Сладких снов

С этими словами я вышел из кабинета.

Вероятно, следующая неделя была самой длинной в моей жизни, как мне показалось. Мне было решительно нечего делать, да и, если честно, тяги к каким-либо свершениям я не испытывал. Иногда я представлял себя киборгом, который просто выполняет определенную программу, ни на секунду не задумываясь о смысле происходящего. Я прилежно ухаживал за женой: менял ей пакеты с раствором, мыл ее, менял белье. Но я делал это на каком-то автомате. Как будто и не жена она мне вовсе, как если бы меня просто привели сюда и сказали: «Вот теперь твоя обязанность ухаживать за этим человеком».

Мне было несколько противно от собственных мыслей. Хотелось заорать самому себе: «Это же твоя жена, черт подери! Она попала в беду, помоги ей!». Но потом этот порыв проходил, и я возвращался к дальнейшему выполнению программы.

Телевидение перестало функционировать. Я не могу достоверно сказать, была ли причина в том, что телевидение как таковое перестало существовать, или просто у меня в квартире где-то отошел кабель. В тот момент мне было все равно. Я читал, готовил себе непритязательную пищу, выполнял работу по дому. Все, это полный список моих свершений за всю неделю.

Когда пришло назначенное время я, как полагалось, отправился в больницу за раствором. Поскольку я просидел всю эту неделю взаперти, то мысль о том, чтобы воспользоваться общественным транспортом отпала сразу. Идя по улице, я корил себя за то, что не совершал хотя бы короткие прогулки на протяжении прошедшей недели. Ведь на улице благоухала весна. Возможно, мне она казалось такой прекрасной просто, потому что всю прошедшую неделю вокруг меня были только стены, и потолок вместо неба. Ведь никто так не радуется свободе, как узник после долгого плена.

На улице почти не было людей, если быть точным я был единственным человеком, который совершал пешую прогулку. По проезжей части мимо меня пронеслось несколько машин, где-то вдалеке выла сирена служебного автомобиля. Но пешком по улице шел только я один.

Придя в больницу, я застал полный хаос. В приемной стояло огромное количество каких-то ящиков. Везде валялись кипы бумаг, видимо больница готовилась к переезду. Но никого не было, ни единой души. Ведь если больница переезжает, вокруг должны толпиться грузчики, но нет, в здании никого не было. Я подошел к стойке регистрации. Несколько раз громко осведомился, есть ли кто живой. Но никто не объявился.

Я заглянул в кабинет, там естественно никого не было. Стол стоял на том же месте, но никаких бумаг или письменных принадлежностей на нем не лежало. Казалось, что за этим столом никто, никогда не работал. Я обошел стол и сел на стул, на котором некогда сидели врачи, осуществлявшие прием. Если мне не изменяет память, то врачи доставали пакеты с раствором из этих ящиков.

Я начал открывать ящики один за другим снизу вверх, во всех было пусто, но верхний ящик имел замок и в данный момент оставался закрытым. Я несколько раз сильно дернул ящик, но он не поддался. Ладно, попробуем по-другому. Я вывернул из стола все остальные ящики и варварски раскидал их по кабинету. Далее я присел рядом со столом так, чтобы можно было просунуть ногу в развороченную стойку с ящиками и носком ботинка ударить по дну закрытого ящика. Я хорошенько размахнулся и ударил. Фанера поддалась, и я пробил дырку в днище. Далее я начал руками доламывать фанерное днище ящика. Вскоре на дно стойки упал пакет. Да, это был он, тот самый пакет с раствором. Я радостно засмеялся и продолжил курочить днище ящика. Но радость моя была преждевременна, больше в ящике ничего не было.

Взяв пакет, я вернулся в коридор. Одного пакета хватит совсем ненадолго. Вероятно, где-то в ящиках хранятся еще пакеты, вряд ли на всю больницу есть всего один пакет с раствором. Я аккуратно положил пакет на стойку регистрации и принялся перебирать ящики.

К сожалению, редко сразу находится то, что тебе нужно. Я перебрал гору ящиков и не добился результатов. Сначала я аккуратно складывал просмотренные ящики в стороне, а потом меня разразила непонятная злоба и я, открывая каждый новый ящик и видя, что пакетов в нем нет, отшвыривал его в стену, будто именно он виноват в сложившейся ситуации. В ящиках было что угодно, какие-то трубки, бумаги, коробочки из гладкого белого пластика, напоминающие современные флешки, и даже ампулы с какими-то неизвестными мне надписями. Но нигде, ни в одном из ящиков не было пакетов с раствором. Вероятно, кто-то побывал здесь до меня, или раствор вывезли из клиники. Так или иначе, я потратил битые два часа впустую. Взяв единственный найденный пакет, я покинул клинику.

Придя домой, я сразу пошел на кухню готовить себе трапезу. Я просто побоялся подходить к дивану, где лежала Лина. Мне было страшно, за нее. Было страшно понимать, что она умрет. Я корил себя за то, что найдя всего один пакет раствора, обрек ее на скорую смерть. За едой я тщетно пытался придумать, где еще можно раздобыть раствор. Я не сумел ничего придумать, тем временем пришло время ставить капельницу. Ладно, этот пакет даст мне время, и я смогу что-нибудь придумать.

Я подошел к дивану с пакетом в руках. Лина неподвижно лежала на диване. Интересно где она сейчас? С кем развлекается? Меня передёрнуло. Я очень живо представил, как Лина сейчас в своих грезах предается плотским утехам с каким-нибудь мачо с обложки журнала, а то и не с одним.

Я так и остался, неподвижно стоять с пакетом в руках. Лина, так безмерно далекая сейчас от меня, одновременно с этим находилась всего в одном шаге. Она даже не осознает, что остается в своих грезах, только благодаря мне. Именно я продолжаю обеспечивать ее оргии или чем она там занимается. Кто знает, что ее ждет после неминуемой смерти, может продолжение этих грез, а может и серная гиена.

Что ж у меня в руках последний пакет с раствором. Вероятно, другого такого просто нет в этом городе. У меня в руках какое-то время жизни для моей жены. Но хочет ли она этого? Хочу ли я этого?

Выбор, у нас у всех есть выбор, даже когда мы этого не видим. Каждое наше решение, даже самое незначительное, направляет нашу жизнь в иное русло. Но есть, скажем, так, точки разветвления, моменты, в которых мы делаем выбор такой, что навсегда и безвозвратно меняет нашу жизнь. Даже если мы стараемся прожить жизнь как можно тише, забившись подальше в свой уголок. Все равно наступит момент, когда потребуется выбраться из кокона и что-то сделать, и если остаться в собственном мирке, тем самым тоже совершается выбор. Каждому из нас приходится делать судьбоносный выбор в самый, иногда, неожиданный момент.

Так Лине после нашей ссоры пришлось неожиданно выбирать между реальной жизнью и вымышленной. И она выбрала пасть в объятия грезам, взамен реальной жизни. И теперь выбор предстоял мне, я стоял с пакетом раствора, который может продлить жизнь моей любимой жены, самого дорогого человека на всем белом свете. Но я знаю, что являюсь для нее теперь последним человеком во всей вселенной, которого она хотела бы увидеть. Я понимаю, что она все равно умрет в ближайшее время, но вопрос в том убью ли я ее, выбросив пакет, или она умрет сама после того как раствор закончится.

Каков мой выбор?

Я хочу дать ей шанс еще раз сделать выбор!

Я подхожу к дивану, кладу пакет с питательным раствором Лине на живот. Беру ее руку с катетером и кладу на пакет сверху.

«Теперь ты сама должна решить: проснуться и жить или уснуть навсегда!» – говорю я ей громко, будто пытаясь разбудить.

Я наклоняюсь к ней и целую ее в губы, она взамен обдает меня своим теплым дыханием. «Прощай», – одними губами говорю я ей. Ком в горле не дает мне сказать ни слова.

Что ж, я, кажется, говорил, что за городом на даче моих родителей есть охотничье ружье. Видимо пришло время наведаться туда.

5

Мне необходимо было зайти в магазин, дома осталось достаточно еды, но я, веря в чудо, оставил ее нетронутой на тот случай, если Лина очнется. От голода уже сводило живот и необходимо было подкрепиться. Мой выбор пал на магазин, в котором мы с Линой всегда закупались продуктами, видимо ноги принесли меня туда по привычке. Я взял тележку и пошел по рядам. Честно сказать, в еде я абсолютно непритязателен. Я не испытываю какого-то эстетического удовольствия от поедания ультрамодной и безумно дорогой, но при этом абсолютно несъедобной пищи. Но сегодня я изменил себе и наполнил тележку всякими экзотическими яствами. Потрачу последние деньги, вряд ли они мне еще когда-нибудь пригодятся.

Я побоялся, что могу не решиться на столь ответственный шаг в трезвом состоянии, поэтому покидал в тележку еще и несколько бутылок водки. Именно водки, много водки. Она бьет без промаха и наповал, что мне и требовалось.

Подъехав к кассе, я обнаружил, что на кассах нет кассиров. Ни одного. Может у них какая-нибудь очень срочная пятиминутка. Я подождал пару минут, потом огляделся, охранников тоже не было видно. Мне терять точно уже нечего, поэтому я, пожав плечами, спокойно выехал из магазина с тележкой доверху наполненной продуктами.

Я решил никуда не перекладывать продукты, так и ехал, отчаянно гремя своей телегой на всю улицу. Пару раз я обернулся посмотреть, не бежит ли за мной охранник или не подкатил ли к магазину наряд полиции. Однако никто не желал уличить меня в краже. Ну и славно.

Примерно через пару часов с того момента, как я вышел из дома меня догнала ужасная мысль. Я уже покинул пределы города и сейчас грохотал телегой уже по грунтовой дороге, которая приведет меня прямехонько к даче, как вдруг, словно молния, откуда из глубины мозга меня пронзила мысль.

Я убил свою жену!

Я остановился посреди дороги. Я стоял абсолютно неподвижно, ужас сковал мои движения. В глазах потемнело, руки, казалось, пронзали тысячи малюсеньких иголочек, живот и без того замученный голодом начало крутить.

Я убил свою жену!

Быстрей! Наверно я еще успею ее спасти. Я развернулся и бросился назад. Я бежал что было сил, но споткнулся о какой-то корень и плашмя растянулся на дороге. Я стер руки в кровь, рассадил щеку и, кажется, рассек бровь о какой-то камень на дороге. Боли я не чувствовал абсолютно, но встал и побежал дальше и только, пробежав метров триста, остановился как вкопанный.

Умом я понимал, что даже если успею к Лине, то это лишь отсрочит неизбежное. Второго пакета с раствором у меня все равно нет. И где его взять я не знал.

Я убил свою жену!

Снова пронзила меня мысль. Зверь! Мразь! Ублюдок! Если бы я поставил ей капельницу, то она умерла бы сама. А так я позволил себе распорядиться ее жизнью. Кто я такой, чтобы так поступать?

Я стоял и неотрывно смотрел в одну точку. Отупение понемногу сходило, а вместе с этим вернулись ощущения. Все лицо дико зудело, только сейчас я заметил, что бровь опухла и глаз заплыл.

Собрав все силы в кулак, мне удалось сдвинуться с места. Но поплелся я не домой, я поплелся к тележке с продуктами. Каждый шаг ухал в голове. Но постепенно ко мне вернулась способность соображать. Безмерный отчаянный ужас немного уступил трезвому рассудку. Я дал ей выбор, дал ей шанс. Она может в любой момент проснуться и сама себе сделать инъекцию, на пакете подробно написано, для чего он предназначен и как им воспользоваться. Но тот самый ужас настойчиво нашептывал в голове: «Ведь ты знаешь, что она не проснется, тебе хочется это отрицать, но ты уверен в том, что она не проснется, а это значит, что ты ее убил, хладнокровно, бездушно. Убил самого дорогого человека, как злейшего врага».

Возможно, это и правда. Может быть, где-то в глубине души, я знал, что она не проснется, и разыграл комедию только для очистки совести. Но в тот момент я думал только о ней, я дал ей выбор, пускай, и иллюзорный, но выбор. Я дал ей шанс вернуться. Ведь если бы я поставил ей капельницу, она бы умерла, если бы я порвал пакет или выбросил, она так же умерла, при любом раскладе. А так у нее есть шанс, есть шанс проснуться. Проснуться и поставить себе капельницу, которая даст ей какое-то время прийти в себя, а еды и питья дома предостаточно.

Но в тот момент, когда я начинаю верить, что дал ей шанс, откуда-то из темной пустоты в моей голове доносится: «Убийца!». А когда окончательно свыкаюсь с мыслью об убийстве, та же пустота откликается: «Выхода все равно не было. А так есть надежда!».

Я не могу ответить себе на вопрос. Убил ли я свою жену или дал ей шанс? Пожалуй, я позволю вам судить меня. Ответьте сами на поставленный вопрос. Я в вашей власти, сам я не могу найти ответа. Я никогда не узнаю вашего ответа, но прошу вас, не останьтесь равнодушными, подумайте пару минут и вынесите свой вердикт.

Тем временем я кое-как доковылял до нашего дачного домика. Оставив телегу на улице, я зашел в, дом, с размаху упал на старую кушетку и тут же провалился в беспокойный сон.

Я проснулся посреди ночи. Тело ныло, глаз окончательно заплыл, но почему-то абсолютно не болел. Кое-как я приподнялся на кровати.

Старая кровать, которая, вероятно, была вдвое старше меня, жалобно заскрипела. Домик был построен моими родителями много лет назад еще до моего рождения, как временный, пока они не построят новый. Но что-то пошло не так и из временного он превратился в постоянный. Маленький домишко, четыре на четыре метра, с одной комнатой, прихожей и маленьким чердаком доверху забитым старым хламом. Домик давно не использовался, все пришло в запустение, мягкая мебель отсырела, со стен отвалились обои, да и сам дом начал накренятся в сторону.

Я встал с кровати и кое-как выбрался на улицу. Участок моих родителей был давно необрабатываемым куском земли в 4 сотки. В моих планах есть… был пункт собраться и привести все в порядок. Я хотел подкопить денег и построить здесь домик, маленький уютный домик. Домик для нас с Линой. Но не судьба. Лина, при мыслях о ней у меня создавалось ощущение, будто мой мозг засунули в тиски и медленно их сжимают. С момента пробуждения, я даже не вспомнил о ней, видимо это какая-то защитная функция моей памяти. Но как бы не старался я бежать от этой беды, она все равно настигала меня. Я старался думать о чем угодно, но мысли совершали хитрый круговорот, и я снова возвращался к мыслям о Лине.

Что ж пора искать ружье. Не стоит откладывать дело в долгий ящик. Мои мысли могут свести меня с ума, и я, честно говоря, боюсь, что тогда я превращусь в овощ, буду бродить по окрестностям и бормотать что-то себе под нос с пустыми глазами. Я боялся даже не столько такой участи, сколько того, что тогда я остался бы «безнаказанным».

Поиски на первом этаже не принесли успеха, я залез на чердак и начал разбирать горы различной одежды, садовой утвари и тому подобного. Тут в руки мне попала старая семейная фотография. На ней были моя мама, отец и я где-то пяти лет от роду, держащий на руках нашего кота. Естественно, данная фотокарточка разбудила во мне воспоминания о счастливом детстве.

Детство мое ни в чем не переходило рамки среднестатистического, у миллионов людей моего возраста оно было абсолютно таким же. Но когда мне было пятнадцать, мой отец основал свое дело. И дело быстро пошло в гору. Никаких особенных талантов за своим отцом я не припоминаю, наверно, он просто оказался в нужном месте в нужный момент.

Вскоре отец начал вести себя так же как это делают все внезапно ставшие обеспеченными люди. Он начал относиться ко всем, как к мешкам с навозом. В том числе и к нам с матерью. Он считал, что теперь он стал сильным мира всего и все ему обязаны. Начал чуть ли не домой водить своих «секретарш», при этом говоря, что мы должны вообще помалкивать.

Мне не пришлось это долго терпеть, я поступил в институт и сумел устроиться в общежитие. Отец требовал, чтобы я перевелся в тот институт, в который он хотел. Я не особо слушал его.

Мама тоже не стала это терпеть и вскоре ушла от него. Стала снимать квартиру и не хотела о нем больше слышать. Периодически он звонил нам и сообщал, что мы не благодарные и вот прямо завтра он перепишет завещание на первого встречного. Мы же ему обязаны всем. Сначала я просто пропускал это мимо ушей, потом однажды порекомендовал ему употребить все его деньги в виде клизмы. Он рассвирепел, прокричал, что я ему больше не сын, что за мной приедут, и мы поговорим.

Но никто не приехал, вечером позвонила мать и сообщила, что отца избили и он в больнице:

– Ты навестишь его? – спросила мать.

– Нет.

– Но он же твой отец.

– Нет, сегодня днем он сказал, что это не так.

– Может все-таки навестим.

– Навестим? Вместе?

– Да, мы же семья.

– У него есть куча денег, друзей и так называемых подруг. Они теперь его семья.

– Так нельзя говорить.

– Он так говорит.

Этот разговор я помню практически дословно. Через пару часов он сам мне позвонил и сказал, что ему очень надо меня увидеть, просил прощения, плакал.

Я не помню точно, что сказал ему тогда, но что-то вроде: «Ваш сын здесь больше не живет».

А ночью его убили. Прямо в больнице засунули в рот кляп и перерезали горло. Плохо помню похороны и все, что было потом. Завещание он, конечно, не поменял, он его вообще не составил. Поэтому его ушлые партнеры довольно быстро растащили наследство. Хотя нам все равно досталась крупная сумма. Я вообще не хотел иметь отношение к его деньгам. Но мама разделила их пополам и положила мою половину в банк. Сама она купила себе землю где-то недалеко от Байкала и теперь живет там, изредка присылая поздравительные открытки.

О деньгах, которые лежали на счете, я старался не думать. Я ни разу не снимал с него деньги и не собирался. Лина даже не знала об этих деньгах. Опять мои мысли вернулись к Лине, знакомые кошки заскреблись на душе.

Возможно, меня несколько оправдывает тот факт, что Лина променяла меня на, то, что я ненавидел всю свою жизнь. Видимо где-то в подкорке крепко спала ненависть к подобным ценностям, и когда мой любимый человек избрал для себя подобный образ жизни, я воспринял это как предательство. Хотя я не нахожу это оправданием, скорее мотивом. Нет, меня ничто не может оправдать. Когда эта мысль посетила меня я, наконец, нашел что искал.

Взяв ружье, я вышел на улицу, где потихоньку начинало светать. Небо было ясным, ни единого облачка, замечательная погода для последнего дня. Я подошел к брошенной посреди участка тележке с продуктами. Увидев продукты, я понял, что голоден настолько, что затряслись руки. Но еда мне больше не нужна. Я взял бутылку водки и выпил столько, насколько хватило сил. Из-за того, что я пил на голодный желудок меня чуть не вырвало. Но я удержал водку в желудке и еще несколько раз повторил процедуру. Когда сознание начало мутиться, я выкинул бутылки и отошел от тележки подальше.

Меня всего затрясло, из глаз текли слезы, сердце бешено стучало. Я запихнул дуло ружья себе в рот. Из-за того, что руки ходили ходуном я расцарапал себе все небо. Я никак не мог положить пальцы на курки, руки тряслись настолько сильно, что я скорее удушу себя дулом, чем смогу выстрелить. Но вот мои пальцы нащупали курки, я поставил пальцы так, чтобы выстрелить дуплетом. Руки продолжали трястись, слезы продолжали течь градом, а из горла доносился непонятный хрип вперемешку с всхлипами.

Как же страшно все-таки умирать. Ну ладно собаке собачья смерть. Я глубоко вздохнул, пытаясь не трястись. «Прощайте,» – сказал я в дуло, и нажал на спуск.

Ружье сухо щёлкнуло, но не выстрелило. Из горла вырвался хрип, в этот момент я кажется, обмочился. С большим трудом я достал дуло изо рта. С горем пополам я преломил стволы негнущимися руками, там не было патронов. Конечно, какому идиоту придет в голову хранить оружие заряженным.

Я упал на колени и отшвырнул ружье как можно дальше от себя. Потом я закричал. Я орал во весь голос так, как кричат новорожденные, неистово, неумолимо. Замолчал я только, когда воздух в легких закончился, и то я продолжал издавать сухой хрип. Желудок свело судорогой и меня начало рвать. Кроме водки в желудке ничего не было, но спазм продолжал сгибать меня даже, когда в желудке осталась только желчь. Я почувствовал, что теряю сознание, но все, что я смог сделать, это слегка изменить траекторию падения, чтобы не упасть в лужу с рвотой.

6

Очнулся я в ужасном состоянии, от росы вся одежда промокла, мне было очень холодно. Желудок крутило и вертело из-за интоксикации. Я попытался встать на ноги, но их сразу же свело судорогой. Кое-как ползком я добрался до крыльца, у входа меня снова вырвало, стало немного легче.

Тут сквозь гул в голове я услышал звук работающего мотора. Как будто кто-то ехал по дороге мимо моей дачи. Видимо, галлюцинации, немудрено, согласно моему плану, я уже должен был лежать в траве с разбросанными по округе мозгами. Я вовсе не собирался валяться с тяжелым алкогольным отравлением на крыльце и понимать, что рассудок медленно, но верно покидает меня. Тем временем шум стал громче. Я подполз к стене и сумел принять сидячее положение рядом с входной дверью, конечно, желудок сразу запротестовал против этого, но это было не важно. Видимо, вот сейчас мое сознание и покинет тело, и я буду бегать по округе, прячась от несуществующего автомобиля.

Гул все нарастал. Неужели так и сходят с ума? Что-то медленно забирается тебе в мозг, а потом твое сознание не выдерживает и разрушается? Так, например, есть люди, которые бегают от НЛО, интересно, как у них происходит «превращение»? Может быть, они сначала краем глаза где-то на периферии видят огоньки, потом пару раз неявно замечают очертания космического корабля. А потом их «похищают». И все: дальше шапочка из фольги и тому подобное.

Тем временем гул раздался прямо за забором. И в этот момент пролет забора буквально разлетелся в щепки, на территорию участка влетел старый армейский джип марки УАЗ. Он припарковался прямо около крыльца и из него вылетели пять человек. Четверо в полном военном обмундировании в балаклавах и шлемах и один в белом лабораторном халате.

Ну, вот и все, финита ля комедия, такого я от своих мозгов не ожидал. Двое с автоматами на изготовку вместе с «лаборантом» подбежали ко мне. Еще один пробежал мимо меня в дом, а последний подбежал к тележке перевернул ее, осмотрел содержимое, видимо, ему ничего не приглянулось и он принялся искать дальше по участку.

Из дома доносился грохот. «Лаборант» тем временем молча подбежал ко мне, приложил палец к шее видимо мерял пульс, посветил фонариком в глаза. После чего безмолвно отошел от меня. Я сидел и молчал. Разговаривать с галлюцинациями это лишнее.

Грохот внутри прекратился, оттуда вышел военный, показал остальным большой палец, вроде как «Все круто», и вернулся к машине. Тем временем к компании, собравшейся около меня, подошел тот, который что-то искал во дворе. Он нес в руках отцовское ружье.

– Вот и ружье твое, Петрович. Патронов нет, – военный с ружьем кивнул в мою сторону. – Видимо так расстроился, что даже ружье выбросил в траву.

– Ну и нах… спрашивается, мы так летели? – заорал тот, который стоял около машины. – Ну, нажрался он и что? От похмелья еще никто не умирал.

– Тихо! – взревел тот, кого звали Петрович. – Кто же знал, что у него патронов нет. В документах числится ружье и патроны. А если бы приехали попозже, а у него мозги вон на яблоне висят. Верно я говорю Аркадий Борисович?

– Да-да, все верно, – сказал в полголоса «лаборант» – Правда, отравление сильное.

– Ну и белка! – подал я голос.

– Что, простите? – спросил «лаборант» и начал жевать верхнюю губу.

– Он думает, что мы глюки! – сказал тот, что держал ружье и заливисто засмеялся.

Я взял первый попавшийся предмет и бросил его в Петровича. Это оказался кусок какого-то старого насоса. Он попал Петровичу точно в шлем.

– Это уже перебор.

После этой фразы Петрович подошел ко мне и двинул прикладом автомата в уже и без этого рассечённую бровь.

Очнулся я в каком-то помещении на кушетке. Помещение было маленькой комнаткой три на три метра, стены были выкрашены в голубой цвет, как в бомбоубежищах. Около кушетки стояла тумбочка, у противоположенной стены находился шкаф с зеркалом на одной из дверей. Завершали картину большие настенные часы висевшие так, чтобы лежащий на кровати их видел. Я с усилием встал с кровати и подошел к зеркалу. Выглядел я ужасно, но кто-то меня помыл и переодел. На мне были простые серые штаны из грубой ткани и такая же серая теплая шерстяная кофта без всяких узоров или рисунков.

На голове у меня красовалась аккуратная повязка, закрывающая один глаз, явно наложенная профессионалом.

Тут в комнату без стука зашел здоровый детина два метра ростом, просто груда мышц. Он был голубоглазым блондином и носил бороду, от чего был похож на былинного богатыря. Я инстинктивно отскочил в угол комнаты, ожидая скорой расправы.

– Доброе утро сонное царство, – по голосу я понял, что это был тот самый Петрович. – Почти сутки лежал, я уж забеспокоился, что тебя угробил. Все заглядывал, проверял тебя.