Полная версия
Домой
– А как ты играл в детстве?
– Ну как играл? Так и играл, как все, и по улицам бегал, и дома. Все, сынок, тебе спать пора.
– Папа, посиди еще немного!
– Ну давай. Ты ложись, я тебя укрою и посижу.
В полудреме Володя чувствовал, как папа гладит его по голове. Как хорошо было так засыпать, и какой хороший все-таки сегодня день, несмотря на разбитую собачку. Володя поднял голову:
– Папа, паровоз будем клеить в этом году? У Нины тот порвался.
– Будем, будем. Спи ты уже.
***
Володя постучал, никто не ответил. Он пожал плечами и толкнул дверь. Нина стояла посреди комнаты, Арсений Васильевич сидел в кресле. Вид у него был смущенный.
– Еще раз? – спросила Нина.
– Ну давай, – обреченно вздохнул отец.
Володя замялся на пороге.
– О, Володя пришел! – обрадовался Арсений Васильевич, – Ниночка, мне бы это… уйти, короче. Ты Володе покажи, а я еще вечером…
– Помучаюсь, – закончила за него Нина, – папа, делать-то что?
– Вот с Володей поговори? – предложил отец, – а я правда пойду уж.
И он поспешно вышел из комнаты.
– Что делать будем? – спросил Володя.
– Ох, что делать… сейчас расскажу.
Нина села к столу, Володя устроился напротив.
– Ну слушай, – начала она, – у нас в гимназии собрались устроить представление – благотворительное. Там про рождество, елку, сиротку – ну, интересно. Стали роли раздавать. Я хотела сиротку играть или уж там фею – но и сиротка, и фея поют. А я в смысле пения… Сижу, молчу. И что вышло? Мне дали играть – злую мачеху!
Володя кивнул головой:
– Интересно.
– Интересно? Что там может быть интересного? Она злая, никому не понравится… вот слова мне дали, роль. Я выучила, стала перед папой представлять. А он – видишь – дела придумал и ушел.
– Ну почему сразу дела придумал…
– Что я, папу не знаю?
Дети помолчали. Нина горестно развела руками:
– Ну вот и не знаю, что делать…
– А какие там слова?
– Вот, на столе.
Володя взял маленькую тетрадочку:
– Тут только твои слова?
– Да, я переписала.
– А остальное – помнишь?
– Конечно.
– Расскажи?
Нина неохотно начала пересказывать – жила-была девочка, и матери у нее не было, и злая мачеха посылала ее в лес…
– Нет, Нина, не так, – перебил Володя, – с чего все начинается? Ну, на сцене?
– Идет снег, – снова заговорила Нина, – появляется бедная сиротка, поет грустную песенку, собирает хворост, тащит все это с собой.
– Так. Дальше?
– Потом она приходит домой. Там ее встречает злая мачеха.
– Как встречает? Что говорит?
– Вот в тетрадке написано: где тебя так долго носило? Почему мало хвороста?
– Давай попробуем? Я буду сироткой, а ты меня ругай. Вот смотри – я вхожу и тащу хворост.
Володя вышел за дверь, потом вернулся, прижимая к груди воображаемую охапку хвороста. Нина растерянно посмотрела на него и сказала:
– Где тебя так долго носило? Почему мало хвороста?
– Нет, Нина, погоди, – перебил Володя, – ты же на меня сердишься. Меня долго не было, хворосту мало. И вообще ты меня не любишь, я тебе не нужен… не нужна. У тебя, наверное, своя дочка есть?
– Есть, только она спит все время. Она только в самом конце появится.
– Ну вот. Своя, любимая. А тут я… я тебя раздражаю, да? Ты меня только как служанку используешь.
Нина засмеялась:
– Ну да, наверное.
– Ну вот! Ты со мной так и обращайся. Давай еще раз?
Он снова вышел за дверь, вернулся. Нина стояла, повернувшись спиной. Володя растерялся, и тут она обернулась:
– Явился наконец! Сколько можно, – холодно сказала она, – а хворосту-то, хворосту… чем тут топить? Бездельник! Выгнать тебя из дому…
– Здорово, Ниночка! – воскликнул Володя, – правда, отлично! Вот только…
– Что – только? Опять не так? Я представила себе все, как ты сказал…
– Да, да… только ты мне говоришь – явился, бездельник… А я же как будто девочка.
– Ой, – расхохоталась Нина, – и точно! Давай еще попробуем?
Второй раз все получилось еще лучше. Стали разыгрывать следующие сцены, и вот тут-то все повторилось – Нина, глядя на падчерицу, упорно называла ее в мужском роде. Под конец Володя разозлился:
– Да ты нарочно!
– Честное слово, Володенька, нет… я как вижу, что ты в штанах – так и не могу поверить, что ты девочка. На сцене все лучше будет – там передо мной Машенька будет стоять, она сиротку играет.
– А если и там собьешься? Нет уж, давай еще повторять.
– Давай, но я все равно не могу.
– Что же нам делать?
– А давай тебя в платье нарядим? – осенило Нину.
– Что?
– Ну в платье? В мое.
– Ну не знаю, – растерялся Володя.
Вернувшийся Арсений Васильевич был немало удивлен, когда из дверей его гостиной выскочил одетый в Нинино платье Володя, следом вылетела подушка, потом выглянула Нина:
– И чтобы домой не возвращалась!
Володя всхлипнул и побрел прочь. Нина крикнула:
– Давай еще раз?
Тут Володя заметил Арсения Васильевича и смутился:
– Ой… а мы тут…
– А мне покажете?
– Да, папа, давай, – обрадовалась Нина, – ты будешь публикой.
Арсений Васильевич с удовольствием посмотрел представление – дети показали не только сцены сиротки и ее злой мачехи, но и весь спектакль.
– Почему мы никогда в театр не играли? – спросила Нина, когда спектакль закончился и Володя переоделся в свою одежду, – я и не думала, что так интересно!
– Я часто сам с собой играю, – задумчиво сказал Володя, – книгу прочитаю – а потом представляю, как бы это на сцене. А еще лучше – в кино.
– Почему лучше?
– Потому что сцену зритель все время видит, а на пленке можно разное показывать – и время, и места. Понимаешь?
– Да, – неуверенно сказала Нина, – Володя, давай теперь все время в театр и в кино играть?
– Давай.
– Я сегодня, как засыпать буду, тоже попробую книжку представить, – решила Нина, – я сейчас как раз Чарскую читаю!
– Нина, а ты в каком костюме будешь?
– В платье – пышном, и подушку подвяжем, чтобы я толстой была.
– А зачем? Давай ты будешь худая. И злая. И прическу… такую… ну, такой как шиш на голове сделай. А платье… давай я нарисую и завтра принесу?
– А тетя Лида сошьет! – обрадовалась Нина.
– А успеем?
– Конечно! Еще целых десять дней.
Нина вышла проводить Володю.
– Ты придешь на мой спектакль? – спросила она.
– А можно?
– Конечно! Сказали, можно приглашать всех желающих. У меня папа будет и тетя Лида. И ты.
– Я спрошу маму.
– Конечно. Надеюсь, она отпустит. Мне так хочется, чтобы ты пришел! Я без тебя бояться буду.
– Ты? – засмеялся Володя.
Нина засмеялась в ответ.
Эскиз платья Володя придумал в тот же вечер – ярко-красное, нелепое, примерно в таком в Могилеве ходила одна знакомая бабушки – злая, вредная тетка, все время донимала его. В выходные Смирновы отпросили Володю и поехали к тете Лиде – шить костюм.
Погода стояла ужасная – дул ветер, в лицо летел мокрый противный снег. От трамвая почти бежали. Тетя Лида, встретив гостей, заохала:
– Да что ж такое, Арсений! Что за дело такое, что детей в такую погоду притащил?
– Это я придумала, тетя Лида! – заступилась Нина, – мне платье надо шить.
– И что же? Я бы сама приехала! А то Арсений по телефону мне – Лида, дело важное, мы втроем приедем.
– Тетя Лида, да ладно, – перебила Нина, – давайте поедим сначала?
– Давайте, давайте! У меня готово все. Володенька, ты суп куриный любишь?
– Он все любит, – сказала Нина, – а пирожки есть?
– Как не быть, Ниночка!
После вкусного обеда сели кроить. Арсений Васильевич отпросился:
– Лидочка, я детей оставлю на пару часов, а сам по делу отойду. Ну… пока вы тут шьете?
– А ты, надо думать, тоже по швейным делам?
– Лида! – покраснел Арсений Васильевич.
– Иди, иди…
Володя разложил на столе свои эскизы:
– Вот, Лидия Васильевна, смотрите… узкое, красное.
– У тебя красная ткань есть? – спросила Нина.
– Найдем…. Погоди, Володя – тут сверху ты как хочешь?
Володя объяснил свою задумку. Тетя Лида достала большой лист бумаги:
– Так, давай-ка тут нарисуем…
Нина сначала лезла с советами, но ее никто не слушал, и она ушла к себе. Облокотившись на подоконник, она стала смотреть в окно.
Интересно, каким будет спектакль? Понравится публике, как она будет играть?
– Нина!
Володя стоял на пороге.
– Я тебя отвлек? – смущенно спросил он.
– Отвлек? От чего? – засмеялась Нина, – я просто в окно смотрю и про спектакль думаю. А вы?
– Мы закончили. Тетя Лида выкройку сделала, завтра в мастерской ткань возьмет и шить будет.
– Вот хорошо! Папа не пришел?
– Нет еще.
– Давай играть?
– Во что?
– Как во что? В театр!
– Давай в театр теней. Бумага нужна и ножницы, и белая простыня еще.
– Сейчас все принесу.
Арсений Васильевич вернулся как раз к спектаклю.
– Внимание, внимание! Начинается представление! – объявила Нина.
Арсений Васильевич прошел было к расставленным стульям, но дочка преградила ему дорогу:
– Вы без билета, месье?
– Без билета, – сконфуженно произнес отец, – а где купить билет?
– Вот касса, пожалуйста. Если вам в первый ряд – то шоколадка.
– Я должен буду, можно? Куда я сейчас за шоколадкой побегу?
– Можно! Садитесь.
Тетя Лида села рядом.
– Ну что, должник? – упрекнула она брата, – я вот за билет сразу заплатила.
– Ну, а я завтра – к чаю им…
Зажглась лампа, и на белой простыне появилась целая вереница зайчиков. Они танцевали под звуки старой музыкальной шкатулки, и тут появилась девочка – в шубке, платочке. Она грустно сказала о том, что злая мачеха выгнала ее в холодный лес за хворостом, метет метель, кругом волки, но никто ее не пожалеет…
Лампа потухла, зажглась снова. Девочка стояла теперь перед худой женщиной в узком платье с бантом сбоку. Та ругала ее, а под конец выгнала из дому.
Но на помощь девочке пришла добрая фея – забрала к себе во дворец, а потом послала учиться.
Арсений Васильевич и тетя Лида долго хлопали.
– Ты, Володенька, талантливый какой! – сказала тетя Лида.
– А я? – обиделась Нина.
– И ты талантливая, – поспешно сказал Арсений Васильевич.
Нина рассмеялась:
– Да ладно, папа… а Володя правда умница.
Володя смутился и стал складывать бумажные фигурки.
– Сам ведь все нарисовал? – спросила тетя Лида.
– А Нина вырезала! – сказал мальчик.
– Ну, без Нины бы какой театр, – согласилась та, – ладно, ребята, давайте-ка поужинаем и по домам.
– По домам только папа и Володя, – сказала Нина, – я до завтра останусь!
Тетя Лида обрадовалась несказанно:
– Ох, Арсений, я так рада, что тебе и не скажу ничего!
– Ну слава богу, – отозвался тот.
После чая Володя с Арсением Васильевичем пошли к остановке трамвая. Погода не унималась.
– Иди-ка сюда, встань против ветра, – сказал Арсений Васильевич и обнял Володю.
Наконец подошел трамвай. Арсений Васильевич купил билеты, посадил Володю:
– Замерз ты, мальчик мой?
– Нет, ничего. А вы?
– Да что я-то…
Трамвай, звеня, несся по улицам.
– Вы завтра Нину будете забирать?
– Завтра.
– Она меня на представление пригласила.
– А как же без тебя? Придешь ведь?
– Приду, мама уже отпустила. Вы из дома пойдете? Давайте вместе?
– Давай, конечно. А ты умница, Володя! Мы, правду сказать, с Ниной измаялись. Она пришла и говорит – вот, роль дали. Я в театре-то, сам понимаешь, не шибко, но тут уж и я вижу – она же просто стоит, слова читает. А я понимаю, что не так, а подсказать не могу. Слава богу, ты пришел.
– Да я ничем и не помог.
– Как же? Все подсказал – и как говорить, и вот с платьем придумал… Ты сам-то на сцену не хочешь?
Володя покачал головой:
– Нет, совсем нет. Я… не знаю, как сказать. Ну вот кто в театре придумывает – где актеру встать, как говорить?
– Режиссер?
– Да, точно! Вот я бы, может быть… хотя тоже не знаю. Я больше всего фильмы хочу снимать. Я – знаете что? – иногда иду по улицам, а вижу – как в фильме. Понимаете?
– Как будто да.
– Я тут видел на Загородном – торговка уличная кричала на другую торговку. Я подошел ближе, смотрел, а потом придумал, что вот сейчас бы всю улицу показать, и как прохожие останавливаются, смотрят, и нескольких поближе… а потом – торговку, которая кричит – лицо ее показать, близко-близко, а уж потом – вторую, а потом рядом их. И снова улицу, и как прохожие смеются…
Он замолчал. Потом смущенно улыбнулся:
– А сейчас я знаете что подумал? Вот в трамвае… мужчина и мальчик едут, и разговаривают…
– А дальше? – спросил Арсений Васильевич.
Володя неловко пожал плечами.
– Ну вот…
Трамвай остановился на углу Можайской. Арсений Васильевич проводил Володю до дверей:
– Поднимешься – крикни мне, что дошел.
– Конечно. До свидания, Арсений Васильевич!
– До свидания, мальчик мой.
Володя поднялся наверх, дверь его квартиры распахнулась:
– Я дошел, Арсений Васильевич!
– До свидания, Володя.
Арсений Васильевич вышел на улицу, вдохнул холодный воздух и огляделся в поисках извозчика. Надо было все-таки сказать родителям мальчишки, чтобы приехали забрать его – сейчас снова такую дорогу! Альберг ведь предлагал:
– Арсений Васильевич, давайте я сам приеду, заберу Володю? Вдруг вы остаться у сестры захотите?
Да кто знал? Ведь думали с Ниной сегодня возвращаться…
Извозчик нашелся только около вокзала, зато экипаж был крытый. Смирнов сел, закутал ноги и откинулся назад.
Что он там придумал, про мальчика и мужчину в трамвае? Трудно, наверное, родителям с ним – непростой, все придумывает что-то.
Извозчик остановился на углу Большой Пороховской и Среднего проспекта. Арсений Васильевич расплатился, выскочил и открыл дверь подъезда рядом с дверью швейной мастерской.
Спектакль отрепетировали еще три раза – последний раз даже в сшитом тетей Лидой костюме. Платье получилось отличное, а когда Нина, тоже при помощи тети Лиды, накрутила на затылке шиш, Володя пришел в восторг:
– Нина, слушай! У нас с Элей вот такая гувернантка была – точно!
Нина прошлась по комнате, бросила на Володю холодный взгляд, и он поежился:
– Мне даже неуютно стало…
Платье повесили на вешалку, Нина заплела привычные косы. Тетя Лида стала собираться:
– Пора мне, Ниночка. Теперь уж на представлении увидимся.
– Мы тебя проводим, тетя Лида.
Погода наладилась – потеплело, не было ветра, шел снежок.
– Пойдем погуляем? – предложила Нина.
– Пойдем.
– Ты уроки приготовил уже?
– Почти, устные остались. Ну, да я быстро прочитаю.
– Расскажи мне про гувернантку?
Володя нахмурился:
– Что рассказать?
– Все. У меня не было, только нянька, а потом учительница домашняя приходила.
Володя покачал головой:
– Да нечего рассказывать.
– Ну как нечего? – приставала Нина, – она у вас жила? Вы гулять ходили? Она тебя французскому учила? Ну расскажи!
– Она злая была, – сказал Володя хмуро, – меня не любила. Ей Элька нравилась. Элька всем нравится.
– Придиралась она к тебе?
– Да.
– Вот негодяйка!
Володя, помолчав, продолжил:
– Она с нами чистописанием занималась. Я писать рано научился, в четыре года, наверное, но я писал печатными буквами, а так не умел. Она напишет целую строчку каких-то закорючек и заставит переписывать. У Эльки все эти закорючки ровные, аккуратные, а у меня… напишу – она строчку перечеркнет, говорит – новую пиши… рука знаешь как уставала! Я говорю – не получается, а она – старайся, учись. Гулять ходили? Да, ходили… бегать нельзя, камни брать нельзя. Ничего нельзя! Родителям все время жаловалась. Ну, мама как-то ее не очень слушала, она как раз тогда сама училась, а папа… ты знаешь, как он к учебе и дисциплине относится. Она пожалуется – он не разбирается, сразу говорит – в угол! А как-то раз она все жаловалась-жаловалась, и папа совсем рассердился, взял меня и в комнате темной запер – у нас на Таврической комнатка была маленькая такая, вроде кладовки… а я…
Володя замолчал. Нина сочувственно вздохнула.
– Я темноты боялся, – наконец сказал Володя, – Нина, слушай, я тебе признаюсь: я и сейчас темноты боюсь.
– Кто ж ее не боится, – нашлась Нина, которую темнота не пугала никогда, – все боятся.
– Правда?
– Конечно, – сказала она уверенно, – папа тоже, мне кажется, только не сознается.
Володя покачал головой:
– Мой папа не боится, иначе не запер бы меня. Я плакал, плакал… а потом… не буду рассказывать. Элька смеялась…
– Если я когда-нибудь ее встречу, – задумчиво сказала Нина, – я ей отомщу.
– Кому?
– Твоей гувернантке.
Володя смущенно усмехнулся. Нина серьезно посмотрела на него:
– Ты мне не веришь? Знаешь – вот ты сейчас рассказываешь, а я ее ненавижу.
Она смутилась и отвернулась. Потом повернулась обратно и сказала сердито:
– Потому что я так с тобой подружилась, что мне плохо, когда тебе плохо!
Володя кивнул:
– Я тоже.
– Давай на горку пойдем?
– Нина, поздно уже. Пойдем, может быть, домой?
Нина неохотно согласилась. Вечером она рассказала про Володину гувернантку отцу. Тот перепугался:
– А тебя, боже их сохрани и помилуй, нянька да учительница не обижали?
– Да нет, папа, неужели бы я не сказала? – удивилась Нина.
– Сказала бы, а все равно мне тревожно. Не усну теперь!
– Мне Володю жалко.
Но Арсений Васильевич стал вспоминать няньку и учительницу и про Володю уже не слушал.
Володя дома спросил маму:
– Мамочка, а ты помнишь нашу гувернантку?
– Лидию Ивановну? Первая которая была? Помню, конечно. Очень была толковая, хорошо вас подготовила – и по французскому, и читала вам, и гуляла. А что ты ее вспомнил?
– Просто так, – ответил Володя и пошел к себе.
Лежа в кровати, он представлял себе, как они выросли, и Нина где-то встречает гувернантку. Как она ей мстит, он не придумал, но в Нине не сомневался. И от этого было как-то необыкновенно тепло на душе.
***
Платье всем понравилось, даже классная дама Синька пришла в восторг. Зал постепенно заполнялся народом. Нина, уже наряженная, подсматривала сквозь дырочку в занавесе.
Вот тетя Лида, какая красивая в своем новом синем платье! И папа – какой все-таки красивый у нее отец! А вот Володя!
– Я так волнуюсь, – зашептала Машенька, игравшая сиротку, – так волнуюсь, так волнуюсь, божечки! А ты?
– Я нет, – удивилась Нина, – что такого-то?
– Да как же… Нина, у тебя кто пришел?
– Папа, тетя и мой друг.
– Друг?
– Ну да, мальчик из нашего дома.
– Ты с мальчиком дружишь?
– Да, очень. Он очень хороший, самый лучший! Мы с ним и репетировали вместе, он придумал, какой я мачехой буду.
Маша смотрела на Нину и явно не знала, что сказать.
– Девочки, открываем занавес, – прошептала Синька.
Занавес, шурша, пополз вбок. Маша пискнула и вышла на сцену. Послышался ее дрожащий голос:
– И холодно-то, и страшно! Послала меня злая мачеха…
Сиротка спела грустную песенку, набрала хворосту и пошла домой. Настал выход Нины.
Гости в зале с умилением смотрели на сиротку, но Нина захватила все внимание. В ярком нелепом платье, со смешной прической, холодно-раздраженная, язвительная, мачеха была неподражаема. Она брезгливо выговаривала сиротке за лень и трусость, дергала носом, поджимала губы. Зрители в зале покатывались со смеху. А когда злая мачеха, вытянув палец, раздельно выговорила, чтобы сиротка убиралась прочь, зал разразился аплодисментами.
На поклонах Нине хлопали больше всех. Она, улыбаясь, кланялась и махала рукой.
Занавес закрылся. Арсений Васильевич откинулся на спинку стула:
– Уффф… Ох и насмеялся! Молодец Ниночка.
Володя улыбался. Какая она умница!
Родители не расходились – ждали дочерей. Вот выбежали зайчики, которые танцевали вокруг елки, потом выскочила Маша, потом фея. Нина прибежала последней – в своем школьном платьице, а прическа прежняя – шиш. Отец обнял ее:
– Умница моя!
Тетя Лида вторила:
– Как смешно было, Ниночка! Мы и не знали, что ты у нас артистка.
– Какая бы я артистка, если б Володя не говорил, как и что! – весело сказала Нина, – Володенька, ну как? Все я так сделала?
Володя смутился:
– Конечно! Ты такая умница, Нина!
– Какое! Все сделала, как ты сказал. А иначе так и бы и читала как по бумажке!
– Ты очень талантлива, Ниночка! – сказала высокая нарядная женщина, – так повернуть характер мачехи! Конечно, моя Маша тоже играла хорошо, но ты сегодня просто лучше всех!
– Спасибо, Ирина Михайловна! – ответила Нина, – я старалась, но вообще-то у меня был помощники, без них я бы не справилась. Прошу познакомиться, моя тетя – Лидия Васильевна, а вот мой друг, мы живем в одном доме – Володя.
Володя поклонился.
– Вот как? – удивилась Машина мать, – как же твой друг тебе помогал?
– Он все придумал – какой должна быть мачеха, я просто сделала так, как он говорил. И наряд для мачехи придумал тоже он.
– И сшил он? – язвительно спросила Маша.
Нина бросила на нее удивленный взгляд:
– Нет, сшил не он, сшила моя тетя. Но, уверена, Володя справился бы и с шитьем.
Подходили другие родители, и Нина, принимая поздравления, не забывала сказать, что сама она нипочем не смогла бы так сыграть и придумать и сделать такой прекрасный костюм.
Володя тоже оказался в центре внимания. Девочки рассматривали его с откровенным любопытством. Володя услышал, как одна шепнула другой:
– Какой красивый мальчик!
Володя смутился. Хотелось уйти, но это было невозможно. Лучше бы Нина молчала об его участии…
Арсений Васильевич тронул его за плечо:
– Пойдем на улицу? – тихонько спросил он, – жарко тут.
Володя благодарно кивнул.
Они успели изрядно замерзнуть, прежде чем из гимназии вышла Нина с тетей Лидой.
– Папа, а ведь каникулы! – закричала Нина, подбегая к отцу, – каникулы!
– Каникулы. Пойдемте к нам сейчас? Отметим. И у меня для вас подарки есть небольшие…
Володя отпросился у мамы и прибежал к Смирновым. У них уже стояла огромная елка.
– Когда вы успели?
– Вчера – целый вечер наряжали. Красивая?
– Очень!
– Смотри – там и твои камеры, и паровоз!
– А вот штаны и рубашка!
Они ходили вокруг елки, отыскивая знакомые игрушки.
– А вот и птичка!
– Точно, птичка.
– А что под елкой? – спросил Арсений Васильевич.
– Ты под елку положил? Так еще же не рождество!
– Ну и что, а у нас такое – маленькое. Мама говорила – как она говорила, Лида?
– Pikkujoulu, кажется.
Нина полезла под елку:
– Володя, давай со мной! Тут два свертка маленьких, а вот еще два больших.
– Маленькие от меня, большие от Лиды, – сказал Арсений Васильевич.
Володя осторожно вынул из кармана маленькую коробочку и положил под елку. Нина, сидя на полу около елки, рассматривала маленькие свертки:
– «Ниночке», «Володеньке»… Так, что у меня тут?
В ее сверточке оказалась маленькая куколка с набором одежды. Володя открыл свой.
– Ты у нас умница, Володя, так я тебе такую игру купил – как китайская головоломка, что ли… там и одному можно играть, и вдвоем, – сказал Арсений Васильевич.
– Спасибо большое!
– А в больших свертках что?
– А там от меня, – сказала тетя Лида, – доставай аккуратно, Ниночка – там пироги. С клубникой сейчас съедим, а с творожком Володя домой возьмет.
Володя смутился:
– Спасибо… так неловко!
– Что же неловко? – улыбнулась тетя Лида.
– А тут еще сверток! – крикнула Нина, – кому это?
– Это тебе, Нина, – сказал Володя, – ну, или всем… не знаю.
Нина открыла коробочку, оттуда выпала длинная лента.
– Это фильма, Нина, я нарисовал, – объяснил Володя.
– По Пушкину?
– Нет, это Чарская. Про Миру, помнишь?
Нина растерянно смотрела на мальчика:
– Ты мне такую фильму сделал?
– Да. Я потом покажу ее, через волшебный фонарь. Ну, или без меня посмотрите.
– Да как же без тебя! А давайте сейчас и смотреть? Мне очень хочется, – сказал Арсений Васильевич.
– И мне! – хором сказали Нина и тетя Лида.
Через несколько дней настал тысяча девятьсот семнадцатый год. На все каникулы Нина уехала в Галич – отец хотел проверить, в каком состоянии дом, повидать старых друзей, подышать воздухом.
Дом в Галиче был небольшой, но удобный. Арсений Васильевич сдавал его бездетной паре, когда приезжал, останавливался тут же в свободной комнате.
Сразу началась круговерть рождественских каникул. У Нины в Галиче была целая куча подружек – к каждой надо было забежать, пообедать, посидеть. Арсений Васильевич тоже собирался ходить в гости, и в первое же утро они взяли бумагу и расписали – куда и когда пойдут. Иногда расписание сбивалось – вдруг не хотелось идти в гости, Арсений Васильевич и Нина брали санки и шли кататься на валы, или просто сидели дома, пили чай, разговаривали или спали.
