Ангел света и любви. Философский роман

– О да, милая Антуанетта, я понимаю, ничто не забыто. Я взял твою руку, сжал в своих ладонях, она была холодной, моя же, наоборот, пылала горячей огня. Я повёл тебя к озеру, дождь потихоньку заканчивался, мы остановились и посмотрели друг на друга, ты была наполнена ожиданием, с рукавов моего сюртука, который был на тебе, обильно стекала вода… Во мне беспрерывно улыбка твоя летала.

– Помню, как меня бросало в дрожь, я вся была мокрой, и больше всего, чего мне хотелось в тот момент, – это снять с себя всю одежду, даже если при этом мне пришлось бы остаться голой, подумав об этом, не прошло даже пяти минут, ты словно всё понял. И я всё помню, – Антуанет глубоко вдохнула, перевела взгляд выше, и с улыбкой на устах она нежно выдохнула и начала свой рассказ: – Ты держал меня за руку, твоя ладонь касалась моей, затем чувства души и плоти стали вибрировать огнём. Твоя рука, потихоньку скользя, путешествовала по моей, до тех пор пока я не почувствовала твою ладонь на своих пальцах, я подняла глаза и застыла вот прям на месте, чувствуя, как горлу подкатил комок, чего именно – тогда не поняла, но знаю одно – это чувство было восхитительно! Шаг ко мне навстречу обезоружил меня. Наклонившись ближе, ты прошептал, я всё тогда переживала, что не разберу тех слов, которые ты мне хочешь сказать, так как от волнения мне казалось, что я стала слышать как бабушка Поли, да, и такое бывает.

– Позволь, я продолжу?

– Да, хорошо, давай, – улыбнулась она.

– Я наклонился к тебе, так как чувствовал, что моя Антуанет вымокла, и не на шутку разволновался, что можешь простыть. Я коснулся твоего ушка, пытаясь убрать капельки воды, которые стекали с твоих волос, помню, как не задумываясь губами коснулся твоего ушка и спросил: «Позволь, Антуанет, провожу тебя домой, ты вся промокла, я переживаю за тебя?» Ты тут же схватила меня за руку и дрожащим голосом выкрикнула: «Ни в коем случае, что ты, я прекрасно себя чувствую, лучше помоги мне снять твой сюртук, а то он намок и очень стал тяжёлым».

– Но…

– Я знаю, всё знаю, сорочка, но она ведь на мне есть, верно?

– Да, да, конечно, есть.

– Ты спотыкался на каждом слове, и я… – не успела она договорить, как они услышали шаги на лестнице – это была Лили.

– Ну вот, дорогая, всегда приятно вспомнить, когда есть о чём вспомнить.

– А помнишь, как морской прибой ласкал нас с тобой, играло солнце, пела листва под ветреные колокола. И небо казалось нам райской водой, мы укрывались его красотой. С тобою мы вместе были тогда, с хрупкою музой легла чистота, нам небо так часто с тобой улыбалось, что казалось, мы как дети в его любви растворялись. Об этом да, я помню, мой хороший.

– Дорогая, это замечательные слова.

– Это в благодарность тебе я сберегла эти слова для такого момента, как этот.

– Восхищён тобою, моя орлица, и никогда не переставал восхищаться, несмотря на наши временные разногласия.

– Спасибо, Хавьер!

– На эти слова, моя дорогая Антуанет, я могу тебе ответить только взаимностью, – они поцеловались в губы и устремили свой взгляд на приближающуюся Лили.

Она вся сияла.

– Мам, пап, с добрым утром! Мои дорогие родители! – и вприпрыжку направилась к ним.

– Доброе утро, Лили, доченька! – в один голос сказали они.

Она подбежала к ним сзади и обняла, целуя их в щёки.

– Дорогая, ты сегодня прям-таки чересчур позитивна.

– Пап, нельзя быть чересчур позитивным.

– Извини, дорогая, просто ты сегодня вся сияешь.

– Это плохо?

– Ну что ты, это хорошо, очень даже хорошо, но я хотел сказать…

– Лили, папа хотел сказать, что ты сегодня обворожительна, – она взяла его за руку, притянула ближе к себе и поцеловала в щёчку.

– Да, милая, мама права, как всегда, именно это я и хотел сказать, – он улыбнулся, при этом развернул салфетку и постелил на ноги. – Давайте приступать к завтраку.

– Давайте, – улыбнувшись сказала Лили.

Тем временем Марк собирался, перебирая все свои наряды и не только наряды, но и мысли в его голове беспорядочно скакали, сменяя одну идею другой, он никак не мог прийти к конечному результату, вроде то и не то, что лучше надеть и как вообще лучше… а может… да ведь это и не главное, и всё же… фу ты, блин, что я с шести часов как белка в колесе, в конце-то концов, это суета, которой здесь не место. Он присел на край кровати. «Это же пикник, а не званый ужин…» Марк задумался, поставил одну руку на колено ладонью вверх и облокотился на эту ладонь подбородком, сдвинув при этом очень серьёзно брови, пристально уставился на шкаф с рубашками. Окно сверху донизу было закрыто тёмно-бежевой тканью, не потому, что он был беден и не мог себе позволить такую роскошь, а только по той причине: просыпаясь утром, он любит подолгу лежать с закрытыми глазами в кровати в более приглушенном свете и чтобы солнышко его не беспокоило поутру. И словно высшие силы в помощь его долгочасовых мучений опустили верхний край ткани в правом углу, можно, конечно, подумать о высших силах, косвенно – это был бытовой факт, один из гвоздей, на котором крепилась ткань, выпал, и свет солнца большим потоком своих лучей осветил шкаф Марка, он словно пальцем указал Марку на зелёную рубашку, которую последний раз он надевал три года тому назад, глаза его округлились, брови удивлённо сдвинулись вверх, он опустил руку, вытянул шею и подумал: «Надо же… это стоит рассматривать как знак свыше или как случайность». Время на размышления он тратить не стал, подошёл к шкафу, взял рубашку и стал крутить её в руках, встряхнул, положил её на кровать, обе руки при этом засунул в карманы. «А что, три года назад она была моей любимой рубашкой и к тому же приносила удачу – это верный знак, пойду в ней, а штаны, кафтан, так кафтан бежевый, точно, надену бежевый кафтан, штаны, штаны… Да бог с ними», – махнул рукой, решил надеть чёрные штаны, брызнул пару капель одеколона Футури (производитель – его прадед). Глянул в зеркало – улыбнулся, поправил чёлку, встряхнув волосы наверх, и направился в сад.

У Марка личный сад, он очень любит розы и, как опытный флорист, знает о них всё.

Много-много столетий назад король Август Третий – он был весьма маленького роста, правда, смельчак ещё тот, – был мудрым правителем и великим воином, с юных лет он помогал отцу завоёвывать соседние земли и оберегать родные края от налётчиков, варваров ютов, жестоких и беспощадных, от их рук кровь лилась бесконечным потоком, всему было время, и из юноши вырос сильный, высокий не ростом, а душой, справедливый, смелый, гибкий умом, любящий сердцем, выразителен не речами, а глазами – это просто поразительно, с детства отец, помимо обучения сражаться, привил ему любовь к цветам:

– Сын, это семя красивой девы, посади его и взрасти, ни в коем случае не забывай о ней, поливай её, говори с ней, в будущем будешь любоваться этой таинственной и манящей улыбкой, что кроется в её аромате и лепестках, она будет согревать сердце твоё и радовать твой глаз, а в дальнейшем усыпишь её брачное ложе бархатом нежных лепестков, вокруг нас всегда кровь, и это тревожно, единственное, что успокаивает мою душу – это они, августинки, ты видел мой сад? Он прекрасен, и ты знаешь, я люблю эти цветы и назвал их в честь любимой женщины – твоей мамы Августины, ты тоже унаследовал от сердца моего – любви, Август, помни, в трудные минуты жизни они спасут твою душу.

И об этой истории Марку в детстве поведал отец, от него он и унаследовал сад, в котором сейчас души не чает.

– М-м-м… так какую же… аха, точно, – щёлкнув пальцами, он рассуждал вслух. – Белую розу, подарю Лили белую розу с жёлтой ленточкой.

Марк срезал белую розу, завязал на ней бантиком жёлтую блестящую ленточку и завернул аккуратно в бумагу, придав форму кулька, чтобы не повредить розу, положил её во внутренний карман кафтана. Ну вот теперь, пожалуй, можно отправляться в путь.

– Мария, можно мне, пожалуйста, ещё вина?

– Да, конечно, сэр.

– Дорогой, второй бокал – это явно уже не для аппетита.

– Ну что ты, дорогая, я просто сегодня в хорошем настроении, и второй бокал ничего не испортит.

– Просто…

– Мам, ну давайте не будем.

– Хорошо-хорошо, – она улыбнулась, потёрла руки и встала из-за стола.

– Ну-с, я пошла собираться, а то уж скоро и гости начнут подходить.

– Хорошо, Антуанет, я тоже сейчас доем и подойду.

– Лили, как ты думаешь, я расстроил маму? – обеспокоенно спросил Хавьер.

– Ну что ты, папа, всё хорошо, я не знаю, почему мама так отреагировала на второй бокал вина, ведь вы у нас не заядлый выпивоха, – усмехнувшись договорила она.

– Ну вот поэтому, наверное, и отреагировала так, – и засмеялся. – Ну да ладно, давай доедать, и пора уже собираться, ведь скоро твои друзья подойдут, а мы до сих пор трапезничаем.

– Согласна с вами, папа, – облизывая ложку с вареньем, сказала она.

Только было они проговорили, как раздался стук в дверь, постучал личный гонец Дэ, принёс письмо с известием о том, что они с возлюбленной не смогут сегодня поехать на пикник, так как Адель неважно себя чувствует, а ехать без неё он не смеет и передаёт большой поклон, признательность и благодарность за приглашение и извинение.

Лили, конечно, огорчила эта весть, но что поделаешь, непредвиденные обстоятельства – ведь от этого никто не застрахован, а идти без Адель – это действительно было бы некрасиво. Она присела на тахту с письмом в руках и задумалась.

– Лили, дорогая моя, что-то случилось? – взволнованно спросила Антуанет.

Она подняла голову и с грустью в голосе сказала:

– Да Дэ и Адель не смогут сегодня пойти на пикник.

– А что так? – она подсела рядом с Лили и обняла её.

– Адель себя неважно чувствует, а Дэ – я его понимаю, следуя своим нравам, нравам джентльмена, конечно, он не может оставить её одну.

– Милая моя доченька, не стоит поэтому так печалиться, что ты, – последовала тишина. – А Марк, что, тоже не сможет прийти?

Лили вскочила с дивана и возмущённо, не сдерживая своих эмоций, вскрикнула:

– Что вы, мама!

– А что, что я, собственно говоря, такого сказала?

– Ой, вы извините меня, – она тут же присела рядом с Антуанет и взяла её за руки. – Мама, я не хотела, просто я так волнуюсь… Марк… Марк – он должен прийти, от него я никаких известий ещё пока не получала, – и её взгляд устремился вдаль.

– О-о-о… моя маленькая, ты питаешь к нему чувства?

– Я не знаю, мам… просто… да, что-то… какая-то невидимая сила как магнитом… да, пожалуй, что-то тянет к нему.

– Лили, доченька, – она взяла её руку, – это и есть чувства, поначалу тянет, а потом…

– Дамы, вы готовы? – восхищённо спросил Хавьер, поправляя манжет на кафтане.

Они повернулись к нему и в один голос сказали:

– Готовы.

– Только я что-то, дорогая, твоих гостей не наблюдаю, они опаздывают?

– А-а-а, Дэ с Адель не смогут прийти, потому что Адель приболела.

– Хм, грустно, грустно, конечно, ну ничего, а Марк?

– Он должен прийти.

– Хорошо, я думаю, что продукты уже можно грузить в карету, да?

– Да, я тоже так считаю, – поддержала его Антуанет.

Только они направились к двери, раздался звонок.

Лили радостно вспрыгнула, сказав:

– Это, наверное, Марк. Пап, мам, я открою.

– Хорошо-хорошо, – сказали они в один голос, переглянувшись.

Она прытко пробежала между ними, схватила ручку двери и, повернув её вправо, открыла дверь. На пороге и вправду стоял Марк, Лили вся засияла, расплылась в счастливой улыбке и молча уставилась на него.

– Доброе утро, сударыня! – он протянул ей руку.

Она закашляла от волнения.

– Доброе утро, Марк!

– Вы прекрасно выглядите, сударыня!

– Вы?..

Из-за двери раздались голоса:

– Лили, ну что там, мы так и будем здесь стоять?

– А, да-да, извините, – она открыла дверь шире и вышла на веранду.

Антуанет вышла первая, Хавьер с провизией шёл позади неё.

– О! – удивлённо воскликнула она. – Марк Де Лакруа, доброе утро!

– Доброе утро, мисс! – он улыбнулся, поклонившись ей.

– Ма-а-арк! – Хавьер поставил провизию на пол и протянул ему руку. Марк бодро пожал ему руку, кивнув головой.

– Поможешь старику с провизией… до кареты донести, загрузить, ну, там кое-что ещё.

– Да-да, конечно, давайте, что куда нести, показывайте.

И они с Хавьером направились в дом за остальными вещами.

– Лили, знаешь, доченька, я хочу поговорить с тобою о Марке.

– А что с ним не так? – удивилась она.

– Ну… во-первых, да, он очень видный, ну, так скажем, красивый, во-вторых, добрый, в-третьих, так говорят особы женского пола, самой мне ни разу не приходилось вести с ним беседы – это всё понаслышке, он умеет дарить девушкам ласки словами и умеет обольстить, не хочу на него наговаривать, потому что воистину я не знаю, каков этот юноша на самом деле и что он за натура, и тем не менее… Всё только слухи, конечно.

– Так вот и не надо, мама. Слухов много, а вот сердце чувствующее у каждого одно, и если оно не повязано вот этими самыми плетями, которые вы именуете как слухи, то оно чисто, и так же в темноте можно узреть невидимый свет.

– Лили, Лили, дорогая, – она коснулась рукой её плеча. – Я же желаю тебе добра и только хотела сказать, чтобы ты была с ним осторожна.

– Мам, зачем мне быть с ним осторожной, разве он беглый преступник… Марк такой же человек, как ты и я, да, не спорю, о нём слагают легенды, что его плоть далека от сердца – ловелас, и что же… говорить много можно. Мама, я видела глаза этого человека, в них открылась мне непорочность души, и в разговоре со мной в его словах меня касалась только искренность.

– Я, конечно, рада этому, но…

– Мама, дайте мне, пожалуйста, полагаться на свои чувства, если я и буду совершать ошибки в своей жизни, а это не исключено, то это будут мои ошибки, позвольте мне учиться самостоятельно управлять своей жизнью.

– Ты в кого у меня такая строптивая? – она улыбнулась, и на глазах навернулись слёзы.

Лили, увидев мокрые глаза, всё поняла и обняла её.

– Мам, мамочка, ну что вы… не надо слёз, всё хорошо, конечно же, приму ваши слова к сведенью, я обещаю, что буду беречь себя, правда, слышите меня?

Антуанет опустила лицо вниз, пытаясь скрыть слёзы, Лили же, наоборот, подняла её лицо вверх и, поцеловав её в щёчку, стала нежно вытирать пальцами слёзы, при этом шуткой приговаривая:

– Маменька, ну что же вы… в самом-то деле, перестаньте сейчас же, прошу вас, или я тоже сейчас заплачу… а папенька, что подумает он, увидев вас в слезах?

– Ты моя милая… – она обняла её крепко-крепко. – Ведь ты же знаешь, как сильно я тебя люблю, и это материнское сердце выражает своё беспокойство.

– Я знаю, мам, знаю, а ещё знаю, что любовь – это прежде всего свобода.

– Марк, будь так любезен, подай мне вон тот чёрный ящик с фруктами.

– Аха… а какой именно, их тут много?

– А вот этот вот, он подле твоих ног самый ближний, – показывая пальцем.

– Понял.

– Марк… – обратился к нему Хавьер с настороженностью в голосе.

– Да, сэр.

– Вот скажи мне, как ты относишься к девушкам?

– М-м-м… не совсем понял вашего вопроса, то есть как отношусь к девушкам?

– Да-да, конечно, сейчас поясню, – он подошёл к Марку ближе и облокотился на стол. – Поставь, пожалуйста, пока ящик.

– Хорошо.

– То есть я имел в виду, как бы это… выразиться яснее. Твоё представление о женщинах?

Марк смущённо улыбнулся, на щеках выступил румянец, он опустил глаза и, потерев нос, медленно поднял голову, уставившись на Хавьера:

– Вы знаете, наверное, я так сразу не отвечу, хотя…

– Вопрос ведь несложный?

– Нет, не сложный, вы извините, конечно, но к чему такой интерес?

– Мне надо знать.

– А, я понял, понял, к чему вы клоните, стены говорят, вы боитесь доверить свою дочь мне, ведь наше общение с ней вас настораживает, дайте угадаю, вы считаете, что Марк такой коварный обольститель, который может охмурить вашу дочь, воспользоваться её чистотой, то есть, другими словами, сорвать бутон, а потом выкинуть… Я верю, и не буду скрывать, я был тем, о ком так безмолвно говорят, да, это так, заработал себе репутацию, – усмехнувшись проговорил, он. – Хавьер, вы верите в то, что люди меняются?

– Я… я…

– Мне нет смысла вас обманывать, я не виляю, не юлю, говорю как есть, после того как мы встретились с Лили, моё сознание проснулось, я сам не успел понять, как и почему это произошло, но чувствую колоссальные изменения в себе, понимаете, и теперь у меня болит вот здесь, – он показал рукой на сердце. – И я не обижусь и даже сочту нужным, если вы будете испытывать меня, потому что хочу заслужить, Хавьер, ваше доверие и доверие Антуанет.

– Я, конечно, польщён твоей искренностью, говоря с тобой здесь и сейчас, смотря в твои глаза, не уловил ни капли лжи. Как ни странно, я тебе верю, но насчёт испытаний – в этом деле можешь положиться на меня, слежу за тобой, – шутливо высказался Хавьер, и они оба засмеялись. – Знаешь, Марк, когда-то мой отец поделился одной мыслью, и я до сих пор эту мысль лелею. Когда мне было шестнадцать лет, он отвёз меня на Ниагарский водопад, и эта поездка оставила в моей душе благоприятный отпечаток на всю жизнь – это, наверное, был единственный раз, когда он рассказал мне хоть что-то о женщине:

– Хавьер, не дели никогда женщин на хороших и плохих, на красивых и не очень, какой бы они ни были национальности, возраста, внешних данных, они все прекрасны, они даны нам Богом, как и мы им, единственная отличительная черта в этом случае – каждому своя пара, знакомясь, мы слышим музыку наших сердец, и у всех она разная, поэтому никогда не слушай других, слушай музыку своего сердца, если это твоя любовь, ты почувствуешь исходящий от неё аромат, который будет близок только твоему сердцу, услышишь музыку её сердца, она будет наполнять внутренний мир твоего Бога, если честно, то это очень сложно передать словами, это нужно почувствовать, при этом слушай своё тело при виде твоей любимой, оно будет трепетать, тем самым говоря с её телом, они нашли друг друга, и ты поймёшь, что душа хочет того же и разум не сопротивляется…

– А как же она?

– Поверь мне, она испытает то же самое. Я тебе расскажу о том, кем является женщина, что она вносит в наш мир. Священная Грааль – есть женское начало. Богиня всех времён на рассвете в руках своих дитя качала, он сладко спал и видел сны, где женщина взрастила семя плода своего, каждый день поила дитя, любовью сердца своего. Ей дан был факел материнства, и он по жизни созерцал… Открывая свои ладони, мама скажет: «Бери всё, что жизнь подарила, я отдаю всё тебе». Утром рано, с рассветом протирая глаза, в ушко шепчет богиня: «Я люблю тебя!» В мире, созданном Богом, есть основа основ – это женское сердце, всё понятно без слов, кто есть богиня – она есть святыня, книга средь книг, читая её имя, мы видим обложку без страниц, откроешь книгу и поймёшь, что каждая страница пропитана тайной времён. Ребёнок, зачатый во чреве матери своей, вскормленный её любовью, согрет заботой и теплом, он не забудет тех ладоней, что так нежно перед сном держали маленькие ручки, целуя щёчки малыша. И эта книга, священные свитки столетий, собиралась по крупицам, бродя сквозь года. Просыпаясь с рассветом и засыпая с закатом, всегда остаётся одно неизменным – это тепло твоих глаз, в них сливаются все реки мира. Ты так божественно красива, в твоих глазах огонь событий, огонь с пленительною силой… Любовь творит историю, ты есть здесь и сейчас… Та любовь, что дана тебе природой.

Хрустальных неба берегов – ангел, что своей улыбкой растопит глыбы льда, пронося в своих руках вековые печати, не померкнет свет твоих очей никогда.

Это мой прадед написал своей жене, он очень её любил и говорил: «Я подарил ей тепло, нежность, заботу, а она сделала меня самым счастливым человеком». Вот так – это своего рода завещание вначале отцу, а потом мне, только вот у меня родилась красавица-дочь, и коль твои намерения к ней чисты и серьёзны, это завещание передаётся тебе…

– Спасибо…

– Не перебивай меня… итак, на чём я остановился… ах да. Я смотрел на водопад, на его величие, он великолепен, как вода пенится при падении с такой высоты, бурлит как жизнь. Тогда не всё понял, что отец хотел до меня донести, пока потом в будущем не рассмотрел, даже, можно так сказать, я впитывал каждый смысл из прочтенной мною строчки и понимал, что это великая правда, сотворенная Богом. Данная нам для цветения наших сердец, что было бы, если бы не женщины сотворены, чтобы дарить любовь, чтобы радовать мир новой жизнью, рождённой в любви двух сторон – одного целого, но самое великое чудо – это то, как дитя развивается, и во время этого процесса женщина уже мама. Рождение Лили для меня было вторым рождением, я испытал неописуемую радость, чувствовал, как моё сердце переполнено счастьем настолько сильно, что этим счастьем хотелось делиться со всем миром, оно пылало, тысяча мурашек обволакивала моё тело, от головы до ног, нежная бархатная кожа, кроха помещалась вся на моей руке, маленькие цепкие пальчики пытаются ухватить всё, что предоставляет им жизнь, а улыбка… что может быть прекрасней улыбки младенца, для меня она лишь сравнима с любимой женщиной. Об этом всём я ещё и не ведал на тот момент, стоя у водопада. Я даже не придал значения тем словам, что отец так старательно пытался влить в меня, и тем не менее это всё осталось моей памятью в блокноте отца, после его смерти я унаследовал всё, в том числе и блокнот. Он и сейчас занимает почётное место в доме, ведь в нём столько всего созидательного, приходилось перешивать его, также заменять переплёт, ведь он стар как век, и я так догадываюсь, что не один. «Посмотри, как блестят витрины мира», – это он так говорил о камнях, он также говорил, что они живые и что он видит своё отражение в них, они говорят ему о былом, о настоящем, о будущем, о том, о чём никто не знает, и только он их понимает и доверяет им больше, чем людям, так как: «Бизнес – это большой аквариум с большим наименованием рыб, от маленьких до больших, и в этом сознательном потоке ни на миг нельзя расслабляться и не надо забывать о том, что там есть и акулы, которые могут тебя поглотить в любой момент». Для отца этот семейный бизнес был всем, иногда это даже представлялось, как поле боя. Ничего не поделаешь, Сэм (так звали моего отца) считал это своим предназначением в жизни, и он очень мало уделял времени семье, у нас было всё, не хватало только его внимания, я запомнил его в образе серьёзного: очки на нос всегда сдвинуты, глубокая морщина между бровями – в этом была вся его серьёзность, но, несмотря на это, отец был любезен, деликатен, дипломатичен, полон новых идей, артистичен и всегда с сигарой в зубах – это его и погубило – лёгкие, но он прошёл свой путь, Сэм был уверен в этом так, как ни в чём другом, и в этом видел всего себя, и мама понимала, она изначальна знала, за кого выходит замуж, и это её не пугало, не было ни дня, чтобы отец забывал о маме, он одаривал её комплементами, пусть это было рано с утра либо поздно вечером, для мамы это не имело значения, она знала, что Сэм так выражает свою любовь и заботу к ней. Мама понимала его, понимала, что всё затраченное время – это впрок всё для блага семьи, а мне было это непонятно, я обижался на него и на первое место ставил семью и отношения с ней, несмотря на то, что папа в воспитании ко мне был строг, я любил его и гордился им и в то же время был уязвлён, мне так хотелось с ним съездить на рыбалку, охоту, чтобы папа научил меня стрелять, но этим занимались учителя, со мной Сэм только говорил по делу, вскользь: прочитай это, выучи то, завтра спрошу. «Но пап», – бывало, хотел я возразить. «Сын, время деньги, станешь старше, поймёшь, а сейчас за работу». – «Да, пап». Так что выезд наш с ним на Ниагарский водопад – это было самым прекрасным временем в моей жизни, всё время в дороге и на Ниагаре я был переполнен радостью, гордо расправлял плечи, грудь вперёд, вытягивал шею, задрав нос кверху, наверное, выглядело это глупо, и всё же это чувство было прекрасно от сознания того, что наконец-то пришло время и отец уделил мне внимание, а ведь он ни на секунду не переставал дарить мне это внимание, правда, оно отражалось в лице мамы, я настолько был счастлив, и это счастье разжигало внутри меня желание расцеловать отца, но, как уже упоминалось мною ранее, мой отец был строгих нравов и при попытке воплотить моё желание в реальность, явно было бы не одобрено с его стороны. Так что я радовался и тому, что есть. Мы не жгли костров, не ходили в походы и даже ели раздельно, так как Сэм проводил большую часть своего времени в кабинете, ел он тоже там. Такой вот был весь он, в моих же воспоминаниях вся эта серьёзность по-своему оставила благоприятный след. Вот, Марк, когда сейчас я вспоминаю своё прошлое, то понимаю, что я согрет его теплом, и знаю одно: что всю заботу и внимание папа доверил маме, чтобы она вдвойне могла обогатить меня им, и я горячо любил свою мать, не только потому что отец своим примером показал это. Но и потому, что она была драгоценным цветком в сердце моего сада, мама всегда согревала меня своей любовью, целуя перед сном, читая сказки на ночь, утро я любил по-своему. Для меня мир просыпался тогда, когда мама открывала дверь в мою спальню. Помню всё: её улыбку, полную нежности и любви, звонкий смех, поцелуи – они оставляли свой ни с чем не сравнимый отпечаток на моих заспанных глазах, а слова в голосе – бархат: «Просыпайся, мой милый сынок, пора наполнять мир своим присутствием». Я всё помню, этого никогда не забыть, я падаю – мама рядом, залечит мои раны, поцелует их, отец же в курсе всего, он на все мои травмы говорил одно: «Ничего, сын, каждая рана воспитывает в тебе мужика. Не вздумай никогда ныть, ведь ты мужик, верно?» А я бурчу под нос, ведь я ожидал от него, как и от мамы, что он пожалеет меня, выразит всё как можно мягче, но, увы, это разрешалось только маме. «Ну, чего нос повесил, до свадьбы заживёт. Давай лучше поговорим о деле». Я только сейчас начал понимать, что такая забота отца, в глубине души она очень радовала меня, ведь он всегда для меня в моих глазах хотел быть сильным, непобедимым, лидером во всём, и всегда гордился своим отцом, несмотря на то, что он принудил меня оставить свои мечты и полностью связать свою жизнь семейным бизнесом, ты знаешь, я не отказываюсь от своей мечты и верю, что когда-нибудь, может, и не навсегда, но мы с моей Антуанет зайдём на палубу прекрасного корабля и отправимся по миру в путешествие.