Прости меня, мама. Роман

Батюшка, указав на него, вновь заговорил:

– Вот она наша красота, белая местная Голгофа, у подножия которой уже сотни лет стоят скиты, соборы и монастыри. Эти места схожи с природой Святой Земли и благословил их сам апостол Андрей Первозванный. Эти горы слышат нас, когда мы по ним ходим.

Он показал жестом руки вниз, где у подножия гор стояли строения монастыря возвышались меловые столбы, дивы.

Помолившись на крест, батюшка предложил спуститься вниз и осмотреть другие места.

Из-за горы показался белый столп. Он был так ярко освещён солнцем, что казался вылепленным из сахарной пудры.

Прошли мимо небольших пещер.

Батюшка, указав на них, сказал:

– Здесь трудники и затворники жили.

– А кто это? – спросил Иван.

– Трудники? Да это простые мужики, вставшие на тропинку душевного понимания. Те, кого отвергли жены, дети. Те, кто искал в себе добро и Бога. По благословению они трудились в монастыре, пещеры копали. И жили тут. А затворники, это другое. Это монахи, искавшие спасения души в уединении. Они затворялись от всех в келье или пещере и ограждались от влияния окружающих людей. Цель их затворничества была «исихия» – священное безмолвие. Затворник молится и говорит с Богом, осознавая своё место в мире. Тут есть и глубокая пещера столпника, монаха для особого трудного подвига. Он, подвижник, молился стоя день и ночь, а чтобы ночью не упасть, прикреплял своё тело к стене верёвками или цепями.

– Почему он себя не жалел? – то ли спросил, то ли сказал Иван.

– Так было угодно Богу, – ответил старик.

Они стали спускаться по крутому склону, созерцая по пути деревья, растущие прямо из мела, и по извилистой меловой тропе дошли до двух известковых столпов, похожих на колокольню.

– Здесь под колокольней находится Спасский пещерный храм, – сказал Елизар, указывая рукой на третий столп.

Он перекрестился и вновь сказал:

– Здесь произошло явление чудотворной иконы Божьей Матери, привезённой в эти края много веков назад греками.

Подойдя западной стороны к храму, все увидели над оконцем, загороженным чугунною решёткой, сглаженную часть поверхности с высеченными колонками и перемычками.

– На этом самом месте и была обретена главная святыня наших мест, чудотворная икона Сицилийской Божьей Матери. Когда её нашли, народ пал на колени, плача навзрыд и коленопреклонённо молясь со словами: «Пресвятая Богородица! Спаси нас!», – говорил он.

– Где же эта чудотворная икона находится сейчас, – спросил Иван.

– Одному Богу это известно, – ответил Елизарий.

Иван внимательно осмотрел поверхность стены, где была обретена икона, и ему показалось, будто поверхность стены заискрилась ослепительной белизной палящего солнца. Такое ощущение бывает тогда, когда на место темноты прорывается яркий свет. Ему показалось, что и изображения угодников, написанных красками ниже по бокам от двери прямо по выровненному сырцу скалы, смотрели на него с любовью, приглашая всех войти в храм.

Батюшка Елизарий перед дверью храма перекрестился и вошёл в храм первым, сразу за ним, не закрывая дверь, поспешил Иван.

Пройдя к маленькому алтарю с иконами, батюшка стал молиться.

Пока тот просил у Бога мира и здравия, глаза Ивана привыкли к темноте, и он на стене алтаря обнаружил вырубленный меловой крест с надписью, которую прочитать не смог из-за слабого света, падавшего из окошка вверху.

Он рассмотрел своды церкви, подпиравшиеся четырьмя меловыми столпами, вырубленными в горе.

Помолившись, Елизарий достал из – под рубашки восковые свечи и стал раздавать их.

К его и Ивана удивлению, Арнольда и Акулины они в храме не обнаружили.

– Бог простит им их отсутствие, – сказал батюшка и выдал Ивану восковую свечу.

Вторую взял себе. Они зажгли их. Батюшка нашёл маленькую дверь, отворил её.

Сырым пронизывающим воздухом погреба и удушливым запахом гашёной извести разом пахнуло на них. Откуда-то из далёкой глубины подземелий тянул резкий сквозняк.

Пещеры, по которым они шли, кольцом окружали церковь и в некоторых местах были засыпаны меловыми обломками, через которые пробраться было довольно затруднительно.

– В старину тут жили иеромонахи Ксенофонт и Иосаф, те ведь и эти пещеры ископали. От них здешняя святыня пошла, – сказал батюшка.

– Давно это было, батюшка?

– А кто ж знает? Этого знать никто не может. Сказывали старики старые, что от дедов ещё слыхом слыхали.

– Значит, уж и тогда монастырь здесь был?

– Нет же, нет! Никакого монастыря не было… дичь одна… леса да зверьё всякое. Пришли они из страны иноземной дальней, Сицилия прозывается. Через всякие народы дикие и царства басурманские прошли. И икону чудотворную с собою на руках принесли Божьей Матушки Сицилийской. Со старины так ведётся. Бог знает, какие времена это были. Ксенофонт и Иосаф как и Предтеча Христов спасались от басурман, святость православную укрепляя в белой земле. От них вся земля наша красотой и святостью пропитана.

Ниже опускаться в пещеры не стали, так как разбросанные камни на ступеньках, сырость и темнота требовали большой осторожности, чтобы не упасть.

Батюшка сказал, что здесь даже разбросанные камни имеют свою целительную силу. Иван попросил у Елизария разрешения взять с собой несколько лежавших под ногами отколовшихся кусочков мела. Тот разрешил, и Иван, подняв со ступенек три камешка, положил их к себе в карман,

Выйдя из подземелья, Елизарий аккуратно закрыл за собой дверь на ключ, потом, обратив внимание Ивана на другую пещеру, имевшуюся с западной стороны церкви, сказал:

– Когда жили и копали свои пещеры эти святые люди, никто не знает, но эти первые проповедники божьего слова для нас открыли свет исцеления от болезней и веры. Возможно, здесь они оставили свои мощи. В этой обители подвизался ещё один старец, отец Андрей, уроженец местного села Клёповка. Господь сподобил этого подвижника даром прозорливости, и он возложил на себя тяжёлый подвиг юродства и затворника, проведя здесь в посте и молитве тринадцать лет. Только господь знает, какие телесные подвиги пришлось перенести ему. В пещере-келье, где затворился отец Андрей и где он клал со слезами поклоны, была полная темнота.

Пока батюшка рассказывал всё это, Иван думал, задавая себе вопросы:

– А может этим людям мир открывался больше, чем нам, учёным? Мы, учёные, хотим и мыслим с высоты опыта. Но далеко ли мы видим? А может, мы только хотим так думать, желая узнать тайны мира, заглянуть наскоком то внутрь земли, то высоко в небо, и этим посеять внутри и вне человека раздор и вражду, уничтожить в нём веру?

Вскоре они вышли из собора.

Батюшка сказал:

– Теперь наш путь лежит к Пещере Покаяния. Что гложет вашу душу, Иван? Что скажете вы Господу и самому себе, подумайте, прежде чем мы войдём в подземелье.

Весь путь до Пещеры Иван думал над словами батюшки Елизария.

Иван понимал, что его душу постоянно гложет какая-то сила, создавая тревогу в душе. Однако точно сформулировать это он не смог.

Он про себя рассуждал так:

– Человек сам не всегда понимает, какие грехи он совершает, и кто-то должен на них ему указать. Ему вспоминались события всей его жизни и особенно те моменты, где он излишне проявлял свою гордыню, где его труд, соответствуя нравственным устоям и пониманию в обществе того времени, шёл вразрез с личным осмыслением жизни. Он вспомнил о своих предках. О дедушке Петре Ивановиче, погибшем при спасении им тонущих моряков на Неве во время наводнения, перед ним предстала бабушка Арина Сергеевна, не вынесшей этого и в скорби по нему вскоре скончалась. Он их совсем не помнил. За какой грех они так жестоко расплатились, рано уйдя из жизни, не дав ему даже увидеть их.

Он подумал о бабушке Мавре Анисимовне и дедушке Петре Гавриловиче по линии отца, которых очень любил, погибших в годы войны от бомбёжки во время эвакуации их около города Почепа, что на Брянщине. Он их очень любил. Какой грех совершили они? В каких грехах ему каяться за них?

Он вспомнил свою первую жену Машеньку, первую любовь, родившую ему сына Серёженьку, но погибшую от рук фашистов, находясь в партизанском отряде. За какие её грехи покаяться ему?

Перед ним словно проплывали и родители Машеньки мама Прасковья Ильинична и папа Емельян Иванович, человек искренне верующий в Бога, умершие вместе на печи их дома от угарного газа из-за закрытой вьюжки в печке в зимний морозный день.

А мама Надежда Петровна, пережившая в блокадном Ленинграде столько лишений, и папа Иван Петрович, погибший от сброшенной на город фашистской бомбы?

Всех их уже нет на этом свете, но разве они в чём-либо виноваты?

Нет, все их грехи он берёт на себя. Может и не случилось бы всего этого, если бы не его длительные командировки на Урал, сделавшего его в годы войны надолго солдатом трудового фронта на челябинском Танкограде.

Сколько страданий причинил он своим отсутствием этим дорогим ему людям.

Но его раздумья шли дальше родного очага, они касались его родного города и даже страны и мира.

Он вспомнил тот случай, когда проявил свою гордыню, согласившись, участвовать в организации Всесоюзной ярмарки. Ему казалось тогда, что она должна была стать началом новой экономической политики всей страны. Однако, это не было оценено властями в Москве. Мало того, все организаторы этой ярмарки были объявлены врагами народа. Тысячи людей стали в один миг нарушителями каких-то законов, осуждённых на десятки лет разных лагерей по всей стране. Он тоже стал игрушкой в руках властей, сославших его за колючую проволоку на Север и в Сибирь.

Он был готов покаяться и за эту свою гордыню, которая способствовала разлуке и со своей второй женой и отдалению от его второго сына. Он все вольные и невольные грехи сейчас брал на себя.

Он думал и о другой странице его жизни: работе во время войны на Танкограде. Он понимал, что стране, боровшейся с фашистами, нужны были танки. Однако, война закончилась, а выпуск танков продолжился. Он не понимал, почему политики всех стран не могут договориться и прекратить их выпуск ради мира на земле.

Покаяться перед Богом за свои грехи и вдохнуть в человека силу добра и справедливости, отказаться от разрушительных деяний каждого человека, не нанести его состоянию нравственный дискомфорт – не это ли является главной силой Покаяния, – думал Иван, и он уже был готов делиться своими мыслями с Богом.

Его раздумья нарушил батюшка:

– Иван, смотрите, за склоном горы показался белый столп, под ним и находится Пещера Покаяния.

Подойдя к двери мелового столпа, батюшка, сказал:

– Это место намолено веками! В ней совершались Таинства исповеди. Готовы ли вы, Иван, покаяться?

– А что я должен сделать? – спросил он.

– Пройти весь путь и молиться, выплеснув из души своей все греховные помыслы за себя и близких вам людей.

– Да, я готов, – утвердительно заявил Иван.

– Есть только один способ очищения души и её успокоение – это покаяние перед Богом, но это длинный и сложный путь. Покаяния никогда не бывает много, потому что человеку всегда есть в чём раскаяться. Надо внимательно всмотреться в себя и без самооправдания и прочих уловок разглядеть нелицеприятные уголки души и вынести их на исповедь.

С этими словами батюшка достал две свечи, зажёг их и одну передал Ивану, затем маленьким ключиком, неизвестно откуда оказавшимся в его руках, повернул защёлку в двери и открыл дверь. Когда свеча тусклым светом осветила вход, Иван с замиранием сердца осторожно ступил за батюшкой по мягкому полу.

Пройдя метров двадцать, они неожиданно остановились. В слабом свете на стене Иван увидел резную меловую икону с изображением Богоматери, подойдя к которой батюшка перекрестился три раза и стал молиться.

Иван тоже перекрестился, произнеся слова:

– Матушка, царица небесная, прости меня за все мои прегрешения.

Он вспомнил матушку Анастасию из Холковского монастыря, которая с трепетом в голосе просила Матерь Божию за всех людей, чтобы она помогла им иметь надежду, терпение, радость, утешение.

От этого воспоминания, словно свет, озарил его душу, что он, так же как и она с выражением, произнёс:

– Милостивая наша Матерь Божия, услышь меня и протяни ко мне руки твои, наполненные исцелением, дай всем скорбящим Радости и Утешение. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, во веки веков. Аминь.

Он впервые произносил такие слова, тишина и полный покой помогали ему в этом, разнося голос по всему подземелью.

Закончив свою придуманную им молитву, он почувствовал всё величие и торжественность момента в этом подземном храме.

По мере продвижения вперёд, Иван стал чувствовать, как пещера уменьшалась в размере. И вот уже потолок нависал над его головой, цепляясь за волосы, а руки касались стен пещеры.

Батюшка же, словно испытывая Ивана на выдержку и выносливость, медленно шёл перед ним.

Он был ростом ниже Ивана, поэтому его голова и руки не столь часто ударялись о потолок и стены.

Иван от движения в полусогнутом положении даже почувствовал боль в спине, а подземный ход становился всё ниже и уже.

В какой-то момент он даже подумал о страхе быть навсегда замурованным в этой узкой пещере.

Батюшка, словно поняв это, неожиданно произнёс:

– Все поклоны нашему царю небесному отданы. Теперь смело можно покаяться перед ним за свои прегрешения.

Так, стоя в три погибели, Иван, выдавливая из себя те признания, которые продумывал накануне, и постоянно крестился. Батюшка слушал молча и тоже крестился.

Неожиданно он, тронув Ивана за плечо и не говоря ни слова, пошёл обратно. Иван последовал за ним.

Пройдя с десяток шагов, они свернули в бок пещеры и оказались в более высокой и широкой нише.

Батюшка, встав во весь рост, сказал:

– Мой брат, ты покаялся, очистился от греха. Глубокая тишина помогает забыть мирскую суету и побуждает в человеке лучше прочувствовать покаянный дух. Верь в Бога и Богородицу, и они придут к тебе. А теперь ещё раз склони голову перед Богом и поблагодари его за всё. Не бойся просить Его помощи снова и снова. Твоя душа ищет чистоты, это отрадно. Теперь тебе можно доверять.

Пройдя ещё несколько метров вперёд, батюшка остановился перед маленькой иконой с изображением Христа и произнёс:

– Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, аминь.

То же самое произнёс и Иван.

Произнеся эти слова, он показал на дверь, сказав:

– А вот и выход из Пещеры Покаяния, – и, подойдя, отворил её.

Яркий луч ворвался в темноту пещеры. Было такое ощущение, словно туда ворвалась новая, неведомая им сила.

Иван закрыл глаза и стоял до тех пор, пока они привыкли к свету.

В эти минуты у Ивана было такое состояние, будто он перешёл некую границу, отделяющую тьму от света.

Глядя на маленькую дверь, из которой они только что вышли, и батюшку Елизария, Иван перекрестился и сказал:

– Благодарю вас, батюшка. Как хорош свет после заточения!

Несмотря на то, что батюшка Елизария заметно устал, он предложил Ивану дальнейший путь к зданиям бывшего монастыря.

Из уст Елизария Иван услышал новый трагический рассказ о разорении дивногорского монастыря и о расстреле в нём местного архимандрита Флорентия с оставшейся братией.

Об этих трагических событиях батюшке рассказывали женщины, бывшие тогда маленькими девочками. Сейчас он только передавал их невесёлый рассказ.

– Они стояли под мостом, боясь пошевелиться и видели, как красноармейцы сталкивали иноков с камнем на шее с моста в реку, – волнительно говорил он. Братию расстреливали и в трапезной пещерного храма. Новые хозяева жгли иконы, сваливая их в кучу во дворе монастыря. Местные жители тайком ночью уносили их, пряча в своих домах. Были утоплены в реке Тихая Сосна все священные книги.

Когда они пришли к зданиям, то обнаружили сидящими у колодца Арнольда и Алевтину, мило смотревшими друг на друга.

Увидев Ивана и батюшку Елизария, они заулыбались и вышли им навстречу.

Иван спросил:

– Куда же вы делись?

Арнольд ответил, что они с Алевтиной решили идти помедленнее и отстали.

Посмотрев на батюшку, присевшего рядом с Алевтиной, Иван сказал:

– Спасибо батюшке Елизарию, он мне так много показал и рассказал. Мы посетили Пещеру Покаяния. Это забыть нельзя.

Глава вторая

10 Мне хочется открыться вам

Вечером этого дня, Иван, понимая, что на следующий день он должен уехать в Ленинград, захотел пригласить всех на чаепитие и попросил Зинаиду Кирилловну организовать стол и уговорить явиться к столу батюшку Елизария и Алевтину.

С Арнольдом он договорился сам. По пути тот набрал целую охапку цветов, надеясь одной частью украсить комнату, а другую вручить за столом Алевтине.

Когда все сели за стол, Иван, поблагодарил их за радушный приём, сказав:

– Дорогие мои хозяева этого доброго дома, самые глубокие чувства испытываю я к вам. Вы привнесли в мою душу столько добра и красоты, и я счастлив, что узнал вас. Батюшка Елизарий, для меня вы – святой человек. Живя в дивных местах с такими прекрасными женщинами, мудрой и доброй вашей женой Зинаидой Кирилловной и цветущей красивой дочерью Алевтиной, вы не можете не быть счастливым человеком. Спасибо вам за всё, что вы для меня сделали. Спасибо и Арнольду, который, несмотря на свою молодость, с глубоким желанием познаёт историю этих святых мест. Мне очень хочется, чтобы Дивы больше не разрушались и зажили новой жизнью, а пещеры и монастыри возродились вновь.

Батюшка слушал его внимательно, а когда Иван замолчал, то сказал:

– Да, я счастлив тем, что мои дорогие жена и дочь живут здесь со мной. Бог дал нам счастье жить в святых местах. Человек счастлив тогда, когда он на поставленные жизнью вопросы находит добрые ответы. Мы нашли свой ответ, хотя Бог дал нам возможность многое испытать в своей жизни. Мы прошли эти испытания и простили всех наших притеснителей, очистились от всех наших грехов.

Иван заметил, что когда батюшка стал говорить о неких притеснителях, то Зинаида Кирилловна заволновалась и, перебив своего мужа, взволнованно заговорила:

– Иван, как хорошо, что вы появились у нас. У меня к вам большая просьба. В Ленинграде живёт мой брат, не знаю, жив ли он или нет, но почти сорок лет тому назад мы расстались, и я больше его не видела. Вот уж двадцать лет я томлюсь, не в силах что-либо узнать о нём. Если вам будет не трудно, окажите нам честь, попробуйте найти его.

Неожиданно она громко навзрыд заплакала. К ней сразу подсела Алевтина. Она обняла её и стала гладить её по голове и успокаивать словами:

– Мамочка, не плачь. Не надо… Я у тебя есть… Папа, каждый день молится за нас…

Зинаида Кирилловна прижалась к дочери и стала как-то невпопад говорить:

– Да, доченька… Алечка… Не буду плакать… Не забыть мне всего, что было со мной…

– Зинаида Кирилловна, почему вы плачете? Я обязательно постараюсь найти его, если он живёт там, – сказал Иван.

Женщина задумалась и внимательно посмотрела на него, потом на дочь, на мужа, глубоко вздохнула, вытерла рукой свои мокрые глаза и сказала:

– Не знаю, почему, но именно вам, Иван, мне хочется открыться и снять с моей души тяжесть. Ведь я никогда никому не рассказывала о своей судьбе.

Она медленно посмотрела на Ивана, Арнольда, дочь и тихо произнесла:

– Вы люди молодые, и вам нужно учиться жить. Теперь, когда моя жизнь почти прошла, уже не страшно поведать о ней, тем более, что мы, я думаю, больше никогда не встретимся. Ведь счастье в жизни не бывает долгим. Было ли оно у меня? Не помню. Трудная жизнь выпала мне.

И Зинаида Кирилловна стала рассказывать о своей трагической судьбе и судьбе своих родственников, долго и трогательно открывая им свои чувства.

Попробуем пересказать суть её рассказа.

Родилась она в большой трудолюбивой крестьянской семье в деревеньке с названием Выгон. В семь лет её отдали в трёхлетнюю земскую школу, по окончании которой хотели послать учиться ещё дальше, но она не поехала. Глупая была, ничего не понимала.

– Не поеду никуда, буду работать и вам помогать! – сказала она тогда родителям, не желая покидать родительское гнездо и расставаться с привычным крестьянским укладом.

И Зинаида помогала им, не боясь никакой работы. Все вместе по весне готовили почву для посева. В начале лета шли на сенокос, где косили, сушили и стоговали сено. А там уж рожь поспевала, наступала жатва: стар и млад, беря в руки серпы, от восхода до захода солнца трудились в поле. Вскоре и ячмень созревал, подходили пшеница и овёс. Осенью на молотьбу хлеба в овин шли с пяти часов утра. А потом картошку копали, «новины» выжигала для новых полей, на которых потом сеяли лён. И так до декабря, вплоть до Николина дня. И зимой без дела не сидела: вместе с женщинами мяла, трепала, да чесала лён, а потом с него пряла пряжу, ткала холстину, красила сарафаны с рубахами.

Сплошные глаголы: работала, пахала, возила, трепала, пряла да красила.

Прошло время. Жили они большой общиной, помогая друг другу. Её отец Кирилл Артёмыч был мастером на все руки. Он был и настоящим хозяином в своей усадьбе: к своему дому пристроил лавку с жильём наверху, рядом с домом возвёл кузницу, сам сделал станок и вытачивал на нём втулки для колёс, в которые набирал спицы. Там же ковали и лошадей. Отец часто на своей паре лошадей ездил в город. Там знакомые купцы давали ему в долг необходимые товары: керосин, соль, сахар, чай, отрезки кожи на подмётки, да сошники к сохе и лемеха к плугу. Ещё, что особенно запомнилось в детстве, он привозил подарки детям и женщинам: всякие пряники: сусленики, сиропки, глазировки, конфеты, всех понемногу.

Семья разрасталась, вернулись отслужившие в армии старшие братья. Они поженились, обзавелись детьми.

Родственники работали с утра до вечера, пахали, сеяли, строили, вели хозяйство.

Так, с упорством муравьёв крестьяне по зёрнышку созидали своё богатство.

Так и шла бы жизнь. В семье прибавлялись детки, строились дома, и все работали, косили, жали, молотили. Как говорится, ели хлеб в поте лица своего.

Но пришёл девятьсот четырнадцатый год, началась война с Германией. Братьев взяли на фронт, дома остались отец да мама, сёстры без мужей да снохи с детьми, продолжавшие вести своё хозяйство.

Престарелый отец тоже должен был исполнять военную обязанность – возить почту в оба конца два раза в неделю. Но, чтобы поддерживать разросшееся хозяйство, он вместо себя ямщиком пристроил свою маленькую дочь.

– Осень, дождь, темень, грязь, а ты едешь в тарантасике, несмотря ни на что. Иногда, сердце обрывалось в пятках, так страшно было ездить одной. Конечно, лошадь была привычная, знала дорогу, но всё же зверья в лесу всякого было много. А когда почту сдашь, то у хлебосола отдохнёшь и поешь. Станет теплее на душе. А потом едешь домой обратно, дорога к дому всегда короче. Лошадка Карька хоть и старовата была, зубы плохие, да и силы не те, но была большой помощницей, – рассказывала Зинаида.

Время летело быстро. Вскоре через год вернулся с войны брат Пашка, второй брат Гришка попал в плен в Берлине и вернулся на полгода позже. Не вернулись домой только третий брат Иван да муж сестры Анны.

Жизнь снова стала налаживаться, увеличивалось семейство у братьев. У Пашки стало трое, а у Гришки четверо ребятишек. Они построили для себя новые дома и разделились с родителями.

У родителей родился ещё один братик, названный по имени отца. Все радовались и очень любили маленького Кирилку.

Так бы и продолжалась жизнь в крестьянских заботах да радостях, если бы не революция семнадцатого года и Гражданская война, наступившая вслед за ней.

Родственники, хотя и жили далеко от военных и революционных событий, но видели, как по деревне ходили нищие люди, желавшие выменять кусок хлеба на какую-нибудь вещь. С каждым днём их становилось всё больше и больше. Деревенские жители перестали открывать двери, чтобы не привлекать к себе внимание и не остаться без хлеба.

Вскоре и Зинаида вышла замуж за Петра, жившего в этой же деревне. Сразу же родился сынок Василий, потом через два года после него ещё один сын Володенька, потом родилась двойня – Иван да Галина.

Так и жили до тридцать второго года, когда муж, отправившись по делам в город, больше домой не вернулся. Семья погоревала, узнав, что его застрелили комиссары, предположив в нём переодетого белого офицера. Это стало предчувствием того, что кончалась эпоха трудолюбия и справедливости.

Осенью этого же года без всяких собраний и вызовов к ним явились четверо активистов односельчан: Фёдор Усов, председатель, Петрушка, активист, Ванька Маврин да Стёпка. Так их назвала Зинаида Кирилловна.

Кто-то из них, обращаясь к отцу Зинаиды, сказал:

– Дядя Кирилл, вы объявлены врагами народа, и мы пришли забирать ваше хозяйство.

Они обозвали на «кулаками» и предупредили, что, если не отдадим им добро добровольно, то они тогда всех нас арестуют. И вот тогда только мы все поняли, что наступил час беды. Активисты бегали по двору, заглядывая под навесы, дёргали замки на амбаре и кладовой, требуя ответа, где и что спрятано. Дед, боясь расправы со стороны активистов над женщинами и детьми, честно признавался во всём. Петрушка махал перед носом отца ключом, запрещая близко подходить к дверям. Они открыли кладовую, где стояли кадушки с огурцами и капустой, четверти с костяникой и корчаги с брусникой и клюквой, туеса с творогом и ладки с маслом. Эти новоиспечённые местные бандиты громко топали, сердито кричали, грязными руками хапали бруснику из тазика, чавкали, облизывая мокрые пальцы. В доме было шумно, как на ярмарке, – взволнованно рассказывала Зинаида Кирилловна.