы до Москвы добирались пять дней. Приехали грязные, усталые и мокрые по самые уши, ибо тяжело груженую телегу то и дело приходилось выталкивать. Несмотря на принятые меры профилактики простудных заболеваний, сиречь, водку, поручик маялся насморком. Чихал как из пушки. Поэтому первое, что он сделал, сняв пудовые от грязи сапоги, было написание письма Ванде Леопольдовне с извинениями за пропущенный чай в минувший понедельник, и объяснениями своего болезненного состояния, препятствующего их встрече в понедельник грядущий. Из восьми страниц письма шесть были заняты комплиментами и клятвами в любви. Ответ от баронессы пришел уже к вечеру. В своем письме она сетовала на долгую разлуку, намекала, что сильно соскучилась, и выражала надежду на скорейшее Леонардово выздоровление. С письмом была прислана баночка собственноручно сваренного малинового варенья!

Леонард аж задохнулся от умиления!

– Сама, своими нежными ручками, варила! – гнусаво бормотал он, разглядывая драгоценный дар богини.

Данила притащил самовар.

– Давайте, барин, лечиться! Подержите ноги в горячей водице с горчицей! – предложил он, наливая кипяток в тазик.

– О, да ты в рифму заговорил! – рассмеялся хозяин, – Сии вирши надо будет записать!

Даила озадаченно почесал затылок:

– И в мыслях у меня не было никакого вольнодумства! А Вы ножки-то, ставьте в тазик!

В теплом халате, с ногами в горячей, насколько можно терпеть, воде с горчицей, Леонард пил чай с малиновым вареньем и ромом. Пылал, постреливая березовыми дровишками, камин, наполняя комнату сухим приятным теплом. Уютно тикали часы на камине. Насморк дрогнул и начал отступать, не в силах противостоять превосходящим силам противника.

У дверей позвонили, и Данила впустил поручика Михайлова.

– Ага, вернулся! – загромыхал он радостно, – А с ногами что? Рюматизм?

– Да нет, Саня, насморк. Садись, выпей со мной чайку! – пригласил его Леонард.

– Насморк в носу, а ты ноги паришь? – гулко захохотал товарищ.

Отсмеявшись, Александр сел, принял чашку. Зачерпнул ложечкой варенья из вазочки, поморщился:

– Переварено! Вот, я тебе пришлю своего, Ненила варила – объедун и благорастворение воздухов!

– Гран мерси! – поблагодарил друга больной, незаметно отодвигая в сторонку драгоценное варенье, – А как, кстати, у тебя с Ненилой после того случая? Ты мне не рассказывал!

– О! Твоя идея насчет шелкового белья! Заказ только через десять дней исполнили, и все десять дней моя дулась, несмотря на пряники. Зато уж, когда бельё принесли – смягчилась сразу, аки воск от лица огня! Час целый перед зеркалом вертелась, а я, глядя на такую красоту, слюнями истек. Допустила до себя, ага! Шутила, что за такой подарок она мне авансом ещё половинку измены прощает! Теперь живем душа в душу.

Леонард хрипло захохотал, едва не расплескав чай.

Александр придвинулся ближе и спросил вполголоса:

– Слушай, Лёня! Тут такое дело… Ненила хочет еться с презерватифом, по благородному, значит. Запало ей, понимаешь? Ты их где покупал?

– Да в немецкой аптеке! – удивился Леонард, – На Кузнецком Мосту!

– Был я там! – огорченно ёрзнул на стуле Михайлов, – Нету у них! Говорят, кто-то весь запас скупил, целый город без презерватифов оставил, а новый завоз не раньше декабря. У тебя не найдется ли?

– Ну… могу дать… один, – неохотно протянул наш герой-любовник, которому сии предметы были дороги, ибо без них, как мы помним, Ванда Леопольдовна не давала.

– Выручи, а? А то не хочет Ненила быть в постели крестьянкой, хочет быть благородной мадамкой!

– Каламбур! – хихикнул Леонард и полез в шкапчик.

Получив просимое, Александр спросил застенчиво:

– А как им пользоваться-то? Я, знаешь, допреж никогда…

– Вот, надевается и раскатывается на всю длину, – со знанием дела объяснил Леонард, – А потом тесемочки завязываешь, чтобы не сваливался, только не слишком туго. Лучше, если Ненила надевать будет – так приятней! Потом снял, прополоскал, смазал, свернул – и до следующего раза.

– А смазывать чем?

– Да постным маслом или салом топленым, все равно.

Повертев с интересом конвертик, Михайлов спрятал его за обшлаг мундира. Налил себе чаю в блюдечко, по простому, хлюпнув, отпил. Осмотрелся:

– А ты зачем в деревню ездил, Лёня? Вон, гляжу, и ящики у тебя везде.

– Да вещи привез… Картины, книги. То, да сё… Коллекцию дедовскую, клинки всякие. Чего им зря пропадать?

– Ну-у?! – воодушевился гость, – Я ведь тоже собираю! Покажешь?

Позвали Данилу. Тот пришел с кислым лицом, ибо его оторвали от самовара, штофа вишневки и соседской кухарки, заглянувшей на огонек. Настроение денщика ещё больше ухудшилось, когда пришлось ворочать и вскрывать тяжелые ящики с железяками. Эх, жизнь подневольная!

– Нет, ты только посмотри! – вскричал Александр, хватая один меч, – Сарацинский «Огненный» клинок! Мавры в Гранаде такие ковали!

– А почему такая странная форма? – провел пальцем по волнистому лезвию Леонард.

– Сей меч совмещал достоинства прямого обоюдоострого колющего лезвия с изогнутой саблей кочевников, более приспособленной для рубки, – доходчиво объяснил знаток, – В бою с закованными в панцырь рыцарями очень себя оправдал!

Он почтительно взял другой:

– Типичное оружие крестоносцев, двуручный обоюдоострый меч. Полагаю, времен Карла Великого, г-м!

Но более всего его взволновал короткий прямой клинок с невзрачною бронзовою рукоятью.

– Да это же меч римского легионера! Впрочем, скорее центуриона, у рядовых попроще были, с деревянной рукоятью! Первый век от Рождества Христова… ну, может, второй. Однако!

– Дорого может стоить? – поинтересовался Леонард, относившийся к оружию равнодушно.

– Не знаю, слушай… Посоветоваться надо! – Михайлов смотрел на железяки, как дитя на леденец, – Лёня, душа моя! Я у тебя всю коллекцию куплю, только подожди пару дней!

– Да подожду, мне не к спеху… – кивнул хозяин сокровищ.

– Значит, договорились! Я все разузнаю, и цену тебе дам справедливую.

Уговор запили доброй порцией рома.

Посидев ещё полчасика и наговорившись досыта, Михайлов отправился домой. Ублажать Ненилу по-благородному, да!

После ножной ванны, чаю с ромом и доброй беседы самочувствие поручика улучшилось, настроение поднялось. На улице шел дождь, по осеннему нудный. Ветер шевелил ветки старого клёна, и они стучались в окно, будто приглашая жильцов на прогулку. А может, наоборот, прося впустить дерево погреться?

Данила приготовил постель, согрел медной угольной грелкой простыни. Затем, по традиции, поставил под печку плошечку с молоком, ломтем хлеба и кусочком сахару: для домового. Тот довольно улыбнулся в бороду.

Позевывая и крестя рот, денщик доложил, что постель готова. Леонард, наскоро прочитав молитву, улегся. Хотел почитать на ночь, и даже взял одну из привезенных с собою книг – что-то о путешествии в Африку, но день был тяжелый, и, задув свечу, он погрузился в сон…

Глава четвертая

А сон снова был странный! Поручик стоял на вершине горы, судя по всему – вулкану, ибо имелся внушительный кратер. Вокруг Леонарда расстилался уже знакомый пейзаж с морем и пальмами. Вдали виднелся город, построенный из одинаковых серых пятиэтажных зданий, перемежаемых кое-где одинаковыми же девятиэтажными башнями. Улицы были прямые, и пересекались под прямым углом. В центре, на площади кичливо возвышалось монументальное здание с колоннами. Над ним развевался красный флаг. Перед зданием стояла какая-то скульптура с протянутой на восток рукой. Архитектура города была более, чем удивительная. Казалось, что это – результат упражнений ребенка с кубиками.

Поручик поднял лежащую у ног легкую треугольную конструкцию, обтянутую тканью, легко разбежался по склону и… Полетел! Конструкция оказалась крылом, уверенно державшим тело в воздухе! Меняя положение тела, Леонард управлял полетом, закладывал виражи, почти не снижаясь. Скорость была, как у доброго скакуна, несущегося во весь опор!

Город стремительно приближался. Стали видны странные экипажи, передвигающиеся по улицам без помощи лошадей. На плоских крышах домов там и сям виднелись гигантские буквы, складывающиеся в непонятные выражения: «Слава КПСС!», «Партия – наш рулевой!», «Экономика должна быть экономной!», «Мир, Труд, Май!», «Атом служит миру!», «Советский Краснознаменный Тихоокеанский Атомный Флот – гарант мира во всем мире! Л. И. Брежнев», а так же много других, таких же загадочных. Кое-где виднелись огромные, в пол стены, портреты бровастого немолодого человека в незнакомом мундире с огромным количеством наград. Плакаты с изображением… моряков? Да, конечно, это были моряки, судя по рубахам с широкими синими воротниками и бескозыркам с ленточками. В гавани стояли корабли. Серо-стальные, явно не деревянные, огромные даже с высоты птичьего полета, они поражали воображение, и как корабли воспринимались только потому, что некоторые из них двигались. И ни одного парусника!

«Пароходы!» – понял поручик, закладывая вираж и снижаясь, чтобы приземлиться на пляже в паре верст от порта, – «Надо же, а я и не знал, что они такие здоровенные бывают! Но, откуда?»

Земля плавно приближалась. Вот и пляж, кромка прибоя. На воде – радужные разводы нефти. И ни души: ни гуляющих, ни купальщиков, ни рыбаков…

Приземлился, пропахав ногами песок на пару саженей. Тут же, откуда ни возьмись, подбежали трое военных с короткими ружьями без прикладов наперевес.

– Стой, руки вверх! – угрожающе заорал один из них.

Леонард покорно поднял руки. Его сноровисто обыскали.

– Так, гражданин, пройдемте. Расскажете, как Вы в запретную зону залетели и по чьему заданию. Онищенко! Подбери дельтаплан! – властно распорядился потный офицер.

Леонард замешкался и сразу же больно получил стволом ружья по спине.

– Но, позвольте, господин офицер! – возмутился он таким обращением.

– А-а! Вот кто к нам пожаловал! Из этих, значит, из белых! – радостно заулыбался офицер, – Господа-то все в Париже!

«Почему – господа в Париже?» – не понял Орлов, – «И, из каких-таких, белых?»

Вдруг все расплылось перед глазами и он проснулся.

Как и в прошлые разы, сон не размазался, не улетучился бесследно. Все детали были отчетливо отпечатаны в памяти. Поворочавшись, поручик встал, запалил свечу, и, шаркая шлепанцами, пошел в кабинет. Там он подробно записал содержание своего сновидения, а заодно – и три предыдущих. Зачем он это делает, Леонард не знал.

«Точно, надо к доктору сходить… Пароходы, надо же! Да и вообще, чудно!» – неуверенно усмехнулся наш герой, укладываясь досыпать.

Два дня поручик сидел дома, лечился домашними средствами. В полк послал письмо, объяснив, что нездоров. На всякий случай вызвал околоточного доктора – Илью Игоревича. Эскулап осмотрел язык и горло, оттянул веки. Уютно сопя в бороду, выслушал деревянным стетоскопом грудь.

– Очень крепкий организм у Вас, Леонард Федорович! – улыбнулся он, вертя пальцами на кругленьком животике, – Насморк – ерунда, пройдет! Надобно прикладывать на ночь французский горчичник на воротниковую зону. Через день! Диэту я Вам распишу…

– Да я, собственно… – Леонард помедлил, собираясь с духом, – В общем, сны я вижу. Престранные, осмелюсь доложить, сны! Яркие и запоминающиеся.

– Ну-те, ну-те! – заинтересовался доктор, придвигаясь поближе, – Расскажите, батенька!