Воровская яма (сборник)

– У баб в таких случаях справедливости нет. Тут законы работают. Но от себя добавлю: Марина замечательная жена и всю жизнь к Горину относилась по-человечески. А он – другое дело, в нем бес жил двужильный, и бес его подставил. На этом все – добавить мне нечего. Если хотите, дайте ваш телефон. Я передам.

– Нет, не надо. Мой телефон у Богатовой есть.

– Но сказать, что вы приезжали?

– Как хотите, все равно ведь скажете, – с раздражением ответил Дрожжин и сел в автомобиль. Отъезжая, он повернулся и заметил тяжелый, неприятный взгляд приставленного бывшей женой Горина цербера.

Следующие два дня были какими-то странными, мутными, но в чем-то переломными. Во-первых, Дрожжин уговорил Галину Мельницу помочь убрать дом. Потом без чьей-либо помощи занялся ремонтом всего сломанного и поврежденного: поставил на новые петли дверь, приладил окна, забил новыми досками забор и, наконец, скосил разросшуюся без присмотра траву.

В эти полные трудового энтузиазма дни позвонила дочь и сообщила, что она со своим другом рассорилась, потому что он оказался бабником и сукиным сыном, и что она его застукала в супружеской неверности. Мало того, оказалось, что она на купленной машине «делает турне по России» и едет к нему, по пути выполняя поручение одного московского журнала. Тему она не назвала, потому что хочет, чтобы для папы это стало сюрпризом. По ее подсчетам, дня через два, максимум три она будет в Ледовске. Но верхом абсурдности и нелепости стал повторный звонок, теперь уже риелтора с предложением продать дачу украинским беженцам из Донбасса. Сумма на этот раз была предложена больше, чем прежде. На вопрос, кто эти донбасские беженцы, женщина-риелтор не ответила, сославшись на существующую практику неразглашения имен покупателей до заключения сделки. Когда Дрожжин позвонил соседу и сообщил, что ему вновь предложили продать дачу, Валерий странно засмеялся и тотчас рассказал, что ему тоже был звонок с аналогичным предложением. Правда, сумму давали в несколько раз большую. Сосед был нешуточно взволнован, поэтому предложил срочно повидаться и обсудить сложившуюся ситуацию. К вечеру этого дня они встретились у Дрожжина.

После ограбления прошло уже несколько дней, и сосед Гольцов (Дрожжин наконец обнаружил фамилию Валерия в своей записной книжке) поздравил Дрожжина, торжественно сказав, что дом наконец-то ожил.

Дрожжин заканчивал ужин и пригласил соседа за стол.

– Не хотите ли вы что-нибудь выпить? – спросил он Гольцова. – Я сам пью водку, но у меня есть вино и даже бальзам.

– Давайте водку, но только полрюмки, не более. Я ведь не пью. Математикам противопоказано.

– А Перельман, говорят, выпивает. Говорят, что от премии отказался, чтобы не спиться, – пошутил Дрожжин.

– Сплетни русских завистников. Перельман – математическая машина, он в других эмпиреях летает, чем мы. На него таких наездов не делают.

– Что вы имеете в виду?

– Виктор Алексеевич, я имею в виду только то, что сказал. Шутить по поводу гения грешно! У вас есть оружие?

– Где-то в сторожке есть старое охотничье ружье, но, кажется, нет патронов. А вы думаете, нам придется отстреливаться? – не унимался Дрожжин, видя нешуточную взволнованность своего соседа. – Давайте, Валерий, выпьем, помните эти строки из дворового репертуара: «В нашу гавань заходили моряки и пили за Гарри-атамана».

– У меня детство на застой пришлось. Тогда пели: «Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново».

– А хорошие тогда были песни. Убери их, и в нынешней России и песен наперечет останется, – с горечью заметил Дрожжин.

Наконец они выпили и закусили, разделив малосольный огурец на двоих.

– Хотите кусок мяса? – вдруг предложил Дрожжин.

– На ночь не хочу. И так бессонница мучает, просыпаюсь под утро и раньше времени сажусь за компьютер.

– Решаете задачи?

– Если бы!

– Хотите отгадаю, что вас с утра тревожит?

– Ну и что же?

– После недавней чехарды у всех состоятельных людей утро начинается с изучения курса доллара. Угадал?

– Вы знаете, что полковника Горина убили? – выпалил неожиданно Гольцов.

– Слышал, но не верю. Кому понадобилось его убивать? – нехотя ответил Дрожжин.

За прошедшие дни звонка от Татьяны Богатовой он так и не дождался.

И связывал это он со смертью Горина, поэтому эта тема особенно его беспокоила и он старался меньше думать о ней.

– Всякая смерть кому-то нужна, то ли Богу, то ли кому-то еще, – выспренно заговорил Валерий. – В данном случае я знаю кому.

Дрожжин оторвался от остатков наспех приготовленного мяса и уставился на соседа с нескрываемым любопытством.

– Не смотрите на меня так иронически, дорогой Виктор Алексеевич.

Я этот кубик Рубика крутил и так, и эдак. К тому же убежден, что Горину, как и нам, тоже звонили по поводу продажи участка. И звонили раньше, чем нам.

– Так на его участке ничего нет, кроме маленького домика. Где там жить беженцам из Донбасса? – горячо возразил Дрожжин.

– Вы верите в эту утку? Никаким Донбассом тут и не пахнет. В строительстве Донбасса участвовал мой отец. Олигархов там, кроме Ахмето-

ва, не так много. И потом, зачем им наши Пальмиры, тут живут по корневой, кровной принадлежности. Нам звонили совсем другие, звонили по приказу специальных людей, занимающихся большим бизнесом. И цель у них – заполучить эту землю, а не жилье для многострадальных семей из Дебальцева. И скорее всего, Горин первым отказался и за это поплатился. Это ясно, как божий день!

– Что вы хотите этим сказать?

– А то и хочу сказать, что другого объяснения этим вымогательским звонкам и смерти Горина я не нахожу. Если позволите высказать некоторое приятное предположение, мой дорогой сосед, – следующие на очереди мы с вами. Вот почему я спросил, есть ли у вас оружие.

Впервые до Дрожжина дошло, что этот математик, к которому он относился так скептически, кажется, прав. Если это так, как он предполагает, то действительно придется вооружаться, держаться вместе и встать насмерть. Следом Дрожжину пришло в голову, что надо все-таки обратиться в полицию и сделать это как можно скорее. Но он тут же себя остановил: если эти специальные люди и впрямь могли поступить так с Гориным, то чего им стоит убрать еще два препятствия – его и этого неглупого соседа-математика, который в своих оценках и выводах не далек от истины.

– Однако что же нам делать, если это обстоит на самом деле так, как вы говорите? – сказал вслух Дрожжин.

– Нам теперь следует решить один вопрос. Давеча, еще при вас, ко мне приезжал местный бизнесмен Кремнев, который хочет выкупить здесь неподалеку часть фермы и участок. За этот участок, оказывается, борется еще один человек по фамилии Полетаев.

– Кажется, вы его знаете? – спросил Дрожжин.

– Знаю, он у меня работал за копейки и вдруг решил участвовать в тендере по продаже земли по новому, июньскому постановлению этого года. Откуда, Зина, деньги, спрашиваю я? У него заявка на якобы минеральную воду. Это ложь! Повторяю, никаких минеральных источников здесь нет и никогда не было!

Валерий горячился и от этого покрикивал, беспокойно прохаживаясь перед Дрожжиным.

– Да, вода тут хорошая. Есть прекрасный родник, из которого десятки лет пьют жители этого района. Но если минеральной нет, то, значит, есть что-то другое! Вот почему мы прежде всего должны помочь выиграть тендер Кремневу! Не пустим туда Полетаева с его липой и тогда отрубим голову у этой гидры.

– А как мы докажем, что минеральной воды тут нет? – все больше возбуждаясь и волнуясь, спросил Дрожжин.

– Это легко доказать, есть специалисты. Напишем, попросим, и пришлют комиссию, и этим обеспечим себе крепкий тыл. Тот участок очень важный. Он примыкает к пустырю Горина, а следом я.

В этот момент откуда-то раздался громогласный сигнал автомобиля. Дрожжин бросился к окну и увидел перед воротами белый «фордкроссовер, а за рулем свою дочь.

Ольга вышла из машины, сняла темные очки, огляделась, потянулась и, увидев в окне отца, помахала рукой. Стоявший рядом с Дрожжиным Валерий не удержался, издал некий двусмысленный клекот и восторженно сказал:

– Ну и девочки к вам ездят, Виктор Алексеевич!

– Это моя дочь.

– Дочь? Смотрите, какая красавица! – с восхищением произнес Валерий. – Наверное, замужем?

– Спросите у нее самой, она знает наверняка.

Но тут же, взглянув пристально на Валерия, добавил:

– Кажется, нет.

– Что значит, «кажется»?

– А то и кажется. Я ее давно не видел.

В это время зазвонила его «Нокия», и он узнал голос Татьяны Богатовой:

– Здравствуйте, Виктор Алексеевич, я не звонила, потому что были похороны, а потом срочные гастроли. Что поделаешь, живу кое-как, с горем пополам. Я знаю, что вы заезжали.

Она говорила быстро, словно телефон мог разрядиться в любую секунду.

– Да, я заезжал. Хотел предложить помощь, но, к сожалению, не застал вас, – счастливым голосом отвечал Дрожжин.

– Я приехала за вещами и обнаружила, что у меня пропали некоторые важные документы и нет ключей от Мишиной бани. Все это исчезло, пока меня здесь не было.

– Какие именно документы у вас пропали? – насторожился Дрожжин. – Я не могу говорить по телефону. Подождите, я отойду подальше.

Через минуту она снова заговорила, но совсем тихо:

– У меня пропала дарственная на тот участок, что рядом с вами.

Я вспомнила, что Миша вам оставлял ключи от бани. Их у вас не забрали?

– Нет, они у меня на видном месте. Можете взять. Да я их никому бы и не отдал.

– Спасибо, Виктор Алексеевич. Тогда, если не трудно, вы не могли бы заехать за мной и перевезти мои вещи туда? Мне дают недвусмысленно понять, что я отсюда должна убираться.

– Хорошо, через двадцать минут я буду у вас.

Дрожжин быстро снял рабочую одежду и пошел навстречу Ольге, мимоходом завернув к клумбе за цветами. Только дочь успела выгрузить из багажника чемодан, как рядом с ней появился Валерий.

– Простите, я ваш сосед, зовут меня Валерий, – представился он и потянулся к чемодану.

– Да-да, возьмите этот чемодан. Очень приятно, – улыбнулась Ольга и посмотрела на Валерия тем взглядом, который, как правило, убивал мужчин наповал, – меня зовут Ольга, я дочь Виктора Алексеевича.

Буквально после этих слов появился Дрожжин с цветами. Со словами:

«Здравствуй, дочурка», – он расцеловал Ольгу и вручил ей букет гладиолусов.

– С приездом, моя дорогая. Только ты одна способна на такие подвиги. Пойдем в дом. Это Валерий, наш сосед, – спохватился Дрожжин и повернулся к Валерию, чтобы представить.

– Папа, я уже знаю. Он уже представился.

Она посмотрела на Валерия и улыбнулась так, что тот смутился. Они вошли в дом, Ольга огляделась, быстро обошла все комнаты и, вернувшись, с удивлением спросила:

– Папа, что-то я не пойму, ты говорил, что дом обокрали, но если мне память не изменяет, все картины на месте. Разве только пыли нет. Но пыль, кажется, не воруют.

– Кое-что пропало, дочка, но я уже не хочу на эту тему говорить. Главное, что ты добралась и превосходно выглядишь.

Ольга ловко обернулась на каблуках и, поправив легким движением волосы, сказала:

– Пока я ехала к вам, я соскучилась по комплиментам, так что готова слушать их для восстановления хорошего самочувствия. А наш сосед, может быть, что-нибудь скажет?

От такого обращения светловолосый, даже блондинистый Валерий неожиданно покраснел и сказал, что полностью согласен с отцом.

– Негусто, – без тени смущения заявила Ольга и уставилась на участок и дом Валерия, который в этот момент выглядел самым выгодным образом. На серебристых башенках сияло солнце, а дом походил на средневековый замок, окруженный решетчатым забором, за которым виднелись в этот момент включенные струящиеся фонтаны.

– Это ваше имение?

– Да, это мой дом, – скромно ответил Валерий.

– А почему вы не женаты? – неожиданно спросила Ольга.

– Откуда вы знаете? – Валерий повернулся к Дрожжину с вопросом, не он ли сообщил о его разводе.

– Нет-нет, папа здесь ни при чем. Я даже не знала о вашем существовании. Просто я, Валерий, психолог, от меня трудно что-либо скрыть. У каждого мужчины есть «пристройки», и они говорят больше, чем штампы в паспорте. Но о моей работе после. Что касается вашего теперешнего статуса, то это поправимо. У Джейн Остин есть такой роман – «Гордость и предубеждение». Кстати, он у меня в машине. Я потом дам вам его почитать. Там есть мысль, обращенная к такому типу мужчин, как вы. Кажется, это звучит так: «Холостяк, если он обладает солидным состоянием, должен настоятельно нуждаться в жене, такова общепризнанная истина».

– Девочка моя, – перебил Дрожжин дочь, опасаясь, что ее занесет. – Мы с Валерием здесь провинциалы, и я ведь тоже как глухарь на току. Поэтому ты не смущай нас, устройся в детской и приготовь нам что-нибудь к обеду, чтобы отметить твой приезд. А я ненадолго отлучусь.

Дрожжин повернулся к Валерию и пояснил:

– Звонила Татьяна Богатова, – он показал Ольге рукой в сторону портрета певицы, – просила перевезти ее вещи на участок Горина. Я обещал приехать. Надеюсь, вы без меня не соскучитесь?

– Папа, так ты пригласи ее к нам на обед. Я слышала о ней. Может быть, она нам что-нибудь споет. Потом, мне нужна конкуренция, я тогда лучше выгляжу.

– Валерий, моя дочь ерничает, не смущайтесь, действительно давайте пообедаем, а после этого вернемся к нашему разговору.

Дрожжин прошел в комнату, надел светлый пиджак, бросил на себя взгляд в зеркало и, прыснув одеколоном на появившуюся за последние дни щетину, стал спускаться к своей машине. Ольга выглянула в окно и крикнула:

– Папа, а цветы?! Эта женщина заслуживает вон тех роз. – Ольга указала на центральную клумбу, где было много красных роз. – Только осторожно, папа, они колючие.

Она захохотала, но ее слова возымели действие. Дрожжин осторожно сорвал пять роз и, сев в машину, выехал за ворота.

По дороге он вспомнил, как Татьяна пришла на их первый сеанс. Он никак не мог ее правильно посадить. Наконец свет нашли, и она замерла. На ней было длинное платье – не видно было ног. Он об этом сказал. Тогда Татьяна, не стесняясь, подогнула платье и спросила:

– Так хорошо?

Он ответил – да! Но минут десять Дрожжин не мог начать работать. Он смотрел не на загорелое лицо, на котором сияли фонариками синие глаза, аккуратный, привздернутый носик, густые выцветшие волосы, спадавшие почти до плеч, Дрожжин не сводил глаз с ее точеных ног, так бесстыдно ею обнаженных по его первому зову. Татьяна знала, что он смотрит, и ей этого хотелось. Именно в эту минуту что-то замкнулось и стало их тайной.

В следующий раз она пришла в подшитом платье. И опять он долго не мог успокоиться. На третьем сеансе он знал, что влюблен, и решил не торопиться с окончанием портрета и ждать своего часа.

Подъезжая к дому Горина, он увидел ее рядом с тем неприятным Костылем, с которым он беседовал прошлый раз. Татьяна сидела с этим типом на скамеечке, на другой стороне дороги. Он просигналил и подъехал к воротам горинского дома. Татьяна попрощалась с Костылем – так он мысленно прозвал этого типа – и заспешила к машине Дрожжина. Он решил не выходить, тем более с розами, а приоткрыл дверцу кабины и пригласил ее присесть рядом с собой. Версии и предупреждения соседа Валерия не прошли даром, и Дрожжин поймал себя на том, что оглядывается и становится осторожным.

– Как я рада вас видеть, Виктор Алексеевич, – заговорила она взволнованным голосом. – Всю эту неделю я жила как в бреду. Когда убили Мишу…

На этой фразе Дрожжин резко повернулся к ней и с недоумением посмотрел на нее.

– Да-да, они его убили!

– Кто? – сдавленным голосом спросил он.

– Его убили те, кто приезжал на берег. Этот подлец Игнатов и следствие считают, что Миша сам напоролся на электрический столб и, падая, смертельно ударился. Но это неправда! Это ложь! Я видела следы, которые они потом затоптали. Они ему разбили голову, а потом тащили к столбу и имитировали удар при падении.

– Это можно доказать? – перебил Дрожжин.

– У меня нет свидетелей. Этот Гоша, мальчишка-охранник, твердит одно и то же – упал и при падении умер. Я надеялась на Игнатова, которому все время повторяла, что видела, как они его тащили, но он с ними заодно. Они ему платят, как теперь говорят, за крышевание, и сделать тут ничего невозможно. В полиции даже дело не сочли нужным завести, все в один голос говорят одно и то же: набросился на них с пистолетом, стрелял, но не попал. А стрелял он всего лишь в воздух, чтобы остановить их. Когда я подбежала, он еще дышал.

– Скорую вызывали?

– Скорая приехала через сорок минут. Миша на жаре стал распухать, голова сделалась синей.

– Ну и что скорая? Они хоть зафиксировали травмы, несовместимые с жизнью? – спросил Дрожжин.

– Ничего подобного. Игнатов буквально продиктовал им, что надо писать. Я все-таки напросилась в скорую, и мы отвезли его в морг, в Ледовск. Потом были похороны: я нашла хорошее место, договорилась о поминках. С его стороны были бывшая жена Марина, его брат Юрий и сын Сашка. Недолго побыла его старушка мать – Елизавета Игнатьевна, но ей стало плохо, и ее увезли на такси. Потом были поминки. Слава богу, гадостей мне никто не говорил, но, приехав сюда, я увидела, что вещи мои выставлены напоказ – мол, убирайся.

– Вещи там же, в прихожей? – поинтересовался Дрожжин.

– Откуда вы знаете? – нервно спросила она. – Ах да, Николай мне говорил, что вы приезжали. Я вам так благодарна.

– Что с завещанием? Вы говорили по телефону, что оно исчезло.

– Это не завещание, а дарственная. Миша ее подарил мне на день рождения. Это тот участок, который рядом с вами. Слава богу, что у вас сохранились ключи от этой бани, я хоть с вашей помощью перевезу туда вещи и переночую. Здесь я оставаться не хочу, да и не могу, все двери, кроме одной, заперты, а ключи забраны. По всей видимости, и моя дарственная прихвачена на всякий случай. Хотя есть номер и адрес нотариуса, который эту «дарственную» делал.

– Неужели такой документ делают в одном экземпляре? – с удивлением спросил Дрожжин.

– Миша сделал копию, но где она, я не знаю. Сейчас важно уехать отсюда. Как я рада, что вы приехали. Помогите, ради бога, Виктор Алексеевич. Входная дверь в прихожую открыта, давайте перенесем вещи и как можно быстрее уедем отсюда.

Она хотела выйти из машины, но Дрожжин задержал ее.

– Сидите, я все сделаю сам.

Он неторопливо вышел, открыл багажник и пошел к дому. Тут же следом за ним заковылял Костыль. Под неусыпным взором цербера Дрожжин перенес вещи Богатовой в машину и, не прощаясь с назойливым соглядатаем, тронулся с места.

– Только давайте заедем в ближайший магазин. Я хочу купить что-нибудь из продуктов. Я останусь рядом с вами, пока вы не закончите мой портрет. Я так люблю эту вашу работу.

– Зачем в магазин, – удивился Дрожжин, – мы и так вас прокормим.

Приехала моя дочь Ольга, она прекрасно готовит, и вам не придется у себя заниматься кухней.

– Нет-нет, я не хочу никому быть в тягость. Сколько лет вашей дочери?

– Уже двадцать пять

– Ну, это уже взрослая девочка. Я с удовольствием подружусь с ней и, если она захочет, научу ее готовить свои любимые блюда. У меня свой рацион, называется «счетчик калорий». Быть певицей – это, знаете, чаще всего клевать, как воробей, а петь с выражением радостного удивления на лице.

Дрожжин с недоверием посмотрел на певицу и – не поверил.

– Да-да, Виктор Алексеевич, есть такой эстрадный штамп. Вокал – это ведь настоящий фитнес, работает все тело от макушки до пяток. Наша эстрада – это старый драндулет, в котором, во-первых, не меняются пассажиры, а во-вторых, сидят те, кто не сумел реализовать себя в серьезной музыке.

– И вы тоже? – с недоверием спросил Дрожжин.

– У меня своя ниша. Я ведь больше всего пою русские народные песни, а это – душа народа. Вот эта причастность и держит меня на эстраде, и мне за себя не стыдно.

На первом повороте Дрожжин свернул в сторону Ледовска, где на полпути был неважный, но зато круглосуточный продуктовый магазин.

* * *

Между тем, молодые люди, увлеченно приготавливая обед, находили все больше общих тем для разговора. Ольга при всей наносной, московского разлива кокетливости, была женщиной порядочной и приветливой, но с явно выраженным лидерским началом. Уличив своего Рустамчика в измене, она не стала убиваться, а всего-навсего выставила его вещи за дверь и, как он ни бросался в ноги, молил простить, отношения с ним разорвала. Рустам каждый день стучался в дверь, звонил, приносил цветы, но ничего не помогало. К счастью, в этот момент ей не пришлось долго испытывать свое мужество, так как она получила от одного давнего ухажера из нового журнала «Народонаселение» литературный заказ написать большую статью о демографическом положении в Российской Федерации. Но Ольга вместо того, чтобы засесть и списывать хвосты недобросовестной статистики, предложила необременительную для редакции поездку для получения данных непосредственно из мест, где самые усердные демографы бывают раз в десятилетие. Редакция журнала охотно приняла ее предложение, и она в одно мгновение на новой машине укатила из Москвы от назойливого теперь уже бывшего жениха.

Валерий познакомился с ней в тот период, когда она приняла решение изменить многое, чем раньше гордилась: умение подчинять мужчин, выстраивать отношения так, чтобы быть максимально независимой, при этом всегда нужной. Разрыв с Рустамчиком, человеком из другого теста и другой религии, дал ей понять, что она переборщила с напором и что надо на сто восемьдесят градусов все повернуть. Гд е – то у философа Ивана Ильина она вычитала, что хороша та женщина, которая несет в себе три начала: цветка, ребенка и ангела. Как скептически ни относилась она ко всяким философам, считая именно психологию вершиной любой науки, но на этот раз она прислушалась к Ивану Ильину. Из троих определений она больше тяготела к цветку, но с Валерием следовало быть ребенком и терпеливо выслушивать, не перебивая его. «Он хочет подчинения, у него не очень сильная воля, и ему необходимо постоянное самоутверждение. Но главная его проблема – это существование по инерции уже изжитой духовности, поэтому ему надо “опорную” женщину с опорной питательной средой. Ну что ж, – решила она, – будем бычка подкармливать молочком», – и дала себе задание вести себя с ним «по словам его, – будет ему, что не скажет»[1].

Между тем Валерий, видя, что в дочери Дрожжина он больше находит союзника в своих планах, все тревожнее и эмоциональнее говорил о том, что следует сейчас предпринять, дабы избежать судьбы Горина.

В какой-то момент профессия психолога дала понять Ольге, что Валерий знает гораздо больше, чем говорит. Особенно ее насторожили отношения Валерия с неким Полетаевым. Когда он касался этой темы, то чувствовалось, что за подозрительностью и даже ненавистью кроется какая-то обида на этого человека. В какой-то момент она даже подумала, что это может быть нетрадиционная связь, но по двум наводящим вопросам ей стало ясно, что она ошибается. Для этого она на секунду распустила хвост, и начался такой клев, что она по этому поводу совсем успокоилась, ни в чем больше не сомневаясь, и вновь стала с кротостью и умилением слушать своего нового знакомого.

– И что же нам надо сделать, чтобы избежать повторения судьбы Горина? – с интонацией лучшей студентки спросила она.

– Первое, как ни странно, – помочь местному бизнесмену не проиграть тендер по продаже участка, примыкающего непосредственно к нашей территории.

– Что для этого надо сделать?

– Надо помочь выиграть тендер Кремневу.

– А что собой представляет этот Кремнев? Фамилия у него подходящая.

– Кремнев – здешний местный бизнесмен. Симпатяга – борец и правдолюбец. Конечно, его местная борьба за изгнание посредников из энергосбыта смешна, но это тем не менее ему принесло некоторые дивиденды. Он хотел даже баллотироваться в депутаты, но потом почему-то отказался.

В провинции для такой кампании, как известно, нужны немалые деньги.

– Хорошо, и что же, Валерочка, мы должны, по-вашему, сделать?

– Надо доказать, что Полетаев врет и что здесь никакой минеральной воды нет. Его команду нельзя пускать даже на край нашей зоны. Иначе они пойдут дальше. Сегодня они начали с Горина, теперь взялись за нас. Эти звонки – только начало. Нас будут преследовать до последнего колена Давидова.

– Прекрасный, восхитительный план! Однако как доказать, что Полетаев дал фиктивную заявку и что минеральный источник в нашем районе – чистый миф?

– Создать компетентную комиссию, которая даст соответствующее заключение. Я это уже говорил вашему отцу.

– И что папа ответил?

– Ничего. Он вообще ко всему этому относится с юмором и даже безучастно.

– Валерий, я с ним поговорю и постараюсь убедить его.

– Правда? Постарайтесь! Это очень важно.