Воровская яма (сборник)

– За справедливость на просторах России!

Несмотря на то, что Татьяна привыкла к тому, как ведет себя Горин, из-за его принадлежности к бывшему милицейскому сословию, ей всегда казалось, что его поступки находятся в рамках каких-то неведомых ей законов. Но увидев, что он за считаные минуты снес чужую пристань, к тому же принадлежавшую кавказцам, она не на шутку испугалась.

– Я под такие тосты пить не собираюсь, – с вызовом сказала она. – Ишь, расхвастал! Справедливость в России так не устанавливается.

– А как она устанавливается, когда законы не работают, – горловым звуком закричал уже сильно захмелевший Горин. – Я же при тебе сто раз ходил за справедливостью! И что? Меня послали на х…!

После потопления пристани, он расслабился, и хватило полстакана виски, чтобы он быстро опьянел.

– Посмотри на этих управленцев. Что ни лицо – все вырожденцы.

Разве можно управлять экономикой такой страны с фамилией У-лю-ка-ев! – Горин нарочно по слогам произнес имя известного экономиста, скорчил рожу и, словно с горя, тотчас выпил еще виски.

– Конечно, кое-что делается, от пропасти отошли, но ведь идем черепашьим шагом. Дали по ж…пе санкциями – зашевелились. Вмешается президент, вроде все как по мановению волшебной палочки преобразится. Но ведь это ручное управление. Он голову в сторону – воруют у него под носом. Раньше, при мне, здесь был порядок, уважение ко всем народностям… Но ведь и ворье знало меру, а теперь все сорвались с колков, терзают эту страну за все сиськи. Уму непостижимо, как распустились. Нет, Таня, по-другому с ними нельзя, они признают только силу. Нам такая демократия боком обходится. Народ бессильным становится, рот открыть не может. А эти тати пользуются этим и живут припеваючи.

– Горин, ты не президент, и так ручное управление не осуществляется.

Она посмотрела в окно, где на месте потонувшей пристани метался еврейчик Гоша. Мальчишка так испугался, что с него потребуют возмещения ущерба, что то и дело дрожащими руками и срывающимся голосом периодически звонил и объяснял случившееся то маме с папой, то полицейским, которые внезапно стали доступными, а то знакомым дагестанским друзьям на рынок.

– И что ты теперь будешь делать, если они сюда нагрянут?

Стоило только произнести это Татьяне, как неподалеку от пристани остановились две машины и из них, как мячи, стали выскакивать люди. Приехало человек шесть. Увидев, что пристань потоплена, а лодки кормой торчат из воды, приезжие стали дергать вопросами вконец очумевшего Гошу. Тот рукой показывал на домик Горина и, захлебываясь, рассказывал, как все случилось. Даже своими худыми длинными руками пробовал сымитировать, как Горин бензопилой резал столбы и как пристань пошла на дно. Двое из приехавших разделись, чтобы вытащить лодки, но тут одному из них позвонили, и он остановил тех, кто бросился в воду.

В этот момент Горин еще раз торопливо позвонил в полицию и, вновь получив отказ в разговоре с начальником полиции Игнатовым, стал быстро одеваться. Ему вспомнилось суворовское: «Кто напуган – наполовину побит». Он засунул за пояс всегда находившийся с ним пистолет, спрятанный во вместительной барсетке, достал из небольшого шкафа кастет, решив, что может пригодиться и он. Посмотрев еще раз в окно, он сосчитал количество прибывших налетчиков.

– Шестеро против одного, – картинно заявил он. – Ну что ж, посмотрим!

Увидев вконец опрокинутое и отчаявшееся лицо Татьяны, он вдруг лихо встряхнул руками и, ударив ими о коленки, запел:

Угол Дерибасовской, угол РишельевскойВ восемь часов вечера облетела весть:У столетней бабушки, бабушки-старушки,Шестеро налетчиков отобрали честь.Гоц-тоц перевертоц, бабушка здорова,Гоц-тоц перевертоц, кушает компот,Гоц-тоц перевертоц, и мечтает снова,Гоц-тоц перевертоц, пережить налет.

– Ну как? Возьмешь меня на следующие гастроли в бэк-вокал?

Он направился на выход, но Татьяна перекрыла ему дорогу, встав перед ним грудью.

– Миша, прошу тебя, не надо. Умоляю! Не ходи туда. Посмотри – их шесть человек. Да ты еще выпил. Сейчас будет шашлык, сядем, все будет нормально… Давай, Мишенька, по закону – дозвонись Игнатову.

– По закону, Татьяна, в нашем гадюшнике никак не получается.

Он резко отодвинул ее рукой и стремительно вышел наружу. Надев незаметно в кармане на левую руку кастет и проверив сзади за поясом оружие, Горин прошел на видное место. Несколько секунд он постоял, внушая своей решительностью и видом страх налетчикам, и вдруг затянул еще один куплет песни, которую в разных вариациях напевали ему уголовники, в свое время сидевшие у него в КПЗ.

Бабушка вздыхает, бабушка страдает,Потеряла бабушка и покой и сон.Двери все открыты, но нейдут бандиты.Пусть придут не шестеро – хотя бы вчетвером.

Приехавшие «налетчики», увидев направлявшегося к ним Горина, сдвинулись от реки ближе к сараю, в котором хранились инструменты и оставленный после строительства пристани стройматериал.

Гоша быстро рассказал, что Горин приехал с какой-то бабой и что в его домике, кроме него и певицы, никого нет. Маневр всей компании приблизиться к сараю был не случайным. Возле сарая было место, где высоким кустарником перекрывалась всякая видимость.

Но этот ход Горин не просчитал. Впрочем, он и не думал, что ему придется долго возиться с этим сбродом. Сбродом он их назвал еще и потому, что среди приехавших людей помимо дагестанцев были двое русских. Правда, их он не знал.

«Видимо, из залетных, нанятых на черную» работу», – решил он, медленно подходя к приехавшей компании. Подойдя ближе, Горин узнал одного из дагестанцев – видел его на рынке, он в группе был за старшего. К нему он и направился.

– Вон ты, ты, ты, – обратился он к тому, кого узнал. – Я тебя видел, ты с Центрального рынка. Так вот, передай Саиду, чтобы на речке больше его люди ничего не строили. Не положено! И при Советах нельзя было, и сейчас не положено.

– А зачем ломал? – вдруг встрял русский. – То, что ты бывший мент, не дает тебе права здесь командовать. Ты имеешь право только своей бабой командовать, а не нами.

Последняя фраза, зацепившая достоинство Татьяны, которую Горин считал своей гражданской женой, словно полоснула его ножом.

– Засунь язык в задницу! – заорал он хриплым прокуренным голосом. – Вы, я вижу, нормального языка не понимаете, тогда я с вами по-другому поговорю.

Он бросился к обидчику и, выхватив пистолет, на бегу выстрелил в воздух. У самого края сарая лежали концы спиленных электрических столбов. Они были не прибраны и брошены с белевшими изоляторами и остатками проводки. Один столб как раз лежал на пути бега Горина.

Столб он заметил и на ходу его перепрыгнул, но не увидел лежащую на земле проводку и, зацепив ее левой ногой, стал падать прямо в сторону налетчиков. Один из них, это был второй русский из этой компании, рванулся к упавшему Горину и с размаху ударил его по голове, примерно так же, как по мячу бьют одиннадцатиметровку. Голова Горина подскочила и шлепнулась как подкошенная. Он мгновенно потерял сознание. Увидев в таком состоянии грозного мента, компания оживилась и стала галдеть, переходя с плохого русского на дагестанский. Этот галдеж, однако, продолжался недолго: главный из дагестанцев кому-то позвонил и начал торопливо и перепуганно рассказывать о том, что случилось. Получив инструкцию, дагестанец стал решительнее и приказал своим подельникам поднять тяжелое тело.

Они пронесли его несколько метров и с силой бросили на столбы.

Для верности тот, кто бил ногой, поднял голову Горина и еще раз ударил ее прямо о белый изолятор на столбе, по которому темной струей сразу брызнула кровь. Один из дагестанцев снял с волос Горина панделку и положил ее в карман. Услышав вдалеке крики Татьяны, главарь дагестанцев начал быстро наставлять Гошу, что ему надлежит в дальнейшем делать и говорить. Он показывал на лежащего Горина и повторял одно и то же:

человек налетал с пистолетом… Понятно? Упал головой… Сам! Понял? Са-а-м!! Никто его не трогал. Наш телефон не работает… Поехали звать врача… Звать полицию…

Гоша кивал головой и старался запомнить, что надо врать, когда приедет скорая помощь и полиция. К этому времени вся компания уже расселась в кабинах, и, подхватив на ходу главаря, машины развернулись по старому следу и стали быстро смываться с места преступления. Гоша остался один рядом с умирающим Гориным. Он проклинал все на свете: свою так и не состоявшуюся карьеру директора ресторана, пагубную страсть получать легкие деньги, а главное, что теперь его имя будет у всех на устах в связи со смертью ни в чем не повинного человека. И еще: он не знал, как все объяснить маме, которую боялся пуще, чем отца. Вид его красивого еврейского лица с густой слипшейся шевелюрой был похож на манекен, все черты сделались восковыми, а тело дергалось в судорогах.

В этом состоянии его и застала Татьяна. Увидев валявшегося на земле Горина, она вскрикнула и бросилась переворачивать его на спину. Лицо у него было уже вспухшим, один глаз затек, но, кажется, он еще дышал.

– Миша, Миша… – начала кричать она и, повернувшись к Гоше, повторяла: – Звоните в скорую! Быстро звоните в скорую! Он жив, он еще жив!

Гоша трясущимися руками пытался набрать номер, но у него ничего не получалось, руки дрожали, как в лихорадке. Тогда Татьяна выхватила у него мобильный и стала сама вызывать скорую. Но вместо скорой на берег с воем сирены примчались две полицейские машины во главе с начальником РУВД Игнатовым. Начальник, сделав несколько демонстративных кругов вокруг лежащего без сознания Горина, выслушав показания Татьяны и Гоши и, дождавшись скорой, вскоре уехал по срочному звонку, оставив вместо себя капитана Казанца.

* * *

Как только Валерий отсчитал в красных купюрах полтора миллиона рублей, раздался звонок в ворота. На въезде стоял внедорожник фермера и бизнесмена Александра Кремнева. Местный народ звал его любовно «червячок». Он и фамилию имел корневую – Кремнев, происходила она от соснового кремя – засеки, где растет лучший строевой лес. Занимался он выведением какого-то симпатичного и занятного червяка, производящего неправдоподобно качественное удобрение. Звали его Александр Михайлович. Он нередко заезжал к Валерию в разное время строительства дома и завозил для него рассаду редких цветов и качественные сорта огурцов и помидоров для теплицы. Валерий скомандовал Виктору Алексеевичу убрать деньги и разлить спиртное (они собирались спрыснуть покупку картин) и направился к кнопке, открывающей ворота.

Кремнев был уже в возрасте, но держался молодцевато и был, по общему мнению дачников и аборигенов, положительной достопримечательностью района. Походил он на старого боксера: у него была короткая стрижка, седые как у ежика волосы, сплющенный нос и низкая посадка плеч, упругие короткие ноги. Однако когда он улыбался, да еще начинал рассуждать по какому-нибудь достаточно интересному и важному для всех вопросу, люди тотчас проникались к нему доверием, и это доверие он всегда оправдывал. Местный народ с ним советовался, многим он помогал и был всеобщим любимцем, хотя и давал повод беззлобно пошутить насчет его червячного бизнеса.

Но сегодня Кремнев был явно не в себе. Увидев Дрожжина, он растерялся, но сдержался, не подав виду. Дрожжин о Кремневе слышал, но с ним знаком не был. Знал, что «червячок» занимается бизнесом. Однажды видел его на собрании, когда кремневские (так звались дачники этого местечка) собирали деньги на дорогу.

– Здравствуйте, – торопливо поочередно протянул руку Кремнев Дрожжину и Валерию. – Но, вижу, я не вовремя.

– Почему же не вовремя, мы собирались выпить, а третьего нет.

– На троих не получится. Двадцать лет после инфаркта ничего не пью. Так что вы уж сами. А я заеду в следующий раз.

Кремнев собрался было уходить, но Валерий его остановил.

– Подождите, Александр Михайлович, у вас что-нибудь срочное? Тогда выкладывайте. Виктор Алексеевич нам не помешает? – спросил Валерий и уставился на Кремнева.

Кремнев развел руками, и лицо его стало озабоченным и даже гневным.

– Тут такое дело. Решил я здесь купить небольшой участок бывшего совхоза. Это часть фермы и коровья поильная, там, где родники у совхоза были. Подал документы. Все поначалу шло хорошо, соперников не было. У меня план рыбное хозяйство поднять, никто этим у нас заниматься не хочет, да и не умеет. А я ведь рыбник, по этому профилю учился. Все, казалось бы, нормально. И вдруг появился соперник. Со странной мотивацией: поиск у нас в Кремневке минеральной воды. Денег у него оказалось много. По всей видимости, кое-кого подкупил. За участок тотчас вздули цену, и я, кажется, могу прогореть. Таких денег у меня нет. Но самое интересное, это тот человек, который работал у вас, Валерий Игнатьевич, на строительстве дома. Он, говорят, геолог.

– Полетаев, что ли? – воскликнул Валерий, и его словно передернуло от этой фамилии.

– Да, мне назвали эту фамилию, – подтвердил Кремнев.

– И вы поверили этой туфте, что он хочет здесь заниматься поисками минеральной воды?

Валерий засмеялся и торопливо потянулся к бокалу вина, прежде разлитого для него и Дрожжина. Сделав глоток, он продолжил:

– Во-первых, он нищ, как церковная крыса. Во-вторых, его заявка – полный блеф. Никакой минеральной воды в нашем районе нет и никогда не было. Есть прекрасная родниковая вода, которую провели для водопоя скота еще в благословенные времена совхоза-миллионера. Нет, здесь что-то не то. За ним кто-то стоит, и связано это отнюдь не с минеральной водой.

– Вокруг него крутятся дагестанцы. Может быть, это они за его спиной? – вопросительно проговорил Кремнев.

– Это уже ближе к истине, – подхватил Валерий. – Если это они, вам их будет трудно переиграть. Денег у них навалом. Деньги эти чужие и резиновые.

– Что значит – резиновые? – переспросил Кремнев. – У них что, печатный станок, что ли?

– Им дадут столько, сколько понадобится, чтобы этот кусок отнять у вас. Дезавуировать это можно только при помощи специалистов, которые докажут, что заявка Полетаева несостоятельна. Должен быть документ, что это блеф, никакой минеральной воды здесь нет. Понятно?

– А что же он тогда хочет? – воскликнул Кремнев. – Метро здесь строить?

– Где находится ваш участок? За пустырем? Вернее, он идет сразу за пустующим участком Горина, не так ли?

– Да-да, там есть одно строение… – подал голос Дрожжин. – Я там воду беру. А под горой есть ферма. Бывший коровник. Позже, когда коров не стало, там мастерскую МТС сделали, запчасти держали.

– Занятная история, – отпивая вино, продолжил Валерий. – К Виктору Алексеевичу залезают воры, в одно время нам звонят и предлагают продать дачи, а вас, Александр Михайлович, практически хотят кинуть, и все это в одном и том же районе. Очень занятно!

У Дрожжина зазвонил мобильный, и он отошел в сторону.

– Это капитан Казанец, – зазвучал металлический голос в мобильном, – к вам едет бригада. К тому же в связи со смертью гражданина Горина вас вызовут в РУВД Ледовска. Поэтому просьба: пока не отлучаться из района.

– Чьей смертью? – переспросил Дрожжин.

– Горина. Есть показания, что бывший начальник РУВД Горин заезжал к вам незадолго до смерти. Будьте на месте.

Мобильный телефон отключился, и, словно по команде, к воротам дачи Дрожжина подъехала полицейская машина.

Дрожжин опустил мобильный, подошел к Кремневу и Валерию, все еще продолжавшим разговор о злополучном геологе Полетаеве, и тихо сообщил:

– Звонили из полиции, приехала бригада. И еще: они сказали, что умер Горин.

Дрожжин минуту постоял с ошеломленными извещенем о смерти Горина Кремневым и Валерием и тяжелым шагом направился к себе на участок.

* * *

Бригада полицейских, приехавших к Дрожжину, состояла из трех человек. Один капитан и две девушки-практикантки из местного полицейского училища. За рулем был капитан, довольно лихо сумевший поставить машину под ветвистую старую ольху.

Девушки-практикантки прошли в дом с чемоданчиком и стали осматривать комнату за комнатой. Капитан сразу сел за оформление документов. Дрожжин показал ему паспорт и, присев рядом, стал взволнованно излагать свою версию случившегося. Напирал на то, что ограбление довольно странное, картины не взяли, а забрали бытовую технику, полудрагоценный камень и кое-что по мелочам: пылесос, сменные зимние колеса и старый видеомагнитофон. Капитан все это быстро записывал, но с места не двигался, смотреть ничего не посчитал нужным. Было впечатление, что он знает больше, чем нужно, и поэтому молчит. Девушки-практикант-ки сняли около разбитых окон отпечатки пальцев, внимательно изучили содержание картин и только после этого доложили так и не двинувшемуся никуда с места полицейскому, что особых следов не обнаруживается, по всей видимости, работали профессионалы. Повернувшись к Дрож-

жину, они учтиво проронили, что терять надежду не стоит, будут взяты под контроль рынки, скупки, толкучки, и если появится похожая техника, люди будут задержаны и, конечно, наказаны. Дрожжин, глядя на это сугубо формальное, казенное отношение к его дому и ко всему случившемуся, не выдержал и заговорил горячо и обиженно:

– Раньше, при Советской власти, такого воровства не было. И раскрытие подобных преступлений было стопроцентным.

– Была другая жизнь, – не отрываясь от составления протокола, ответил капитан.

– Какая другая, социалистическая, что ли?

– Да, именно она. Другое сознание было. А сегодня, совсем не то.

– И чем же оно отличается, это «не то»?Чем оно другое? – все больше заводясь, спрашивал Дрожжин.

– При Советской власти главным было духовное развитие народа, много внимания уделяли идеологии, а сегодня у многих вместо сознания в голове только комфорт, деньги, уровень потребления… Сегодня государство – чем занимается? – спросил капитан и тут же сам себе ответил: – Государство у нас преимущественно сырьевое, мы поставляем нефть, газ, занимаемся эксплуатацией своих недр, а тогда наибольшее значение придавалось дружбе народов, помощи развивающимся странам – Китаю, Вьетнаму, Индии.

Конечно, и сегодня мы не одни. У нас есть БРИКС, ШОС… Правда, иногда недалеким людям приходится объяснять пользу этих организаций. Вот, к примеру, моя соседка говорит, что этими названиями, как страшилками, только детей пугать, но на черный день, когда сегодня введены санкции из-за этой гребаной Украины, и они полезны. На безрыбье, как говорится и ж…па соловей.

– А чем это вам так Украина не нравится? Выговор-то у вас еще тот…

– Хотите сказать, хохлацкий? Поэтому и не нравится, что я этот самый…

– Я ведь не о БРИКС вас спрашиваю, – не унимался Дрожжин, – вы мне объясните, товарищ капитан, почему с воровством вы справиться не можете?

Капитан вдруг отодвинул протокол, встал во весь рост и громко и отчетливо выдал:

– Разучились без воровства жить и работать. Вот почему, уважаемый товарищ художник.

Капитан подошел к окну, посмотрел на примятую «трассу», по которой тащили сворованные у Дрожжина вещи, и уже тихо добавил:

– Прошляпили свое счастье, теперь не вернешь, не догонишь… Вон Китай куда ушел, а мы… Да что там говорить! Ладно уж! Все это пустые разглагольствования. Скажите, Горин у вас трезвым был?

Дрожжин не ожидал такого поворота в разговоре и с досадой выпалил:

– При чем тут Горин, не понимаю! Он заходил ненадолго со своей знакомой. И тотчас уехал на реку. Ничего мы не пили. Нам не до выпивок было. Он, кстати, вам и звонил, говорил с вашим начальником.

– Да, он говорил с Игнатовым, который нас направил к вам. Но что касается его знакомой, то вы ошибаетесь. Это как бы его гражданская жена. Горин оформил на нее дарственную. Она теперь ваша соседка. Вот этот участок, что рядом с вами, принадлежит певице Богатовой.

– Откуда вы это знаете? – оторопел Дрожжин.

– Имеем оперативную информацию. Только что снимал протокол на реке. Поэтому задержались. Документы уже у Игнатова.

– А что там случилось? – спросил Дрожжин. – Я слышал, его дагестанцы чем-то вывели из себя. Он отсюда по телефону Игнатову об этом говорил.

– Неприятная истории, – вычитывая написанный протокол, бросил капитан. – Будем разбираться, кто больше в этом случае виноват… Дагестанцы самозахват сделали, а полковник превысил полномочия, в результате разбился насмерть. Вот вам Игнатов повестку приказал передать.

Капитан достал из папки повестку и передал ее в руки Дрожжина.

– В понедельник к девяти утра приезжайте в наше отделение. А по вашему делу будем работать. Имущество застраховано?

– Да, застраховано, – каким-то поникшим голосом ответил Дрожжин. – Это хорошо! Все-таки будет возмещение. Ну, мы поехали. Если перечисленные вами вещи где-нибудь всплывут, поставим вас в известность. Вот, распишитесь на прощание.

Капитан протянул протокол, и Дрожжин всюду, где следует, поставил свою подпись.

Когда полицейская машина уехала, Дрожжин достал мобильный, чтобы позвонить Богатовой, но вспомнил, что, как назло, ее телефона у него нет. Тогда он кое-как прикрыл входную дверь, сел в свой «ситроен» и поехал в сторону дома Горина, находившегося, по его расчетам, в средней части дачного поселка.

Он ехал и думал, как все-таки несправедлива и коварна жизнь. Еще три часа назад Горин был у него, приезжал с красивой женщиной, излучал мужество и уверенность, казалось бы, вся жизнь была впереди, а сейчас – его нет, он мертв, а он, Дрожжин, почему-то сразу после его смерти хочет немедленно видеть его гражданскую жену и готов во что бы то ни стало ей помочь. Взял даже крупную сумму денег, если они в этой ситуации ей понадобятся. Он вспомнил неоконченный портрет и подумал, что выражение соболезнования своей клиентке – вполне достаточный и благопристойный повод для встречи. Но тут же осек себя: «Да полно тебе,

Дрожжин – притворяться, ведь не в ее портрете тут дело. Признайся хоть себе, что ты давно влюблен в эту женщину и сейчас хочешь быть рядом с ней и хоть чем-то ее утешить.

С другой стороны, – думал он, – своим появлением, я даю ей понять, что в этой ситуации такая помощь, нечто больше, чем соболезнование.

Татьяна – очень неглупая, она сразу поймет, что мое появление – это предложение как бы о рокировке одного мужчины на другого».

Проехав в центр поселка, он спросил у одного из местных дачников, где дом Горина, и поехал в указанном направлении. Выйдя из машины, он обошел высокий, наскоро построенный деревянный забор, долго звонил, а потом громко стучал – никто, кроме басовитого, ухающего тяжелым одиночным лаем пса, не откликнулся. Странно, но почему-то именно сейчас, стоя перед запертыми дверями, он вспомнил одну евангельскую заповедь, которую вычитал сразу после развода со своей Равелей: «Кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее; и если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует». Однако он тут же сделал себе лазейку: «Если каждой заповеди следовать как закону, то жизнь покажется сплошным наказанием». Он направился к машине, но со спины его окликнули. К нему на костылях угловато, но быстро ковылял какой-то пожилой мужчина. Лицо его было морщинистым, испитым, а глаза водочными и источавшими подозрительность.

– Ну, чего расшумелись? Нет больше Горина. На днях в Ледовске похороны. Я здесь приставлен кормить собаку. – Он достал из затертых портов связку ключей и почему-то потряс их перед носом Дрожжина.

– А кто приставил? – как можно безучастней спросил Дрожжин.

– Известно кто! Хозяйка, жена Горина.

– Татьяна, что ли? – вырвалось у Дрожжина.

– Какая Татьяна! Татьяна ему не жена, она полюбовница. А жену звать Марина. Она сразу, как Мишка умер, по мне, так его там просто укокошили, вошла во владение!

– Почему вы так решили?

– Врагов у него было много. Невоздержан был, думал, что он все еще хозяин района, вот ему и показали, кто тут главный.

– И кто же тут главный?

– Не я и не вы, а другие национальности.

Он осклабился и на секунду замолчал.

– Но я не об этом. Марина приехала, собрала вещи этой вашей Татьяны, певицы, значит, и сложила в прихожей. Мне велела, когда эта дама прибудет, все ей вернуть и проследить, чтобы лишнего не забрала.

– Так Горин с женой, кажется, разведен.

– Разведен-то разведен, но дача записана не на него, а на Марину.

Этот участок ее, а тот, под горой, где вы изволите жить, горинский участок.

– У меня картина, которую я должен передать Татьяне Богатовой, не знаю, что теперь с ней делать! У вас нет ее номера телефона?

– Нет, я с ней не ладил, она меня на все корки отделывала. Но когда она явится забирать вещи, я ей скажу, что вы приезжали и говорили о картине.

– Спасибо. А когда все-таки Горина хоронят? – еще раз спросил Дрожжин.

– Кажется, послезавтра. Татьяна этим занимается. У нее связи в Ледовске, поэтому Марина все ей предоставила.

– Интересно, – в первый раз открыто возмутился Дрожжин, – хоронить так полюбовнице предоставили, а вещи ее на всякий случай выставили, да еще велели следить, чтобы лишнего не забрала. Хорошенькое дело! Очень мило!