Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман

Жемчужина, выпавшая из короны

Любовный исторический роман

Илья Тамигин

© Илья Тамигин, 2019

ISBN 978-5-4490-0789-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Илья Тамигин

Эпиграфы:

Империя (от лат. imperium – власть) – большое многонациональное образование, управляемое из одного центра принятия решений в интересах всего политического пространства.

Википедия

***

Три четверти планеты —

Моря и океаны!

А остальное – острова,

Остальное – острова!

«Остальное – острова», песня.

Музыка О. Фельцмана. Стихи Е. Долматовского

Посвящается моей жене Наташе

От Автора

Роман написан к двухсотлетию попытки Русско-Американской Компании установить контроль над частью Гавайских островов и вовлечь королевство Атувай в состав Российской Империи. Королю была обещана защита, помощь в развитии экономики и образования, а также в капитальном строительстве. На острове Кауаи было даже построено три крепости, одна из которых, Елизаветинская, сохранилась до сих пор.

Король подписал договор, и 2-го июня 1816 года в бухте Ваимеа был поднят российский флаг, но…

На фоне происходящего происходит трансформация нравственных принципов главного персонажа, георгиевского кавалера поручика Орлова, героя Отечественной Войны 1812 года и последовавшего за ней Заграничного похода. Во время своего пребывания на островах он укрепляется в вере в Бога, проникается идеями мира и борется против войны, выполняя своё Главное Предназначение в жизни (Автор убежден, что у каждого человека есть неизвестное ему Главное Предназначение!). В нём, недавнем офицере и вертопрахе, беззаботном и легкомысленном, зреет серьёзное решение: стать священником и миссионером, проповедовать Слово Божье язычникам-островитянам. Высшее доступное человеку дело!

Исторические события, описанные в сем романе, в угоду сюжету, изложены весьма вольно. Ну, так получилось!

Все действующие лица, названия населенных пунктов, адреса и явки, секретные карты и снадобья, шифры и чертежи изобретений, а также синий цвет – есть вымысел Автора. И ещё: Автор не разделяет верований, а также взглядов и теорий, излагаемых его персонажами!

Пролог: Первая встреча. 1778 год

Щедрое, роскошное, сияющее раскаленным золотом Солнце величаво садилось в океан, покидая наливающееся густой синевой безоблачное небо и окрашивая волны в цвет вина – древний грек Гомер так и выражался: винноцветное море, а уж он-то, по отзывам современников, в вине знал толк! Наступил «Час Вечернего Уиски» – именно так, с большой буквы «Ч», очень уважаемый момент среди всех британских джентльмэнов. Натянувшийся якорный канат корабля «Resolution» слегка вибрировал. Казалось, что паруснику не терпится снова отправиться в путь, резать волны форштевнем, упруго претворяя энергию ветра в движение. С только что открытого тропического острова, лежащего в двух кабельтовых по левому борту и сверкающего золотистым пляжем, окаймленным пышной зеленью пальм, доносилось вечерним бризом тонкое благоухание цветов сандалового дерева, гибискуса и, пардон, плюмерии, а также других, ещё не известных европейским ботаникам. Матросы, за время долгого плавания сильно утомленные целомудрием, волновались на палубе, гадая, обитаем ли остров. Ведь, если там живут люди, то половина из них – женщины!!! Все были бы рады новым знакомствам!

В капитанскую каюту вошел стюард с подносом закусок и бутылкой. Штопор ввинтился в пробку и она негромко чмокнула, покинув горлышко. Янтарная струйка мелодично зажурчала в серебряные стаканчики, и по каюте распространился (нежный, соблазнительный, манящий, искушающий, желанный – нужное подчеркнуть!) аромат выдержанного шотландского уиски.

С вожделением пошевеливая густо заросшей волосами ноздрёй, капитан Джеймс Кук принял из рук стюарда дозу сего животворного эликсира. Другую ёмкость взял вахтенный офицер – второй помощник Диксон. Поставив поднос с закусками на стол, стюард вышел из каюты. Джентльмэны чокнулись и выпили. За короля Джорджа III. Занюхав ароматами острова, выпили, не задерживаясь, по второй – за Англию. Закусили. И только потом выпили за красивыe островa, волею Провидения открытыe сегодня.

– Как Вы изволите назвать этот архипелаг, сэр? – спросил второй помощник, выжидательно склонившись над бортжурналом, – Сии острова воистину полны очарования, поэзии и романтики!

Держа в руке сэндвич с солониной, капитан Джеймс Кук задумался лишь на секунду. Затем, сдвинув на затылок треуголку, решительно сказал:

– Пишите, Диксон: Сэндвичевы острова!

– Вы серьёзно, сэр? Так и писать? – второй помощник был разочарован такой прозой.

Судно качнуло.

– Мой высокий покровитель, Сэр Джон Монтегю, Первый Лорд Адмиралтейства, четвертый граф Сэндвичский, разве не заслуживает чести быть увековеченным на географической карте?

– О, в его честь, значит! Тогда, конечно, сэр… Я просто подумал, глядя на Ваш сэндвич…

– Да! Это он его изобрел! Однажды, за игрой в криббедж, чтобы не отходить от ломберного стола, ибо пришла хорошая карта, сей достойный джентльмэн приказал положить на ломоть хлеба салат, майонез, ветчину и сыр. А чтобы не пачкать пальцы, велел накрыть это сооружение другим ломтем хлеба. Гениально, не правда ли?

– Оу, йес, ит из, сэр!

С палубы вдруг раздался многоголосый радостный вопль, и через секунду в каюту влетел боцман.

– Сэр! Прошу прошения, сэр, но там… Там люди, сэр! Множество лодок плывут сюда!

Капитан Кук прожевал сэндвич, поправил треуголку и произнес историческую фразу:

– Вау!

Часть первая: Стечение обстоятельств, приведшее к…

Глава первая

Началом нашей истории можно считать конец Заграничного Похода Русской Армии. Ну, это когда союзники – русские, пруссаки и австрийцы (и отчасти – англичане) захватили французский город Париж и Александр Благословенный вынудил Наполеона Буонапарта отречься от престола, хотя тот и не хотел. Свергнутого императора англичане тут же определили на жительство в последнем его владении – острове Эльба. Но речь пойдет не об этом, а вот о чём: в походе сем принял посильное героическое участие и подпоручик от артиллерии Леонард Федорович Орлов. Со своей батареей оный офицер прошел через всю Европу, паля в ворогов с похвальною скорострельностью и меткостью, за что был неоднократно отмечен благодарностями командования, выражавшихся обычно в дополнительной выдаче водки пушкарям. Но однажды главнокомандующий, впечатленный мастерством нашего героя, проявленным в бою под Малоярославцем, презентовал ему золотой брегет с дарственной гравировкой:

«Артиллеристу Божией Милостию подпоручику Л. Ф. Орлову от фельдмаршала М. И. Голенищева-Кутузова. 1812».

И, знаете – не зазнался подпоручик! Так, почванился немного – и пошел дальше воевать. Значит, мерз Орлов в палатке, мок под дождем на марше – и сибаритствовал на перинах в захваченных городах, ел кашу из солдатского котла или бараньи котлетки а ля Дижон со сложным гарниром, буде случалась такая возможность, пил бургундское и коньяк, а ежели не случалась – то не гнушался и обычной русской водкой. Ну, на войне, как на войне!

А при осаде Парижа на его батарею налетела тяжелая конница Мюрата, предварительно смяв правое крыло русского авангарда. О, то был опасный момент! Захвати они батарею и разверни пушки, вся история Европы могла бы соскользнуть на другие рельсы! Но, как было сказано выше, подпоручик палил метко, а главное – добился от своих пушкарей отменной скорострельности! Французы, порубив в фарш пехоту, устремились к пушкам… и нарвались на сюрприз: вместо двух ожидаемых залпов они получили целых три! Выкосив три четверти бравых кирасир картечью, пушкари отбивались от остальных холодным оружием: банниками, тесаками, оглоблями и чем попало, а сам Орлов – саблею и пистолетами. А тут и сикурс подоспел, наши славные гусары – два эскадрона! Французы, поняв, что супротив объединенных сил артиллерии и кавалерии не выстоять, предприняли ретираду. Сей подвиг был замечен командиром полка, и на подпоручика ушло на высочайшее имя представление к награде. Сам государь-император вручал Орлову в свежезахваченном Париже Георгиевский Крест!

Но долго в Париже погулять нашему герою не пришлось. В апреле 1814 года Высокое Начальство, мудро посчитав, что после взятия города Парижа нужда в артиллеристах уменьшилась, а в инженерах, наоборот, возросла (а Орлов был инженер-артиллерист!), перевело Леонарда Федоровича в Белокаменную, в Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича Тверской Инженерный Полк, повысив, впрочем, в чине. Был подпоручиком – стал поручиком!

Прибыв в Москву, которая тогда бурно отстраивалась после пожара, двадцатитрёхлетний неискушенный светскою жизнью Лёня слегка растерялся. Размах, однако! Шампанское здесь пили не иначе, как дюжинами. Офицеры по улицам ходили из чувства патриотизма только в парадных мундирах. Ставки на бильярде исчислялись сотнями рублей! Соответствовать этому образу жизни офицерского жалованья и присылаемых дядей доходов с имения, вообще-то, хватало. Но было непривычно и нескромно тратить чуть ли не впятеро больше, чем обычно. И жизнь поручика текла легко и беззаботно, пока через две недели в Москву не приехала некая Ванда, затмившая всех местных дам, как восходящее солнце затмевает звёзды на небосводе.

Ванда Леопольдовна, жена полковника барона фон Брауде, была красавица. Нет, не так! Она была красива красотой не человеческой, но ангельской! Тонкое и нежное, как на полотнах средневековых итальянцев, лицо, огромные бархатные глаза редчайшего фиалкового цвета, ресницы, на которых мог бы отдохнуть воробей, улыбчивые губы сердечком, лебединая шея, умопомрачительные матовые плечи, дивная грудь, поспорив о форме коей, кавалергард Иваницкий стрелялся на дуэли с камер-юнкером Стрепетовым и ранил того в… впрочем, неважно, во что. Талию баронессы, ежели в корсете, возможно было обхватить пальцами, а то, что располагалось ниже, ласкало даже самые взыскательные мужские взгляды идеально-сферическим совершенством формы. А голос! Когда она пела, у слушателей просто сердца временно останавливались! Но главное – особый взгляд, которым сия дама могла покорять, поощрять и уничтожать мужчин. Имелось в том взгляде что-то эдакое, мистическое и необъяснимое. Было ей двадцать пять лет, а мужу-полковнику – шестьдесят один год. С половиною. Говорит само за себя, г-м. Сие зело часто приводило к несоответствию желаний и возможностей на брачном ложе. Кроме того, он злоупотреблял водочкою и на этой почве страдал ипохондрией вперемешку с меланхолией.

Полк, которым командовал барон, был инженерный – тот самый, в который перевели Орлова! Сам понимаешь, Читатель, что полк на месте не стоял: фортификационные сооружения нуждаются в ремонте постоянно, не говоря уже о постройке новых, на предмет обороны от супостата. Но, куда бы не забрасывала судьба и служба государева, Ванда Леопольдовна не скучала. Всегда находились поклонники, готовые на все, на любое безумство, чтобы развлечь сию даму. Многочисленные обожатели придавали ей ещё больше сияния и обожания. Клеопатра и Цирцея в одном лице. И все сходило с рук! Муж, конечно же, ни о чем не догадывался.

Уже на следующий день после прибытия дамы в Москву мужское население города и окрестностей забулькало, забурлило и запузырилось вулканическою лавою восхищения. В честь очаровательницы слагались оды, панегирики и дифирамбы. Дважды в неделю, сопровождаемая небольшой группой (человек десять – двенадцать, не больше!) самых ярых поклонников, она выезжала на прогулку верхом на вороном арабском жеребце с белыми носочками, и все воздыхатели выстраивались по сторонам улицы, бросая под копыта коня цветы. Некоторые, зачем-то, пытались бросаться сами. Каждый вечер легконогая баронесса порхала в танце на балах, частенько устраиваемых специально ради неё. Русские столбовые дворяне, венгерские, немецкие и австрийские аристократы, ну, и польские шляхтичи чуть ли не каждый день нещадно кромсали друг друга саблями и шпагами, а также дырявили пулями на дуэлях, вспыхивающих, как порох, из-за борьбы за улыбку красавицы, право пригласить на тур мазурки или просто поцеловать ручку. Прямо, эпидемия какая-то!

Когда наш скромный поручик увидел Ванду Леопольдовну впервые на балу в дворянском собрании, он сначала решил, что ослеп, ибо свет померк в очах его. Затем три дня лежал в нервной горячке, насилу денщик Данила отпоил водкою на черносмородиновых почках. Стрела Амура поразила Леонарда в самую середину сердца, застряв там в митральном клапане болючей занозой, и ни о чем другом, кроме предмета своей страсти, он думать уже не мог. Придя в себя, послал Данилу за цветами, велев купить самый расшикарный букет на все деньги, отложенные на хозяйство, что нашлись в кошельке. Денщик вернулся с букетом розовых роз размером в добрый сноп, горько посетовав барину, что цветы сильно вздорожали, денег не хватило, и ему пришлось добавить собственную пятерку. Он давно служил у Орлова, и на этой почве иногда забывался и был излишне фамильярен с хозяином.

Взявши розы, Леонард надел парадный мундир и пошел на Тверскую, чтобы увидеть своё божество. До выезда Ванды было ещё три часа, но он был готов ждать и дольше. Занял удобное место напротив её ворот, где уже топталось с полдюжины поклонников – от гимназистов до генералов. Все были знакомы между собой, курили, вступали в разговоры. Леонард же абстрагировался от окружающего мира: весь был нацелен исключительно на появление предмета своих чувств. Пошел дождь, все опытные поклонники раскрыли зонтики или завернулись в плащи, но Орлов стоял, не замечая, что струйки текут по лицу и за шиворот. За три часа толпа выросла многократно. Дождь кончился. Мужчины выстраивались с букетами, букетищами и букетиками по обеим сторонам улицы. И вот!

Распахнулись высокие кованые ворота и на мостовую выехали два гайдука. Протрубили трижды в фанфары, возвещая появление мадам фон Брауде. За ними потянулась кавалькада конных воздыхателей. Ванда Леопольдовна была в тот день в сиреневой амазонке, из под которой выглядывал кончик ботинка, украшенного жемчужными пуговками. Шляпка, похожая на корону, увенчивала гордую головку. Каштановые кудри посверкивали в солнечных лучах искорками, как полированная медь. Толпа закричала «Виват!», и баронесса улыбнулась. Взгляд её упал на на молодого высокого кудрявого блондина в насквозь мокром мундире поручика с Георгиевским крестом на груди. В его пламенном взоре (фи, ну и штамп!), пардон, в пылающих очах (ой, тоже штамп, ещё и более затертый! Надо что-нибудь посвежее придумать!), в общем, в выражении лица читалось не восторг, не обожание, не восхищение, но страсть. Это было редкостью! Именно таких, страждущих, сходящих с ума, а не просто так влюбленных, Ванда и выбирала себе в аманты.

Она остановила жеребца, вынула батистовый платочек с вышитой монограммой, и нежно вытерла лоб и щеки своего нового избранника, после чего уронила платочек ему на эполет, поощрительно улыбнулась и проследовала далее по маршруту, осыпаемая цветами.

Ноги у Леонарда подкосились, он замер в неловкой позе, не зная, что теперь делать и как жить дальше. Свободной рукой он схватил платок и прижал его к губам. Тонкий запах незнакомых духов проник в ноздри… Спохватился: букет! Букет не вручил, болван! И даже на мостовую не бросил, растяпа! Но было уже поздно: не бежать же вслед…

Кто-то дернул его за рукав. Оглянулся: рядом стоял пожилой генерал в австрийском уланском мундире. По подбородку генерала текли слюни вожделения.

– Господин поручик, – обратился он к Орлову, скверно выговаривая французские слова, – Не продадите ли платок мадам фон Брауде? Я дам Вам за него тысячу червонцев!

Даже не обидевшись на фетишиста, Леонард покачал головой, повернулся, и, как во сне, двинулся домой. Данила, увидев, что барин вернулся с цветами неадекватный, осторожно забрал розы и вернул их торговцу за треть цены – чего ж зря добру пропадать! Орлов этого даже не заметил.

Два дня он мучился, вспоминая каждый миг мимолетной встречи с богиней его сердца. Затем – была не была! – написал ей письмо на восемнадцати страницах, в котором выражал желание увидеть её вновь, чтобы припасть к ногам… ну, и тому подобное. Сумбурное это письмо немало позабавило очаровательницу, получавшую до трёх сотен таких писем ежедневно. Сама она их не читала, конечно, никакого времени не хватило бы. Читала камеристка, выбирая самые интересные или смешные. Письмо поручика попало ей на глаза из-за того, что он догадался вложить в конверт драгоценный платок.

На следующий день с городской почтой пришел ответ! Ответ! Поручика Орлова приглашали на файв-о-клок барон и баронесса фон Брауде.

Леонард был храбрецом. Воином. Прошел всю кампанию 1812 года, участвовал в Заграничном Походе 1813—1814 годов, дошел со своей батареей до самого Парижа, где её едва не захватили кирасиры Мюрата, получил Георгиевский крест в награду за этот бой. И были в его жизни бабы, женщины и девки, даже и две дамы. Но тут он оробел. Предстояло идти на чай к командиру полка, которого он видел всего один раз, представляясь по прибытии на службу. И там будет Ванда! Вандочка! Что прикажете делать? В смысле, как сдержать себя в присутствии мужа? Прямо, хоть очки с синими стеклами надевай, чтобы скрыть горящие высоким чувством взоры!

Кинув взгляд на каминные часы, Леонард заторопился, отбросив сомнения. Времени на подготовку оставалось в обрез. В баню! Срочно!! Ибо не мыт уже три дня!!!

– Данила! Бельё! Чистые чулки! Живо! В баню иду! – страстно озаботил он денщика.

– Ваше благородие, чистые чулки кончились! – виновато отозвался тот.

– Убью! – прорычал Орлов жутким голосом, – Достань, где хочешь! Даю минуту! Время пошло!

Чулки явились как по волшебству, ибо Данила хотел жить.

Сходивши в баню, где его подстригли, побрили, отдраили мочалкой до скрипа и сбрызнули Кёльнской Водой, влюбленный поручик с помощью Данилы облачился в парадный мундир и самые лучшие свои сапоги, сиявшие, как два черных жирных солнца. Взял извозчика, проехал мимо цветочной лавки, купил на сей раз скромный, но ужасно дорогой букет изысканных голландских тюльпанов, и, без одной минуты пять, слегка дрожащей рукой постучал в дверь жилища фон Брауде.

Горничная провела его в столовую, где он несколько неуклюже вручил Ванде букет и был допущен к ручке. Поцеловать осмелился лишь самые кончики пальцев. От восторга и запаха кожи любимой женщины поясницу свело судорогой, едва распрямился. Баронесса томно улыбнулась и поблагодарила за цветы. По русски она говорила с чарующим акцентом – в нашей эпохе с таким говорит Эдита Пьеха. Полковник был индифферентен, но, впрочем, умеренно доброжелателен.

– Вообразите, Пьер! Я уронила на улице платочек, а Леонард Федорович его нашел и любезно прислал мне! Мне захотелось познакомиться поближе с таким благородным человеком, тем более, что он офицер нашего полка! – ворковала Ванда Леопольдовна.

– Это Вы правильно, поручик! – пожал руку Орлову фон Брауде, – Платок – он тоже денег стоит. Чай, не меньше пяти рублей за дюжину. А вышивка! Ещё по полтине на платок кладите.

Отец-командир был по немецки скуповат.

Сели втроем пить чай. Орлова заставили рассказывать о своей службе, учебе, семье. Сначала он запинался, затем разговорился.

– … Сирота я. Папенька отдал Богу душу в турецком плену когда мне было три года, маменька ещё раньше преставилась от холеры. Дядя Всеволод Никитич меня вырастил и воспитал. Я его единственный наследник.

– Много ли душ у дяди? – спросила Ванда вкрадчиво.

– Тысяч пятнадцать. Да в моем имении десять, – беззаботно поведал поручик, – Им тоже дядюшка занимается.

Лёгкая тень алчности пробежала по прекрасному лицу баронессы, но тут же исчезла.

– Это вы из каких Орловых? Легендарный светлейший князь Григорий Орлов вам не родственник? – поинтересовался барон.

– Дальний. Как мужики говорят, нашему плетню троюродный забор, – тонко пошутил Леонард, – А, вообще-то, мы калужские. И имение у дяди в Калужской губернии.

Ванда негромко рассмеялась. Смех её был подобен аккордам небесной арфы! От сего чарующего звука сердце и без того потерявшего голову поручика не выдержало напряжения и оборвалось, с шумом рухнув в сапоги, а мозг заволокло туманом счастья. Забыв, где он находится, Орлов не глядя нашарил подвернувшуюся бутылку со стола и налил себе полную чашку. Выпил залпом. Оказалось – ром. Глаза хозяйки удивленно расширились.

– Знай наших! – восхищенно крякнул полковник, – Ну-ка, я тоже!

– Пьер! – запротестовала супруга, – У Вас же диэта!

– Ер-рунда! – парировал бравый вояка, и выпил.

Затем, без перерыва и закуски – ещё одну. И ещё.

Орлову сделалось неловко. Он понял, что, сам того не желая, спровоцировал милейшего Петра Иоганновича на запой. И сделать уже ничего было нельзя, процесс соскочил с зарубки: командир вошел в раж, и перешел с рома на коньяк. Леонард даже не пытался за ним угнаться. Через час таких упражнений пришли два гайдука и унесли бесчувственную тушку барона в спальню.

– Увы! Вечер испорчен… – грустно посетовала Ванда, – Вы извините его, Леонард Федорович. Он так устает на службе! Ответственность… и вообще… А мне теперь до самой ночи скучать одной!

– Я… Позвольте мне… Я… Это… С Вами посижу… или постою… то-есть, побуду, – бессвязно забормотал Леонард, сжигаемый тайной надеждой, что удастся задержаться ещё хоть немного.

– Любите ли вы стихи, Леонард Федорович? – вдруг спросила Ванда деловито.

– О, да! Люблю… – несколько удивился тот.

– Прекрасно! Приходите в четверг, в семь. У меня будет несколько любителей поэзии, этакий литературный салон. Почитаем друг для друга… Викторина будет, конкурсы разные… Придёте? – Ванда лукаво наклонила головку.

Не в силах вымолвить единое слово от радости, что увидит её вновь, Орлов часто-часто закивал.

– Ну, вот и отлично! А сейчас Вам пора… – богиня протянула руку для поцелуя.

Поцеловав оную уже чуть более смело, наш герой с поклонами удалился, и до самой ночи бродил по улицам: переживал. Стихи он читал редко, наизусть знал только из гимназического курса. Но дело поправимое! До четверга ещё два дня! Он успеет выучить наизусть что-нибудь… эдакое.

Все утро следующего дня он рыскал по книжным лавкам, доводя приказчиков до белого каления своею придирчивостью и неспособностью точно выразить, что ему потребно. Наконец, в четвертой по счету лавке, нашелся тоненький сборник стихов Роберта Бёрнса, в переложении на французский. Оригинальный текст был слева, перевод – справа. Представлялся удобный случай прослыть интеллектуалом: мало кто знал английский. А Леонард языком островитян владел! Прочитать стих, затем – французский перевод!

Придя домой, засел за зубрёжку. Дело было непростое, но справился: к ночи выучил четыре стихотворения! Выпил бутылку охлажденного рейнского, чтобы остудить раскалённый от непривычных усилий мозг, и, довольный, уснул.

В среду пришло письмо от дяди. Врач посоветовал старику отправиться на воды в Карлсбад, поэтому деньги он племяннику высылал сразу за полгода вперед. Ну, не замечательно ли?

Весь четверг бормотал английские и французские стихи, боясь забыть и оконфузиться. В семь, снова отмытый, выбритый, с напомаженными закрученными усами и в чистых чулках (а как же!), Леонард прибыл на литературный кружок.

Члены кружка Ванды Леопольдовны оказались людьми солидными. Все в чинах не ниже полковника. Всего, считая Орлова, их насчитывалось восемь человек. Председательствовал Варшавский предводитель дворянства князь Яблонский, толстяк лет пятидесяти с носом картошкой. После представления Леонарда присутствующим, Ванда, одетая в наимоднейшее, черное с серебром, платье с глубоким декольте, объявила:

– Итак, господа! Сегодня каждый читает одно стихотворение. Затем производится тайное голосование, и победитель получает от меня приз! Все просто, как видите!

И вечер поэзии начался. Полковник Родионов прочитал собственного сочинения оду Диане-охотнице, в которой без труда угадывалась хозяйка. Рифма у полковника хромала, размер – тоже. Но, тем не менее, он сорвал аплодисменты, сравнив румяную щечку богини с розою. Очень, знаете ли, нетривиальный литературный ход!

Затем читались стихи на французском, польском, русском и немецком языках, как свои, так и чужие. Дошла очередь и до поручика. Он встал на табуретку и прочитал «В моей душе покоя нет…» с большим чувством и выражением (Читатель! Ты знаешь это произведение! Песня из кинофильма «Служебный Роман»! ). Все присутствующие впечатлились и аплодировали особенно громко.