Искривлённая история

Здесь, я полагаю, нужно провести грань – и выяснить заодно, куда на самом деле ушла «маржа», составившая от 20 до 24 млн. рейхсмарок золотом, по оценкам разных исследователей. Известно наверняка, что большевики, захватив власть, в рейхсмарках уже не нуждались; кто же получал эти деньги, поступавшие до середины декабря? Много денег прикарманил А. Парвус (И. Гельфанд), однако было бы наивно предполагать, что воруют только в России, а в Германии, особенно при кайзере, этого не делают. Куда же шли эти деньги? Конечно, на счета в банках, находящихся в нейтральных странах – схема, созданная А. Парвусом (И. Гельфандом) вполне могла работать в нескольких направлениях одновременно, а не только в петроградском.

Второй вопрос моего, возможно, ещё не понимающего, что к чему, читателя, может прозвучать неуместно: на что эти деньги были потрачены? Тут-то вы и узнаете, что отличает А. Парвуса (И. Гельфанда) и ему подобных от государственных мужей. Если что-либо и прилипло к слишком жадным рукам, а потом осело в карманах шёлковых фраков, это не так важно. Гораздо интереснее, что в переговорах, смысл которых кайзер Вильгельм II не вполне осознавал, принимали самое деятельное участие военные. Тогдашний глава Генерального штаба генерал-фельдмаршал Пауль фон Бенкендорф унд фон Гинденбург в дальнейшем дважды избирался на должность рейхспрезидента Веймарской республики. Победы эти были в большой степени обеспечены грубой военной силой, так называемым «чёрным рейхсвером», добровольческими отрядами, финансируемыми из закрытых источников. Полностью подавив в Германии революцию, они привели своего командующего на самую вершину власти.

Если эта новость вас шокирует, должен сказать, что это ещё не всё. На самом деле П. фон Бенкендорф унд фон Гиндебург всегда был «свадебным генералом», не более того. М. Гофман, генерал, которого я ещё буду цитировать ниже, в 1914 г. возглавлял оперативный отдел штаба 8-й немецкой армии, уничтожившей 2-ю русскую армию генерала А. Самсонова под Танненбергом. Буквально накануне командование 8-й армией принял призванный из резерва потомок тевтонских рыцарей с длинной, труднопроизносимой фамилией, которую обычно сокращают до «Гинденбург». Вот что М. Гофман, всегда отличавшийся цинизмом, говорил посетителям штаба армии, рассказывая им о великой битве: «Здесь командующий спал до сражения, здесь он спал после сражения, а вот здесь… здесь он спал во время сражения».

Насмешка и оттенок небрежения свидетельствуют не только о намёках М. Гофмана на собственную, весьма значительную, роль. Здесь он почти прямо указывает на то, что почти все без исключения решения на всех постах за П. фон Бенкендорфа унд Гинденбурга принимал Э. Людендорф, в 1914 г. одновременно принявший назначение на должность начальника штаба 8-й армии. Классический «серый кардинал», Э. Людендорф в 1916 – 1918 годах был генерал-квартирмейстером немецкого Генерального штаба, и вопросы, касавшиеся также и финансирования большевиков и оказания им содействия, находились в значительной степени в его ведении.

Судьба Э. Людендорфа в послевоенный период весьма показательна: он неожиданно объявляется в далёкой от родной Пруссии Баварии, ещё поколение назад бывшей независимым королевством. Здесь, в Мюнхене, он вступает во вновь созданную Немецкую национал-социалистическую рабочую партию (NSDAP, или, как её ещё называют, НСДАП). Партия эта, возглавляемая отставным ефрейтором А. Гитлером, опирается на те же силы, что и «чёрный рейхсвер». На первые её собрания массово приходят отставные офицеры и демобилизованные солдаты; у каждого из них в кармане – пригласительная карточка с номером, выданная в отделе контрразведки штаба округа. Здесь, вдалеке от коммунистических веяний Северной Германии, зарождается немецкий нацизм.

По прошествии почти столетия, Э. Людендорф более известен как самый выдающийся немецкий полководец периода Первой мировой войны, теоретик межвоенного периода, посвятивший много времени разработке концепции «тотальной войны», реализовывавшейся впоследствии нацистами. Кстати, сам термин «тотальная война», как и одноимённая книга, принадлежат авторству Э. Людендорфа. Однако мало кто знает, что первым депутатом рейхстага от НСДАП стал не А. Гитлер (тот не имел ещё немецкого гражданства), а… Э. Людендорф.

С самого начала своего существования, НСДАП пользовалась самой широкой поддержкой властей, однако финансирование, как и в случае с большевиками, осуществлялось из источников, происхождение которых оставалось неясным. Съезды, проводившиеся на широкую ногу, униформа, содержание штурмовиков – всё это требовало немалых средств; последние загадочным образом поступали в размерах, совершенно не соответствующих нищенскому образу в жизни в послевоенной Германии.

Откуда же они брались, эти деньги, если в бюджете Веймарской республики, расходовавшемся большей частью на выплату репараций, на содержание НСДАП не было предусмотрено ни пфеннига? Ответ, в общем, известен и даётся большинством исследователей, включая И. Феста, автора подробной биографии А. Гитлера, хоть и весьма глухо, едва ли не мимоходом: средства, в твёрдой валюте, поступали со счетов в швейцарских банках. Уверен, деньгам отнюдь не обязательно ехать в Швейцарию, чтобы, после уплаты солидных комиссионных, вновь возвращаться в Германию, если только нет необходимости скрыть источник – и если речь не идёт о значительном периоде времени, в течение которого эти деньги ожидали своего часа. Легко прийти к выводу, что деньги оказались в Швейцарии ещё при кайзере, когда Германия была несоизмеримо богаче, а многомиллионные фонды расходовались с удивительной щедростью, без какого-либо контроля со стороны держав-победительниц. Готов побиться об заклад, ровно половину из денег, выписанных большевикам, немцы придержали для собственных целей.

Сейчас мы подходим к умозаключению, которое столь же поразительно, сколь и гениально просто. Это, наверное, станет открытием для многих, но нацистская и коммунистическая партии финансировались из одного источника.

Глава 16. Брест-Литовск

Человек, который теряет совесть, теряет всё

Г. Мейр

Уже на следующий день после свержения Временного правительства, 26 октября ст. ст. (8 ноября н. ст.) 1917 г. большевики приняли ряд важнейших декретов: о мире без аннексий и контрибуций, об отмене смертной казни и о национализации помещичьих земель. Рассматривая каждый из них в отдельности и пытаясь понять «букву закона», даже написанную лаконичным языком революционеров, привыкших чеканить краткие и ёмкие лозунги, можно легко запутаться и поверить, что авторы действительно хотели мира, были исключительно гуманными и превыше всего ставили человеческую жизнь, даже если она принадлежит врагу – и, конечно, желали дать крестьянам землю, о которой те давно мечтали.

Если мы предположим ненадолго, что всё это было правдой, то возникает вопрос: а зачем тогда было захватывать власть, если она не принесёт никаких выгод? Армии, защищающей правительство, не станет, и все земли захватят внешние враги, а оставшееся поделят между собой крестьяне; даже собрать налоги, включая продовольственный, угрожая оружием, не удастся – смертная казнь-то уже запрещена.

Конечно, смысл, сокрытый в этих декретах, имел совершенно другую окраску. Солдатам действующей армии, после того, как грамотные товарищи из комитетов ознакомили их с содержанием новых законов, всё становилось совершенно понятно. Война окончена, и можно спокойно идти домой и отнимать землю у помещиков, причём не только землю, но и движимое имущество – столовое серебро, фамильные драгоценности и т. д. Действия эти вполне легальные, и смертная казнь за них уже не предусмотрена.

Таким простым, попросту блестящим ходом, большевики в один момент выбили у сил реакции его главную опору и надежду – солдат действующей армии. Несмотря на то, что связь между офицерами и нижними чинами уже давно разорвалась, и они существовали как бы в двух разных, лишь изредка соприкасающихся, измерениях, всё же на некоторые подразделения и даже соединения рассчитывали как «временщики», в первую очередь, А. Керенский и Б. Савинков, так и генералы, вроде Л. Корнилова и А. Каледина. Теперь на их планах и расчётах можно было смело поставить крест – солдатам из числа крестьян уже не было нужно ничего из того, что им могли пообещать или могли припугнуть их «господа офицеры».

Об изоляции, в которой оказались в результате столь ловкого решения лидеры зарождающегося Белого движения, свидетельствует такая цифра: в начале 1918 г., когда Добровольческая армия под командованием Л. Корнилова выступила в поход на Екатеринодар, в её составе, не считая медперсонала, насчитывалось 4017 чел., из которых лишь 865 (то есть 21, 53%) являлись солдатами. Эти 865 солдат были всем, что осталось от армии, ещё осенью имевшей более 9 млн. чел. личного состава. Единственная бумажка, подписанная В. Лениным (В. Ульяновым), сделала возможным то, чего безуспешно пытались добиться многомиллионные армии Центральных держав на протяжении трёх с лишком лет! Армия окончательно перестала слушаться своих командиров и покатилась к родным домам; толпы дезертиров, всё ещё по привычке шагающих в ногу, захватывали поезда, мародёрствовали и бесчинствовали, то тут, то там организовывая Советы и самочинно беря на себя ответственность за самоуправление.

Всё же большевики были куда умнее, чем могли о них подумать в те дни солдаты. Национализируя землю, они отнюдь не осуществляли передел её между крестьянами – этот вопрос не оговаривался, его оставляли на будущее. На самом деле речь шла как раз об обратном чаяньям крестьян: помещиков как крупных землевладельцев должно было сменить государство. Впрочем, к осуществлению этой меры молодой советский режим смог прийти много позднее; ему ещё предстояло окрепнуть и возмужать, пройти закалку на фронтах уже почти неизбежной Гражданской войны. Отмена смертной казни тоже не значила её фактического отсутствия – наоборот, убивать неугодных, ранее передававшихся по инстанции, стало гораздо проще: расстреляли на месте – и делу конец.

Декрет о мире, этот щедро оплаченный немецкой разведкой документ, что бы ни говорили антикоммунисты, несомненно, являлся закономерным итогом проигранной войны. Армия, страна, народ – никто уже не мог и не хотел более сражаться за… за что, кстати? Ещё недавно каждый солдат, целуя полковой стяг, знал, даже если и не умел читать, что там начертано: «За веру, царя и отечество!». Однако царь отрёкся от своей высокой должности, официально говоря, как главнокомандующий предал армию, оставив пост в ходе войны, отечество сменило своё название, а попы… где они сейчас и где их бог? Такие мысли высказывались вслух постоянно в течение всех долгих месяцев 1917 г., когда армия пребывала в окопах, ожидая, пока в Петрограде, наконец, всё разрешится. Оставались ещё союзники, и о долге перед ними набравший за рубежом кредитов А. Керенский, только и разорялся на каждом данном им митинге, но всерьёз эти заявления никто не воспринимал.

Тем не менее, армия, особенно её командование, в лице начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Н. Духонина, поначалу пыталась оказать сопротивление большевистскому правительству. В глазах Н. Духонина вновь образованный Совнарком (Совет народных комиссаров) представлял собой не более чем скопище мятежников и немецких шпионов, которые выбрались из каторжных мест и дешёвых кабаков и которых следовало повесить на фонарных столбах как можно скорее.

Н. Духонин в весьма малой степени подходил на роль «спасителя отечества». Это был молодой – для генерала – 40-летний мужчина, имевший значительный опыт службы в штабах и даже командовавшего некоторый период стрелковым полком на фронте, за что имел боевые награды, скорее, по протекции, нежели за проявленный героизм или достигнутые успехи. Тем не менее, он не был чужд мужества и некоторых понятий, именуемых честью и достоинством. В то же время назвать Н. Духонина человеком здравомыслящим и подлинно отважным более чем трудно, по крайней мере, если посмотреть на его действия со стороны.

Так, начав с совершенно безуспешных попыток задействовать против большевиков хоть какие-то воинские соединения, Н. Духонин 14 ноября н. ст. принял от А. Керенского должность главковерха, которую и без того уже долгое время фактически исполнял. Вместо того, чтобы сообразить, что ему попросту спихнули неликвидные долговые обязательства, Н. Духонин попытался даже собрать в Ставке представителей каких-то левых партий, преимущественно эсеров, с тем, чтобы создать нечто роде правительства. Какое-то время в этом противостоянии наблюдалось нечто вроде равновесия – Н. Духонин не мог дотянуться до Москвы, не говоря уже о Петрограде, а большевики ещё не могли дотянуться до Могилёва. Тем не менее, время работало на них, ведь с каждым днём новая власть укрепляла свои позиции, в то время как в войсках постепенно распространялась информация о первых декретах.

Наконец, большевики почувствовали, что стали достаточно сильны, и перешли к активным действиям. В ночь на 21 ноября н. ст. Н. Духонин получил от Совнаркома радиотелеграмму, приказывавшую ему немедленно вступить в переговоры с немцами о мире. Тот ответил уклончиво, за что был немедленно смещён со своей должности – однако же ему приказали исполнять свои обязанности до тех пор, пока его не сменит новый главковерх. В войска же Совнаркомом были отправлены телеграммы с приказом всем полковым комитетам немедленно вступить в переговоры с немцами о мире. Прослышав об этом, на следующий день к Н. Духонину заявились главы союзных военных миссий с соответствующими нотами относительно невозможности, согласно договора от 5 сентября 1914 г., заключения сепаратного мира. Н. Духонин безропотно отправил копии этих нот командующим фронтами и стал покорно ожидать дальнейшего развития событий.

Новый главковерх, прапорщик Н. Крыленко, был назначен 25 ноября н. ст., а в Могилёв прибыл 3 декабря н. ст. Позволив матросам и солдатам, сопровождавшим его, забить Н. Духонина сапогами и прикладами до смерти, Н. Крыленко затребовал радиосвязь. М. Гофман, в то время возглавлявший штаб командования Восточного фронта (и фактически командовавший им), утверждает, что Н. Крыленко просто вышел со своим обращением в эфир. Насколько долгими и содержательными были переговоры, сказать трудно, однако Н. Крыленко, судя по тому, что М. Гофман сообщил своему начальству о том, что с большевиками вполне можно и должно вести переговоры, предоставил более чем убедительные доказательства своей дееспособности, миролюбия и лояльности по отношению к немцам.

Эта кровавая жертва, жестокое убийство генерал-лейтенанта Н. Духонина, и последовавшие тут же изъяснения с германским командованием, считаются точкой отсчёта в мирных переговорах, затянувшихся до 3 марта 1918 г. Как всем хорошо известно, в результате заключённого в Брест-Литовске договора, Россия потеряла треть населения, три четверти выплавляемого железа и стали и девять десятых добываемого каменного угля и производимого сахара, не считая всего остального. Условия оказались настолько суровыми, что генерал-майор В. Скалон, входивший в состав советской делегации, застрелился. Остальные делегаты, включая 5 членов ВЦИК (Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет), 7 генералов, адмиралов и офицеров, 5 солдат и матросов, не считая технического персонала, отнеслись к происходящему гораздо спокойнее. Всё-таки 28 декабря н. ст. было заключено перемирие, после чего участники откланялись.

Второй раунд переговоров, в котором самое активное участие принял Л. Троцкий (Л. Бронштейн), уже назначенный народным комиссаром иностранных дел, проходил менее напряжённо. Л. Троцкий (Л. Бронштейн) всегда хотел находиться на наиболее ответственном участке, на самом острие революционной борьбы, видимо, потому, что считал себя многократно более компетентным человеком, нежели окружающие – в любых вопросах.

Назначение Л. Троцкого (Л. Бронштейна), обладавшего в тот момент огромной властью и влиянием, на должность наркоминдела, несомненно, представляло собой самоназначение; независимо от того, что он о себе думал, в данных обстоятельствах этот «выбор» ВЦИК был в значительной степени оправдан. Л. Троцкий (Л. Бронштейн), который, напомню, приехал в Россию из Канады, а не в пломбированном вагоне, и вообще примкнул к большевикам чуть ли не накануне революции, не считал себя ни в коей мере обязанным немцам. Он даже попытался испытать на них свой исключительный ораторский талант с целью затянуть переговоры и, насколько возможно, обойтись без аннексий и контрибуций. С этой целью Л. Троцкий (Л. Бронштейн) принял тактику проволочек, используя ставший впоследствии знаменитым лозунг: «Ни мира, ни войны, а армию демобилизуем».

В. Ленин (В. Ульянов), помня о полученных от посредников деньгах, а также о ночах, проведённых под гостеприимным кровом немецкого посольства в Берне, был настроен совершенно по-другому: называя мир «похабным», и никак иначе, он всё же настойчиво требовал от своего дуумвира Л. Троцкого (Л. Бронштейна) его утвердить. Тем не менее, стремление последнего если не затянуть переговорный процесс, то хотя бы выторговать условия получше, вскоре начало раздражать его по-военному подтянутых визави.

Немцы, с их по-тевтонски тяжеловесным и прямолинейным мышлением, не продемонстрировали должного терпения, и 16 февраля 1918 г. сообщили советской делегации о продолжении боевых действий. Операция «Удар кулаком» (“Unternehmen Faustschlag”) предусматривала продвижение, в условиях крайне слабого сопротивления русских, на большей части фронта. В авангарде немецких и австро-венгерских войск, надёжность которых во многих случаях стояла под вопросом, двигались небольшие моторизованные подразделения, составленные из добровольцев, которые и одержали победу в тех немногих боях, что имели место. Темпы, достигавшие местами 50 км в день, свидетельствовали о возрождении маневренной войны. «Укола» на петроградском направлении, в ходе которого пали Нарва и Псков, оказалось достаточно, чтобы образумить даже новоявленного наркоминдела. Мир был немедленно заключён и скреплён подписями.

Теперь хочу обратить внимание моих читателей на главное: на то, как события, имевшие быть в действительности, разнятся с версией, предложенной нам В. Суворовым (В. Резуном). Большевики пришли к власти в России в результате того, что там сложилась благоприятная, «революционная» ситуация, а отнюдь не потому, что там назрели социалистические преобразования (те как раз возможны только в благополучных, высокоразвитых капиталистических странах, по крайней мере, если верить теоретикам марксизма-ленинизма). Они пришли к власти на деньги империалистов, немецкой разведки – и при прямом содействии вооружённых сил враждебного империалистического государства. Их признали вполне достойными того, чтобы капитулировать только после того, как они предъявили свежий труп предыдущего главковерха – и тут же жёстко поставили на место, принудив подписать те условия мира, которые устраивали империалистов.

Но ведь лозунги Мировой социалистической революции, скажете вы, они же остались! Вот сколько раз В. Суворов (В. Резун) цитирует выступления на съездах – там всё о Мировой революции, ни слова о предательстве её идеалов и интересов мирового пролетариата. Это чистая правда – ни один предатель никогда не заявит вслух о том, что он предатель, пока его не прижмут. Он будет всячески выворачиваться, как то любят делать сутенёры перед своими шлюшками; едва клиент отойдёт, как он распускает хвост – и давай рассказывать своим «красавицам» о том, как спуску капиталистам не даёт, как ещё, может, накажет его, вместе с честными рабочими…

Слова, даже произнесённые на партийном съезде, пусть даже с самой высокой трибуны, остаются всего лишь словами, простым кукареканьем, в то время как документ, скреплённый подписью, обладает законной силой. Согласно мирному договору от 3 марта 1918 г., Советская Россия признаёт себя не защитником интересов рабочих всего мира, а страной, проигравшей войну Германии. Там ни слова не говорится о том, что немецкие генералы – империалисты и кровопийцы, беспощадно эксплуатирующие собственный народ и мечтающие поработить весь мир. Напротив: «стороны… решили впредь жить между собой в мире и дружбе» (статья 1). Более того, «стороны… будут воздерживаться от всякой агитации или пропаганды против правительства или государственных или военных установлений другой стороны» (статья 2), причём особо оговаривается, что этот пункт касается России.

Вот так! Впрочем, немецкие офицеры изначально предупреждали, что петь «Марсельезу» они не позволят.

Глава 17. Руина

«В действительности Украина – это дело моих рук, а вовсе не творение сознательной воли русского народа. Никто другой, как я, создал Украину, чтобы иметь возможность заключить мир, хотя бы с одной частью России…»

Генерал-майор М. Гофман

Эти злые и неприятные многим из моих читателей слова генерал-майора М. Гофмана открывают тему, обойти которую едва ли удастся возможным – более того, мне представляется жизненно важным пролить свет на некоторые аспекты существования украинского государства в период Гражданской войны. Вообще, слово «Украина», как и слово «Малороссия» (изначально применялось как «Малая Русь» исключительно в отношении несколько обособленного от Руси Галицко-Волынского княжества), было введено в обиход представителями иных держав. «Украйнами» в период существования Московского княжества, впоследствии – Московского царства, именовались «окраины» (это не созвучные слова, а одно и то же слово, претерпевшее за несколько веков незначительные изменения), или пограничные земли.

Киевская Русь, в результате монголо-татарского нашествия XIII в. пережившая ужаснейшую катастрофу, так никогда в полной мере от неё и не оправилась. Более того, она на протяжении долгих 500 с лишком лет продолжала страдать от их опустошительных набегов, в результате которых полному истреблению подвергались значительные по размерам регионы или даже большая часть территории, как то было в период Руины (вторая половина XVII в.). Татары, обосновавшиеся в Крыму и создавшие там собственное Крымское ханство, контролировали степь с её плодородными чернозёмами. Здесь полновластными хозяевами чувствовали себя ханы и мурзы Ногайской, Малой Ногайской, Буджацкой и Едисанской орд, возникших в результате распада Золотой орды, последовавшего за битвой на Куликовом поле (1380 г.). То были уже не завоеватели – времена Чингисхана давно прошли, – но опасные налётчики и грабители, регулярно уводившие только в рабство десятки тысяч пленников.

Великое княжество Литовское, поначалу прибравшее к рукам украинские земли, так и не смогло решить татарскую проблему. Унии с Польшей, начиная с Кревской (1385 г.) и заканчивая Люблинской (1569 г.), постепенно породили Речь Посполитую, дворянскую республику. Казалось бы, открылись определённые перспективы в решении «татарского вопроса», однако оказалось, что дело обстоит с точностью до наоборот. Поляки, исповедовавшие католицизм, ревностно следили за тем, чтобы православный Киев не воспрял и не присоединился к Московскому княжеству, в тот же период выросшему в размерах и сменившему название на «Русское царство». Учитывая все обстоятельства, властители Речи Посполитой уделяли защите своих юго-восточных рубежей, скорее, умеренное внимание, позволяя татарам, подобно живущему в ближайшем лесу хищнику, «естественным образом» контролировать численность не-католического населения. Законы, ограничивавшие власть короля и его расходы на коронное («кварцяное», от слова «четверть») войско, которые не могли превышать 25% от доходов монарха, также способствовали тому, чтобы православное население Украины и далее страдало от татарских набегов.

Тем не менее, в конечном итоге польскими властями было найдено решение, достаточно обычное в подобных ситуациях – и, как всегда бывает в подобных случаях, многих воодушевившее. Ещё римляне охотно нанимали варваров на службу с целью сдерживания других варваров, пока собственные наёмники, наконец, не разграбили Рим. Поляки, то ли не сделав из последнего события выводов, то ли ещё по каким-либо иным причинам, также решили предпочесть этот путь. В степях обнаружилось племя касогов, родственное черкесам, чьи дети весьма ценились на невольничьих рынках Ближнего Востока. Красивые черкешенки считались украшением любого гарема, в то время как мальчики в большинстве своём попадали в Египет, где пополняли ряды мамлюков. Храбрые и воинственные, черкесы получали здесь суровую закалку, превращающую их в неустрашимых и дисциплинированных воинов, особенно умелых в езде верхом и в обращении с луком и холодным оружием. В 1260 г. именно мамлюки султана Бейбарса I нанесли считавшимся дотоле непобедимым монголам первое в их истории крупное поражение в битве при Айн-Джалуте.

Касоги и черкесы вели кочевой и полукочевой образ жизни; покорённые некогда Чингисханом, ещё в битве на Куликовом поле они участвовали на стороне Тохтамыша. Вместе с тем, многие их роды и племена, перекочевавшие в причерноморские степи, селились в пограничной зоне, разделявшей оседлую черту и «зону влияния» татар. Постепенно принимая православие и ряд обычаев своих северных соседей, касоги и черкесы (также черкасы, как их именуют хроники того периода) начали наниматься на воинскую службу в различные вспомогательные части «кварцяного» войска, а также в частные армии крупных магнатов. Неприхотливые, отлично приспособленные к боевым действиям в степи, они получали относительно скромную плату, что только способствовало росту численности казачьих войск.