Пятнадцатилетний капитан

Отвратительная торговля неграми проникла в Европу только в пятнадцатом веке при следующих обстоятельствах.

После изгнания мавров из Испании это прилежное племя, стоявшее на более высоком уровне развития, чем вытеснившие их испанцы, искали убежища на берегах Африки, переправившись через узкий Гибралтарский пролив. Португальцы, которым в то время принадлежало северное побережье Африканского материка, в свою очередь стали деятельно преследовать несчастных изгнанников и, переловив большое число их, привезли своих пленников обратно, в качестве невольников, на тот самый полу остров, который был им так долго родиной. Это были первые африканские невольники в христианской Европе.

Богатые и независимые семьи этих мусульманских пленников предложили крупный выкуп за освобождение своих родственников, но безуспешно. Португальцам не нужно было золото, в изобилии доставляемое из заморских колоний. Им нужен был даровой труд для тропических плантаций, труд невольничий, единственный, который мог выдерживать тяжесть работы под палящим солнцем в новых тропических колониях этого государства.

Тогда мавры предложили португальцам обменять их на двойное число невольников-негров, которых достать было нетрудно внутри Африканского континента. На это последовало согласие владельцев пленных мавров, и таким образом было положено начало торговле неграми, благополучно продолжающейся и поныне.

К концу шестнадцатого века она достигла громадного развития. Суровые нравы того времени много способствовали этому. Все государства, без исключения, покровительствовали ввозу негров, заботясь только о скорейшем развитии и процветании тропических колоний, которые не могли обойтись без труда черных невольников, привыкших работать в убийственном климате, беспощадно убивающем девяносто процентов белых. Вывоз «черного мяса» производился на широкую ногу на специально приспособленных судах, принадлежащих всем христианским государствам. Эта торговля была чрезвычайно выгодна и обогащала частных предпринимателей и их родину. «Черный товар» доставался легко и стоил пустяки, давая до шестидесяти-восьмидесяти процентов чистой прибыли.

Но, к чести человечества, как ни выгодна была торговля неграми, как ни необходим был их труд в Новом Свете и на тропических островах, все же находились люди, которые не переставали возмущаться торговлей людьми и требовать ее запрещения. Так, в 1751 году квакеры Северной Америки стали во главе освободительного движения, окончившегося спустя сто лет междоусобной войной, одной из причин которой был вопрос об освобождении негров. Северные штаты – Виргиния, Коннектикут, Пенсильвания и Массачусетс – первые запретили торговлю неграми и освободили невольников, привезенных их предками. Начатое освободительное движение быстро перешло через Атлантический океан и нашло горячих сторонников в Европе. Во Франции и в Англии организовалось движение против ужасной промышленности. «Пусть лучше погибают колонии, раз они могут существовать только благодаря столь бесчеловечной поддержке, как невольничество», – говорили великодушные люди, пропагандировавшие освобождение негров в Европе[22].

Англия первая запретила торговлю «черным товаром» в своих колониях в 1807 году, за ней последовала Франция в 1812 году. Оба государства обменялись договорами, обязывавшими их помогать друг другу в искоренении постыдного промысла, и договор этот был ратифицирован[23] Наполеоном после его возвращения с острова Эльбы, несмотря на то, что между ним и Великобританией война никогда не прекращалась.

Но, по правде сказать, все это имело только теоретическое значение. Негроторговцы спокойно продолжали свои экспедиции, ограничиваясь тем, что выбирали для выгрузки порты, принадлежащие другим государствам. Необходимо было принять более действенные меры для прекращения гнусного промысла. И вот, в 1820 году, Северо-Американские Штаты объявили пиратами всех негроторговцев, а четыре года спустя и Англия присоединилась к этому заявлению, присуждая всех участников торговли неграми к смерти, наравне с морскими разбойниками, и организовав безжалостное преследование кораблей, везущих «черное дерево», как называли рабовладельцы свой «живой товар». Франция вскоре присоединилась к этому союзу, но Южная Америка, Испания и португальские колонии остались при особом мнении. Таким образом, торговля неграми продолжалась уже открыто для этих государств. Ей не мешало даже право осмотра подозрительных судов, признанное в теории всеми правительствами, но ограничивающееся на практике часто одной проверкой национальности судна. Да, кроме того, новый закон не имел обратного действия. Запрещая ввоз новых невольников, он не освобождал привезенных раньше негров, продолжавших томиться в качестве бесправного скота, предоставленного полному произволу своих владельцев. Только 14 мая 1833 года Англия издала указ, освобождающий всех черных в ее колониях. В августе 1838 года уже насчитывалось до 60 500 освобожденных негров, а десять лет спустя, в 1848 году, Вторая французская республика сделала то же для своих колоний, освободив еще 260 000 человек. Наконец, в 1859 году началась междоусобная война между северными и южными штатами Америки, окончившаяся победой аболиционистов-северян[24] и уничтожением рабства во всей Северной Америке.

Итак, три великие державы стали на путь борьбы с негроторговлей. Торговля невольниками велась уже тайно и исключительно ради испанских и португальских колоний и для мусульманских государств: Марокко, Турции, Занзибара и т. п. Бразилия, правда, еще не освободила своих невольников, но она уже запретила ввоз новых и объявила свободными детей, родившихся после издания декрета.

Но внутри Африки все еще не прекращаются междоусобные войны и охота на людей, превращающие многолюдные селения в обгорелые пустыни, откуда целые племена угоняются к далеким берегам, где их уже ждут жадные негроторговцы. Караваны невольников расходятся по двум противоположным направлениям: на запад – к португальским колониям в Анголу, и на восток – к мавританским берегам и Мозамбику. Из отправляемых черных доходит до места назначения лишь небольшая часть, которая разделяется по прибытии на партии, направляемые на Кубу и Мадагаскар – с одной стороны, в арабские и турецкие провинции Азии, в Мекку и Маскат – с другой. Французские и английские крейсера не могут уничтожить постыдной торговли, так как надзор над громадным пространством побережья совершенно невозможен.

Число черных невольников, выбрасываемых ежегодно на различные рынки, все еще очень значительно. Не меньше восьмидесяти тысяч негров достигает береговых городов, но эта цифра равняется одной десятой всего числа людей, отправляемых в неволю. На каждого раба, достигшего места назначения, приходится по меньшей мере десять убитых во время охоты, сгоревших в родных деревнях или погибших от усталости и лишений во время длинного пути.

Ничего не может быть ужаснее облав, устраиваемых мелкими черными царьками против своих врагов, а подчас даже и собственных подданных. После таких облав воды ручьев и рек окрашены кровью, дикие звери пресыщаются трупами, а путешественники не узнают местностей, по которым они проходили год тому назад. Вместо цветущих деревень оставались обгорелые развалины, все население оказывалось поголовно вырезанным или уведенным в рабство. Все европейцы, достигавшие лесистой Центральной Африки, возмущаются постоянной междоусобной войной, заливающей кровью роскошную природу. Грант, Спик, Бёртон, Камерон и Стэнли говорят чуть ли не слово в слово одно и то же, проклиная негроторговцев, разоряющих несчастную страну и истребляющих ее обитателей. В окрестностях Великих озер, открытых Ливингстоном, не прекращается охота за людьми, снабжающая рабами рынки Берну и Феццана. На юге у берегов Пуанзы и Замбези, на западе в лесистой местности Заира, которую только что прошел смелый Стэнли, он всюду находил развалины и трупы, целые области, лишенные народонаселения. С горечью спрашивает знаменитый путешественник: «Неужели рабство прекратится только с полным уничтожением черной расы? Неужели африканские негры вымрут, как вымерла австралийская раса в Новой Голландии? Неужели не закроют наконец невольничьих рынков португальских и испанских колоний, и человечество, возмущенное ужасным промыслом, не скажет наконец своего властного слова, запретив повсеместно отвратительную торговлю людьми?»

Так и случилось в 1878 году, когда наконец все так называемые христианские государства пришли к соглашению о необходимости освобождения негров и прекращения торговли невольниками. Но все еще остаются мусульманские страны, покровительствующие невольничеству и лишающие Африку ее народонаселения. В настоящее время в мусульманские земли вывозится до 40 000 негров ежегодно. Еще до египетской экспедиции Наполеона негры Сеннара продавались тысячами неграм Дарфура и обратно. Бонапарт скупил большое количество этих негров и организовал из них особые полки, на манер египетских мамелюков. С тех пор прошло сто лет – но мусульманство консервативно: оно не только признает и извиняет невольничество, оно одобряет его… Черные невольники по необходимости должны были заменить белых пленников, существование которых не допускают европейские государства. Поэтому негроторговцы продолжают свою деятельность, доставляя мусульманским народам необходимую им прибавку населения, без которой эти вырождающиеся племена, изнеженные многоженством и ленью, должны были бы вскоре совершенно исчезнуть. Из невольников составлена армия мароккского султана. Жизнь этой армии ничем не разнится от жизни всех граждан «страны заката». Кроме того, невольники играют роль денежных знаков, заменяя ходячую монету. Даже в Египте, с его полуцивилизацией, офицеры и чиновники до сих пор нередко получают жалованье невольниками. Вильгельм Лежан констатировал это обыкновение при дворе хедива.

Даже между представителями европейских государств есть люди, закрывающие глаза на отвратительную торговлю. Несмотря на то, что англо-франко-американские крейсера стерегут порты и очищают моря от негроторговцев, целые караваны черных прорезывают по всем направлениям Африку, и европейские консулы знают, когда происходят те ужасные облавы на невольников, в которых погибают десятки несчастных, для того чтобы доставить одного живого пленника.

Зная все это, читатель поймет весь ужас слов, вырвавшихся у Дика Сэнда, когда он сообразил наконец, что очутился в Центральной Африке, в стране рабства и негроторговцев…

Юноша сразу понял, какие страшные опасности грозили ему и его спутникам, хотя все еще не знал, в какое именно место забросила его судьба. Очевидно было одно – что «Пилигрим» разбился у западного берега Африки; это еще больше ухудшало положение путешественников, так как становилось вероятным, что они находились где-нибудь поблизости Анголы, куда направляется всегда больше невольничьих караванов.

Увы, Дик Сэнд не ошибался в своих предположениях. Случай забросил его именно в ту часть Африки, которую должны были пройти несколько лет позже, ценой невыразимых усилий, Камерон с юга, а Стэнли с севера. Эта громадная часть африканской территории, состоящая из трех провинций: Бенгелы, Конго и Анголы, – была еще почти неизвестна в то время, о котором мы рассказываем. Имелись лишь скудные сведения о прибрежной полосе, где находились два города, имеющие порты: Бенгела на юге и Сан-Паулу-ди-Луанда[25], принадлежащий Португалии, на севере.

Внутренность этих провинций была почти совершенно не исследована. Редкий путешественник осмеливался туда пробираться. Смельчаку, решившемуся на это, предстояло преодолеть тысячи опасностей. Убийственный климат, невыносимый для европейцев и порождающий смертельные болотные лихорадки, свирепость черных племен, которые постоянно воюют друг с другом, наконец, недоверие и вражда многочисленных торговцев невольниками, не желающих позволить кому бы то ни было узнавать подробности их ужасного ремесла, – таковы условия жизни, ожидающие исследователя этой части Африки, и особенно провинции Анголы.

Несмотря на все это, Тукей прошел в 1816 году от устья реки Конго до водопадов Йеллала, причем почти все участники этой экспедиции заплатили жизнью за ее незначительные результаты. Только 37 лет спустя знаменитый Ливингстон прошел от мыса Доброй Надежды до верховьев Замбези, откуда он направился на северо-восток, со смелостью, единственной в истории путешествий, прорезав в длину весь континент Африки и исследовав часть провинции Конго. Перейдя наконец один из главных притоков реки Конго, называющийся Кванго, Ливингстон добрался 31 мая 1854 года до города Сан-Паулу-ди-Луанда, сделав как бы первую рекогносцировку в неведомых дебрях португальской колонии. Восемнадцать лет спустя два других смельчака также перерезали всю Африку, но не с юга на север, а с востока на запад, и вышли к побережью, один южнее, другой севернее Анголы, после неслыханных лишений и опасностей. Первый из них – английский морской офицер Верни Ловетт Камерон. Он вызвался идти на помощь экспедиции Стэнли, посланной разыскивать Ливингстона и пропавшей без вести. Лейтенанта Камерона сопровождали доктор Диллон, лейтенант Сесил Мёрфи и Роберт Моффат, племянник Ливингстона. Они отправились в путь из Занзибара и вблизи страны Угого встретили тело великого путешественника, которого верные слуги везли, по желанию покойного, обратно к восточному берегу. Печальная встреча не остановила смельчаков, которые продолжали свой путь, задавшись целью пройти от океана к океану через весь материк Африки. Им удалось достигнуть и пройти Уньяньембе, Уганду, Кавеле (где были найдены посмертные бумаги Ливингстона) и добраться до озера Танганьика и гор Бамбарре, где они и нашли громадную реку Луалаба, которую им не удалось вполне исследовать. С ужасом видели смелые путешественники повсюду в пути опустошения, производимые постоянными войнами различных племен между собой, войнами, почти всегда вызываемыми желанием добыть невольников для удовлетворения заказов торговцев. Повсюду встречали европейцы те же безотрадные картины; в Килемба, в Уруа, у истоков реки Ломами, в Улунде и Ловале. Дойдя до реки Кванзы и пройдя громадные леса, те самые, в которые изменник Гаррис завел Дика Сэнда, Камерон добрался наконец до Атлантического океана и вошел в городок Сан-Филипп, в провинции Бенгела. Его путешествие продолжалось три года и стоило жизни двум его спутникам: доктору Диллону и Роберту Моффату, погибшим в той самой Африке, которая погубила и его знаменитого дядю – Ливингстона.

Вслед за англичанином Камероном предпринял такое же отважное путешествие американец Стэнли. Этот энергичный сотрудник «Нью-Йорк геральд» был уже раньше, в 1871 году, послан своей газетой разыскивать Ливингстона, от которого несколько лет подряд не было известий. Блестяще исполнив поручение своей редакции, он нашел знаменитого ученого 30 октября 1871 года, уже больного и почти умирающего, в Уджиджи, на берегу открытого им озера Танганьика. Но этого подвига показалось мало предприимчивому журналисту. Он захотел продолжать начатые исследования в интересах науки и пройти все течение реки Луалаба, до которой он дошел в своем первом путешествии. Отправившись в ноябре 1874 года из Багамойо (на восточном берегу Африки), в то время, когда Камерон находился еще где-то в дебрях центральных лесов, не давая о себе никаких известий, Стэнли вышел 24 августа 1876 года из Уджиджи, в которой свирепствовала эпидемия оспы, и в семьдесят четыре дня дошел до озера Ньянгве, у которого находится громадный невольничий рынок, уже посещенный Ливингстоном и Камероном. Здесь он присутствовал при ужаснейших сценах тех гигантских охот на человека, которые устраивают в стране Маренга и Маньема офицеры занзибарского султана для пополнения кадров невольников, принадлежащих их грозному повелителю.

Решившись исследовать течение реки Луалабы и пройти по ее руслу вплоть до ее впадения в море или озеро, Стэнли нанял сто сорок носильщиков в Ньянгве и организовал флотилию из девятнадцати лодок. Этой экспедиции пришлось сначала сражаться с туземцами страны Укузу, затем переносить на руках лодки по берегу, избегая непроходимых громадных водопадов. Под самым экватором, там, где Луалаба слегка поворачивалась к северо-западу, целый флот пирог, наполненных враждебными неграми, атаковал флотилию Стэнли, которому, однако, удалось рассеять врагов и обратить их в бегство при помощи огнестрельного оружия. Пройдя по течению Луалабы до второго градуса северной широты, смелый американец должен был убедиться в том, что эта река не что иное, как верхняя часть реки Заир (которая также носит название Конго), и что, продолжая следовать по ее течению, он неминуемо выйдет к Атлантическому океану. Ему удалось на деле доказать справедливость своих предположений и добраться до моря, несмотря на ежедневные стычки с враждебными племенами, населяющими берега Луалабы. 3 июня 1877 года при проходе через водопад Масаса Стэнли потерял одного из своих спутников, Франсиса Пекока, а 18 июля попал сам со своей лодкой в быстрину возле водопада Мбело, из которого еле спасся. Наконец, 6 августа Стэнли добрался до селения Низанда, расположенного всего в четырех днях пути от берега моря. Два дня спустя он нашел в Мбанза-Мбуко припасы, присланные ему навстречу двумя португальскими купцами из Бомы, и мог наконец отдохнуть в этом крошечном прибрежном городке. Измученный, превратившийся, имея едва тридцать пять лет, в старика, благодаря перенесенным лишениям и нечеловеческим трудам, после путешествия, продолжавшегося два года и девять месяцев, Стэнли все же сумел исследовать реку Конго от истоков ее верхнего течения реки Луалабы до впадения в Атлантический океан. Таким образом, было установлено, что, подобно Нилу, являющемуся главной артерией северной Африки, и Замбези, играющей ту же роль в восточной части материка, западная Африка обладает третьей громадной рекой, одной из величайших во всем мире, рекой, протекающей четыре тысячи миль и соединяющей Великие озера центра Африки с Атлантическим океаном.

Но все это стало известным лишь гораздо позже того года, в котором наши путешественники попали в Анголу. В промежуток времени между путешествием Камерона и Стэнли, то есть в 1873 году, когда «Пилигрим» разбился у берега Африки, провинция эта была еще почти совершенно неизвестна. О ней знали только то, что она являлась главным центром торговли неграми, благодаря громадным невольничьим рынкам в Бие, Касонге и Касанже. И в эту страну был увлечен Дик Сэнд, зашедший на сто миль в глубь страны, измученный усталостью и беспокойством, с умирающим ребенком на руках, с двумя слабыми женщинами и черными спутниками, которые неминуемо должны были возбудить жадность рабовладельцев, населяющих эту ужасную страну.

Бедный юноша знал, что такое Центральная Африка, лишь по книгам да по случайным рассказам моряков-товарищей. Но все же он мог понять разницу ее убийственного климата и климата гостеприимной Южной Америки, в которой нет ни смертельных лихорадок, ни громадных диких зверей, ни особо враждебных туземных племен. Там, между океаном и цепью Кордильер, потерпевшие крушение нашли бы многочисленные города и селения, встретили бы чуть не на каждом шагу миссии, готовые гостеприимно открыть свои двери каждому усталому путнику. Здесь же, увы, они находились неизмеримо далеко от гостеприимных берегов Перу и Боливии, к которым должен был бы приплыть «Пилигрим», если бы преступная рука, тайно испортившая компас, не изменила курс несчастного судна…

Теперь пассажиров погибшего брига окружал таинственный лес ужасной Анголы. Правда, ее береговая линия все же сколько-нибудь охранялась португальскими властями, у которых можно было бы найти защиту и покровительство. Но Дик Сэнд был увлечен далеко от берега, внутрь страны, недоступной надзору европейских государств и известной лишь безжалостным торговцам невольниками да жестоким охотникам за людьми и вожакам караванов бессловесных жертв, погибающих сотнями под бичами и ножами своих мучителей.

Дик Сэнд знал лишь немногое об этой ужасной стране, не больше того, что можно было узнать из донесений миссионеров шестнадцатого и семнадцатого веков, из рассказов португальских купцов, приходивших от Сан-Паулу-ди-Луанды по Заиру (Конго) до Сан-Сальвадора, да еще из описания путешествия, сделанного Ливингстоном в 1853 году. Но и этого немногого было вполне достаточно, чтобы наполнить ужасом даже самое храброе сердце.

Глава вторая

Гаррис и Негоро

На другой день после страшного открытия, сделанного Диком Сэндом, в трех милях от его импровизированного лагеря встретились два человека, уже давно известные читателю. Это были Негоро и Гаррис, старые знакомцы, сведенные случаем на берегах Анголы. Португалец, выехавший из Новой Зеландии, и американец, кочующий в западной части Центральной Африки по делам своего гнусного ремесла – торговли неграми, немедленно узнали друг друга и возобновили старое знакомство и прежний союз, результат которого уже обнаружился в первой части нашего рассказа.

В настоящую минуту достойные приятели спокойно уселись в тени громадного банана, на берегу небольшого ручейка, скрытые от нескромных взоров высокими порослями папируса. Разговор только что начался, и почтенные друзья спешили сообщить друг другу о событиях последней ночи.

– Неужели ты не мог завести подальше нелепую экспедицию этого мальчишки, капитана Сэнда, как его называют глупцы, попавшиеся тебе в лесу? – спросил Негоро, раскуривая трубку.

Гаррис покачал головой.

– Поверь, дружище, что это было совершенно невозможно. Мне и то нелегко было так долго обманывать мальчика, обладающего хорошими глазами. Смею тебя заверить, что он зорко присматривался к каждому моему движению. За последние три-четыре дня его смутные подозрения постепенно превращались в уверенность, и я должен был подумать о собственной безопасности. Уверяю тебя, что этот юноша прекрасно владеет оружием и, не задумавшись, пустил бы мне пулю в лоб.

– А жаль, что тебе не удалось заманить их еще миль на сто в глубь леса, тогда они были бы в наших руках, – с досадой перебил Негоро своего собеседника. – Теперь я все еще боюсь, чтобы они от нас не ускользнули. У меня свои счеты с этим мальчишкой, и я хотел бы спокойно свести их.

– И сведешь, не беспокойся об этом, – уверенно ответил американец. – Успеешь еще заплатить свой долг с процентами, поверь моей опытности. Мне же, повторяю, не было возможности оставаться вблизи этого отчаянного юноши и его револьвера. Правда, первые дни мне удалось убедить его в том, что мы находимся в Южной Америке, и выдать леса Анголы за пустыню Атакама. Но поддерживать обман становилось все труднее. Малютка требовал своих проклятых колибри, его мамаша страдала от отсутствия хинных деревьев, ученый-кузен, как на грех, ухитрился поймать муху цеце. Каково мне было изворачиваться среди всего этого? Ты думаешь, легко было выдать жирафов за страусов? Это ли не изобретательность? Но и она не могла помочь, когда нам попалось целое стадо гиппопотамов и, в заключение всего, зарычал лев, голос которого не выдашь за крик какого-нибудь ленивца… Это было как раз вчера ночью. К счастью, я давно заметил, что мальчишка мне не доверяет. А тут еще в последний день, как на грех, мы попали на следы слонов. Сам знаешь, много ли слонов и гиппопотамов в Америке! Я думаю, не больше, чем честных людей в Бенгеле. Вижу я – плохо дело. Хотел было уже удирать, но нельзя… Ружье этого Дика Сэнда так и вертелось в его руках вслед за мной… Ну, думаю, подожду ночи… И надо же, чтобы проклятый старый негр нашел где-то под деревом следы недавно прошедшего каравана: цепи, отрезанные руки и тому подобные естественные остатки прошедших невольников, которые даже слепому могли открыть глаза. Я понял, что пришла пора удирать, и как только заслышал рычание льва, тотчас вскочил на коня и был таков…

– Я вполне понимаю твое положение, друг Гаррис, – задумчиво отвечал Негоро, – и дивлюсь тому, как ты мог так долго изворачиваться в подобных обстоятельствах. Но все же, повторяю, жаль, что тебе не удалось заманить наших друзей хотя бы еще на сто миль вглубь…

– Я сделал, что мог, и больше никто не сделал бы. Но довольно об этом. Могу сказать тебе, что ты хорошо делал, держась в отдалении. Несмотря на все твои предосторожности, твою близость чуяло одно несносное животное по имени Динго. Эта собака, кажется, удостаивает тебя специальной ненавистью. Скажи, ради чего? Что ты ей сделал?

– Пока ничего, но скоро она получит пулю в лоб из моего карабина, – злобно прошипел Негоро.

Гаррис только усмехнулся.

– Во всяком случае, рекомендую тебе осторожность. Дик Сэнд не замедлит вернуть тебе твою пулю. А он стреляет, как заправский охотник. Вообще, я должен сказать, это ловкий мальчик. Почище иного взрослого. С ним так легко не управишься, как ты мне говорил.

– Как бы там ни было, а он мне дорого заплатит за все оскорбления, которые мне пришлось вынести, – проворчал Негоро сквозь зубы, бешено сверкнув глазами. На лице его отразилась такая непоколебимая жестокость, такая беспощадная ненависть, что американец невольно покачал головой, проворчав себе под нос: