Музыка сердца

В высоком белом парике он сам сидел за клавикордами в оркестре. Его музыка заставляла трепетать душу и сердце ― вот он, гений! Несмотря на плохих артистов, несмотря на скучный оркестр, он вытягивал оперу своей музыкой! И все, что происходило на сцене, уже не казалось мне второсортным. Неожиданно спектакль кончился, я очнулась не сразу. Сколько я еще не могла встать и покинуть свое место? Не знаю. Просто в какой-то момент меня оглушила тишина в зале, но мне хотелось еще и еще, чтобы это волшебство никогда не кончалось. Я как будто вновь оказалась в любимой Венеции… Гендель довел меня до дрожи и слез!

Когда я вышла из театра и уже приблизилась к своему экипажу, дорогу мне преградила массивная фигура. От неожиданности я замерла на месте.

– Добрый вечер, синьорина.

Так ко мне уже давно никто не обращался. Я старалась в темноте разглядеть лицо незнакомца. Это был Гендель.

– Добрый вечер, маэстро.

– Синьорина Роксана, не окажете ли мне честь в разговоре с вами? Я хотел бы пригласить вас на поздний ужин.

– Маэстро, это неудобно, но я не могу отказать столь уважаемому мной человеку.

Он взял меня под руку и увел в свою карету. Всю дорогу мы не обменялись ни словом. Рядом с ним я чувствовала себя еще более несчастной, ведь этот человек был связан с моим Карло, с моей прошлой жизнью, о которой я не уставала тосковать. А вот зачем ему я? По-видимому, ответ мне скоро предстояло узнать.

Расположившись в теплой гостиной с камином, мы сидели в мягких креслах, слуга незаметно накрыл на стол.

– Выпьем, синьорина, за все, что нас связывает!

Я молча приняла бокал с вином и, чтобы скрыть внезапно набежавшие слезы, опустила глаза.

– Маэстро, не буду отрицать, что рада вас видеть. Ваша опера, которую я сегодня имела честь слышать в Ковент-Гардене, поразительна! Вы поистине гений, вы тронули мое сердце…

– Признаюсь, и я был взволнован, увидев вашу одинокую и такую трагическую фигуру, закутанную в траурные одежды. Я все знаю.

Он смутил меня окончательно. Чем я могла ответить ему? Лишь вздохом, который невольно вырвался из моей груди.

– Вам могло показаться, что я монстр, что я злодей, не раз я жестоко обращался с Фаринелли. Но я бесконечно люблю его талант. Вы хотите спросить меня о нем, я вижу по вашим глазам, но почему-то не решаетесь это сделать. Неужели гордыня, что проникла в сердце вашего друга, просочилась и в ваше? Так вот, он жив и здоров, как и его брат Риккардо. Живут они в Испании при дворе короля Филиппа. Он сумасшедший, и Фаринелли лечит его своим божественным голосом. На сцене он больше не поет, только для короля, по четыре арии каждый день.

Боль сжала мое сердце, рана закровоточила вновь.

– Именно вы явились причиной того, что гениальный, лучший певец мира оставил сцену.

– Маэстро, вы хотите своим презрением окончательно уничтожить меня? Поверьте, я уже уничтожена. Ваши обвинения, к чему? Почему вы вините меня? Не кажется ли вам это несправедливым?

– Дорогая синьорина, только любовь женщины может растоптать мужчину, и ничто больше! Вы знаете, мой театр обречен, я весь в долгах, они, как крысы, рыщут в моих покоях, роются в моем кабинете… Им всем нужны деньги! Даже если я продам все свои ноты, я не выберусь из этой ямы. Что мне еще продать? Своих героев, свои роли, свою музыку? Но я более не способен писать… Без него это не имеет смысла!

– Господин Гендель, я сочувствую вам.

– Мне не нужно ваше сочувствие! ― вскричал он. ― Верните миру его гений! Верните мне его голос!

– Вы обращаетесь не по адресу, маэстро, позвольте мне уйти.

– Синьорина, хотите, я стану умолять вас? Моя жизнь кончена, мне незачем писать мою музыку, ― он устало опустился в кресло и стянул парик. Теперь он был похож не на мрачного гения, а на несчастного одинокого старика.

– Мне очень жаль, ― сказала я, подойдя близко к нему. ― Маэстро, вы просите невозможного. Но… я напишу ему. При условии, что вы отправитесь к нему сами, лично. Только в ваших силах вернуть его на сцену. Вы отвернулись от него, вы виноваты не меньше, чем я, а быть может, и больше. Я передам вам письмо через поверенного. Простите! ― и, не оглядываясь, я сбежала вниз по лестнице.

Эта ночь была бессонной. Я сидела за столом при свечах в своей комнате, передо мной лежал чистый лист бумаги. Что написать? Как обратиться к человеку, которого… Боже, я чувствую себя предательницей, почему? Рой мыслей в моей голове… Слава богу, он жив и здоров! Но он поселился затворником в чужой стране, отказался от всего, что так радовало его. У него ничего не осталось. И кто был этому виной? Только ли я? Мне хотелось оправдаться перед самой собой. И Риккардо, который мучил меня каждый день, и сам Гендель, отказавший Карло, ― все совпало. А может быть, и сам Карло уже презирал меня за кровь родного брата, в которой были и мои, и его руки.

Старушка Маргарет показала мне, как можно любить каждое мгновение своей жизни и как надо ценить того, кого любишь… Прочь сомнения, я напишу ему!

«Дорогой мой, любимый Карло!

Я пишу тебе издалека в надежде, что ты прислушаешься к моим словам. Наверное, нет смысла вновь просить прощения. Зная тебя, твое великодушие и твою любовь ко мне, уверена, что ты не считаешь меня предателем, и ― видит Бог! ― это не так. Я все так же люблю тебя, всем сердцем, всей своей жизнью. Нет слов, чтобы передать все то, что я пережила и переживаю в разлуке с тобой. Уехав на край земли, я поселилась в мрачном замке в надежде похоронить себя заживо. Потому что без тебя нет смысла в этой жизни. Я продолжаю рисовать, но никогда уже моя кисть не сможет взять ярко-голубого, алого или изумрудного цвета: здесь только дождь и туман. Все пропитано моей скорбью, даже природа. Как бы я хотела увидеть сейчас нежное солнце Италии, которое согревало нас на нашей террасе, цветы, которые гроздьями спускались отовсюду, море, тебя…

Карло, маэстро Гендель рассказал мне о тебе и Риккардо. Ты очень огорчил меня тем, что бросил театр. Я думала, что в моем отсутствии ничто не будет больше сдерживать твой полет к вершинам музыкального Олимпа, что Риккардо, наконец, сочинит для тебя свою оперу. Мне очень жаль, что этого не случилось. Могу ли я просить тебя о чем-то? Наверное, нет, но я вынуждена умолять тебя о милости к одному гениальному человеку. Добрее тебя я никого не встречала, ты всегда помогал и помогаешь тому, кому нужна помощь. Так прошу, помоги господину Генделю! Он должен встретиться с тобой и отдать это письмо. Прошу, выслушай его и помоги! Маэстро Гендель на грани краха, он в жалком состоянии, он болен, он стар, но все так же заносчив и невыносим, увы, это в его характере. Но он любит тебя, и ты ему нужен. Так протяни ему свою руку, которую он оттолкнул. Прости его!

Роксана»

Зной палил немилосердно. Все изнывали от жары и белого солнца. Король чувствовал себя лучше и пока особо не беспокоил своего придворного певца. Риккардо, растянувшись в сене на конюшне, скрипел пером, дописывая свою оперу. Маэстро Гендель, утирая пот со лба локонами парика, еле добрался до королевских покоев и с минуты на минуту должен был увидеться с Фаринелли, который его совсем не ждал и, похоже, не желал даже разговаривать. Только королева со всем своим влиянием могла уговорить его согласиться на эту встречу.

Их оставили вдвоем в одной комнате, врагов и друзей, соединенных музыкой навечно. Долгое время они не находили слов, наконец, первым нарушил молчание Карло:

– Маэстро, зачем вы здесь? Вам не кажется, что все свое презрение и ненависть ко мне вы уже излили в той, прошлой жизни? Я надеялся найти успокоение здесь, скрывшись от всех вас, рвущих меня, словно стервятники, заживо. Вы столько раз унижали меня, что я и сам поверил в то, что я всего лишь нарядная птица или машина для пения. Оставьте меня в покое! Или вам кажется недостаточным то страдание, которым меня наделила жизнь?

– Мой мальчик, не за этим я приехал. Настал мой черед испить чашу страданий. Можешь говорить мне сейчас все, что хочешь: я давно уничтожен, как композитор. Я понимаю тебя… как музыканта, но не как человека. По мне, ты слаб, ты опускаешь руки в самые ответственные моменты, ты, словно трус, прячешься то за спину брата, то в покоях монарха. Как музыкант могу сказать, что ты ― бог, тебе нет равных, ты гений, пред которым дрожит моя муза, трепещет мое вдохновение. Я мог бы создавать божественную музыку для тебя, но десять лет назад ты плюнул в лицо Генделю, выбрав своего брата. Я приехал умолять тебя, видишь, до чего ты меня довел? Ты ― мое спасение. Я разорен, я на грани краха. Ты нужен мне! Я руковожу королевским театром, я мужественный человек, но мне не под силу тягаться с театром конкурентов. Они ведут бесчестную войну. Слышите? Вы нужны мне, Фаринелли! Вы должны ехать со мной в Лондон! Мои артисты способны примкнуть к труппе чужого театра, продаться. В борьбе двух театров дозволено всё, и артисты это хорошо знают. Хотя король и поддерживает свой театр, он почти разорён. Подумайте, мой мальчик, способны ли вы на еще один благородный поступок ради спасения жизней!

– О чьих жизнях вы сейчас говорите, маэстро? ― не глядя на него, спросил Карло.

– Вашей, моей, и, конечно, ее.

Карло побледнел и схватился за спинку кресла.

– Ну-ну! Только не надо ваших нервов, избавьте меня от этого, ― Гендель брезгливо поморщился, к нему вновь возвращался его прежний заносчивый вид. ― Вот, возьмите, ― он протянул письмо. ― За вашим решением относительно моего предложения я зайду завтра.

Вместе

Риккардо узнал, что в испанское королевство явился Гендель, одним из последних. Здесь, при дворе монарха, он утратил свое преимущество старшего брата и вынужден был довольствоваться ролью бывшего композитора нынешнего придворного певца и дипломата при дворе его испанского величества Филиппа ― Карло Броски. До конца не смирив свой гордый характер, он, затаив обиду и ревность, демонстративно скрывался, как нищий бродяга, на дворе, в хозяйственных постройках, чаще всего на конюшне. Подобно отшельнику, зарывшись в сено, положив под голову седло, он сочинял свою музыку. Давным-давно, когда умер отец, завещавший братьям Броски всегда быть вместе, он клятвенно обещал тяжело заболевшему Карло написать для него грандиозную оперу. Сейчас Риккардо казалось, что эта опера сможет все исправить, и, уверовав в это, он с еще большим усердием принялся за работу.

– Риккардо Броски! ― загудел под каменным сводом зычный голос Генделя. ― Риккардо Броски, покажитесь! В этом сене самое место такому сочинителю, как вы, но все же я хотел бы видеть ваше апулийское лицо! Вылезайте, черт вас дери!

Риккардо застыл в недоумении, услышав зов Генделя, этого непримиримого и гениального врага семейства Броски. С пера чернила закапали прямо на партитуру, покрывая кляксами ноты.

– Маэстро, ― он театрально приподнялся со своего импровизированного ложа, ― какими судьбами вас занесло в нашу дикую страну? Что вам понадобилось такого, что вы преодолели тысячи миль из своей благословенной Британии и появились в этом сарае?

– Ах, какие речи! Я, право, уже успел соскучиться по ним, ― пробираясь между многочисленными препятствиями в виде хозяйственных инструментов и привязанных лошадей, Гендель наконец достиг укрытия Риккардо. ― Теперь ваши инструменты ― вилы и лопаты?! Занимательно!

Этот обмен любезностями мог длиться до бесконечности, но вскоре оба утомились.

– Я догадываюсь, маэстро, что вам здесь понадобилось, ― произнес Риккардо уже без всякого намека на сарказм.

– Верно, синьор Броски, вы могли уже давно догадаться, что мне нужно. И я, мягко говоря, удивлен, что вы употребляете по отношению к нему «что», а не «кто».

Риккардо вспыхнул.

– Ну-ну, не стоит горячиться! Что за дрянной характер у братьев Броски! Меня тошнит от вашего воспитания! Но знайте, что без него я отсюда не уеду, ― бросил Гендель, поворачиваясь на каблуках и скрываясь за воротами.

– Чертов старикашка! ― заорал взбешенный Риккардо, только сейчас заметив, что чернила залили ему целый лист.

Прославленного Генделя милостиво приняли в королевской семье. Он, в свою очередь, был мил и любезен и даже согласился отужинать вместе с монархом и домочадцами. Маэстро отвели поистине королевские покои во дворце и окружили вниманием и заботой. Будучи умным и расчетливым человеком, он занял выжидательную позицию и никого не беспокоил ни разговорами, ни своим присутствием, хотя все догадывались о его конечной цели ― увезти с собой в Англию Фаринелли.

Ближе к ночи Риккардо зашел в комнату брата. Обычно в этот поздний час тот возвращался от больного Филиппа и некоторое время проводил среди картин Роксаны, спрятавшись там, словно монах в келье. Но сегодня Карло сидел в своей комнате, уронив голову на стол и закрывшись руками. И эта его поза заставила больно сжаться сердце Риккардо, он упал рядом на колени и прижал брата к себе. Карло снова впал в свое оцепенение, не видя и не слыша никого вокруг.

– Карло! Карло! Ты разрываешь мое сердце! Ну почему ты такой?! Ты все время недоволен, ты винишь меня во всем! Согласен, это справедливо, но ты хочешь, чтобы я сдох? От боли, от жалости, от горя, от того, что ты не разговариваешь со мной, от того, что ты отрекся от меня?! ― он трепал кудри своего брата, хватал его за руки, но все было напрасно. ― Я страдаю, не веришь? Я добровольно унизил себя до приживала, ради тебя, для того, чтобы быть с тобой. Или всего этого недостаточно?

– Нет, ― прошептал Карло, пряча глаза и вырываясь из рук брата.

Риккардо заметил на столе исписанный листок бумаги:

– Что это? Письмо? От кого?

Взгляд Карло испугал его, в расширенных зрачках младшего брата бились боль и страдание. Нет… этого просто не может быть!

– От нее? Откуда оно у тебя? Где она?

– Не знаю, может быть, в Англии. Письмо привез Гендель.

– Гендель?! И он разговаривал с тобой? Хотя, что я спрашиваю…

Карло вновь отвернулся. От него больше невозможно было добиться ни слова. Риккардо заговорил тоном, каким обращаются к больному ребенку:

– Хочешь, я останусь с тобой? Я могу держать тебя за руку, как раньше, помнишь, как ты держал меня, когда я… тогда… поранился.

Не поворачиваясь, Карло покачал головой.

– Хорошо, я уйду.

Как только закрылась дверь, Карло поднял голову, вновь взял в руки листок. Провел по нему пальцами, повторяя движение ее пера. Она любит, она страдает. Но почему она так далеко?! Она сбежала, оставив его одного! Чего она испугалась? О господи, сколько вопросов, на которые он хотел и не мог найти ответа! И это добровольное заточение в чужом и холодном замке ее, такой хрупкой, прозрачной, любящей солнце и море… Невыносимо больно было думать об этом!

Наедине с такими печальными мыслями Карло просидел до утра, не ложась и не зажигая свечей.

Риккардо пытался избавиться от своего горя музыкой и вином. В состоянии, близком к помешательству, застал его мрачный Гендель.

– Я разговаривал сегодня с вашим братом.

– Вы украли у меня моего брата! Вы украли у меня брата, маэстро! Ваша музыка воздвигла между нами непреодолимую преграду.

Гендель не слышал или не хотел слышать, он подошел к клавесину, ближе к Риккардо, и уставился в ноты:

– Кто это написал? Играйте. Играйте же! Никаких излишеств? Не может быть. Это на вас не похоже! Превосходно! Но нужно поменять гармонию. Усильте мольбу. Понимаете? Подвиньтесь, подвиньтесь, ― Гендель отодвинул ошарашенного Риккардо и уселся рядом с ним. ― Ваш брат ― чудовище. Чудовище! Играйте. Играйте же! Здесь совсем слабо. Более резко. Надо взять аккорд и рискнуть на хроматизм ре-бемоль. Неплохо. Отлично! Кем он себя считает? Богом? Он уничтожил вас и хочет сделать то же самое со мной. Принесите мне остальные ноты. Чернила, перо и вина! Чего вы ждёте?

Ошеломленный Риккардо вначале застыл столбом, а потом метнулся за требуемым. А гениальный маэстро уже занялся корректировкой его партитуры. Час, другой, третий они сидели вместе за одним инструментом, создавая поистине гениальное творение. Два известных композитора Италии и Германии соединили свой талант во имя единственного достойного этого дара исполнителя ― Фаринелли! И он, как птица Феникс, должен был восстать из пепла ради божественного присутствия на земле ― музыки.

Карло не мог не слышать того, что творилось этой ночью, звуки музыки пронизывали весь дом насквозь, они летели сквозь комнаты, струились через открытые окна на улицу, будили дворню, беспокоили лошадей на конюшне, и только безумец Филипп спал сладким сном в своей постели.

Так рождалась «Альцина» ― опера немецкого композитора на итальянском языке. Гендель взял за основу либретто Риккардо Броски « L’isola di Alcina». Основная сюжетная линия, в свою очередь, была заимствована Риккардо из героической поэмы XVI века «Неистовый Роланд» пера Людовико Ариосто. По сравнению с оригиналом опера была несколько изменена Генделем для лучшего восприятия. Она должна была стать поистине фееричной и захватывающей. Все, начиная от сюжета и заканчивая сильными чувствами, наполняло это произведение несказанным волшебством и красотой. Она была сказочной, милой, чувственной, словом, такой, какую хотел слышать и видеть зритель.

Посреди океана скрыт остров волшебницы Альцины. Любого путника, попавшего сюда, она превращает в камни, деревья, животных и цветы. И только рыцарю Руджеро удается избежать этой участи. Великая волшебница влюбляется в него. Покинутая невеста Руджеро Брадаманта бросается на его поиски. Череда любовных наваждений, ревность, обиды, клятвы и прощения – причудливые повороты сюжета воплощались в звуках восхитительной, идеальной музыки. Одна бессонная ночь – и утром партитура была в руках Карло.

– Она такая красивая…

– Правда? Ты действительно так думаешь?

– Это самое лучшее твоё творение! Именно этого я и ждал.

– Мы сможем вместе работать над ней. Поставить «Альцину» в Лондоне! ― У Риккардо дрожали руки. Он весь дрожал. Он так ждал этого дня!

– Карло! Что ты решил?

– Скажи маэстро, что я готов выступить в его театре.

Прошло время, отведенное на сборы, на прощание с любезной семьей монарха, на последние почести и подарки. Впереди был длинный путь – тысячи миль по воде и по суше, через разные страны и города, но над предстоящими испытаниями реяла путеводной звездой надежда. У каждого своя, затаившаяся сейчас где-то в глубинах души: на успех, на славу, на признание, на встречу.

Король подарил своему любимцу двадцать великолепных испанских лошадей, и путешественникам не было никакой необходимости ждать по нескольку дней смены экипажей. У них было все: и свои лошади, и две кареты, и золото, и вино. Как ни странно, за время пути не произошло ни одной размолвки между двумя соперниками, Броски и Генделем, напротив, уютно расположившись вместе, плечом к плечу на одной скамье, бывшие враги попивали великолепные вина и вели бесконечные разговоры о музыке и театрах. Риккардо был счастлив, а можно ли было назвать счастливым Карло? Глядя на его бледное усталое лицо, впалые щеки и отсутствующий вид, можно было счесть его больным, но он безропотно сносил все испытания этой бесконечной дороги.

– Посмотрите, маэстро, ― Риккардо шутливо подтолкнул локтем сидевшего рядом Генделя, ― видели вы когда-нибудь человека, столь недовольного, как мой брат? Карло, тебя ждет грандиозная слава, ты покоришь чопорный Лондон, ты докажешь, что нет ничего лучше настоящего итальянского пения!

– Вкупе с немецкой музыкой, вы хотели сказать, друг мой! ― благодушно добавил маэстро, принимая еще один кубок с вином из рук Риккардо.

Карло только повыше натянул меховой воротник, спрятав в нем лицо.

– Друг мой, Бахус! ― продолжил маэстро этот шутливый диалог, не лишенный определенного смысла, ― вы как всегда ошибаетесь! Я удивлен, как вы за столько лет не смогли распознать, что же нужно нашему гению. Видите, он всем сердцем презирает ваш успех, вашу славу, эту толпу поклонников, падающую у его ног, словно орды туземцев, порабощенных Александром Великим! Он прав. Все это – сиюминутное удовлетворение тщеславия, но вечность, на которую дерзнул замахнуться ваш брат, она покорится непросто, и потребует гораздо больших потерь. Потому он такой.

– Маэстро, не смешите меня! ― расхохотался Риккардо, потом, прищурившись, потянул Генделя за воротник и прошептал ему прямо в ухо, ― он такой потому, что он до смерти влюбился в эту художницу, Роксану. Видите ли, трагедия, первая любовь и все такое.

– Что ж, друг мой, это похвально, похвально. Артист не может передать всей глубины чувств на сцене, пока сам не пройдет через жизненные испытания. Нам стоит только надеяться на то, что его голос приобретет благодаря этому новые оттенки и интонации.

Они продолжали говорить о Карло, как об инструменте, смеясь над его душевными переживаниями. Но эта болтовня совершенно не задевала его. Чтобы не слышать и даже не видеть эту веселую парочку, сидящую напротив, Карло закрыл глаза.

– Смотрите, маэстро, Фаринелли еле выносит наше с вами общество! Так не будем больше тревожить его, лучше подумаем, где мы остановимся на обед, я ужасно проголодался! Карло, тебе не холодно? ― Риккардо заботливо поправил шубу, укрывая ноги брата. ― Как ты себя чувствуешь? Ты не устал? Мы можем остановиться в ближайшем городе.

– Все хорошо, ― у Карло вновь разболелась голова.

Что будет там, куда они едут, преисполненные таких смелых надежд? А что если все провалится, и опера не будет иметь успех? Если так случится, он никогда не простит себе этот провал. А что если он не увидит ее там, не найдет? Зачем тогда все это, ведь в сущности ничто не важно, кроме желания снова обнять ее, быть с ней.

Я расписывала маленькую готическую церковь, в окошках которой были вставлены цветные витражи. Леса поднимались, как жердочки, до самого верха. Рабочие, затащив наверх банки с краской, куда-то ушли и оставили меня наедине с Богом и со своими мыслями. Гендель отправился в Испанию, но сможет ли он убедить Карло приехать сюда? Что если его обида будет сильнее тех слабых доводов, что я привела ему в письме? Мазок, другой – и на своде появился лик Мадонны, печальный и преисполненный любви.

Не знаю, как могло произойти то, что случилось потом: доска, на которой я стояла, слетела с опоры. Мгновение, еще не понимая, что происходит, я смотрела вниз, на каменный пол церкви, и в моей голове пронесся тот страшный сон – я падала! Никакого ужаса, как во сне, не было, все произошло очень быстро и, по-видимому, тихо, потому что никто не услышал, никто не прибежал, и я лежала одна, не имея сил подняться. Сколько прошло времени, не знаю, наконец, меня обнаружили помощники, церковь наполнилась криками, суетой. Меня ощупали, решили, что поднимать опасно, и я была бессильна сказать им, что у меня всего лишь кружится голова. Они умоляли меня не двигаться, вытирали кровь, и мне было непонятно, откуда ее столько, ведь я не испытывала никакой боли.

― Карло! Карло! ― Риккардо схватил брата за плечо и тряс что есть мочи. ― Что ты?! Дурной сон? Посмотри на меня!

Карло уснул под стук копыт и покачивание кареты, под бесконечную болтовню новоявленных друзей, сидящих напротив. Ему снилась дорога, снег, бегущие лошади, потом он увидел ее. Роксана стояла на макушке скалы, у подножия которой плескались морские волны. Она была босиком, в своем свободном светлом платье. Высоко подняв белую шляпу, она махала ему и улыбалась. Вдруг прозвучал какой-то резкий звук, как удар грома или хлыста, что-то страшное, неотвратимое пронеслось над девушкой, и с ее исчезновением мир опустел…

Риккардо заглядывал в расширенные от ужаса глаза брата:

– Тебе приснился кошмар, всего лишь страшный сон, я с тобой!

Карло отвернулся. За окошком был снег, лес и ни души вокруг. Его невероятно встревожило это видение, и всю оставшуюся дорогу он не находил себе места.

Меня бережно привезли домой, окружили мягкими подушками и молитвами. Долго ждали врача, так как ехать в нашу глушь никто не хотел. Наконец один знакомый тетушки Маргарет, такой же древний, как она, согласился не просто посмотреть больную, но даже остаться на ночь, дабы проследить, не наступит ли ухудшение. Упав с высоты на каменные плиты, я разбила голову, поэтому было так много крови, и доктор подозревал многочисленные переломы, но «заглянуть внутрь» он не мог, поэтому и помочь мне тоже был не в силах. Но я осталась жива, и тетушка назвала это чудом, объясняя все заступничеством девы Марии, лик которой я писала. Вдвоем с доктором они просидели возле меня полночи, пока сон не сморил их. Уходя, тетушка наклонилась ко мне и спросила:

– Детка, ты так напугала меня! Когда принесли твое бездыханное тело, я вспомнила все молитвы, которые знала и не знала! Ты не вздумаешь умирать этой ночью?

– Что вы, тетушка, я еще дождусь своего Карло! ― тихо прошептала я ей. И таким ответом добрая старушка была полностью удовлетворена.

Несколько недель я не выходила из дома, с трудом поднималась с постели. Потом боль, сопровождавшая каждое движение, прошла, ссадины затянулись, на память об этой неприятности остался только небольшой шрам на виске. Вскоре я смогла вновь взяться за кисти: передо мной стояла благородная задача – реализовать желание тетушки увешать свою гостиную букетами цветов. Для бесконечных натюрмортов нужна была натура, за которой я отправлялась в сад. Туманное утро сглаживало краски, все было покрыто холодным налетом росы. Цветы, растущие на ухоженных клумбах, искрились от влаги и клонили отяжелевшие головки к самой земле. Я собирала в букеты левкои, лаванду, розы, подносила к лицу и вдыхала их тонкий аромат.