Блабериды

– Да, в общем, это просто резервный железнодорожный пункт, я уже неоднократно говорил о планах превращения нашей области в радиоактивную свалку, и, пока не для печати, очередная партия высокорадиоактивных отходов была провезена как раз в начале мая.

– А Филино при чём?

– Эти же составы идут вне графика и для них выбирают специальные направления, в данном случае, они идут через станцию Филино и там, как я понимаю, подвергаются некому предварительному контролю. Там есть ответвление путей, что-то типа длинного навеса, куда загоняют целый состав.

После этого спикер свернул на излюбленную тему о заговоре властей, которые поставили на нашей области крест.

* * *

Вечером я рассказал о Филино Оле.

Мы сидели на кухне. Васька, почавкав, забросал суповой лапшой стол и сбежал к себе в комнату. На смену ему пришёл косолапый бигль Рикошет, усевшись перед Олей в ожидании, когда в его миску со смачным шлепком упадёт собачья консерва. За биглем и Олей пристально наблюдал кот Вантуз, до конца ещё не определившийся, принимает ли он Рикошета в нашу семью

Вантуз был довольно лохматым беспородным котом серо-белого окраса, которого притащили в наш коттедж ещё строители. Он перезимовал в заколоченном недострое, дождался весны и возвращения строителей, а когда дом был сдан, отказался покидать его, считая себя как минимум дольщиком.

Мы пытались выставить беспризорного кота за дверь, но лазутчик помнил тайные ходы, поэтому непостижимым образом проникал обратно. Оля любила животных, и упорство лохматого кота очень её тронуло. Она тщательно помыла его, назвала Вантузом и оставила жить.

Вантуз был независим, но справедлив. Появление Рикошета, которому шёл восьмой месяц, он воспринял с известным скепсисом, но дал щенку шанс. Изредка он шипел на него и отбивался от приставаний, но чаще присматривал за биглем с высоты и своим присутствием дисциплинировал всю семью.

Оля накладывала Рикошету консерву под надзором Вантуза. Я рассказывал ей о Филино и странном объекте неподалёку от посёлка.

– Знаешь, я давно не сталкивался с тем, чтобы час, два, три поиска по всем возможным запросам не давали результата, – говорил я. – Объект есть на спутниковой карте, но не упоминается в интернете. Если это такой уровень секретности, почему детальные спутниковые снимки есть в открытом доступе? Что это, теплицы или ракетные склады?

– Может, у твоих знакомых в полиции узнать?

– Полиция, скорее всего, ни при чём. Если это режимный объект, им занимаются военные или ФСБ.

Оля села напротив меня:

– Если этим занимаются военные, зачем этим заниматься тебе? Наверняка там всё проверено.

– Я тебя умоляю…

– У меня отец служил, я знаю. Если это, как ты говоришь, ракетные склады, там всё очень тщательно контролируется.

– Я бы не был так уверен.

Когда Васька отправился спать, а Олино пение стало доноситься из ванной, я включил в спальне телевизор и забрался поверх прохладного покрывала, захватив ноутбук. Я уже неоднократно зарекался проверять Фейсбук перед сном, потому что от некоторых комментариев у меня начиналась бессонница, но хватало меня максимум на день-два.

Мой вопрос о Филино и объекте рядом с Ключами породил интересную, но бессмысленную дискуссию. Большинство знало о посёлке меньше меня.

Я проверил личные сообщения. Мне писал герой недавней статьи об аварийном доме, на жалобы которого после публикации обратили внимание городские власти. Гриша Мостовой просил исправить заголовок статьи, запланированной на завтра. Незнакомый с ником Guillo Sanches предлагал общение. Guillo Sanches, судя по имени, был кем-то вроде бизнес-инструктора, который научит меня зарабатывать больше тестя за пять дней не выходя из дома.

Я открыл сообщение. В нём была очень длинная – строк на пять – ссылка без комментариев. Я всё-таки кликнул по ссылке и попал на страницу с большой картинкой, которая на экране смартфона испуганно сжалась и превратилась в светлый прямоугольник. Я начал раздвигать её пальцами и скоро понял, что это отсканированная карта.

Я взял ноутбук и открыл ссылку снова. Знакомые топонимы бросились в глаза – это была карта района вокруг Филино, отпечатанная тонкими линиями, с рукописными надписями и пометками, вроде «РС-1237».

Был на ней и посёлок Ключи, и расположенный рядом объект. Надпись от руки поперёк его периметра обозначала объект как ФГКУ «Комбинат „Заря“».

Я напечатал вопрос Guillo:

«Что такое эта „Заря“?»

Появилась галочка о прочтении. Несколько секунд плясали кружки. Guillo печатал сообщение. Печатал он, видимо, довольно медленно, потому что ответ содержал два слова:

«Это склады».

«Военные?»

Снова пауза и пляшущие кружки.

«Не совсем».

«Что на них хранится?»

Guillo прочитал сообщение, но ответа я ждал долго. Пришла Оля и, наклонившись, принялась сушить волосы оглушительным феном, сдувая на меня облако брызг.

– Выключай давай, – велела она.

Капельки попадали на экран.

– Погоди ты, – я протёр его своими шортами.

Кружки снова начали свой танец. Оля уже досушила волосы и нетерпеливо ждала, но Guillo всё печатал и печатал. Наконец, появилось сообщение:

«Этого тебе никто не скажет. Это не для печати».

Я настрочил:

«Смотри, меня не интересуют государственные секреты, мне только нужно знать, может ли комбинат „Заря“ влиять на жителей находящегося рядом посёлка Филино. Я прочитал несколько исследований на тему, но комбинат „Заря“ в них не упоминался, поэтому, может быть, всё дело именно в нём».

Я отправил сообщение и стал ждать. Оля уже забралась под оделяло и недовольно перекладывала баночки на ночном столике. Я выключил свет. Теперь отблеск экрана слепил Олю через зеркало.

Уведомление о прочтении моего сообщения не приходило. Я поставил ноутбук на тумбочку лицом к стене и лёг. Скоро блик светящегося экрана погас. Несколько раз я приподнимался и аккуратно проверял ноутбук, но уведомления так и не было. Guillo выключился.

– Ты спать собираешься? – фыркнула Оля, когда я встал третий раз. На часах было полвторого ночи.

Засыпал я всегда долго, но тут меня начал укачивать лёгкий сон, будто давление крови упало почти до нуля, организм остановился, а мысли стали ленивыми и прозрачными. Я ещё не спал, но уже видел того пастуха на берегу реки Выча, который говорил:

– Везде же заря красная, да? А тут за речкой жёлтая. Прям жёлтая, как мои яйца.

Пастух смеялся.

– Жёлтая заря, – повторял он.

Это не было сном. Это было воспоминание. Филинский пастух говорил о жёлтой заре. Но говорил ли он о заре настоящей или той «Заре», что не имеет обозначения на гражданских картах?

* * *

Приехав в офис, я пренебрёг ритуалом и не пошёл сразу пить кофе. Я включил компьютер и проверил сообщения от Guillo – ответа по-прежнему не было. Я набрал в строке поиска «фгку комбинат заря» и с удивлением обнаружил десять страниц результатов. Предприятие с таким названием числилось в открытых перечнях государственных учреждений и имело даже адрес: посёлок Ключи, улица Главная, дом 4, строение 1.

Огромное количество ссылок вело на сайт госзакупок или близкие ему сайты-агрегаторы, которые собирали информацию о государственных тендерах. В качестве истца «Заря» фигурировала во множестве судебных исков.

Я набрал в строке поиска «жёлтая заря», но ничего путного кроме узоров, фотографий и текстов песен не нашёл.

На планёрке я ждал своей очереди с нетерпением, и нетерпение, в конце концов, надавило на мочевой пузырь. Из-за этого выступление Бори казалось мне бесконечным, особенно с учётом его манеры тянуть слова и дотошно проговаривать очевидные вещи. Когда тебе приспичило в туалет, диалог Бориса с главредом звучит примерно так:

– Мы находимся в редакционной комнате, заполненной смесью кислорода и азота в пропорции, необходимой для дыхания человека, – сообщал Боря.

– Азота, – писал в блокноте Гриша.

– Да, на азот приходится около 80% массы воздуха.

– Интересно, – кивал Гриша. – А остальные 20%?

– В основном на кислород и примеси. Кислород необходим человеку для дыхания.

– В самом деле?

– Да, без кислорода может наступить асфиксия и смерть. Поэтому человек не может дышать в открытом космосе.

– А у тебя есть комментарий специалиста?

– Да, я узнавал у космонавта Леонова, и он подтвердил, что в отрытом космосе дышать невозможно.

– Он пробовал сам?

– Нет, ему рассказывал об этом Сергей Королёв.

– Тогда всё-таки желателен ещё один комментарий специалиста, – советовал Гриша. – Чтобы показать другую точку зрения. Может быть, позвонить во дворец юных техников? Я слышал, они строят макет космического корабля.

На самом деле они обсуждали новость о закрытии одного из пляжей из-за обнаружения в воде какой-то бактерии. Но когда Боря заводил «… дело в том, что некоторые бактерии приводят к развитию инфекций…» и потом ещё пять минут вспоминал известные ему случаи поноса, мне снова казалось, что они с Гришей открывают для себя важность кислорода в жизнедеятельности человека.

Гриша не был дураком, скорее, он потрафлял Борису в награду за его недавние успехи. Или Борис его ловко гипнотизировал.

Иногда мне было сложно понять Гришу. Утром он выложил в Фейсбуке вопрос, какой из концертных залов имеет наиболее подходящую акустику для прослушивания третьей симфонии Рахманинова. Я занимался музыкой в юности, но среди моей нынешней аудитории вопрос бы повис в воздухе. Гришины подписчики активно сравнивали впечатления от Рахманинова в Мариинском театре и в концертном зале города Перт в Австралии.

Алик Ветлугин, наш директор, не слушал Рахманинова, но иногда посещал планёрки в ранге наблюдателя, и научная беседа двух столпов его тоже утомила. В конце концов, он не выдержал Бориного гипноза:

– Да понятно всё. Просто бери комментарий у медиков, что если хлебнёшь этой воды, жидко обосрёшься и умрёшь. У каждого своя голова на плечах. Если позарез хочется искупаться и обосраться, это его конституционное право. Всё. Поехали дальше.

Виктор Петрович быстро заявил три небольшие темы, и очередь дошла до меня. Я напомнил о своей неудачной поездке в Филино и сразу же перешёл к сути: рядом с вымирающим селом находится подозрительный объект непонятного назначения…

Моё сообщение вызвало лёгкое смятение, а может быть, скуку. Гриша молча черкал в блокноте. Паузу заполнил Боря:

– Это может быть что угодно, – зевнул он. – Таких заборов по России-матушке раскидано…

Его локоть лежал на спинке соседнего стула, и поза выражала ленивое пренебрежение. Смотрел он чуть насмешливо, хотя и без вызова. Мысль его, кажется, ещё млела от осознания, что воздух на 20 процентов состоит из кислорода.

– Это «что угодно» имеет размер небольшой деревни, – сказал я. – И знаешь, как оно обозначено на карте? Никак. Объект есть только на спутниковых картах.

– Ну и что? – ответил Боря. – Мы однажды заблудились так в 97 году: поехали с отцом по карте, а дорога оказалась на пять километров южнее. Приехали в итоге на свалку. Двух озер на карте не было. Секретность. В Совке так часто делали. Болота не отмечали, реки, преграды всякие.

Боря уже слегка раздуло от воспоминаний и собственной эрудиции, но Гриша вернулся к теме:

– Что за объект-то?

– Ну, я нашёл инсайдера, – слегка преувеличил я. – Он слил мне некоторую информацию. Объект называется ФГКУ «Комбинат „Заря“».

– ФГКУ – это что? – спросил Алик.

Я пожал плечами – не успел загуглить. Тут уже слегка раздуло от важности главреда. Гриша суховато ответил:

– Федеральное государственное казённое учреждение.

– Казённое – типа тюрьмы, что ли? – спросил Алик.

– Нет, – Гриша покачал головой. – Что угодно: военная часть, больница, приграничный объект. Ну, и в чём тема?

– Все исследования смертности в Филино так и не пришли к выводу о её причинах. И ни в одном из них не фигурировал комбинат «Заря». У меня пока мало информации, но если, допустим, смертность в Филино увеличилась после строительства «Зари», то напрашиваются выводы.

Гриша некоторое время сидел, сцепляя и расцепляя пальцы.

– И что там может быть?

– Не знаю пока. Склад баллистических ракет. Ядерный могильник. Химическое производство.

– Это слишком неконкретно, – ответил Гриша. – Что за комбинат, когда построен, чем занимается, комментарии экспертов… Нужно установить связь между его развитием и повышением смертности в Филино. Тогда можно делать выводы.

– Так можно любое предприятие сейчас обвинять во всех бедах прилегающих районов, – фыркнул Боря. – У нас в садах построили цементный завод, теперь пыль оттуда летит, садоводы жалуются. А цементная пыль не является отравляющим веществом, её даже используют для разгона облаков, точнее, их не разгоняют, а высыпают на облако цемент или другой агент, который провоцирует конденсацию насыщенных паров. Цементная пыль – это просто грязь.

– Боря, понятно, – прервал его я. – Я же не говорю, что Америку открыл. Это просто гипотеза.

– И на чём она основана? – усмехнулся Борис.

– Ни на чём. Хорошо, я понял. Давайте просто релизы переписывать. Это же надёжнее.

– Я релизы не переписываю, – ответил Борис, внезапно успокоившись. Призрак сделанного им интервью с матерью пропавшей девочки давал ему такое право.

– Стоп, камрады, – вмешался Алик. – Куда-то вы в дебри полезли. Что я услышал: есть село, где умирают люди, и есть какое-то предприятие непонятного назначения. Это само по себе интересно.

– Если только про это предприятие можно писать, – отозвался Гриша.

– Хорошо, допустим, нельзя. Давайте выпустим сочный фотореп из этого Филино, где дед без ноги, бабка без руки, подростки-мутанты и всё такое. Краткие истории местных жителей.

– Об этом уже писали, – не унимался Гриша.

– В каком-нибудь 1976 году? – Алик включил директора. – Я хочу донести до вас простую мысль: нам нужен трафик, нам нужно, чтобы люди заходили и читали нас. Я уверен, что наш читатель со смартфонами понятия не имеет про заметку в газете «Московский комсомолец», которая вышла до его рождения. Я первый раз слышу о Филино. Поэтому давайте не усложнять: просто находим всю жесть и выкладываем в рубрику без комментариев. Всё.

В разговор встряла Неля, которая уже некоторое время делала усталые жесты, то прикрывая зевки ладонью, то бешено стуча по экрану смартфона. Наконец, она не выдержала:

– А можно вы это потом обсудите?

– Хорошо, – кивнул Гриша. – Что у тебя?

Жжение в области мочевого пузыря достигло такой силы, что я извинился и вышел. Я наскоро вымыл руки, вытер их бесполезным бумажным полотенцем и вернулся на планёрку. Неля издалека была похожа на танцующую марионетку, суставы которой бьются из стороны в сторону, высекая идеи из воздуха. Подходя к столу, я услышал:

– … ну тот Братерский… Да! Которого Христов тогда классно отстебал.

Остальные радостно гудели.

Я подсел к столу:

– Что там с Братерским?

– Я вот рассказываю, – повторила Неля. – Братерский – это дуралей, у которого вечный словесный понос. Который тогда схлестнулся с Христовым…

– Я помню, кто такой Братерский, – сказал я. – Что с ним?

Неля объяснила:

– Ну, что с ним. Светит ему уголовно дело по 172.1 УК, это фальсификация документов, и, наверное, по 201-ой, злоупотребление служебными полномочиями.

Уголовное дело против Братерского? Любопытно. Нелю подогрел мой интерес. Она затараторила.

Оказывается, компания Братерского «Ариадна» страховала риски дольщиков «Алмазов», на пикете которых я недавно был. Когда дошло до выплат, «Ариадна» прокатила всех подчистую, отчего дольщики остались и без квартир, и без страховых компенсаций.

– А у нас есть страхование от рисков долевого строительства? – усомнился я.

– Блин, ты чего? – Неля понизила голос, ужасаясь моей тупости. – Оно не только есть, оно обязательно. Застройщик отстёгивает страховщику, а страховщик должен выплатить дольщикам, если что-то пойдёт не так.

– А уголовное дело при чём? – спросил я.

– Судя по всему, Братерский совсем зарвался, подмутил что-то с документами и отказал всем в выплатах по каким-то деревянным поводам. Ущерб миллионный. Ты прикинь сколько там дольщиков! Нет, тут надо разбираться, конечно.

– Да, интересно, – согласился Гриша, быстро конспектируя в блокноте.

Алик уже видел новый поворот сюжета:

– Короче, дольщики хотели распять руководство «Строймонтажа 127», а получается, те почти не виноваты – город забрал участок, страховая кинула на бабки, а их сделали крайними.

– Хорошая тема, – сказала полная Арина, которую бог наградил милой картавостью.

Эту картавость она довела до совершенства. Речь Арины звучала мягко, как галечный прибой. Всё сказанное ей было заверено печатью этой картавой правдивости, тем более Арина в самом деле была правдива. От её голоса я впадал в транс и терял нить разговора.

Смущение Арины проявлялось, лишь когда она называла себя по имени: Арх-ина Кирх-жачёва. Её широкое русское лицо в эти моменты заливалось морозным румянцем. Мы особенно веселились, когда узнали, что она ещё и Марх-ковна. За какие грехи её наградили тремя буквами «р» в именах?

Пока я млел от Арининого голоса, Алик внезапно вспомнил про голубей, и мы снова заспорили.

– Чума и туберкулёз, вот что! – разгорячилась Неля. – Я вот не хочу, чтобы у меня дети подцепили чуму в парке!

Виктор Петрович усмехнулся и заговорил негромко и с азартом:

– Да это не чума, а болезнь Ньюкасла, как простуда человеческая, неопасная. Туберкулёз сложно подхватить, если только иммунитет ослабленный, а так…

– У детей он и есть ослабленный, а плюс ещё сотни болезней…

Виктор Петрович махнул на неё рукой:

– Да погоди ты, сотни болезней. Мы в детстве голубей и кормили, и гоняли, и дохлых таскали – ничего. Никто не заболел ни чумой, ни туберкулёзом.

– Сальмонеллёзом полно людей болеет!

– Так от чего болеет-то? От куриных яиц, не от голубиных.

Встряла Арина:

– Мне Алябин сказал, что голуби не провоцируют эпидемий.

– Ну кого ты слушаешь? – вконец ожесточилась Неля. – Алябин советует подъезды на зиму не утеплять, чтобы кошки не умирали, он бездомных собак предлагает раздавать людям. Ну это Алябин. Пусть забирает собак, кошек, голубей себе домой. В городе от них только помёт и болезни. Фу, я когда мимо помойки иду, они там копошатся, фу…

Алик рассмеялся:

– Да машину они тебе обосрали, вот и психуешь, – он хлопнул в ладоши. – Хорош спорить! Делайте статью и запускайте. С тебя, – кивнул он Неле, – новость по Братерскому. Не затягивай.

Неля, ещё разгорячённая голубиным спором, возмутилась:

– Я не успею всё. Возьмите кто-нибудь Братерского. У меня суд сегодня.

– Макс, тогда ты, – распорядился Гриша. – Ты же с дольщиками на связи.

Я кивнул.

Пока мы шли к своим столам, Неля распоряжалась:

– Только нужно взять комментарии у следственного управления, у руководства «Алмазов», у администрации и самого Братерского. И быстро – не тяни.

– Сделаю, не переживай, – ответил я спокойно, хотя с удовольствием стукнул бы её дыроколом.

* * *

При всей моей нелюбви к дольщикам как таковым, пострадавшие от «Алмазов» вызывали определённое сочувствие.

Они были заложниками дележа участка, на котором велось строительство. Он назывался Ильинская роща, находился в городской черте и в советские времена действительно был берёзовой рощей, которую с трёх сторон подпирал частный сектор.

Позже частный сектор снесли, и постепенно Ильинская роща оказалась в кольце новостроек. В 90-х она превратилась в плачевный пустырь, где единственный фонарь освещал центр поляны. Вечером здесь совершались разбои, всегда был риск наступить на шприц или бутылочный осколок. В роще бегали бродячие собаки и рубился исподтишка лес, остатки которого жгли тут же любители пикников. Лет пятнадцать назад кто-то начал строить коттедж, но бросил после закладки фундамента. Сейчас этот фундамент напоминал грязный бассейн, залитый наполовину коричневой жижей.

Жильцам новостроек обещали превратить рощу в парковую зону с фонтаном, но после сдачи домов проект забросили. Соседство с пустырём нервировало жильцов. Мы с энтузиазмом писали о проблемах Ильинской рощи, особенно когда там завёлся маньяк. Маньяка поймали, но дальше этого дело не двигалось.

Три года назад рощу отдали под застройку микрорайоном «Алмазы». На макетах он был прекрасен: огромные многоэтажные самцы с выводками домов поменьше стояли в кольце зелёного оазиса, который казался пышнее самой рощи – настоящие джунгли.

Но этим планам воспротивились жильцы соседнего микрорайона «Сокол», которым обещали не только сохранить рощу, но и привести её в порядок. На общественных слушаниях городские власти убедили «соколовцев», что это наиболее реалистичный вариант благоустройства территории за счёт стороннего инвестора, и те с горем пополам согласились.

Когда дольщики внесли капиталы и были заложены фундаменты первых домов, Ильинская роща вдруг стала спорным участком, якобы из-за ожесточённого сопротивления жильцов «Сокола», сумевших доказать нарушения при передаче участка под застройку. Скандал получился таким, что вице-мэр города и несколько соучастников отправились в СИЗО.

Стройка тлела ещё около года. Из пяти башенных кранов лениво ворочался один. Активисты «Сокола» ложились под грузовики. Дольщики «Алмазов» жаловались в СМИ. На директора «Строймонтажа 127» совершили покушение.

В конце концов, стройка остановилась. Директору «Строймонтажа 127» вменили дачу взятки в особо крупном размере и тоже убрали со сцены. Его место занял бывший зам.

В котловане близ «Алмазов» завяз грузовик, да так сильно, что вытащить его сразу не смогли. Его кабина, утонувшая лишь наполовину, стала памятником нерешённому конфликту.

Был согласован план достроить в «Алмазах» три дома и превратить остаток рощи в парк, но и он встал на паузу из-за недостатка финансирования. По всему выходило, что если бы страховая Братерского не кинула остальных дольщиков, компромисс бы нашёлся: часть «алмазовцев» получила бы квартиры, остальным вернули бы деньги и обустроили на месте их домов обещанный парк.

* * *

Я не афишировал знакомство в Братерским, поэтому набрал его из уютного закутка в дальней части коридора, где можно было уткнуться головой в маленькое окно с видом на парковку.

– Здравствуйте, Сергей Михайлович, – сказал я, прикрыв трубку руками. – Удобно говорить? В редакции вас всё утро обсуждают. Правда, в не самом приятном ключе.

Мою новость он выслушал внимательно, не перебивая. Казалось, он не вполне в курсе ситуации и то ли онемел от ужаса, то ли хочет проверить, что именно мне известно.

– Вам нужен мой комментарий? – спросил он спокойно.

Его сговорчивость озадачивала.

– Во-первых, комментарий. Во-вторых, чего греха таить, дольщики «Алмазов» ищут крайнего, и всё указывает на вас. Я, со своей стороны, могу обещать публикацию без перегибов и домыслов, но всё-таки пока складывается впечатление…

– Я понял, – перебил Братерский. – Максим, спасибо за желание помочь.

– Да пока не за что…

– А знаете, лучше займите максимально критичную позицию.

– Что? – не понял я.

– Напишите так, словно вы сами дольщик «Алмазов». Без обиняков.

– Так вас сожгут на костре. Они бы и строймонтажевца этого сожгли, если бы его в СИЗО не спрятали. Там страсти очень накалены. Я был на митинге недавно.

– Вы не переживайте. Людям в любом случае нужно выпустить пар.

– То есть не боитесь ошпариться? Публикация может вам навредить.

– Оставайтесь объективным. В конце концов, люди действительно остались без денег.

– В чём подвох? Вы подадите в суд за клевету и подрыв деловой репутации?

– Нет. Обещаю.

– Эти ждуны точно вас сожгут. Я не удивлюсь, если покушение на строймонтажевского директора тоже они оплатили.

– Нет, не они. Сделаем так: моя помощница пришлёт вам комментарий, и вы опубликуете его без купюр. В остальном полагаюсь на ваше журналистское чутьё. Хорошо?

– Хорошо. Почему у вас в жизни всё так запутано?

– Скорее, это у вас, – усмехнулся он.

Через час была готова короткая заметка о возбуждении уголовного дела против Братерского. В присланном мне комментарии он заявил о своей невиновности. По его словам, отказ в выплатах был обоснован, так как страхового события не случилось: застройщик не обанкротился, а перезаключённые с дольщиками договоры определяли сдачу домов в марте 2018 года, то есть почти через год.

Заметка вызвала невероятный резонанс, и через час мне позвонил дольщик Игорь, который сам за страховкой не обращался, но требовал судить Братерского и всю его кодлу. Он спрашивал по кругу, что я намерен делать.

– И ты же понимаешь, посадят эту гниду лет на десять, а деньги нам кто вернёт? Надо взять всё его имущество, с молотка пустить и нам раздать. Наверняка у этой суки там дворцов и лимузинов жопой ешь… Ты прикинь, миллионами тырят. Что делать думаешь? Надо писать об этом. Ты там всё сгладил. Надо своими словами называть. Так и пиши, пусть эта мразина ходит и оглядывается. Я в прокуратуру заявление готовлю. А нам, знаешь, уже ничего не страшно. Пиши жёстче, чтобы суд на тормозах не спустили. Знаю я этих сучар, уже, поди, забашлял кому-нибудь. Вот увидишь, условка будет. А нам что делать? Ты там пишешь, мол, срок ещё не истёк, так это новые договоры, а в сумме-то мы уже сколько ждём? В июне будет два года, как я квартиру снимаю.