Блабериды

Блабериды

Артем Краснов

Фотограф Ultraone/Dreamstime.com (лицензия)

Редактор Надежда Сухова

© Артем Краснов, 2020

© Ultraone/Dreamstime.com (лицензия), фотографии, 2020

ISBN 978-5-4493-9979-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Братерский

Около года назад один человек с неважной репутацией назначил мне встречу. Человека звали Сергей Братерский.

Как любого журналиста меня интригует, если человек из деловой среды назначает встречу. Это может быть слив информации или заманчивое предложение; а в конце концов от всего можно отказаться.

В случае с Братерским за уколом любопытства наступило предчувствие, будто меня втягивают во что-то против моей воли. На доли секунды его неторопливый голос сбил меня с толку, разбудив азарт, но скоро я почувствовал себя человеком, которому настойчивый торговец продал ненужное.

Братерский был управляющим страховой компанией «Ариадна», совсем небольшой и малоизвестной. О таких компаниях всегда думаешь: переживёт ли она полисы, которые выписывает? На её логотипе буквы сплетались в узор настолько дикий, словно дизайнер загадывал ребус. Главный офис «Ариадны» находился в семиэтажном здании советской задумки, прямоугольном и сером, на крыльце которого бело-зелёная вывеска «Ариадны» терялась в пестроте других фирм.

Иногда владельцы подобных компаний заказывали у нас рекламу, но брали всегда самый дешёвый вариант, а потом изводили бесконечными согласованиями. Работать с ними было сложно из-за особой чванливости, которая свойственна бизнесменам средней руки. Мы звали их мозготрахами (но грубее).

Братерский не был медийной личностью и приобрёл странную известность из-за нелепого инцидента трёхлетней давности. В то время область сотрясали коррупционные скандалы. Пойманных чиновников сажали под домашний арест и даже в следственный изолятор, крепили к ним устройства спутникового слежения и замораживали счета.

На волне коллективного бесогонства люди почувствовали кратковременное родство с властью. Народ требовал беспощадного правосудия, и власть не скупилась на публичные обещания. Журналисты соревновались в знании уголовного кодекса. Общественники распаляли друг друга на пресс-конференциях и круглых столах. Чиновники втайне мечтали прикрыть дверцу, из которой тянуло сквозняком новых скандалов, но вслух соглашались с необходимостью самых отчаянных мер. За пару месяцев маховик разогнался до такой степени, что угрожал стереть в порошок любого.

Потом информационную бурю сменило странное затишье, когда любое неосторожное слово могло быть интерпретировано, искажено, использовано против.

В эти дни Братерский дал интервью небольшой полурекламной газете, где в числе прочего иронично высказался насчёт местных шишек, которые требовали наиболее суровых наказаний бывшим коллегам и партнёрам. Братерский выразил симпатию некоторым подследственным, один из которых якобы дал городу больше, чем украл. Наконец, Братерский проехался по депутату Христову, который проходил свидетелем по двум делам, и непрозрачно намекнул, что с таким рвением тот может оказаться по другую сторону решётки.

Братерский явно не ожидал, что его откровения в не самой популярной газете растащат соцсети, а за ними спохватятся СМИ. Информационный вакуум последних недель всосал комментарии Братерского с неожиданной силой, и его цитаты оказались на первых полосах изданий, словно он был прокурором или медийной персоной.

Общественный резонанс потребовал ответа Христова. Тот, вероятно, опасался сболтнуть лишнего, но боялся и потерять лицо. Он занял позицию справедливого патриарха, который смотрит на возню под ним с добродушной иронией. Выступая перед журналистами после какого-то заседания, он ещё раз осудил коррупцию и намекнул на отдельных личностей, которые мешают процессу.

– Есть тут у нас один, так сказать, червячок, который так долго выедал яблоко, что когда вылез из дырки на свет божий, не понял, куда ветер дует, – сказал Христов под смешки журналистов. – А потом этот червячок, не разобравшись в сути вопроса, стал делать умозаключения, да всё как-то невпопад.

Уже к вечеру Братерский стал человеком-мемом, который в образе червяка в кепке разошёлся по Сети.

Братерский не ответил на удачный пиар-ход Христова и временно исчез с радаров. Потом незаметно, как полагается «червячку», материализовался вновь и зажил прежней, незаметной жизнью.

Журналисты хотели скандала, поэтому мягкотелость Братерского разочаровала их. Его записали в терпилы и некоторое время склоняли в статьях, провоцируя на новые репризы. Но Братерский молчал и существовал в виде картинки с удивлённым червячком в коричневой кепке, которую снабжали нелепыми подписями, вроде «Брат, а горячую воду уже дали?».

В период всеобщего увлечения Братерским-мемом я тоже пару раз проехался по нему в своих статьях, хотя и не имел в виду ничего личного. Топтать червяка-Братерского в то время было естественно.

Хочет ли он свести со мной счёты? Эта параноидальная мысль примешивалась к сомнениям насчёт грядущей встречи. Я настраивал себя воинственно и готовился припомнить Братерскому его опрометчивые высказывания, если тот пойдёт в лобовую атаку.

Братерский… Кто он? Типичный бизнесмен без удачи. Вечный посетитель тренингов личностного роста. Человек, заражённый историями чужих успехов и глупыми мотиваторами. Для чего мне встречаться с ним? Разговор может оказаться таким пустым, что я до Рождества буду жалеть о потраченном часе или полутора.

Встречу Братерский назначил в кафе «Мария» – заведении с трудной судьбой. Оно находилось почти в центре города на пересечении двух старинных улиц в доме, который сохранил номер с дробной частью. Удачное расположение превратило «Марию» в переходящий приз для банд 90-х, и за последние двадцать лет кафе видело больше капитальных ремонтов, чем посетителей. Его превращали то в казино, то в ресторан, то в клуб, но хозяин менялся раньше, чем новый статус успевал прижиться, поэтому оно так и оставалось советским кафе «Мария». В моем детстве здесь продавали мороженное с шоколадной крошкой и жёлтый лимонад.

Сделав затейливый крюк, заведение устало от приключений и снова превратилось в кафе «Мария». Здесь, как и раньше, можно было заказать мороженое с шоколадной крошкой, но, конечно, не такое вкусное.

* * *

Стояла осень. На улице было сухо, а со стороны сквера тянуло дымом. Лет двадцать назад я ходил по этим же улицам подростком, вдыхал этот дым и предавался мечтам, которые не сбылись.

Мне не хотелось в «Марию», не хотелось обсуждать работу и состояние страхового рынка. Перспектива спорить с Братерским об уместности мемов-червячков казалась не менее тщетной.

Я потянул массивную ручку входной двери. В помещении был полумрак. К запаху салатов примешивался едва уловимый дух вечернего кальяна. Из колонок звучали гитарные переборы. Музыка не имела ни первого аккорда, ни последнего.

На входе меня перехватила девушка-администратор. Мне показалось, она ждала меня. Уточнив имя, она улыбнулась, слегка поклонилась и вручила белый конверт.

– Спасибо. Что это?

Она склонилась сильнее и проговорила мягким шёпотом:

– Сергей Михайлович передал вам. Не открывайте пока.

«Сергей Михайлович». Забавно. Даже с подобострастием.

Похоже, Сергей Михайлович берет с места в карьер. Взятка это или что?

Я с сомнением повертел конверт. Он был лёгким и казался пустым.

Девушка показала мне направление: по залу мимо бара и там правее.

Внутри «Мария» была типичным кафе, где утром вам предложат завтрак с кофе и сырниками, а днём бизнес-ланч. Вечером здесь сновали официантки, половина столиков была занята, публика сидела небогатая, пила кофе и казалась самой себе вполне успешной. От перекрестий взглядов было тесновато.

Братерский сидел в дальнем конце зала у самого окна, и мне понравилась уединённость места. Он изучал что-то в смартфоне. Когда я подошёл и поздоровался, Братерский удостоил меня лишь коротким приветствием и снова уткнулся в экран, словно мы какие-то старые приятели.

Братерскому было за сорок. Для своих лет выглядел он неплохо. Тёмные чуть вьющие волосы почти без седины были зачёсаны назад. Ухоженное лицо с выбритым подбородком подошло бы слегка переросшему студенту. У него бы быстрый взгляд-репейник, от которого ещё несколько секунд чувствуешь колкость.

Не отрываясь от смартфона, он показал на вешалку. Я повесил куртку. Музыка всё играла по кругу.

Словно понимая неловкость, Братерский жестом попросил ещё минуту. Что-то важное держало его внимание. Я разглядывал белые манжеты, торчащие из-под рукавов дорогого, должно быть, пиджака. До сих пор я представлял Братерского по нечётким газетным снимкам и карикатурам с червячком, на которые он оказался не похож.

Официантка с прямоугольными ногтями цвета жилетки ДПС приняла мой заказ. Братерский кивнул ей неопределённо – видимо, она знала его предпочтения.

Он смотрел на смартфон с тревожным вниманием. Так пожилые родственники ждут, когда спустит манжета аппарата для измерения давления. Что-то менялось на экране, и это что-то гипнотизировало Братерского. Скоро он увидел результат, бровь его дёрнулась, но очень быстро он спохватился и ожил, словно получил хорошее известие.

Братерский демонстративно перевернул смартфон экраном вниз и энергично встал. Я тоже встал, менее энергично, и чуть не уронил стул. С лёгким поклоном Братерский протянул мне руку и крепко сжал ладонь, чуть притягивая к себе. Он смотрел прямо в глаза, и одна половина его лица, более молодая, чуть улыбалась, а вторая была серьёзна и внимательна.

– Благодарю, что откликнулись на моё приглашение, – сказал он с подкупающим прямодушием, словно назначить встречу со мной в самом деле было непросто.

Я знаю, что значат преувеличенно тёплые приветствия. Я писал статью про сектантов. С такими надо быть аккуратнее.

Мы сели. Пока я размышлял, как солиднее начать разговор, Братерский спросил:

– Бывает так, что вы ненавидите толпу?

У него были голубые глаза; в глухом свете кафе зрачки казались большими, тонкий нимб радужной оболочки светился по окружности. Он смотрел на меня так, словно ему в самом деле было интересно.

– В каком смысле?

– В прямом. Толпа вас раздражает? Выводит из равновесия?

Когда Братерский говорил, он сдержанно жестикулировал, утяжеляя слова.

Раздражает ли меня толпа? Я вспомнил, как здорово в школе поздним вечером, когда кругом никого, и шаги звучат с приятным длинным эхом. И как плохо без десяти восемь утра, когда толпа старшеклассников оттесняет тебя от гардероба.

– Я думаю, это у всех так, – ответил я неопределённо.

– Не у всех.

Официантка с кислотными ногтями принесла мой капучино и бутылку воды Братерскому. Он сказал:

– Максим, у меня к вам предложение. Деловое предложение. Я имею в виду, что оно будет оплачиваться. И оплата уже у вас.

Он кивнул на куртку позади меня, в карман которой я положил согнутый пополам конверт. Этот аванс нервировал, будто я уже на что-то согласился. Надо кончать этот театр.

– Сергей Михайлович, чтобы не было недопонимания, давайте я сразу верну конверт, – сказал я, вставая.

– Да вы не паникуйте, Максим, – ответил он чуть насмешливо. – В конверте именно то, на что вы согласитесь. В каком-то смысле это уже решено.

– В каком это?

– Давайте я расскажу о своём предложении, а вы решите. Вернуть конверт можно всегда. Смотрите: мне нужно, чтобы в своих статьях вы периодически, без какого-либо принуждения, употребляли слово, которое я вам назову.

– И что это за слово?

– Блабериды.

Я не стал скрывать удивления. Братерский ждал ответа. Его взгляд стал жёстче, почти чёрным.

– Что оно значит? – спросил я.

– Посмотрите в интернете.

– А… пфф…. Как я его должен употреблять?

– С негативными коннотациями. На самом деле, это вопрос технический. Пока мне нужно ваше принципиальное согласие.

– А…

Он не дал мне договорить, вытащил авторучку и написал на салфетке сумму. Ручка писала плохо, салфетка изорвалась.

– За каждое упоминание, – подтолкнул он салфетку ко мне. – Меня интересует примерно 5—10 упоминаний в месяц в статьях и около 30 упоминаний в ваших блогах. В конверте сумма за первый месяц.

Предложение было достаточно щедрым, я бы сказал, абсурдно щедрым, если учесть ничтожность просьбы. Я достал смартфон и набрал слово «блабериды», которое слышал впервые.

Поисковик выдал: «Блабериды – крупное семейство тараканов, представленное в основном тропическими видами». На фотографии блабериды выглядели чешуйчатыми жуками, вид которых не вызывал желания углубляться в вопрос.

– Сергей Михайлович, – сказал я, неспешно откладывая смартфон. – Мне пока не хватает фантазии представить, как использовать в статьях название сорта… или рода… или… не знаю, семейства, что ли, тараканов, потому что я пишу в основном про людей.

– А какая разница? – Братерский смотрел серьёзно.

– Я не очень улавливаю, к чему вы клоните, но разница есть, – ответил я твердо.

– Я прошу вас использовать его, как слова «лопух», «рептилоид», «ватник», «козёл», «ублюдок» или что-то в этом роде. У вас есть свобода выбора. Представьте, что это обычное ругательство.

– Я должен назвать кого-то блаберидом?

– Строго говоря, она женского рода, блаберида, но это не принципиально. Можете говорить блаберид.

– Я не понимаю, как я могу обозвать кого-то блаберидом? Кого и зачем?

– Есть же люди, которые называют других, например, червячком.

Я усмехнулся. Вот, значит, в чём дело. Его до сих пор нервирует эта кличка. Неужели он и впрямь такой злопамятный? Вся эта хитроумная канитель нужна лишь для того, чтобы обозвать блаберидом одного ненавистного депутата. Я пошёл в контратаку:

– Окей. Допустим, я назову блаберидом господина Христова, – я непроизвольно понизил голос. – Вы к этому клоните?

– Христова не надо, – ответил Братерский. – Какой же он блаберид? Христов уважаемый человек и депутат.

Братерский произнёс это спокойно и абсолютно серьёзно, что невозможно было понять, подначивает он меня или в самом деле признает авторитет Христова. Боится его? Христова многие боятся.

– Тогда можно пример блаберида, чтобы я лучше понял задачу.

– Да вы так не напрягайтесь, Максим. Вам сама жизнь подскажет, кто блаберид, а кто нет.

– Так вы сами и называйте кого хотите блаберидами. Я не понимаю, для чего вам я.

– У вас есть доступ к аудитории.

– Стоп, – я отставил чашку. – Вот именно. Я журналист. Есть законы. Я не могу согласиться на то, чего не понимаю. Я назову кого-нибудь блаберидом, и мне прилетит иск за клевету, оскорбление, не знаю… подрыв деловой репутации. Может быть, на тюремном арго это слово значит что-то очень плохое, а я буду совать его в дело и не в дело… Нет, так не пойдёт.

Я помолчал, глядя на остатки капучино в чашке. Дать ему отлуп? Но всё-таки любопытно…

– Давайте по-другому, – сказал я. – Вы расскажите мне смысл затеи, и если она не противоречит моим собственным убеждениям, я сделаю работу бесплатно. Вот так.

– Хорошо, – Братерский медленно водил трубочкой для питья в стакане. – У слова «блабериды» нет значения, кроме того, что вы только что прочитали – это семейство африканских тараканов. Если мои предположения верны, через некоторое время регулярного употребления слово приживётся в языке, и у него появится альтернативная семантика, расшифровав которую, может будет сделать некоторые выводы.

– О чем?

– О нас с вами. О людях.

– То есть это некий лингвистический эксперимент?

– Что-то вроде того. Так вы согласны?

– Мне надо подумать.

Братерский кивнул.

Я хотел расплатиться за капучино, но Братерский быстро перехватил мою руку.

– Не мелочитесь, – сказал он. – Откройте лучше конверт.

Я сунул руку в карман куртки и достал конверт. Внутри был свёрнутый пополам листок. На листке было написано от руки «Вы отказались от денег».

Сектант чертов.

* * *

По утрам стояли туманы, моросил мелкий дождь, стекла редакционного офиса потели изнутри. Мрачные утра переходили в молочные дни, мы тратили летние витамины и жили, как будто не просыпаясь.

Задание Братерского оказалось проще, чем я предполагал. Через пару дней я научился вплетать «блаберидов» в текст так, чтобы звучало более-менее органично и в то же время без оскорбительной конкретики. Я набил руку в блогах и комментариях, а затем аккуратно перенёс «блаберидов» в тексты статей.

«Те, кто по жизни блаберид…»

«Послушать блаберидов, всегда всё просто».

«Но отдельные блабериды продолжают настаивать…»

«Не будем уподобляться блаберидам…»

«Типичная мантра блаберидов…»

У блаберидов было важное достоинство – они не входили ни в один справочник ругательств, а значит, формально никого не задевали. И всё же слово было обсценным, и когда полемический накал требовал перца, блабериды приходили на помощь.

Иногда читатели возмущались таким словоупотреблением, советуя мне «писать по-русски», но у меня была заготовлена ссылка на статью в энтомологической энциклопедии, которая вполне по-русски расшифровывала слово «блаберида». Иногда меня подначивали: «Максим, да у вас одни тараканы в голове» или «Вы, как я погляжу, становитесь специалистом по членистоногим». Я не обижался.

Ещё до первого снега блабериды прижились в русской речи, как и подобает тараканам. Первый раз я заметил «чужого» блаберида в сообщении друга, который использовал слово, будто понимал его смысл. В запале он обозвал блаберидами некоторых своих френдов. «Мне сложно говорить о таких вещах, когда концентрация блаберидов в комментариях перешла грань разумного», – написал он.

Это неожиданное открытие воодушевило меня, как первое слово, сказанное ребёнком. Я стал не единственным дистрибьютором блаберидов в сети.

Я несколько раз перечитал тот короткий пост и выучил его наизусть. В проходной фразе, какими пестрит интернет, был ключ к загадке, которую загадал Братерский. Я как будто был в одном шаге от правильного ответа. Я спросил товарища, что он имел в виду под этим словом, но он тут же закипел и принялся обвинять оппонентов в скудоумии и передергивании его мыслей.

– Слушай, скажи мне честно, а я – блаберид? – спросил я в личке.

– Нет, конечно, – прислал он мне короткий ответ.

Блабериды вошли в интернет-сленг, вытесняя привычные сочетания, вроде диванный аналитик, борзописец, умник и так далее. Блаберидами называли оппонентов в политических спорах, офисных эрудитов, неявных алкоголиков (бутылка пива в день), покупателей чересчур дорогих машин в кредит, поэтов-графоманов и почти всех, кто заслуживал упрёка с высоты авторской позиции.

Однажды я увидел «блаберида» в заголовке серьёзной газеты. «Власть и блабериды: мир эпохи декаданса» – было напечатано крупным шрифтом на верху страницы. В киоске не было безналичного расчёта, мне пришлось разменивать крупную купюру, и пока вялая, как гостиничный фен, продавщица отсчитывала мне мелкие банкноты, казалось, последний экземпляр газеты продадут.

Я так спешил, что разочарование было особенно горьким. Статья оказалась скучной, пространной и высокомерной; автор изобличал современников и приводил в пример иные времена, а потом рассуждал об Анне Ахматовой, Андрее Миронове и Владимире Высоцком. Какой именно смысл он вкладывал в слово блабериды, я не понял. Блаберид, кроме заголовка, встречался единожды в обтекаемой фразе, что, дескать, те «кого на сленге зовут блаберидами», не имеют ни идеологии, ни ценностей.

Чем резвее блаберид осеменял русскоязычный интернет, тем острее была моя ревность. Пусть каждый успех записывался на мой счёт, меня мучила необходимость делить дивиденды тщеславия с истинным автором этого слова.

Слово внедрилось в язык, как жук-короед, не нуждаясь больше ни во мне, ни в Братерском. Слово зажило своей жизнью. Я был доволен собой, но также понимал, что лишь раскручиваю пружину, затянутую Братерским.

* * *

В одно утро, когда снег уже покрыл землю рваной простыней, по пути на работу, глядя на мельтешение дворников по стеклу, я задумался над тем, какая может быть связь между управляющим мелкой страховой компанией и лингвистическими экспериментами.

Приехав в офис, я стал искать информацию о Братерском. Он дал несколько скучных интервью, в которых объяснял состояние рынка, сетовал на законы и предлагал какие-то улучшения, в общем сам выглядел как блаберид. Его газетный образ удивительно расходился с человеком, которого я встретил в кафе «Мария».

Но потом, почти случайно, я обнаружил кое-что действительно любопытное. Я обнаружил, что двадцать пять лет назад Братерский считался чрезвычайно одаренным подростком. Он окончил престижную школу и завоевал несколько золотых медалей на математических олимпиадах. В старых газетах, черно-белых и криво отсканированных, учителя и одноклассники аттестовали Братерского как будущего гения.

Но в его биографии был разрыв. Годы информационного вакуума, в течение которых бабочка окуклилась и превратилась обратно в гусеницу. Может быть, его талант имел гормональную основу и закончился вместе с переходным возрастом?

Почему с кончиной печатных СМИ кончился и гений-Братерский? Почему в интернете он стал червячком-Братерским, мальчиком для битья? Почему никто, даже он сам, не упомянул ни разу выдающихся способностей 15-летнего Серёжи Братерского? Были ли эти способности?

В конце концов я заподозрил, что речь о разных людях. Но тщательная проверка и запрос в школу подтвердили, что с фотографии начала 90-х улыбался тот самый Серёжа.

Эту фотографию я сохранил себе на компьютер. Чем-то она меня привлекла. Молодой Братерский был снят крупным планом, кудри выбивались из-под квадратной академической шапочки, глаза смотрели придирчиво. Я долго изучал снимок. Лицо Братерского выражало радость, но была в нём скрытая дерзость, даже свирепость, которую может позволить тот, кто привык считать себя выше остальных.

Не такое ли впечатление возникло у меня от его энергичного рукопожатия?

* * *

Примерно через полгода, в конце марта 2016 года, Братерский позвонил мне вновь и предложил встретиться в «Марии». Мне потребовалось некоторое самообладание, чтобы скрыть восторг, потому что интерес к Братерскому продолжал тлеть. Груз открытий копился и требовал генеральной уборки.

– Полагаю, по условиям нашего соглашения вы должны знать о результатах эксперимента, – сказал Братерский, когда мы расположились за столиками «Марии».

Наши отношения потеплели. Я понял это по особой доверительности его речи.

Братерский пролистал что-то на смартфоне и протянул мне. Это была статья из энциклопедии новояза, где довольно остроумные авторы без обиняков толковали понятия, которых избегали энциклопедии потяжелее.

«Блабериды – второй после быдла вид хомо сапиенс деградантус, который населяет планету Земля на всех пяти континентах, являясь самым распространенным видом человекоподобных в развитых обществах эпохи материального благополучия. Внешне блабериды похожи на людей, и отличия являются более поведенческими, чем физиологическими.

В некоторых трактовках блабериды являются образованным и более претенциозным вариантом быдла, часто смешиваясь с ним до степени неразличения.

В основе поведения блаберидов двоичная логика, основанная на принципе «тепло/холодно». Жизнь блаберида подчиняется температурному градиенту: он всегда бежит от холода к теплу.

Блабериды – стайные животные, которые чувствуют себя неуверенно без себе подобных. Они шумны и подвижны, в стаях проявляют агрессию ко всем, кто не является блаберидом, не отдавая себе отчёт в причинах агрессии. Укусы блаберидов, особенно в массе, заразны.

Внутри стай блабериды как правило делятся на враждующие классы, которые формально отрицают друг друга, но одинаковы по своей сути.

Блабериды любопытны, но не способны долго идти в одном направлении. Они часто бывают энергичными, но всегда ходят по кругу. Блабериды не способны выйти за круг; всё выходящее за круг они высмеивают.

Блабериды очень чувствительны, хотя не показывают этого; они толкаются локтями, провоцируя великое брожение блаберидов, альтернативным названием которому является кипение говн.

В отличие от быдла, блабериды стараются выглядеть культурными людьми и повышают уровень образованности в течение жизни, чтобы на фоне других блаберидов казаться блаберидами другой касты. Любят цитаты великих и чужие мысли. Сложные смыслы редуцируют к простым, как правило, связанным непосредственно с бытом блаберидов. Предпочитают фрагментарные знания и любое значимое явление дробят на мелкие, не признавая ничего великого.

Блабериды, поставленные в критическую ситуацию, имеют повадки быдла, которое в остальное время презирают.