Павлик

– А в Ганнушкина-то он как в результате оказался? Если он в парке был?

– Добрые люди, ну владельцы собак которые, милицию вызвали, а там уже – дело техники.

– А зачем милицию? Он же, насколько я вас понял, никому ничего плохого не делал?

– Не делал. Но тут все относительно очень и многое от мировоззренческой парадигмы зависит. Кто-то просто испугаться мог, и я, кстати, отчасти таких товарищей понимаю. Когда какой-то тип сначала с вашей собакой долго разговаривает, а потом вам счастья и удачной реинкарнации желает, тут всякое может в голову прийти. Кто же его знает, чего у него там на уме? Может, он вам прямо сейчас возможность реинкарнации обеспечить собирается? Ну а кто-то, наверное, просто по злобе людской или из зависти. Люди злые сейчас, – он вздохнул и поцокал языком. – Никакого сочувствия к отважным искателям духа лишний раз никто не проявит. Вот и вызвали товарищей милиционеров, а там, я уже говорил, – дело техники. Когда его в Ганнушкина сдавали, подробности-то и всплыли задержания Василия. То ли дурковал просто, то ли уже всерьез начала голова в тот момент отказывать, но чудил, говорят, порядком. Убегал от милиционеров, по деревьям от них лазил, а потом, когда повязали его уже, начал чуму египетскую на их головы вызывать. Точь-в-точь, как дядя Миша, про которого я вам рассказывал. Я уже потом подумал, что это паттерн какой-то поведенческий, когда голова отказывать начинает. Некий архетип для ненормальных. Ну а милиционеры – тоже люди, такое мало кому понравится. Да и сказать ничего не мог толком: ни откуда, ни как зовут… Вначале, говорят, Кришной назывался, потом сказал, что дом его – дебри бессознательного… Я бы, наверное, на месте товарищей милиционеров тоже особо мучиться вопросом не стал бы, куда такого девать. Как день ясно, что такому только в Ганнушкина дорога, – не в планетарий же его везти!

– Ужас какой! – Игорь Сергеевич был поражен.

– Да почему – ужас? – Павлик пожал плечами. – Хорошего, конечно, ничего нет, но, может быть, накал поиска у него хоть чуть-чуть спадет после этого. В Ганнушкина-то несладко, в принципе. Ни разу не курорт, уж можете мне на слово поверить!

– А вы? – собеседник не договорил и несколько настороженно посмотрел на водителя.

– Я-то? Я – нет! – тот расхохотался. – Бог миловал. Когда его проведывал, успел мельком оценить. Но вы не переживайте, он парень со странностями, конечно, но вполне себе сейчас в норме. Просто сбой какой-то произошел. Провал, так сказать, в сознании. Да и вещества кушать в таких количествах, – Павлик махнул рукой. – Я его сколько раз предупреждал, но – нет. У меня, говорит, своя голова на плечах есть. Вот он чуть без головы этой своей и не остался! Помните, как в «Формуле любви» Броневой говорит? Голова – предмет темный! Научному исследованию не подлежит! Так я вам точно скажу: так оно все и есть! Ученые-то не сильно понимают, что там в голове происходит. Одни догадки только и предположения. Вот и в Ганнушкина, вы что думаете, они лечат там, что ли? Черта лысого! – он презрительно скривил губы. – Они там максимум, на что способны, галоперидолом каким-нибудь подколоть и все! У эскулапов требования к нормальности не очень высокие, если уж начистоту говорить. С собаками чужими не разговариваешь, веток незнакомым людям не даришь, счастья не желаешь никому – значит все ок и нормальный ты! А после галоперидола даже такой товарищ, как Василий, очень спокойным и позитивным человеком выглядит. А что уж там у него с сознанием происходит, так это эскулапов, по большому счету, и не интересует. Сейчас же, Игорь Сергеевич, содержание вообще мало кого интересует, всем форма важнее! Но вы не переживайте, Василий, он вполне себе вменяемый персонаж. Как пришел в себя, так и не поверишь, что еще недавно такие вот кунштюки вытворял!

– Н-да, Павел, товарищи у вас!.. – Игорь Сергеевич покачал головой и о чем-то задумался. – А такие случаи часто бывают?

– Сложный вопрос. Я про такое только слышал. В моей практике ни с кем ничего подобного не происходило. Нет, на церемонии всякое, конечно, может быть. Когда человек в бездны старика Юнга погружается, все что хочешь случиться может. Но потом, как правило, все нормально оттуда возвращаются.

– Как правило?

– А как вы хотите? Я же вам сразу сказал, ничего не скрывая, что три опасности на пути этом есть: болезнь, сумасшествие, смерть. И недооценивать я бы все это не стал, – Павлик убедительно покивал. – Если у вас сомнения какие-то, то еще не поздно отменить все, – он искоса посмотрел на пассажира.

– Да нет, сомнений нет никаких. Хотя, признаюсь, рассказ про товарища вашего не очень оптимистично прозвучал.

– Послушайте, я же вам сразу сказал: все эти способы мои – это же прямая работа с сознанием! Не долгий путь, а прямая, так сказать, дорога, короткая… Знаете, как в альпинизме? Можно ведь на вершину по разным маршрутам подняться. Есть длинные и окольные дороги – вторая, допустим, категория сложности. Есть покороче и посложнее – третья, к примеру, категория. Есть четвертая, есть пятая. А эти методы – как стена отвесная! Самый короткий путь, самый прямой, но и самый опасный, естественно! Тут никаких чудес нет и быть не может. Тут все просто и логично – чем короче путь, тем он опаснее, разумеется.

– А что это вы все про путь какой-то говорите? Что это за путь ваш?

– Путь? – Павлик задумался. – Сложно так объяснить, Игорь Сергеевич, в двух словах. Но если попробовать коротко, то я вам так скажу: путь за пределы полигона это.

– Полигона? – пожал плечами пассажир. – Не скажу, чтобы мне стало хоть что-то понятнее.

– Ясное дело… Но тут коротко не объяснишь, ибо нужно с самых азов начинать, и потом только уже до сути добраться можно.

– Так мы и не спешим вроде бы никуда, – Игорь Сергеевич усмехнулся. – Нам с вами часов десять ехать, я полагаю.

– Минимум, – согласился с ним Павлик, – если не больше. Сейчас фуры вылезут на дорогу, а там местами узко. Так что десять – минимум.

– Ну вот, как раз время есть про полигон мне рассказать.

Павлик сосредоточенно смотрел на дорогу. Игорь Сергеевич отметил, что он вел машину мягко и уверенно.

– Помните, я вам в ресторане свою позицию излагал? – Павлик действительно от дороги не отвлекался и лишь изредка бросал мимолетные взгляды на своего пассажира. – Ну про то, что если какая-то сложная система существует, значит, у нее творец есть?

– Помню, – тот согласно кивнул. – Не могу сказать, чтобы я вашу точку зрения безоговорочно принял, но логика ваша мне понятна.

– Вот, Игорь Сергеевич, можем этот момент отправной точкой сделать, – он притормозил перед выбоиной на дороге, но одним колесом все-таки немного задел яму. Машину тряхнуло. – Вот черт! – не удержался Павлик и тут же осекся. – Извините!

Игорь Сергеевич отмахнулся:

– Если вы собираетесь за каждую колдобину на дороге извиняться… Давайте про полигон этот ваш лучше.

– Полигон, он ни разу не мой, – парировал Павлик. – И слава богу, наверное, что не мой. Но тут придется не с полигона начинать, а с самых азов, как я говорил. Чтобы и ход мыслей моих вам ясен был, и логика рассуждения понятна, а там уже и суть за этим всем, надеюсь, сама для вас очевидной станет. Тут, Игорь Сергеевич, можно долго и умно разглагольствовать, а можно на примере все пояснить, чтобы сразу понятным и ясным многое стало. Вот я с вами на примере и попробую, если вы не против, конечно.

Предложение Игоря Сергеевича вполне устраивало – он с готовностью кивнул, после чего Павлик не без удовольствия продолжил свою лекцию.

– Отлично. Тогда скажите, какие вопросы для всех без исключения жителей планеты Земля самыми важными являются? Фундаментальными, если можно так выразиться? Я, конечно, сейчас именно людей имею в виду, хотя на планете Земля еще много кто, кроме нас, обитает…

– Что значит – самыми важными и фундаментальными? У каждого, мне кажется, персональные важные и фундаментальные вопросы обозначены. У профессора МГИМО, к примеру, они свои, у бомжа с Курского вокзала – свои, как вы сами понимаете. Я не думаю, Павел, – Игорь Сергеевич скептически покачал головой, – что для всех без исключения людей какие-то общие фундаментальные и важные вопросы существуют.

– Ага! – Павлик радостно погрозил указательным пальцем, не отрывая, впрочем, взгляда от дороги. – Вот этот момент, кстати, очень и очень показательный! Я ведь тоже до поры до времени не думал, что такие вопросы существуют. Я же себя-то очень хорошо помню до экспириенса того моего и истории со снами. Вопросов у меня масса была, и все – разные. Куча вопросов: как бизнес нормальный организовать, чтобы и на хлеб хватало, и на радости маленькие кое-что оставалось; как, к примеру, с девчонкой симпатичной познакомиться, чтобы не только заснуть вместе хотелось, но и проснуться еще потом на утро? Как конкурентов отжать, как машину купить, как на дом загородный откладывать начать, если на все остальное денег ни фига не хватает и раскрутиться еще не успел? Масса вопросов, короче, имелась и задач неотложных, но я только потом уже соображать начал, что все эти вопросы – примитивные они, если так выразиться можно, однобокие какие-то! Не, мелькали, наверное, порой и другие какие-нибудь, но в приоритете значились только вот эти – злободневные и насущные. И я тоже не поверил бы ни разу, что для меня и для президента Буша, к примеру, могут какие-то общие вопросы к жизни быть. Или, скажем, для меня и для Абрамовича нашего, аллигатора известного. Я парюсь, как на «гелик» подержанный отложить, а он – то ли одно «Челси» купить, то ли сразу несколько? Чтобы можно было весь пьедестал, как вариант, занимать! Прикиньте только – заголовки в газетах: первое место в чемпионате Англии заняла команда известного русского олигарха Абрамовича! Второе место – тоже команда русского олигарха Абрамовича! Третье место – опять же команда известного русского олигарха Абрамовича, и четвертое – тоже его команда! За четвертое место, правда, медалей не дают, но у Абрамовича-то, я уверен, совсем не в медалях вопрос. У него что с золотом, что с серебром, что с прочими благородными металлами – полный ажур и без чемпионата этого. Тут ведь, я подозреваю, задача – толщину органа своего детородного миру всему миру продемонстрировать! О, мол, как я могу! Мало того, что спиздил, уж извините меня за неполиткорректность, больше всех, так я еще всем остальным могу и по-другому присунуть! Чтобы все видели и никто не сомневался!

Игорь Сергеевич расхохотался.

– А что тут смешного? – пожал плечами Павлик. – Что, разве не так? Или с яхтами этими… У одного – пятьдесят метров, у второго – двести пятьдесят, а третий – двести пятьдесят четыре заказывает! И теперь всем остальным факи показывает, пока они соображают, чем бы адекватно на такой вызов ответить… То ли сразу триста метров строить, чтобы у товарища фору вырвать, то ли подводную лодку купить, чтобы одной торпедой вопрос закрыть было можно! И с оппонентом, и с метрами его всеми… Так ведь и тут – точно такая же картина. Знаете, – он скривил губы, – мне на ум сразу аналогия приходит одна – как мальчики в школе член линейкой меряют… Один радуется – четырнадцать, мол, сантиметров! Второй – ему подзатыльник: смотри, лошара, а у меня пятнадцать и шесть! У третьего – вообще восемнадцать… И никому дела нет, что этот долбоеб пятый год в восьмом классе и член у него, в принципе, не стоит уже от портвейна и сигарет, которыми он с третьего класса балуется!

Пассажир беззвучно смеялся, вытирая мокрые от слез глаза, и восхищенно смотрел на разгоряченного собеседника, который его веселья, тем не менее, не разделял:

– По-моему, Игорь Сергеевич, тут не смеяться нужно, а рыдать. Аналогия ведь самая что ни на есть адекватная! Впрочем, опять я отвлекся! – он скосил глаза на владельца заводов, газет и пароходов и покраснел. – Я, конечно, не всех имею в виду аллигаторов…

– А через одного! – Игорь Сергеевич расхохотался еще сильнее. – Через одного – меня то есть! Да бросьте, – отмахнулся он. – Давайте дальше – режьте правду-матку по живому!

– Если к теме возвращаться, то получается, что у каждого – вроде бы свои вопросы и задачи… Уникальные, как снежинки. А по сути, если разбираться начнем, то вопрос у большинства только один: как присунуть ближнему своему поизящнее, чтобы тот не сразу мог вынуть присунутое, да как миру всему размер достоинства своего продемонстрировать! Чтобы и тени сомнений ни у кого не осталось, кто в доме хозяин. Да ладно – владельцы клубов этих, – пренебрежительно усмехнулся Павлик. – А фанаты, которые на эти матчи ходят? Там ведь вообще полный абзац начинается! Говорят, что грешно над больными людьми смеяться, но тут уже из песни слов не выкинешь! Что, кстати, английских это касается фанатов, что наших родных. Вы посмотрите, чем люди в свободное время заняты? Правильно! Все бросят – и идут на матч. Смотреть, как одиннадцать здоровых лосей другим одиннадцати здоровым лосям прилюдно вставлять будут! А потом начинают и сами вставлять друг другу, после матча… Повод-то всегда найти можно, если хорошенько поискать. Если вничью сыграли, то можно пару вражеских голов проломить под лозунгом «Не победили на поле – победим в раздевалке!» Если проиграли – так отмудохать вражеских болельщиков до полусмерти с горя. Если победили – точно то же самое проделать, но уже от радости. И мотивация, кстати, всегда и у всех одна, заметьте! Доказать, что лучшие мы, или я, если это владельца клуба касается. Что на одном уровне норовят друг другу свою крутость продемонстрировать, что на другом, который попроще и пониже. И каждый про себя, любимого, орет: «Я круче всех!» Ну или «Мы круче всех!», «Наши – самые сильные!»…

– Я смотрю, Павел, спорт вы не особо-то жалуете! – Игорь Сергеевич уже успокоился и теперь просто добродушно улыбался своему молодому собеседнику.

– Почему это? – тот удивленно пожал плечами. – Я к спорту вообще хорошо отношусь. Только в спорте мотивация важна в первую очередь. Если вам спорт нужен, чтобы форму свою поддерживать, чтобы брюхо ваше, извините, член ваш собственный от вас не закрывало, – так это отлично же просто! Чтобы сильным быть, ловким, чтобы от жизни радость получать, чтобы растянуть этот процесс как можно дольше – жизни в теле процесс, я имею в виду. Вот это нормальная мотивация и достойная, по-моему. А если вам хлеба и зрелищ нужно, – Павлик презрительно поджал губы, – так это, простите, совсем другой вопрос! Это уже, извините покорно, не человеческая мотивация, а животная! Рабская, если хотите. Впрочем, – он усмехнулся, – тут каждому свое, как водится. Да и бог бы с ними, с олигархами и прочими больными людьми. Я про другое, вообще-то, сказать хотел… Я, когда начал про все это задумываться, осознал, что и моя мотивация точно такой же была: как устроиться получше, как досуг свой провести понаряднее да как девчонок «геликом» впечатлить. А если по-простому совсем говорить, так меня все что угодно интересовало, кроме одного вопроса: кто я такой, собственно? Тут мне, знаете, какая аналогия на ум приходит? – Игорь Сергеевич пожал плечами и улыбнулся. – Со снами! – Павлик торжествующе покивал, а его собеседник заметно вздрогнул.

– А в чем вы тут аналогию усматриваете?

– Сейчас объясню. Вот, к примеру, ваш сон, про который вы мне у себя в офисе рассказывали, помните?

Игорь Сергеевич едва заметно скривился и кивнул:

– Конечно.

– Вы подробностей-то не приводили, но, насколько я понял, вам же пирамида та странная снилась? Толпы народа снились, и мысли были, что сделать вам что-то прямо сейчас нужно. Правильно я излагаю?

– Примерно, – Игорь Сергеевич поморщился.

– Отлично! – с радостной улыбкой продолжал Павлик. – А теперь мне скажите, был ли у вас во сне том вопрос: а кто вы такой, собственно?

– Что значит – кто я такой?

– Да то и значит! По-моему, вполне корректно я свою мысль выразил. У вас ведь вопроса даже не возникло, кто вы такой, собственно, кто именно сейчас эту пирамиду видит? Как вы тут оказались, кто все эти люди вокруг вас, зачем вы здесь и почему – разве вы себе в тот момент такие вопросы задавали?

– Нет, – Игорь Сергеевич даже задумался, но потом отрицательно помотал головой. – Нет, пожалуй, не было у меня в тот момент таких вопросов.

– Конечно, – рассмеялся Павлик. – Но тут удивительного, в принципе, ничего нет. Такими вопросами на самом деле почти никто не задается! А ведь сон, если я правильно помню, тревогу у вас вызвал? Чувство дискомфорта от того, что что-то сделать нужно, а что именно – вы и понятия не имеете. Правильно?

– Да, чувство тревоги точно было, – его собеседник нахмурился. – И тревога была, и дискомфорт. Нельзя сказать, чтобы мне что-то там угрожало откровенно, но тревога, вы правы, явственно ощущалась. Я бы сказал, что вот как раз непонимание мое – что именно я сейчас сделать должен – эту самую тревогу и вызывало…

– Конечно, – хмыкнул Павлик. – Но ваш сон – семечки еще, по большому счету. А вот с моим – тут все на порядок хуже и сложнее. У вас только легкий дискомфорт и тревога неясная, а у меня – ужас смертный и безнадега полная! Фактически, – он помрачнел, – я на том поле-то вообще чуть разумом не двинулся! Это я про воспоминания, которые потом были, а про то, как я всеми остальными становиться стал: девочкой той, мамой ее, фрицем на колокольне – и молчу даже! Пока речь только про ощущения мои на поле том, перед последней атакой. А ведь у меня, Игорь Сергеевич, вообще вопроса ни разу не возникло: «А кто я такой, собственно?» Я же не спрашивал себя, как я на поле том оказался да почему… У меня ведь, как и у вас, только одна мысль пульсировала: что мне сейчас что-то делать придется. Причем, известно, что. В атаку идти, на смерть. Грудью на очередь, – Павлик помрачнел еще больше, а потом внезапно встрепенулся. – Мне же тогда вполне и того хватало, что что-то есть. То есть, я имею в виду, хватало, что есть поле то, пулеметчик на колокольне, очередь его, ребята, в траве лежащие. Я же знал, – он выделил интонацией «знал!», – кто я такой! Но ведь это знание, как события потом показали, не стоило и гроша медного! Я же не Игорь Смирнов оказался! И я сейчас именно на этом и пытаюсь ваше внимание заострить, именно на этом моменте. Мы всегда знаем, кто мы такие, или, – саркастически хмыкнул он, – думаем, что знаем! И мы себе этот вопрос – «А кто, собственно, я такой?» – ни разу не задаем! Нам нашего знания, – он снова выделил слово «знание» интонацией, – вполне хватает! И вот что в итоге получается, если начать с этим вопросом по-настоящему разбираться: нам всегда достаточно того, что вокруг нас что-то есть. Достаточно того, что происходит что-то. Люди ведь как рассуждают, – теперь молодой человек уже весьма язвительно улыбался. – Есть что-то вокруг – уже хорошо! Происходит что-то – уже здорово! У других, дескать, все не так позитивно, как у нас пока. Вон, дескать, Вася-сосед еще вчера на гармони играл и морду бил другу Сереже, с коим вместе самогон бухал, а теперь лежит бездыханный. И ни гармонью не интересуется, ни мордой Сережиной, заметьте! Потерял, одним словом, Вася интерес к жизни, вместе с жизнью, естественно! И глядя вот на такое, людям вообще не до всей этой саморефлексии. И вопросы эти проклятые: «А кто я такой, собственно?» да «Что происходит со мной?», и уж тем более «Почему происходит все это со мной, а не с кем-нибудь?» – они людей давно, в принципе, интересовать перестали. Происходит что-то – уже хорошо, и не фига себя вопросами разными бестолковыми терзать! Радоваться нужно, пока с тобой еще хоть что-то происходит, – вот так, примерно, люди нормальные и рассуждают. Есть самогон – бухай, есть гармонь – играй, есть друг Сережа с мордой целой – разбей ему морду, оставь свой след в милицейском протоколе! А саморефлексия – удел лохов без гармони и самогона! Нечего им бухать, некому клюв начистить – вот и начинают, мол, себя разными вопросами мучить типа «А кому это, собственно, бухать нечего?», «А у кого это, если разбираться начать, гармони нет?», «Почему у меня – нет, а у всех других – есть?». Для нормального персонажа такие вопросы – пустая трата времени, как сами понимаете. Нормальный гражданин как рассуждает? Нет гармони – нечего терзать себя понапрасну! Отбери у того, у кого она есть. И рожу еще набей, восстанавливая историческую справедливость!

– А что тут не так? – Игорь Сергеевич усмехнулся и пожал плечами. – Вполне логичное поведение.

– Правда? – Павлик хмыкнул. – С одной стороны, да, конечно. Все логично, если особо не задумываться над происходящим. Но когда у меня сны эти начались, а потом и церемония произошла, то мне после этого ни минуты логичным не кажется, что я себе подобных вопросов не задавал. Я вдруг осознал, – он горько усмехнулся, – что на главные вопросы жизни я ответов-то вообще не искал! Уверен был, что знаю я ответы эти! И меня все что угодно интересовало, кроме вот этих вопросов, которые самыми главными и оказались в итоге.

– А почему вы эти вопросы самыми главными считаете?

– Как это – почему?! – вскрикнул Павлик и, забыв обо всем на свете, развернулся к собеседнику, отчего «Гелендваген» тут же резко вильнул на дороге. Чертыхнувшись, он выправил автомобиль. – Как это – почему?! Да вы сами посудите: если бы я знал, что я вовсе и не Игорь Смирнов, которому прямо сейчас на пули бежать, я что, ужас смертный испытывал бы? Мучения адские на поле том проклятом? Если бы я знал, что все это сон просто, наваждение, стал бы я всю гамму чувств, такую богатую, переживать? Да нет, конечно! – он пожевал губами. – И ведь схожая ситуация всегда, везде и во всем: мне кажется, что я знаю, кто я такой и что происходит. И раз знаю, значит, и вопросы эти задавать себе не нужно. А нет вопросов – нет и ответов, а есть мучение сплошное от наваждений разных, которые, как реальность, становятся. Только становятся все эти наваждения реальностью, заметьте, исключительно потому, что я, как дитя малое, своим знаниям липовым верю!

– Слушайте, Павел, – Игорь Сергеевич усмехнулся. – Ну а что изменилось бы, если бы вы вдруг поняли, что вы – Павел, который сейчас в кровати спит? Вот что кардинально измениться могло?

– Как это – что? Да все изменилось бы! В один, причем, короткий и ослепительный миг! Вы сами подумайте: снится вам кошмар какой-то, вы мучаетесь, страдаете, разумеется. А почему? Да потому, что вам все это настоящим, реальным видится! А если вы знаете, что чудища из кошмара – химера обычная, порождение разума вашего, омраченного проказой неведения, разве вы переживать по этому поводу всерьез станете? Да нет, конечно!

– Почему – проказой неведения?

– Так вы же не знаете, что все происходящее – сон? Значит, в неведении и находитесь! Вот проказа неведения ваш разум и поразила: вы все за чистую монету принимаете, а потом мучиться начинаете от кошмара. А если бы вы узнали вдруг, осознали, что все происходящее – сон, разве вы облегчения не испытали бы? И смерть, даже если убивают вас в кошмаре вашем, разве пугала бы вас? Нет, конечно! Вы бы знали: убьют меня сейчас, сукины дети, а я проснусь! И снова живой и невредимый! Вот и выходит, что знание себя – самое фундаментальное знание и есть! И самое необходимое для человека!

– Ну, Павел, – протестующе покачал головой Игорь Сергеевич. – Не совсем удачный аргумент, как мне кажется, вы привели. Вы же сейчас про сны говорите, а мы все-таки в жизни реальной живем. У нас же жизнь не во сне проходит?

– Знаете, что, – хитро улыбнулся молодой человек. – Тут я вам сразу могу возразить, причем, по нескольким пунктам. Во-первых, вы опять разграничение проводите между снами и жизнью реальной…

– А что, разве это не логично?

– Да нет, конечно! Мало того, что нелогично, это и некорректно еще. Вы опять в ловушку слов попались. И в этой ловушке, как я вам доложу, почти все люди от рождения до гробовой доски находятся. Люди ведь как рассуждают? Дали чему-то название, навесили ярлык на явление – и все, дело в шляпе! Дальше, мол, ясно уже всем и понятно. Вот вам, кстати, и лучший пример – сны и реальность. Я же вам говорил уже: здесь самое главное – от магии слов избавиться! Вы сны почему нереальными считаете? Правильно, потому что вы просыпаетесь! Но лишь потом уже, после пробуждения, вы понимаете, что просто сон видели, а когда он вам снится, это реальность самая настоящая и есть! И реальнее нее для вас в тот момент ничего нет и быть не может! И для вас, то есть для сознания вашего, никакой разницы между реальностью, как вы это называете, и сном не существует. Нет для сознания никакой разницы, пока оно что-то воспринимает. А сознание ваше – так это же вы и есть! Без сознания, как мы говорили уже, никакого Игоря Сергеевича нет. И окружающего мира нет. А когда что-то есть, так сознание это сразу же реальностью считать начинает и не сомневается, заметьте, в ней. Ни разу не сомневается! – Игорь Сергеевич хотел что-то возразить, но не успел. Павлик радостно закивал. – Знаю-знаю! Вы мне сейчас начнете говорить, что снов вы почти не видите, а из-за одного какого-то там сна и напрягаться не стоит, так ведь? – его собеседник улыбнулся и кивнул. – И этот ваш аргумент, уж извините, неведение ваше выдает!