Телохранитель

Весь облик его тут же изменился, он бодро вскочил с кресла.

– Ты готов? – спросил его Данилов.

– Всегда готов! Как Гагарин и Титов! Я ведь был пионером. Витя, ты слышал что-нибудь про пионеров? – обратился он к Ховрину. Имя запомнил.

– Конечно, – буркнул Ховрин. – Говорят, была такая организация, всех детей туда загоняли. Они ходили строем, трубили в горны. У них были речевки: «Пионер – всем ребятам пример!», или вот еще: «Кто шагает ровно в ряд? – Пионерский наш отряд!», или «Тех, кто меньше и слабей, – не задумываясь, бей!»

– Надо же, – удивился Данилов. – Я вот такого не слышал!

– Как думаешь, кого еще можно привлечь тебе в помощь. Может, Орлова? – спросил Данилов.

Максимов махнул рукой:

– Не думаю. Он совсем ебнулся: выправляет чакры и ауру у какого-то физика-шарлатана. Платит за это большие деньги.

– Жаль.

– Я думаю, без него справимся.

– Ладно, – не стал настаивать Данилов.

Через десять минут они шли втроем по вечерной улице. Ховрин вдруг подумал, что так вот втроем можно идти где угодно, и никому даже в голову не придет на них напасть.

Во дворах, через которые они шли, чтобы сократить дорогу, встретилась какая-то компания. Данилов с Ховриным спокойно прошли мимо них через арку на улицу, а Максимов поотстал, там, сзади, кто-то пискнул и что-то тяжело упало. Потом еще что-то чавкнуло, и снова раздался глухой грохот, будто сбросили на пол мешок картошки.

Максимов вышел оттуда, даже не запыхавшись, словно просто сходил в туалет по-маленькому. Настроение его явно улучшилось.

– Пошли вон туда! – показал он на горящую зеленым вывеску на другой стороне улицы. – Там неплохо кормят.

– Кого ты там отмудохал? – спросил Данилов, впрочем, без особого интереса.

– Да так, ерунда! – отмахнулся Максимов.

Впрочем, Данилов и не настаивал на деталях.

По тротуару перед ними шли три школьницы лет пятнадцати. Все трое курили и громко матерились. Для юных девушек это было неправильно. Шагали девчонки тоже неправильно – враскачку, широко расставив ноги, как матросы по палубе.

– А ведь красивые девчонки. Удивительно: все они смотрят фильмы, читают модные журналы, а ходят как колхозницы по картофельному полю. Это меня просто поражает, – возмутился Данилов.

– Приспособительная окраска в опасном мире: «я – злая грубая девчонка, меня лучше не трогать»! – предположил Максимов.

Зашли в ирландскую пивную – в самую глубину – в залу с отдельными кабинками, где можно было спокойно поговорить. Тут было более или менее тихо. А в большой зале у стойки кто-то истошно орал, будто его резали. Оказалось, развлекались какие-то иностранцы.

Максимов хотел пойти и дать кому-нибудь из них в морду, но Данилов удержал его:

– Ну и что тут такого? Наши россияне, знаешь, как себя ведут за границей? Летали российским самолетом-чартером куда-нибудь в Египет или в Турцию? Это же какой-то зверюшник в воздухе: дети непрерывно орут, взрослый народ непременно бухает, бухарики эти потом тоже начинают орать, комментировать, приставать к стюардессам и все такое. И это непременно в каждом русском самолете. Мы с Валентиной прошлым летом летали в Грецию – на Крит. Там парнишка, который сразу за нами сидел, напился и начал шуметь, всех ужасно утомил. Я подозвал девушку-стюардессу, спросил ее: «Можно я ему по роже дам?» Она замахала руками: «Нет, что вы, будет скандал!» Тогда я в аэропорту, уже на Крите, увидел, что он пошел в туалет, зашел за ним, сказал все, что думал. Он закипел, а я ему по роже тут же и настучал и оставил в кабинке там полежать, подумать. А снаружи его подружка бегает, уже слегка протрезвевшая, в испуге: «Миха! Миха! Где ты, Миха! Вы видели Миху?» А на пляжах наши дети самые крикливые и драчливые. Замечал?

Максимов с ним не согласился:

– Это тебе кажется – ты предвзято относишься к нашим. У всех свои прибабахи. Немцы, например, любят пердануть в метро и загоготать, – отмахнулся Максимов. – А самые крикливые и бесцеремонные – китайцы. Например, стоишь в очереди за едой на шведском столе, они преспокойно, отстранив тебя или просто оттолкнув как неодушевленный предмет, могут втиснутся. Может, это от тесноты и скученности китайской жизни так у них принято?

Данилов прервал этот монолог:

– Ладно. Короче, Леша, для тебя есть работа. Наниматель: мой непосредственный шеф – Гарцев Владимир Петрович.

– Слышал. И что надо делать?

– Вот Виктор охраняет его дочь. Он охранник на улице с учетом имеющейся ситуации. Выступает типа в роли ее парня. Провожает ее от школы и с курсов, тренировок, репетиций и прочего.

Максимов тут же окинул Ховрина взглядом с головы до ног, но без всякого выражения: ни удивления, ни насмешки.

– Но в последнее время в ситуации появился некоторый напряг. Имели место попытки нападения на улице не просто хулиганов, а серьезных бойцов. И однажды его выдернули в полицию. Это уже становится опасным. Я хочу иметь подстраховку. И еще: проведешь с ним тренинг по вождению машины? Права у него есть, но получил совсем недавно, водит пока что не очень уверенно. Извини, Витя, но это так. Требуется радикально улучшить навыки. Натаскаешь за неделю? Исключая субботу, понятно. Им с девчонкой надо съездить на следующие или позаследующие выходные в Торжок.

– Без вопросов. Легко. Когда начинать? – спросил Максимов.

– Завтра утром. Работаете плотно. Утром и днем. В четыре тридцать ему надо быть у школы. Машину возьмешь на базе – «теану». Это для города. А в Торжок они поедут на «Секвойе». Завтра ее отгонят в сервис на проверку.

– Разумно, – кивнул Максимов.

– И еще, – добавил Данилов. – Виктор хороший спортсмен, но не профессиональный охранник, поднакачай его по работе в реальных экстренных ситуациях на улице. Там есть свои особенности.

На следующее утро, ровно в девять, Максимов заехал за Ховриным на черной «ниссан-теане». Ховрин уже ждал на улице, сел на место водителя.

– Подстрой под себя сиденье, зеркала, – сказал Максимов, пристегиваясь ремнем на месте пассажира.

Впрочем, особо подстраивать и не пришлось – габариты их в целом совпадали. Поехали. Некоторое время Ховрин привыкал к машине. Примерно часа два поездили по городу.

Максимов в целом остался доволен:

– Неплохо, но неуверенно. Ты должен видеть обстановку далеко впереди себя и перестраиваться заранее. А ты вот уперся в «маршрутку», а они могут остановиться, где хотят. Закон им не писан. Скорость потеряна и в соседний поток уже не влезть. Заранее надо перестраиваться… Давай, давай… Лезь, говорю, не бойся, они тебя видят, бить машину не будут, разве что обматерят…

Однако один раз нарвались на конфликт. Какой-то нервный тип полез разбираться, Ховрин так и не понял, что он такого сделал не так. Максимов бросил ему:

– Сиди! – и вышел сам.

Буквально через десять секунд, довольный, он вернулся на место пассажира, защелкнул ремень безопасности.

– Видал? Всего один удар по колену и связки порваны. Гипс минимум на пару месяцев, палочка, страх на будущее. Он больше из машины никогда выходить не будет. Вишь, он даже встать не может. Все. Только один удар! Никто вокруг даже не заметил – споткнулся человек. Вперед!

Ховрин нажал кнопку стартера, почувствовал легкую дрожь двигателя, включил передачу на «D», надавил на газ. «Теана» рванула с места.

– При неизбежности схватки всегда начинай первым и вырубай лидера! – утверждал Максимов.

В лучших традициях правильного учебного процесса теория тут же была представлена на практике. В коридоре торгового центра, куда они зашли перекусить, произошла какая-то буча. Возникли трое поддатых молодых парней, явных гопников, желающих подраться. Максимов тут же всех и положил. Все действо заняло секунд пять.

– Видал? Примерно так! – через минуту пробормотал довольный Максимов, слегка запыхавшись.

– Обалдеть! – искреннее восхитился Ховрин. – А если их будет реально много?

– Тогда есть запасной вариант.

– Какой еще запасной вариант?

Максимов достал из кобуры на поясе маленький, словно игрушечный, пистолет.

– Из этого вообще попасть-то можно? – недоверчиво спросил Ховрин.

– Метров с десяти в голову запросто! Пах! – Максимов сымитировал выстрел, сунул пистолет Ховрину в руку. – А в реальной жизни больше и не требуется. Это гражданское оружие – оружие улицы. Дальнобойность и сила заряда тут вовсе и не главное. Но зато можешь биться один против группы. По корпусу никого из него и не убьешь, а обездвижишь точно.

– Неплохо иметь такую штучку! – покачал пистолет в руке Ховрин, с сожалением отдавая его назад.

– Оружие можно сделать из чего угодно. В принципе, в подавляющем большинстве случаев пистолет вовсе и не нужен. Прежде всего, он неудобен: его надо постоянно носить, он тяжелый, его можно потерять, с ним не пройдешь через рамку металлоискателя, изначально он не заряжен, то есть нужно будет достать сам пистолет, снять с предохранителя, передернуть затвор, заслать патрон в ствол. Это занимает довольно много времени и в это время задействованы обе руки. Исключение, пожалуй, «Глок» – там предохранитель на курке. После выстрела на месте остается гильза, ее надо найти. Правда, имеется исключение – револьвер. Опять же существует возможность рикошета с неизвестными последствиями. Пистолет хорош, когда ты готов к нападению, то есть несешь его в руке уже взведенным, да и в этом случае можешь не успеть его применить, если на тебя внезапно напали сзади. А ведь человек весь состоит из болевых точек и нервных узлов. Куда ни ткни – везде ему больно. Просто дай по кости – вон тут по голени – и то ужасно больно. А пистолет хорош, когда к тебе в дом ломятся, или когда в машине путешествуешь по нашей прекрасной стране, ну или когда злодеев действительно много…

Максимов сунул оружие обратно в поясную кобуру, продолжил:

– Кстати, история из прошлого. Один из наших в девяностые перегонял машину лично для себя. Его стопанули бандиты, типа: «Эта дорога наша, плати». Понятно, ситуация нехорошая – могут разбить лобовое стекло, пробить колеса. Он говорит: «Ладно, без проблем». Но у него для такого случая был пистолет. Он и думает: валить бандосов или не валить. Платить бандитам в принципе для офицера спецназа морально тяжело, или, как говорится, западло. Уложить всех – без проблем, но есть шанс сесть самому, поскольку бандиты тоже, удивительным образом, считаются за людей, и убивать их почему-то нельзя. Он тянет время, спрашивает, есть ли еше бандиты на дороге? Те напряглись, говорят, что это их трасса, больше до какого-то там города никого не будет. А дальше? Дальше непонятно. Он осматривается: место довольно глухое, когда еще их найдут? Есть десять-двадцать секунд уложить их всех и оттащить в канаву, чтобы не было видно с дорогу – вдруг кто-то проедет. И в то же время ствол жалко, придется скидывать, где новый взять? Это его и останавливало. Тут, понятно, государство должно работать, ловить, сажать разбойников в тюрьму, гнать их на лесоповал. И возникает сложная дилемма: заплатить и уехать, или убить их всех и получить другую более серьезную проблему. Может, и заплатил бы, но денег-то платить не было. А это значит, унижение, обыск, могут избить, покалечить, уж точно разобьют машину, да и не исключено, найдут пистолет и уж непременно отберут его. Короче, выбора, считай, нет…

– И чем же там кончилось? – не терпелось узнать Ховрину.

– А вот не скажу! – ухмыльнулся Максимов. – Поехали!

А это означало, что наверняка, что тот офицер урыл всех бандюков. В ином случае Максимов сказал бы, что, мол, заплатил да и уехал, либо отбазарился и уехал. А вот «не скажу» – точно означало, что замочил всех. Да и хрен с ними!

– Дорожные разбойники долго не живут, – позже добавил Максимов. – Уж больно стремная у них работа. Или убьют, или посадят. Без вариантов. Сколько сейчас за разбой дают? Пятерку? Больше? Впрочем, им пофиг. Пуля в лоб – только это они и понимают, начинают ныть: «За что?».

И еще рассказал:

– Одного нашего товарища убили тогда же – в конце девяностных. Он был начальником охраны небольшой фирмы, и на них наехали бандиты. Он оказался один против шести человек. Даже при всем умении и подготовке такой перевес не дает никаких шансов. Это если бы у него был пистолет, он отбился бы, а там была чистая рукопашка. Он убил сразу одного, потом еще двоих резанул ножом по артериям и они умерли там же – кровью было все залито, говорят, ступить было некуда. Но и сам был убит. Оставшиеся трое, один из которых тоже попал в больницу – где его и взяли, – были задержаны, все валили на погибших сообщников, получили по шесть лет. Видел их в суде. Тупые животные. Было известно, когда они выйдут. Дождались. Один пилил во дворе дрова бензопилой (жил за городом) и так получилось, что случайно отпилил себе ногу. Умер там же от шока и кровопотери. Другой в пьяном виде упал осенью в канал. У Мариинского театра есть мостик и там перильца невысокие – легко можно кувыркнуться, если скользко. А в ноябре вода ледяная, в одежде не выплыть, еще и течение. Судьба такая. Про оставшегося ничего не знаю. Говорят, живет себе припеваючи. Веришь?

– Не верю! – гаркнул Ховрин.

– И правильно делаешь! – захохотал Максимов. – Приз в студию! Как раз мы сейчас его и навестим. Посмотришь вживую на монстров. Давай, вперед!

Приехали в Невский район на явную «малину». Даже сам дом с виду был страшный. Света в подъезде не было вовсе, светили телефоном.

– Держи спину, – бросил Максимов Ховрину.

Позвонили в дверь. Через довольно долгое время им открыла какая-то старуха, которую можно было спутать с привиденьем – до того она была бледная и страшная. Впрочем, она тут же и исчезла, словно испарилась, ничего не спросив, – только шарканье тапок еще слышалось какое-то время из темноты. Вошли в прихожую. Тут стояла какая-то мерзкая сладковатая вонь, словно где-то уже долго лежал покойник. Пошли вглубь по коридору. По ходу Максимов достал из кармана газовый револьвер «Рек», переделанный каким-то умельцем под боевой, про который перед этим, когда обсуждали оружие, говорил Ховрину, что и с двадцати метров из такого не попадешь, но напугать вполне можно.

Вошли в дальнюю комнату. Там за столом в грязной безрукавке на голое тело сидел, судя по татуировкам, один совершенно прожженный уголовный тип. Лицо его: вдавленная, словно вмятая в череп, переносица, нос топориком, стрижка – волосы торчком, – напоминало собаку Барбоса, живущую в соседнем подъезде. Ховрин не удивился, если бы он вдруг залаял. С виду он был совершенно трезв, хотя, судя по бутылкам, выпил довольно много. Чуть-чуть разве что слишком блестели мутные глаза. И еще он был очень губастый. У него были лостящиеся от жира губы людоеда. Сблизи ему было на вид лет сорок-сорок пять или чуть больше, но поначалу он показался Ховрину гораздо более старым. Работал старый телевизор с каким-то мутным изображением, там в кого-то стреляли. Наконец губастый перевел взгляд с экрана на вошедших.

– Ты кто? – спросил уголовник, обращаясь к Максимову. Ховрина в комнате будто и не было.

– Не узнал меня? – удивился Максимов.

Губастый с хрустом откусил от огурца, зачавкал. Изо рта его брызнули семечки и сок. В своем роде он тоже был гурман: водка и огурец, да еще и сало с чесноком, вареная картошка – что может быть лучше? Потом добавил:

– Иди отсюда, мужик, пока цел! Я сегодня добрый.

Он налил еще рюмку до краев. Выпил залпом, со стуком поставил рюмку на стол. Рюмка была грязная, сальная, захватанная пальцами, по краю жирные следы от губ. Здесь все было грязное. Максимов старался ничего не касаться, будто все вокруг было заражено.

– Есть базар, – сказал он.

– Какой еще базар? – поднял глаза губастый, в нем явно начало нарастать раздражение, как у собаки, которой мешают есть ее законный корм.

Ховрин глядел на него во все глаза, как смотрят в террариуме на ядовитую змею, испытывая одновременно врожденный страх, омерзение, но и почти непреодолимый интерес.

Этот тип с детства жил в своем параллельном мире: колония, «малолетка», взрослая тюрьма. Опасное животное постепенно матерело, приобретало опыт. Параллельный мир жил своей жизнью, своими законами. Ховрин с Максимовым были тут совсем не к месту. Это было вторжение на чужую территорию, в совсем другую реальность.

– Ты же знаешь, Губач, – почти ласково сказал Максимов, – это ведь было не по закону.

– А мы живет по понятиям, и твои законы нас не касаются!

– Ты такого Василия Денисова не помнишь? – спросил Максимов.

Губастый не обратил на вопрос никакого внимания. Он продолжал есть свою картошку с огурцами – только треск шел. Но тут же возникло ощущение, что какая-то пружина взведена.

Не дожидаясь ответной реакции, Максимов с отвращением на лице, словно давил таракана, достал револьвер-переделку, рванулся к сидящему и выстрелил ему в ухо. Губастый, все еще держа в руках вилку, рухнул лицом на стол. Картошка вывалилась у него изо рта. Еще раньше Максимов отскочил, чтобы не забрызгаться кровью, потом аккуратно вложил револьвер в руку убитого, сжал пальцы.МАрчелло

– Чистое самоубийство. Совесть замучила. Это последний из трех.

На выходе из квартиры они никого не встретили. Просто захлопнули дверь. И словно вынырнули из другого измерения в свое.

– А старуха? – уже на улице спросил Ховрин.

– Это его родная тетка. Она глухая. И она его ненавидит.

Потом Ховрин отправился на работу – встречать Катю, а Максимов решил заехать к своей младшей дочери Кристине, которой недавно исполнилось семнадцать лет. Кристина, испытав первое любовное разочарование, приехала к своей тетке Наталье Ивановне – сестре Максимова – рыдать. Та и позвала Максимова – утешать дочь.

Кристина сидела на диване в расстроенных чувствах, в слезах и с красным носом.

– И-ы-ы-ы…– рыдала она, размазывая тушь по щекам. – Я брошенка. Он меня не люби-и-и-т!

– Херня какая-то, – пробормотал Максимов. Кристине же сказал: – Фиг с ним, хватит рыдать, нового себе найдешь!

Та, однако, еще пуще продолжала стенать и лить слезы.

– Из-за какой-то фигни и такие эмоции…– пожал плечами Максимов, несколько раздражаясь.

– Ты не понимаешь: в этом возрасте это считается очень важным, – прошептала ему Наталья Ивановна, обожавшая всякие любовные драмы.

– В смысле?

– Любовь и все такое. Это только тебе все пофиг!

– Видел я этого ее парня – полный мудак! – пробурчал Максимов. – Не стоит и слезинки. И слава Богу, что разбежались!

– Ладно, не трогай ее. Потихоньку успокоится, – потянула его из комнаты Наталья Ивановна, оставляя Кристину рыдать дальше. – Пойдем – накормлю.

Максимов только пожал плечами. Потом обернулся:

– Давай, успокаивайся, Кристя. Я тебе новый «айфон» куплю!

– Ничего мне не надо! – услышал он в ответ сквозь рыдания.

Через два часа они встретились с Ховриным в кафе неподалеку от Катиного дома. Нахмуренный, чем-то озабоченный Максимов пил кофе, и то смотрел в смартфон, то делал заметки в обычную записную книжку. Кивнул Ховрину на стул рядом:

– Закажи себе чего-нибудь.

Ховрин взял чай и пирожное.

Все это время какой-то мужик лет сорока что-то зудел у них прямо прямо над ухом. Что-то ему было надо.

– Извини, – бросил Максимов, отодвигая его в сторону как неодушевленный предмет.

Оказалось, что Максимов случайно толкнул его так, что тот немного пролил пиво из бокала, впрочем, Максимов тут же и извинился: всякое в жизни бывает. Сразу и забыл про него, но минут через пять снова возник этот самый мужик:

– Ты меня, блядь, круто обидел!

– Я же извинился, – начал закипать Максимов. Лицо его слегка побагровело. – Короче, иди нахуй!

Мужик отшатнулся. Он, видимо, собирался драться, но духу не хватило. Мужик, понурясь, ушел, а Максимов уже не обращал на него внимания.

– Ладно, поехали, – минут через десять поднялся он, взглянув на часы. – Скажу куда.

Уже в сумерках они приехали к каким-то гаражам в районе шоссе Революции. Эти самые гаражи оказались довольно странным местом и напоминали собой крепость: сплошная бетонная стена из задних стен гаражей по периметру, на въезде укрепленный шлагбаум: толстенная балка сверху и поднимающиеся снизу барьеры, как на железнодорожных переездах.

Машину оставили на улице у въезда. Максимов что-то сказал охраннику, прошли через контроль. Максимов вытянул голову, словно принюхивался. Своим взглядом бывшего оперативника он видел активно идущую тут тайную, невидимую для других жизнь, так же, как и врач, иногда бессознательно отмечает на лице случайного прохожего признаки тяжелого заболевания, о котором тот даже и не подозревает, и потом идет дальше в смятении.

За шлагбаумом словно существовал свой особый мир. Тут явно постоянно жили люди. Промелькнули в майках и шлепках на голую ногу узбеки в тюбетейках. Пахло едой, восточными пряностями. В гараже неподалеку визжали болгарки, наверняка резали чью-то угнанную машину.

– Неплохо бы зачистить это местечко, – процедил сквозь зубы Максимов, непроизвольно потрогав, на месте ли пистолет. – Кстати, однажды, уже давненько, была попытка зачистить Апрашку. Я был потрясен: там реальные подземелья, парикмахерские, мастерские, дома, которых официально не существует – настоящий город в городе. Мигрантов вывозили оттуда большими автобусами, но вывезти всех так и не смогли. Потом они почти все и вернулись. Исторический процесс: одни народы замещают другие… Исчезли же куда-то филистимляне.

Нашли гараж №76. Там была почти что квартира: настоящая комната с кроватью. На прикроватной тумбочке лежал какой-то предмет – что-то вроде игрушки непонятного назначения.

– А это для чего? – покрутил в руках предмет Ховрин.

– Анальная пробка! – ухмыльнулся Максимов.

Ховрин чертыхнулся, бросил устройство, затряс руками, ища, обо что бы их вытереть.

– Блядь! А для чего она?

– Я точно не знаю. Эту штуку во время траха суют в зад, говорят, для кайфа.

– Вот блин!

– Я тоже думаю: а если геморрой?

(вставка)

Тут навстречу им вышли двое молодых мужчин, заступили дорогу. Один тут же бросился вперед, чтобы сходу свалить Максимова, но тот пригнулся и ударил этого типа, видимо, кулаком в живот ударом, которого даже Ховрин толком не увидел и от которого нападающий рухнул на колени, а затем Максимов добавил ему коленом и опрокинул назад, на спину. Потом наступил подошвой на лицо, надавил.

– Что ты теперь скажешь?

– Прости, мужик! – еле выдавил лежащий раздавленным ртом.

– Что? Я не расслышал!

– Прости! Прости, пожалуйста! Бля-а-а!

– Ладно, живи!

Второй быстро достал из кармана нож, раскрыв его нажатием кнопки, а Максимов так же быстро, видимо увидев это действие краем глаза, выхватил из подмышечной кобуры пистолет. Тот сразу же убрал нож назад, и Максимов тоже, чуть помедлив, вставил пистолет в кобуру. Вся эта часть действия происходила молча и напоминала спектакль для глухих, а выражение лица Максимова так походило на лик Терминатора из известного фильма, что испугало даже Ховрина. Потом они ушли, периодически оглядываясь.

У одного из гаражей уже почти на самом выезде два мужика затеяли драку: один длинный, громоздкий, медлительный, другой ниже его на голову, но помоложе и поживее. Пришлось остановиться, посмотреть.

– Один на один – не мешайте! – заорал Максимов, даже отпихивая желающих присоединиться или вмешаться. После обмена матерными ругательствами драка началась. Дрались мужики по-колхозному, с руганью, с широкими медленными замахами. У обоих скоро из разбитых губ и носов потекла кровь. Низкий, однако, к большому удовольствию публики попал длинному в челюсть и свалил его на землю. На этом все представление и кончилось.

Чуть позже, сев в машину, Максимов потрогал опухшую скулу – в первой стычке ему все-таки попало.

– Все нормально? – спросил его Ховрин.

– Ерунда. Это даже бодрит. Фонарь, конечно, будет знатный. У баб надо взять крем-пудру – замазать…

На следующий день утром часа три ездили с Максимовым по городу, нарабатывали у Ховрина автоматизм вождения. Максимов делал замечания редко, но всегда по существу.

После этого поехали перекусить в «Макдональдс» на Васильевском острове – напротив метро, где Максимов заодно встретился со своим клиентом – неким Николаем Кокосовым.

Этот Кокосов имел взъерошеный вид и напоминал тихого сумасшедшего: что-то постоянно беззвучно говорил, жестикулировал. Максимов же внушал ему с некоторым раздражением:

– Вот на фига она тебе приспичила? У нее уже есть мужик, они живут вместе уже года три, спят вместе, занимаются сексом уж всяко не менее трех раз в неделю, исходя из статистики, если, конечно, не каждый день по два раза. Она у него точно иногда отсасывает. Может она сейчас вообще беременная от него. Я тебя не понимаю. Зачем лезть в чужую жизнь? Это просто негигиенично, в конце концов! Чужие сперматозоиды и все такое… Телегония. Память матки. Хотя, говорят, что это полная херня. Впрочем, читал, что где-то во Вьетнаме женщина забеременела сразу от двух мужиков двумя детьми одновременно. Вокруг полно свободных женщин и все они хотят замуж…