Блабериды

Цены в столовой администрации напомнили рассказы отца о временах его студенчества, когда за несколько монет можно было взять первое, второе и компот. Но я отдал мелочь Коростелёвой, а когда вытащил крупную купюру, Кожевников замахал руками, будто испугался её, и велел кассирше записать обед на его счёт.

Он устал. Он работал по инерции времён, когда Филино обслуживало часть РВСН и считалось режимным посёлком. Должность не доставляла Кожевникову удовольствия. Когда-то он был агрономом, а теперь тянул в неопределённое будущее Филино.

Он проводил меня до машины. Я вспомнил про объект рядом с посёлком.

– Иван Дмитриевич, а что у вас тут за сооружение по дороге к Ключам? Склады там или что-то вроде?

Кожевников помолчал и спросил:

– Тебе куда, в город?

– Да, домой.

– Тогда не надо через Ключи. Вот сейчас по улице поедешь и налево к переезду. Там указатель на Карасёво, увидишь.

– Да я знаю, я так и приехал. Я про объект, который у вас тут километрах в пяти в сторону Ключей…

– Я тебе объясняю: не надо через Ключи. Через Карасёво езжай, – рассвирепел вдруг Кожевников. – Указатель будет на Карасёво, вот по нему и поедешь.

Мы попрощались. Он торопливо сжал мою руку, думая уже о чём-то другом. Тусклый «Опель» с открытыми окнами ждал хозяина под липами, собирая на треснутую эмаль кузова пятна теней.

* * *

Я возвращался по главной улице Филино к выезду, когда две девочки привлекли моё внимание.

Они стояли у дороги на пыльной траве, держась за руки, и выглядели одинаково, как вырезанные из сложенного листа фигурки, вроде тех снежинок, что делают на рождество. Их лица были настолько белые, что даже белизна их платьев казалось живей их матовой кожи. Это была глубокая, многослойная белизна, словно обеих сестричек отлили из парафина. Я остановился.

Близняшки лет пяти. Из-под белой кожи проступали синие прожилки вен. Близняшки настороженно смотрели на автомобиль, обходя его полукругом. Я взял фотоаппарат и сделал снимок через стекло.

Перед домом, отделанным сайдингом, я из любопытства свернул направо на грунтовую дорогу и скоро выехал на берег реки Вычи. Здесь врастал в землю брошенный грузовик и паслись коровы с чумазыми боками. Я вышел сделать несколько снимков и заодно взобрался на странный холм у самой реки. Холм оказался кучей земли, которую навалили при раскопках выгребной ямы. В заболоченный провал филинцы сваливали пищевые отходы, старую мебель и строительный мусор. Река подтапливала дальний конец ямы. От ямы исходило гудение тысяч мух. Из-за тёплой весны они были настырны и решительны, как в августе.

Я не стал дожидаться, когда ветер ещё раз бросит в меня смрад выгребной ямы, и поспешил вниз. Здесь меня караулил скучающий пастух.

– Эй, чё ты там потерял? – весело спросил он.

Пастуху хотелось поговорить. Он начал с нейтральных вопросов, из Нечаево я или из Хасаново, потом спросил сигаретку, потом обсудил мой автомобиль. Узнав, что я журналист и мой фотоаппарат стоит, как его машина, он рассмеялся и рассказал про какого-то родственника, который тоже был художником (по меркам пастуха – «тоже» означало «ещё один бездельник»), а потом купил безумно дорогой фотоаппарат и живёт теперь в Москве.

Мы немного поговорили о том и о сём. Пастух не стеснялся беззубой улыбки и пах похмельем, но, в отличие от Коростелёвой, его похмелье было дружелюбным, больше табачным. Кнут, свёрнутый кольцом, висел на плече. Шесть или семь коров лежали под единственным деревом на берегу и редко трясли ушами.

Я спросил про близняшек.

– А это эти… Как их там… Короче, родились они такие. Да тут же это… Вышки. Излучатели, – охотно доложил он. – Вот на том берегу все от рака померли. Поедешь, погляди, дома брошенные. А с этого краю тоже излучение. Народ тут долго не живёт.

– Что за излучение? – удивился я новому заходу.

– Ну это, как его… Типа как, знаешь, космические лучи. Тут же военные стояли. Ну они тут это, летали, чё-то там, не знаю. Дыра, короче, озоновая тут. Это… Вот как на заре пойдёшь, везде же заря красная, да? А тут вот за речкой жёлтая. Прям жёлтая, как мои яйца, – захохотал он. – Во, гляди.

Вместо яиц он показал прокуренные желтушные пальцы. Я сделал несколько снимков. Пастух охотно позировал, советуя сфотографировать покрупнее его пальцы как доказательство желтизны филинских зорь.

– А что у вас тут за забором, если в сторону Ключей ехать? – спросил я небрежно.

– А где там? – удивился он.

– В лесу, по правую руку, если на Ключи ехать. Какие-то строения за забором, вроде складов.

– А, там… Да чёрт его знает. Дачи, наверное.

По словам пастуха, в Филино он прожил всю жизнь и ни о каких объектах не слышал; но потом, словно осенённый, вспомнил про расформированную военную часть, где лет пять назад можно было найти почти годный «Зил» или утащить кусок медного провода. Но военная часть находилась в 40 километрах от Филино, а Ключи и объект – гораздо ближе. Пастух лишь пожал плечами.

Я вернулся на главную улицу Филино, но вместо поворота на Карасёво проехал прямо по указателю на Нечаево. Эта же дорога вела к посёлку Ключи.

* * *

Проехав мост через реку Вычу, я оставил слева каменное основание старой стены, уходящей в поле, и оказался на шоссе к Ключам, которое выгибалось и уходило за горизонт, как след баллистической ракеты. С возвышенности должен был открываться вид на объект.

Но лес вдоль западной границы объекта оказался настолько густым и мирным, что догадаться о спрятанной за ним территории размером с целый посёлок было невозможно.

Садоводческая радиостанция затрещала и скоро утонула в шуме помех; я не сразу сообразил выключить её зуд. Тишина показалась тревожной, как покой рентгеновского кабинета.

На перекрёстке без обозначений я повернул направо и скоро попал в сосновый бор. Деревья были тонкими и высокими, словно гигантская трава. Старая дорога из бетонных плит угрожающе щерилась арматурой.

Дорога вывела к железнодорожному переезду, за которым оказался Т-образный перекрёсток с главной дорогой, уходящей налево в посёлок Ключи. Я повернул направо на дорогу, которая, по моим расчётам, вела прямо к объекту, и тут же упёрся в знак «Въезд запрещён».

Знак был не страшным. Если дорога односторонняя, могут лишить прав, но она не односторонняя, так что штраф – рублей 500 и всё.

Это был старый знак «кирпич», чуть согнутый посредине порывом сильного ветра, наклонившийся к визитёру и глядящий на него свысока.

И всё же знак выглядел серьёзно, как часовой.

Дерзкая мысль пойти по дороге пешком, ничего, в сущности, не нарушая, тоже была отброшена. До контрольно-пропускного пункта было километра два, и по дороге наверняка встретится куча грозных щитов-предупреждений. Включить дурака не удастся.

Я развернулся и поехал в Ключи. Это был посёлок из двух параллельных улиц и небольшой окраины. Его можно было обогнуть буквой П.

У самого въезда я увидел большой гараж и автомастерскую, возле сдвижных ворот которой скучали двое рабочих. Я остановился метрах в десяти от них и стал ждать, когда они подойдут с расспросами. Так оно и вышло.

Оба были разговорчивы. Мы поболтали о моей машине и пылевой буре, которая случилась у них в понедельник.

Руки одного из рабочих улыбались полумесяцами чёрных ногтей.

– Мужики, – начал я, и обращение вызвало у них лёгкую улыбку, – мне вон на том перекрёстке направо надо, а там «кирпич» висит. Я проеду там?

– Зачем тебе там направо? – спросил Чёрные Ногти, всё ещё улыбаясь.

– Навигатор показывает.

– А ты куда едешь-то?

– Я на Карасёво еду. Навигатор туда ведёт.

Улыбки сползли с лиц обоих.

– Не надо тебе туда, – произнёс Чёрные Ногти, как бы внушая эту мысль мне.

– Назад через железку езжай, – сказал второй резко. – Выехал обратно и дуй через пути. Там по указателям.

– А что за знаком? – попробовал я ещё раз.

– Да ты голову не забивай, – отрезал второй. – Как лесок проедешь, направо давай и через Филино и Карасёво на трассу.

Спохватившись, они пошли в бокс, и скоро их спины исчезли в чёрном проёме, будто утонули в нём.

На трассу я не поехал. По главной улице Ключей я два раза повернул направо, и скоро в череде однотипных домов увидел магазин. Палисадник перед ним был засажен цветами. Тигровые лилии свешивались из-за ограды, ощупывая входящих. Мальвы стояли, как дозорные.

Это был обычный сельский магазин с продуктами и бытовыми мелочами, где сразу оказываешься в клещах прилавка, а на полках жмутся друг другу товары, выставленные раз и навсегда. Весёлые этикетки потускнели и в полумраке магазина выглядели зловеще, как заспиртованные музейные экспонаты. От запаха пластмассы и упаковок повеяло чем-то из глубокого детства, из путанных закутков рынка в здании старого склада, куда мы частенько ходили с мамой.

В магазине было тесно: почти всё пространство заняла полная покупательница, которая конфузилась своей полноты и торопилась.

Продавцом оказался молодой парень с тонкими цепкими руками. Он выставлял на прилавок двухкилограммовый пакет муки, и было заметно, что его жилистые руки привыкли работать с чем-то потяжелее. «Подсадной какой-то», – подумал я.

Женщина суетливо упаковывала покупки. Продавец перевёл взгляд на меня, и взгляд его был долгий, будто он сразу ждал признания.

Женщина мяла сумку, как тесто.

– Бутылку воды мне, – сказал я, и пока он выставлял её на прилавок, спросил. – Там на перекрёстке знак «Въезд запрещён». Не знаете, проеду я туда?

Наступила тишина. Шуршал пакет.

Наконец, парень ответил:

– Ничего там интересного.

– В смысле?

– В смысле, не надо туда ездить. Зачем тебе туда?

– По карте вроде короче получается.

– Не короче.

Голос его прозвенел резко, и так же резко упала сдача на металлическое блюдце.

Женщина, словно предчувствуя ссору, тихо заговорила:

– Ты не спрашивай. Тут посёлок режимный. Тут таких вещей не скажут. Тупик там. Туда тебе незачем.

– Спасибо, – я забрал воду и сковырнул с тарелки упрямую сдачу.

На обратном пути я остановился на перекрёстке перед железнодорожным переездом. Старый знак «кирпич» негромко звенел на ветру. Проезд за ним, изгибаясь, уходил вглубь неопрятного, будто взбитого блендером леса, который почти смыкался и отбрасывал густые тени на ровном асфальте. Свежая разметка выдавала, что у дороги был надёжный хозяин.

В редакцию я вернулся совершенно разбитый.

* * *

История посёлка Филино напоминала взросление человека. Был в ней период казачьей юности с первой половины XVIII века и до середины XIX, о котором не осталось почти ничего. Казаки построили укрепрайон, а во время войны 1812 года как-то особенно себя проявили, за что получили право переименовать село в Гродно.

Но посёлок предпочёл забыть о разгульной юности. От неё остались лишь мрачные отпечатки фотографий конца XIX века, когда казаки покидали насиженное место. С телеги глядели хмурые дети. Нарядный воин с лицом строгим и напряжённым позировал на лошади. Подросток в военной форме взобрался на верх крыльца, пока его семья стаскивала вещи к телеге. Тёмные лица растворялись в кислоте старых фотографий и походили на случайный дефект плёнки.

Гродно-Филино пришло в упадок: отток казаков обескровил его. В современном Филино от того времени остались лишь остовы каменных стен.

В самом конце XIX века через Филино пустили ветку железной дороги и построили крупный транспортный узел. К началу нового века село ожило. С расположенных поблизости рудников и металлургических заводов в Филино везли сырье и металлические чушки, в самом селе появилась чаеразвесочная контора, ткацкая фабрика, конезавод, лесопилка и несколько трактиров.

На фотографиях того времени Филино напоминало, скорее, город. Между зданием управы и купеческими домами главной улицы зияла немыслимая по меркам современных посёлков пустота. Пространство между домами заполняла грязь, по грязи шли подводы, на подводах сидели сутулые люди.

На чаеразвесочной фабрике работали дети с лицами стариков. Выносливая лошадь башкирской породы, коренастая и как бы сплющенная сверху, тащила из карьера полторы тонны руды; лошадью правила темнолицая женщина в платке; она смотрела в объектив и щурилась, будто опалённая его жаром. С другой подводы у ворот ткацкой фабрики тощие мужички грузили на спины огромные тюки.

Филино повзрослело, остепенилось и к тридцатым годам получило статус города. Его каменный скелет я видел, проезжая восточную часть посёлка.

Во время войны массовая эвакуация заводов вынудила строить новые железнодорожные ветки, и Филинская станция потеряла ключевое значение. Рудники поблизости были истощены, мужская часть населения мобилизована, большая часть мирных производств заброшена.

Перед Второй мировой войной близ Филино открыли месторождение гипса, которое активно разрабатывали в военные годы и потом. Но это не спасло Филино, и за двадцать следующих лет село пришло в упадок; по крайней мере, в источниках этот период почти не упоминается.

В начале 60-х в сорока километрах от Филино началось строительство базы ракетных войск стратегического назначения. Прямую связь между этим событием и возрождением Филино проследить сложно, но, очевидно, что потребности в рабочей силе, продовольствии и материалах обеспечили приток населения и развитие железнодорожного узла.

Филино не было закрытым посёлком, но получило какой-то уровень режимности. Вероятно, сюда наведывались люди в штатском и проводили работу с населением, которое должно было сообщать о появлении необычных визитёров. Самыми охраняемыми объектами Филино были заброшенный ныне железнодорожный терминал и элеватор.

Потом кризис среднего возраста закончился, и началась старость. Посёлок не достиг былого расцвета, но ещё на двадцать лет, совпавших с брежневским периодом, погрузился в томное благополучие, от которого также почти не осталось ни фотографий, ни свидетельств – скорее всего, из-за близости стратегического объекта. А может быть, здесь просто ничего не происходило.

В первой половине 80-х население Филино достигло почти 5 тысяч человек и потом снова пошло на убыль столь резко, что через десять лет осталось чуть больше половины жителей.

До начала 90-х процесс никак не фиксировался, но после падения Союза вдруг забили тревогу, и в Филино поехали многочисленные комиссии.

Старых газет с заметками о Филинской сенсации я не нашёл, а современные источники пересказывали одинаковую фабулу о вымирающем посёлке, уделяя больше внимания бытовым трудностям жителей, чем причинам их смертности.

В форуме я наткнулся на жутковатую исповедь девушки, чья мать мучительно умирала от непонятного заболевания. За два месяца из энергичной 45-летней женщины она превратилась в мёртвую плоть. Приезжие врачи бегло осматривали больную, не приближаясь к ней, а затем в соседней комнате долго заполняли какие-то документы. Они брали анализы, но не говорили о результатах; от их посещения оставались лишь справки с отметкой «Некроз тканей» и мелкой подписью внизу «Не является медицинским заключением». Когда мать умерла, во дворе дома появился УАЗик, санитары завернули её тело в плотную ткань и какой-то особы мешок. Позже дочь оповестили о расположении могилы на одном из четырёх филинских кладбищ. Пост был датирован 2005 годом.

На форумах и мелких сайтах основной причиной филинских бед считали влияние ракетной базы. Я мало знал о ракетных войсках, но если сами военные жили в гарнизоне на территории базы, которая находилась в 40 км от Филино, в посёлке не могли вымирать из-за подобного соседства. Должно было быть что-то ещё.

Встретилась мне и совсем параноидальная теория о якобы проведённом в 1953 году ядерном взрыве на полигоне близ Филино, радиоактивные осадки которого выпали вблизи посёлка.

Самым ценным активном была найденная с большим трудом статья в журнале «Фундаментальные исследования» за август 2010 года с длинным заголовком: «Исследование загрязнения почвы, воды и биологических сред Нечаевского района в зоне влияния расформированной дивизии ракетных войск стратегического назначения и анализ заболеваемости населения».

Авторы обобщили результаты исследования земель близ Филино и провели собственные замеры, но к однозначному выводу так и не пришли. По крайней мере, их работа содержала конкретные факты.

В Филино фиксировалось повышенная заболеваемость астмой, аллергией, раком и артритами. Чаще среднего рождались дети с физическими недостатками и наблюдался высокий уровень психических расстройств у пожилого населения.

Одной из версий была авария на химическом комбинате «Полимер-Пром» в 1977 году, который находился на реке Выче в 60 км от Филино выше по течению. В начале 80-х вблизи Филино фиксировалось повышенное содержание опасных химикатов – диоксинов. Авторы анализировали технологические цепочки «Полимер-Прома», розу ветров и силу течения речки Вычи и пытались проверить гипотезу о диоксиновой катастрофе. Другой версией была обработка местных земель экспериментальными гербицидами, позже полностью запрещёнными.

Прямое влияние ракетной базы авторы отмели сразу. В Филино наблюдались повышенные радиационные фоны, но основной версией было высокое содержание урана в гранитных залежах под посёлком и активное просачивание радона в подвалы зданий и грунтовые воды. Согласно этой теории, место изначально было неблагоприятным для жизни, что, вероятно, привело к исходу казаков 150 лет назад.

Авторы обнаружили повышенное содержание меди, свинца и цинка в почвах и воде близ Филино, а река Выча озадачила их примесью ртути, хотя и некритичной. Основной версией заражения посчитали расположенный в 10 км на восток от Филино заброшенный горно-обогатительный комбинат, пыль которого и просачивающиеся в грунт воды могли содержать примеси тяжёлых металлов.

Авторы, словно устав от собственной писанины, приходили к выводу, что выделить конкретный источник высокой заболеваемости не представляется возможным. Они придерживались некой «теории пятен»: зоны неблагоприятного воздействия отдельных предприятий наложились близ Филино друг на друга, что вкупе с повышенным содержанием радона дало накопительный эффект. Далее они пускались в пространные объяснения о взаимосвязи повреждённого иммунитета с риском онкологических заболеваний.

Я ещё раз пролистал документ в поисках упоминания объекта, который находится в нескольких километрах от Филино близ посёлка Ключи. Но авторы словно не знали о его существовании.

Вспыхнувший в 90-х интерес к Филино довольно быстро сошёл на нет. Оно прописалось в рейтинге неблагополучных посёлков области, но попыток разобраться в вопросе, кроме упомянутого исследования, не предпринималось. Население Филино тем временем сократилось в пять раз.

Когда человек долго ищет причину явления, но заходит в тупик, ему проще думать, что явления нет. Если мы видим огонь, но не понимаем, что именно горит, проще считать его оптическим эффектом. Особенно, если находишься далеко.

Эта мысль прослеживается во многих статьях о Филино, изданных уже в нулевых. Их авторы рассуждали о естественной миграции населения и смертности от социальных факторов, из-за отсутствия нормальной медицины и низкого уровня жизни. Упадок Филино действительно совпал с экономическим кризисом конца 80-х и тяжёлыми 90-ми. Сократилось, пусть не столь радикально, население и соседних деревень. Всё чаще появлялось мнение, что если столь же дотошно проверить другие посёлки, найдётся не меньше фактов в пользу параноидальных теорий разного сорта.

Существовала даже версия, что мистификация Филино была лишь постановкой местных активистов, призванной упростить филинцам получение жилья в городе. Если и так, постановка провалилась: жилья не получил никто.

Для меня оставалось загадкой, намеренно ли в исследовании 2010 года упускался из вида объект под Ключами, или в те годы он ещё не существовал?

В конце концов, объекты такого масштаба не возникают из ниоткуда. Кто-то должен его проектировать, строить, возить стройматериалы, охранять. Если не сами строители, то их дети могли что-то видеть или слышать.

Я настрочил в Фейсбуке вопрос о заболеваемости в Филино и странном объекте рядом с ним, прикрепив спутниковую фотографию: «Камрады, навигатор завёл меня к такому вот строению, кто-нибудь знает, что это? Теплицы?».

Первым же комментарием было: «Тебе зачем?».

Я написал: «Просто любопытно».

Ответа не последовало.

* * *

Чтение о Филино полностью выбило меня из графика. Я потерял половину дня и целый вечер, а на утро проснулся в четыре часа утра в лихорадке. Мысли скручивались в петли и от бесконечного и бесплодного повторения причиняли мне почти физическую боль.

Чтобы не мешать Оле, я взял смартфон и полез в соцсети. Опять половина ленты была посвящена бывшим.

«Ладно, мой каминг-аут. В 2002 году в Турции познакомилась с парнем. Очень красивый, просто бог, устоять было невозможно, без шансов вообще. Случился непродолжительный роман. Потом разъехались. Он из Саратова. Сразу ничего не обещали, даже адресами не обменялись. Но потом он меня нашёл через интернет. Самое интересное, общаемся до сих пор. У обоих семьи. Кто сказал, что дружбы с бывшими не бывает? #бывшие».

Интересно, нравится ли её нынешней семье читать о боге из Саратова, кружившим с ней пятнадцать лет назад?

На всякий случай я залез на страничку Оли. Сообщения она выкладывала редко и в основном репостила понравившиеся статьи про офтальмологию или большой теннис – её вторую страсть. Ничего подозрительного на Олиной странице не было.

Я бросил смартфон, попытался заснуть, не смог, разозлился и поехал на работу. Там, выпив две кружки кофе, я всё утро перечитывал заметки о Филино.

На утренней планёрке Гриша объявил, что Роскомнадзор потребовал от него объяснений за интервью с матерью пропавшей девочки, потому что в ней описывались её суицидальные наклонности, зато сама статья собрала 130 тысяч просмотров. Борис сдержанно сиял.

– Спасибо Неле за подгон, – отдал он должное коллегам.

– В данном случае мы прошли по самой грани, но не вышли за рамки допустимого, – сообщил Гриша. – В общем, коллеги, нам надо больше смелости, больше раскованности. Про исчезновение школьницы написали все, а интервью с мамой – это наш эксклюзив, который процитировали федералы. Действуйте смелее.

Моя статья про дольщиков отметилась лишь высокой цитируемостью в соцсетях, где, вероятно, её растаскивали соратники активиста Алфёрова. Чуть лучше читали материал про заблокированный коммунальщиками двор, но на фоне Бориных успехов я выглядел невзрачно.

Успехи вообще приходят ко мне случайно; как только требовалось показательное выступление, удача шарахалась от меня.

На планёрке обсуждали голубей. Дискуссия об их вреде так сильно захватила соцсети, что Гриша настаивал на большом аналитическом материале.

– Да это, наверное, фонд Зимина раскачивает тему, они же в прошлом году призывали белок не кормить, – сонно сказала Галя. – Они всегда какой-то бред предлагают.

– Нет, Зимин ни при чём, он в Москве сейчас, – ответил Гриша.

– И почему бред? – ерепенилась Неля. – Голуби – крысы с крыльями. В парке все скамейки обосраны. Всё правильно говорят: надо вытеснять их ареал в леса.

– Их хотят травить, – вставила Арина.

– А лучше люди пусть травятся? – фыркала Неля.

Гриша остановил дискуссию:

– Вопрос не в том, что считаем мы. Вопрос в том, как всё на самом деле. Из того, что я прочитал, голуби действительно представляют большие риски, особенно для детей. Нужно привлекать специалистов, орнитологов, эпидемиологов, делать большой материал. Какие идеи?

У Виктора Петровича был знакомый специалист по редким породам птиц. Арина обещала связаться с ветеринаром Николаем Алябиным. Знакомые медики Нели могли хорошо рассказать про эпидемии, которые возникают от птиц и грызунов.

Пока шёл голубиный спор, на свободной странице ежедневника я рисовал могилу в призрачном лунном свете, размышляя, вывести ли своё имя поверх надгробия. Взгляд скользнул чуть ниже и упёрся в написанную моим почерком надпись «Филино», сделанную, судя по всему, 11 мая.

Зачем я написал слово «Филино» 11 мая? Я помнил некоторые дни своего детства, но события двухнедельной давности слились в неразборчивое ощущение прошлого. Я не помнил ничего про 11 мая.

Надпись «Филино» окружал орнамент каракуль, из которых я разобрал слово «частицы», аббревиатуру РГМ (видимо, «Росгидромет») и сокращение «с.з. ветер».

Я полез на сайт и вспомнил, что 12 мая вышла статья о задымлении городской свалки. В тот день я брал комментарии у чиновников, пожарных и довольно известного в наших краях блогера Ильи Садыкова, которого власти считали провокатором и гринписевцем. В ежедневнике я записал фрагменты его комментария, но кусок про Филино полностью выпал из памяти.

Я заявил на планёрке три вялые темы и после её окончания набрал Садыкова. На мой вопрос о Филино он ответил как-то нехотя: