Пятнадцатилетний капитан

– Конечно, мама! А разве он приедет?

– Нет, нет, он не должен приезжать сюда!

– Значит, мы поедем к нему?

– Да, Джек.

– С моим другом Диком, Геркулесом и старым Томом?

– Да, да, конечно… – ответила миссис Уэлдон, опуская голову, чтобы скрыть свои слезы.

– Разве папа тебе написал? – спросил мальчик.

– Нет, мой дорогой.

– Значит, ты сама ему напишешь, мама?

– Да, да, может быть…

Нужно заметить, что среди мотивов, побуждавших миссис Уэлдон не соглашаться на требование Негоро, не последнее место занимал следующий, еще неизвестный читателю: у молодой женщины были хотя слабые, но все же шансы освободиться из плена без помощи мужа и совершенно помимо воли Негоро.

Несколько дней тому назад ей случайно удалось подслушать один разговор, заронивший в ее душу маленький луч надежды на освобождение.

Разговор этот происходил в нескольких шагах от занимаемой миссис Уэлдон хижины между Алвишем и его приятелем метисом[28] – промышленником из Уджиджи. Его темой, как и нужно было ожидать, служила торговля невольниками; почтенные негоцианты говорили о будущности этого дела и возмущались деятельностью англичан, направленной к уничтожению этого выгодного вида торговли.

Не ограничиваясь тем, что их крейсера преследовали и ловили на море суда, перевозящие «живой товар», англичане, главным образом путешественники, проникали в глубь страны, стесняя своим присутствием свободу торговли «черным товаром».

Жозе Антониу Алвиш находил, что исследования этих отважных ученых наносят большой вред промышленности; собеседник же, вполне разделяя его взгляды, высказывал мнение, что этих визитеров следовало бы отваживать ружейными пулями. В некоторых случаях это уже и практиковалось, но, к величайшему огорчению торговцев, на смену убитых исследователей-путешественников являлись все новые и новые.

Возвращаясь в Англию, они рассказывали (по словам Алвиша – сильно преувеличивая) об ужасах торговли невольниками, что, конечно, еще больше вредило выгодному делу.

Метис соглашался с этим и особенно жалел о рынках Ньянгве, Уджиджи, Занзибара и всей области Великих озер. Там деятельность англичан была особенно активна – туда являлись, один за другим, Спик, Грант, Ливингстон, Стэнли и многие другие. Это было просто нашествие! Скоро, кажется, Англия и Америка займут всю страну!

Алвиш, вполне сочувствуя своему уважаемому собрату, допускал, что провинции западной Африки были до сих пор в лучшем положении, то есть не так усиленно посещались незваными гостями. Но в то же время указывал ему, что эпидемия этих неприятных посещений теперь начинает распространяться и на них. Если пока Касанже избежал общей участи, то это была лишь счастливая случайность, так как в Касонге и Бие, где также были фактории Алвиш, неприятные посетители уже побывали.

Дальше из разговоров промышленников миссис Уэлдон узнала, что и в Касанже в скором времени могла появиться экспедиция доктора Давида Ливингстона. Популярность этого путешественника в Африке, а также содействие, оказываемое ему португальскими властями Анголы, и подали миссис Уэлдон повод надеяться на освобождение без участия мистера Уэлдона и помимо Негоро и Алвиша.

Давид Ливингстон, родившийся 15 марта 1813 года, был вторым из шести сыновей маленького чаеторговца в Блантайре, деревне графства Ленарк. Изучив медицину и теологию и пробыв несколько лет в Лондонском обществе миссионеров, он отправился в 1840 году в Капскую колонию, чтобы присоединиться к миссионеру Моффату. Оттуда будущий путешественник отправился в землю бечуана, потом вернулся в Куруман и там вскоре женился на дочери Моффата, мужественной и вполне достойной его девушке. В 1843 году он основал миссию в долине Маботсе. Четыре года спустя он поселился опять в земле бечуана в Колобенге – двухстах двадцати пяти милях к северу от Курумана. В 1849 году он покинул Колобенг вместе со своей женой, тремя детьми и двумя друзьями – Осуэллом и Мэрреем. 1 августа того же года он открыл озеро Нгами и вернулся в Колобенг по течению реки Зуги. Во время этого путешествия Ливингстон, ввиду оказываемых ему туземцами препятствий и сопротивления, не мог проникнуть дальше Нгами; не более удачна была и вторая попытка, но третья увенчалась успехом. Направившись с семьей и мистером Осуэллом на север и испытав всевозможные лишения, недостаток пищи и воды, едва не стоившие ему жизни, он достиг по течению Чобе страны макололо, вождь которых, по имени Себитуане, встретил его в Линьянти. В июне 1651 года Ливингстон, после открытия Замбези, вернулся в Капскую колонию, чтобы отправить свою семью в Англию.

Неустрашимый доктор не хотел подвергать жену и детей опасностям нового продолжительного путешествия, которое он собирался предпринять. На этот раз он хотел пересечь всю Африку таким образом, чтобы достигнуть Сан-Паулу-ди-Луанду.

3 июня 1852 года Ливингстон выступил в путь в сопровождении небольшого отряда туземцев. Миновав Куруман, он направился через пустыню Калахари. Прибыв в Митубарубу, он нашел страну бечуана опустошенной бурами – бывшими голландскими колонистами. Покинув Митубарубу 15 января 1853 года, он проник в страну бамангувато и прибыл в Линьянти, где молодой вождь макололо принял его с большими почестями. Там доктор принялся за изучение обычаев страны и впервые мог констатировать ужасные опустошения, производимые торговцами неграми на облавах за своим товаром. По прошествии месяца он спустился по течению Чобе, достиг Замбези, вошел в Нальеле, посетил Катонгу и Либонту, прибыл к месту слияния рек Замбези и Либы и, решив сделать попытку подняться по этой водной системе до португальских владений запада, вернулся, после девятинедельного отсутствия, в Линьянти, чтобы заняться приготовлениями к этому путешествию.

11 ноября 1853 года Ливингстон, сопровождаемый 27 макололо, покинул Линьянти и 27 декабря, достигнув устья Либы, поднялся по этой реке до территории балунда. Это был первый пример появления белого человека в этой области.

14 января Ливингстон вошел в резиденцию Шинте – наиболее могущественного из вождей народности балунда, где был встречен с большими почестями. 26 этого же месяца, перейдя Либу, Ливингстон прибыл к королю Катема. Встретив и там почтительный прием, экспедиция отправилась дальше и 25 февраля расположилась лагерем на берегу озера Дилоло. С этого места Ливингстона начали преследовать различные неприятности и неудачи, начиная с нападений на экспедицию враждебных племен и кончая восстаниями и неудовольствием среди самих участников экспедиции. Все это как бы соединилось против Ливингстона, и человек менее энергичный принужден был бы отказаться от своего предприятия. Но доктор не пал духом. 4 апреля достиг берегов Кванго, впадающей в Заир и образующей границу португальских владений. Шесть дней спустя Ливингстон прибыл в Касонгу, где его видел Алвиш, а 31 мая достиг и цели своего путешествия – Сан-Паулу-ди-Луанду.

24 сентября того же года Ливингстон покинул Луанду. По правому берегу Кванзы – которая была так пагубна для Дика Сэнда и его друзей – Ливингстон достиг притока Ломбе, встречаясь с многочисленными караванами невольников; потом вернулся в Касонгу. Оттуда он вышел 20 февраля, пересек реку Кванго и достиг Замбези при Каваде. 8 июня он снова посетил озеро Дилоло, повидался с Шинте, спустился по Замбези и вернулся в Линьянти, который снова покинул 3 ноября 1855 года. Побывав у водопада Виктория, Ливингстон покинул Замбези и отправился на северо-восток.

Пройдя страну батоко и посетив вождя Семаламбуэ, он перешел реку Кафуэ, посетил короля Мбурума, осмотрел развалины Зумбо – старинного португальского города, – встретил 17 января 1856 года короля Мпенде, воевавшего в это время с португальцами, и наконец 2 марта прибыл в Тете – поселение на берегу Замбези. Таковы были главные этапы этого маршрута. 22 апреля Ливингстон покинул Тете, спустился до дельты реки и прибыл 20 мая в Келимане, спустя четыре года после своего отбытия с мыса Доброй Надежды.

12 июля он сел на корабль, чтобы плыть к острову Св. Маврикия, и 22 декабря, после шестнадцатилетнего отсутствия, был уже в Англии. Здесь его встречали с большою пышностью; Лондонское географическое общество поднесло ему медаль за труды.

Многие другие сочли бы свою задачу оконченной и мирно почили бы на лаврах. Но доктор Давид Ливингстон не мог ограничиться этим и 1 марта 1858 года, в сопровождении своего брата Чарльза и капитана Бединфольда, снова покинул Англию. В мае они прибыли на берег Мозамбика, намереваясь исследовать бассейн Замбези.

На маленьком пароходе исследователи поднялись по реке выше того места, где впадает в нее ее приток Конгоне, исследовали нижнее течение Замбези и ее левого притока Шире; посетили озеро Ширва, исследовали территорию народности маньянджа, открыли озеро Ньяса и 9 августа 1860 года вернулись к водопаду Виктория.

31 января 1861 года к устью Замбези прибыл Маккензи с миссионерами. В марте того же года экспедиция Ливингстона исследовала реку Рувуму и в сентябре вернулась к озеру Ньяса, где и осталась до конца октября.

30 января 1862 года на пароходе «Леди Ньяса» прибыла к своему мужу г-жа Ливингстон. К этому времени Маккензи и один из миссионеров пали жертвами непривычного климата, а 27 апреля скончалась на руках мужа и г-жа Ливингстон.

В мае доктор предпринял новое исследование Рувумы.

В конце ноября он снова достиг Замбези и поднялся по Шире. В апреле скончался Торнтон, а Чарльз Ливингстон и доктор Кёрк, истощенные болезнями, принуждены были отправиться в Европу. 10 ноября Ливингстон в третий раз увидел Ньясу, гидрография которого была им закончена.

20 июля 1864 года, после пятилетнего отсутствия, доктор Ливингстон снова вернулся в Англию, где издал книгу «Исследование Замбези и ее притоков». Через полтора года, 28 января 1866 года, он снова высадился на берег Африки в Занзибаре. 8 августа он, сопровождаемый только несколькими сипаями[29] и неграми, очутился в земле макололо, на берегах Ньясы. Шесть недель спустя большинство его спутников покинуло его и, вернувшись в Занзибар, распустили ложный слух о гибели знаменитого путешественника.

Но измена эта не остановила Ливингстона. Он хотел продолжать свои изыскания в области между озерами Ньяса и Танганьика. 10 декабря, в сопровождении нескольких туземцев, служивших ему проводниками, он переправился через реку Луангва и 2 апреля 1867 года открыл озеро Лиемба. Тут он заболел и в течение месяца не мог двинуться дальше. Едва поправившись, он продолжал свой путь и 30 августа достиг озера Мверу, исследовав его северный берег, и 21 ноября вошел в город Казембе, где пробыл сорок дней. В продолжение этого времени он еще два раза возобновлял свои занятия по исследованию Мверу. Из Казембе Ливингстон направился было к северу, намереваясь достигнуть города Уджиджи, расположенного на берегу Танганьики, но, застигнутый ненастьем и покинутый своими спутниками, должен был вернуться в Казембе, откуда 6 июня отправился уже на юг и шесть недель спустя достиг озера Бангвеулу. Пробыв здесь до 9 августа, он решил снова направиться к Танганьике.

Начиная с 7 января здоровье его настолько ухудшилось, что он почти не мог двигаться, и его приходилось нести на носилках. Тем не менее в феврале он достиг своей цели и прибыл в Уджиджи, где нашел вещи, присланные на его имя восточной компанией «Калькутта».

Озеро Танганьика влекло Ливингстона к себе, потому что он надеялся, исследовав его, найти источники, дающие начало Нилу.

21 сентября он прибыл в город Бамбаре. Город этот был расположен на реке Луалабе, которая, как предполагал Камерон (предположение это вполне подтвердилось потом изысканиями Стэнли), представляла собою не что иное, как начало верхнего течения реки Заир, называемой также Конго.

Прибыв после этого в Мамохелу, Ливингстон снова принужден был пролежать больным около восьмидесяти дней, имея при себе лишь трех слуг. 21 июля 1871 года он опять отправился к берегам Танганьики и вернулся в Уджиджи 23 октября, истощенный болезнью и худой, как скелет.

9 ноября, одиннадцать дней спустя после его возвращения в Уджиджи, туда же прибыл американец Стэнли, сотрудник газеты «Нью-Йорк геральд», отправленный издателем Дж. Беннетом на поиски Ливингстона, которого, за отсутствием каких-либо известий о нем, в Европе и Америке считали уже погибшим.

В октябре 1870 года этот американский журналист без колебаний и сомнений сел в Бомбее на пароход, прибыл в Занзибар и, следуя почти по тому же пути, каким шли Спик и Бертон, после бесчисленных бедствий и опасностей, едва не стоивших ему жизни, достиг Уджиджи, где и нашел знаменитого путешественника.

Оба белых – европеец и американец, – заброшенные судьбою в африканский город, быстро сошлись, подружились и в скором времени совместно совершили экспедицию на север Танганьики. Исследовав эту часть озера, они пришли к заключению, что отсюда берет свое начало один из притоков Луалабы, что впоследствии подтвердилось исследованиями Камерона и Стэнли.

12 декабря Ливингстон, вместе со своим спутником, вернулся в Уджиджи, и Стэнли начал собираться в обратный путь. 27 декабря, после восьмидневного плавания, Стэнли и провожавший его Ливингстон прибыли в Уримбу. 23 февраля они достигли Кунгары, и 12 марта друзья простились.

– Вы совершили, – сказал доктор своему товарищу, – то, на что не многие решились бы, и сделали это лучше, чем некоторые известные путешественники. Я вам очень благодарен. Прощайте.

Ливингстон обнял его. Стэнли освободился из его объятий и отвернулся, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.

– Прощайте, дорогой друг! – дрогнувшим голосом сказал он.

Стэнли уехал и 12 июля 1872 года прибыл в Марсель.

Оставшись один, Ливингстон снова принялся за свои изыскания.

25 августа, после пяти месяцев, проведенных в Кунгаре, он, в сопровождении своих черных слуг Су-си, Чумы и Амода и пятидесяти человек оставленного Стэнли отряда, направился к югу Танганьики. Через месяц его караван прибыл в Мбура в самый разгар бурь, вызванных предшествовавшими засухами.

Затем наступил период дождей. В отряде начались неудовольствия и возмущения туземцев; стали падать от укушения мухи цеце вьючные животные. 24 января караван прибыл в Читуикуэ, а 27 апреля, обойдя озеро Бангвеоло с востока, направился к деревне Читамбо.

Все эти переходы Ливингстона были известны зорко следившим за ним промышленникам, а через них и Алвишу. Это и давало последнему основание предполагать, что после исследования южной части озера Бангвеоло Ливингстон отправится на запад изучать еще неизвестные ему области и легко может побывать и в Касанже.

На это именно и рассчитывала миссис Уэлдон.

Но 18 июня, накануне того дня, когда Негоро должен был явиться за окончательным ответом молодой женщины, в Касанже распространился печальный слух, – доставивший, однако, большое удовольствие промышленникам, – будто 1 мая 1873 года, рано утром, доктор Давид Ливингстон скончался.

Действительно, 29 апреля, когда караван достиг деревни Читамбо, здоровье доктора было настолько плохо, что его несли на носилках. Ночью с 30-го на 1-е мучения его еще больше усилились. Он стонал и по временам впадал в забытье. В четыре часа утра его слуга Суси, войдя к нему, застал его стоящим около своей постели на коленях. Дотронувшись до его плеча и убедившись, что он не шевелится, Суси коснулся рукою его щеки – она была холодна.

Доктор Давид Ливингстон был мертв.

Девять месяцев спустя тело его было, после долгих усилий и затруднений, доставлено в Занзибар его слугами, а 12 апреля 1874 года состоялось погребение его в Вестминстерском аббатстве.

Глава пятнадцатая

Куда может завести мантикора

Понятно, что́ должна была испытать миссис Уэлдон, узнав от Алвиша о смерти Ливингстона. Ей казалось, что невидимая связь, соединявшая ее через знаменитого путешественника с цивилизованным миром, порвалась… Теперь она снова была совершенно одинока и не имела никакой надежды на спасение.

Ей оставалось одно – согласиться на требования Негоро, предварительно попытавшись смягчить его и заставить отказаться от части своих условий.

14 июня, по истечении назначенного им срока, Негоро явился в хижину миссис Уэлдон. В ответ на его вопрос – готова ли молодая женщина дать ему требуемое им письмо – миссис Уэлдон заявила португальцу, что если он желает сделать выгодное дело, то не должен сам ставить себе препятствий, предлагая невозможные условия.

– Для обмена нашей свободы на крупную сумму денег, – сказала молодая женщина, – приезд моего мужа сюда, в Касанже, вовсе не нужен, а для меня он прямо-таки нежелателен, так как вы сами знаете, какой опасности он может здесь подвергнуться. Сделка может с не меньшим успехом состояться где-нибудь в другом месте, например в одном из прибрежных городов.

После некоторого размышления Негоро согласился на это.

Было решено, что мистер Уэлдон высадится на берег Африки в Мосамедесе, маленьком порте на южном берегу Анголы, куда к известному времени будут доставлены агентами Алвиша миссис Уэлдон с маленьким Джеком и кузен Бенедикт.

Договорившись таким образом, молодая женщина написала своему мужу письмо, причем принуждена была все же сделать уступку Негоро и выставить его в роли преданного слуги.

Когда письмо было готово, Негоро взял его и на следующий же день отправился в сопровождении отряда из двадцати черных солдат на север. Что, однако, заставило его принять именно это направление? Не руководило ли им желание, избегая португальских колоний, в тюрьмах которых ему приходилось бывать невольным гостем, сесть на один из пароходов, заходивших в устье Конго? Возможно. Так, по крайней мере, объяснил он это Алвишу, прощаясь с ним и прося его внимательно следить за пленниками во время его отсутствия, которое должно было продлиться месяца три-четыре.

Негоро прекрасно понимал, что если Геркулес еще не погиб, то с его стороны легко можно было ожидать попытки освободить миссис Уэлдон.

Алвиш обещал Негоро приложить все усилия, чтобы миссис Уэлдон не ускользнула из его рук (что было также и в его интересах, так как Негоро должен был поделиться с ним полученным за молодую женщину выкупом), и уверил португальца, что ручается за сохранность пленников своей кассой.

Монотонное существование пленницы продолжалось.

Внутренняя жизнь фактории ничем не отличалась от жизни туземцев за пределами ее ограды. Невольницы Алвиша исполняли те же работы, что и другие женщины в Касанже. Они шелушили рис, путем толчения его в деревянных ступах; веяли и чистили маис для приготовления из него местной похлебки «мтиэле»; собирали сорго (род крупного проса); добывали из плодов «мпафу» душистое масло, служившее для изготовления любимых туземных духов; приготовляли материю из древесной коры; пряли пряжу из хлопчатника, корчевали корни маниоки; возделывали и удобряли землю для посева бобов, сезама, огурцов, лука, сахарного тростника и кофе; приготовляли крепкие напитки – «малофу», «помбэ» и другие; доили коров особой породы, допускающих себя доить не иначе как в присутствии своего теленка или при чучеле быка; пасли коз (служащих в тех странах, где их мясо идет в пищу, ходячей монетой, наравне с невольниками), баранов, свиней и домашнюю птицу.

Из этого перечисления видно, какой тяжелый труд выпадает на долю женщины в этих областях Африки, в то время как мужчины занимаются курением табака и конопли, охотятся на слонов и буйволов и нанимаются к промышленникам для совершения облав на беззащитных туземцев внутренних областей.

Прогуливаясь в ограде фактории, миссис Уэлдон приглядывалась, от нечего делать, к работам невольниц. Черные работницы отвечали на ее взгляды злыми гримасами – расовый инстинкт заставлял их ненавидеть белую женщину.

Только молодая Халима составляла в этом смысле исключение, и миссис Уэлдон могла иногда беседовать с нею, то есть обмениваться несколькими несложными фразами.

Маленький Джек часто сопровождал мать во время этих прогулок и высказывал сожаление, что его почему-то не выпускают за пределы ограды. Впрочем, и внутри ее было достаточно вещей, достойных его внимания, например: гигантский баобаб с искусно сплетенными из ветвей гнездами аистов-марабу; гнезда суемангасов (маленьких птичек с красными грудками), напоминавшие гнезда птицы-ткача; были звонко и приятно поющие калаосы; серые попугаи с красными хвостами, называемые в Маньеме «бус»; насекомоядные «другосы», напоминающие коноплянок, только с толстыми, красными клювами; там и сям, особенно вблизи пересекавших факторию ручейков, порхали сотни разнообразных пестрых бабочек и т. п. Но все это интересовало, однако, больше кузена Бенедикта, чем маленького Джека. Мальчик очень жалел о том, что он недостаточно велик, чтобы иметь возможность глядеть через окружавший факторию высокий забор и видеть то, что происходит за ним.

Увы, где был его юный друг Дик Сэнд, так высоко поднимавший его на такелаже «Пилигрима»? Будь он здесь, он забрался бы вместе с ним на вершины деревьев, возвышавшихся больше чем на тридцать метров над землей. Какие чудные прогулки они могли бы совершать вдвоем!

Что касается кузена Бенедикта, то ученый способен был чувствовать себя прекрасно везде, где только было достаточное количество насекомых. За последнее время он был особенно счастлив, найдя крошечную пчелку, делающую свои ячейки в червоточине деревьев, и сфекса (насекомое из разряда сетчатокрылых) и изучая их, насколько это позволяло ему отсутствие очков и лупы.

Не было здесь также недостатка и в москитах, уродовавших лицо ученого своими укусами до полной неузнаваемости.

Когда миссис Уэлдон укоряла его за то, что он позволял этим вредным насекомым до такой степени поедать себя, почтенный энтомолог, расчесывая себе лицо до крови, флегматично возражал ей:

– Это их инстинкт, дорогая кузина, и за это нельзя быть на них в претензии.

В один прекрасный день, 17 июня, восторг кузена Бенедикта был доведен до крайних пределов одним приключением, имевшим совершенно неожиданные последствия. Обстоятельства этого приключения были таковы, что их приходится описать подробнее.

Было одиннадцать часов утра. Невыносимый зной заставлял всех прятаться по хижинам, и на улицах Касанже не было видно ни одного туземца. Миссис Уэлдон дремала около спящего Джека. Даже кузен Бенедикт принужден был отказаться от своих обычных экскурсий, к немалому своему огорчению, так как в накаленном воздухе он слышал жужжание целого мира насекомых. Он забился в глубину своей хижины и тоже начал дремать.

Когда глаза его уже наполовину закрылись, он услышал около себя характерный звук, производимый быстрым трепетанием в воздухе крылышек насекомого.

– Гексапода! – воскликнул ученый, быстро приходя в себя, поднимаясь и садясь на своей постели.

Что жужжание в хижине производилось гексаподой, в этом почти не могло быть сомнения. Не обладая хорошим зрением, ученый отличался настолько развитым слухом, что легко мог распознавать насекомое только по производимому его крылышками характерному звуку. Но на этот раз жужжание казалось ему новым и могло быть производимо только великаном своего рода.

– Но что это за гексапода? – спрашивал себя ученый, стараясь отыскать его глазами, что было довольно трудно без помощи очков, и силясь определить его по слуху.

Инстинкт энтомолога подсказывал ему, что носившееся около него насекомое представляло собой выдающийся по интересу экземпляр.

Кузен Бенедикт, сидя на своем ложе, не шевелился. В проникавших в хижину лучах солнца ему удалось заметить кружившуюся черную точку, не приближавшуюся, однако, настолько, чтобы он мог рассмотреть ее подробнее.

Он сдерживал дыхание и не позволял себе ни одного движения, опасаясь обратить гексаподу в бегство.

Наконец жужжавшее насекомое, описав около него несколько кругов, село ему на голову. Рот ученого на мгновение расширился, изображая блаженную улыбку. Кузен Бенедикт почувствовал, как маленькое существо бегало по его волосам. На минуту им овладело желание поймать его рукой, но он удержался.

«Нет, нет! – подумал он. – Я могу либо промахнуться, либо, что еще хуже, задавить его. Дадим ей лучше усесться как следует. Она спускается… Я чувствую, как ее лапки бегают по моему черепу… Это, по всей вероятности, крупный экземпляр. Боже мой, боже мой, если бы она только спустилась мне на кончик носа, где я мог бы, немного скосив глаза, увидеть ее и определить, к какому разряду, семейству, роду и виду она принадлежит!»

Так думал кузен Бенедикт. Но от его темени до кончика носа, который был очень длинен, было ужасно большое расстояние… Наконец, сколько капризное насекомое могло избрать других путей, способных совершенно вывести его из поля зрения ученого, не считая того, что в любой момент оно могло просто улететь из хижины и исчезнуть в лучах солнца!..