Музыка сердца

Мгновение – и я в его власти, полностью погребенная под его тяжестью, грубыми ласками, словно он пытался отомстить мне за все то, что я сейчас наговорила, и одновременно желал моей любви, как лекарства. Он искал во мне успокоения, как некогда искал его в опиуме, чтобы забыться и спрятаться от жизни с ее неразрешимыми проблемами.

Карло долго не мог прийти в себя после того откровения, что помогла ему пережить эта хрупкая и молодая, но такая мудрая женщина. Ради чего он жил все это время? Ради любви к ней, только лишь? Как она смогла разгадать эту пустоту, поселившуюся в его душе с того самого момента, когда они приехали сюда? Что же выдало ее, так тщательно скрываемую ото всех? Воистину, Роксана читала его мысли, она жила его жизнью, полностью разделив с ним судьбу и боль, и переживания, и мечты. Как же она была близка в эту минуту и как непостижимо далека ежесекундно! Как страстно хотелось доказать ей, что нет ничего важнее на свете любви к ней. Такой прекрасной, настоящей, искренней. Что могло соперничать с ее присутствием в жизни, неужели… искусство, которое она боготворила? Нет. Когда-то он называл страсть к ней и к музыке равноценными, но теперь это было не так! Он пожертвовал музыкой ради любви к ней, почему же она не приняла этой жертвы?

Роксана была самой жизнью, от которой хотелось пить и пить, чувствуя, что живешь сам.

– Карло… – ее измученный голос, просящий о помиловании, остановил это безумное желание полностью поглотить эту женщину вместе с ее думами. Словно придя в себя, он остановился и сквозь пелену горячей страсти пытался рассмотреть выражение ее глаз, переживая, что напугал ее своей грубостью. Роксана смотрела кротко и тихо, и в ее глазах не было ни боли, и даже тени той обиды, с которой она произносила свою обличительную речь. Она источала любовь и нежность, светилась перламутром на шелке постели, она была неземной красотой, воплощенной и подаренной ему как награда за все пережитые страдания. Карло прижался щекой к ее горячей щеке и замер, впитывая ее тепло, вдыхая ее аромат и слушая стук ее сердца.

Карло улыбался.

– Я люблю тебя, – восхищенно прошептала я, любуясь его красотой.

Боже мой, как же надо было постараться, чтобы произвести на свет такое чудо! Я обожала его длинные волосы, которые черными локонами спускались на плечи, глаза, казавшиеся бездонными, атласную кожу, к которой хотелось бесконечно прикасаться, губы, нежные, манящие, чувственные, одним видом доводившие до дрожи. Счастливец, он, казалось, не понимал своей красоты и ее власти надо мной. А я тонула в ней, испытывая неодолимую потребность прикосновений к этому чуду.

– Caro, моя жизнь, – я не могла насмотреться на него, до конца не осознавая, что он рядом. Все это было слишком прекрасно.

Полнолуние, забравшее сон, наградило меня новой ролью – немого стражника того прекрасного ангела, что сейчас тихо спал в моих объятиях. Словно ребенок, он был таким беззащитным сейчас. И эти невероятно длинные черные ресницы, теплая кожа щеки, тихое дыхание пробуждали во мне почти материнскую нежность.

Лицо спящего было таким спокойным, темные ресницы оттеняли худые щеки, черная масса волос вилась вокруг прекрасного лба, губы слегка улыбались, а грудь поднималась так незаметно, что захотелось проверить, жив ли он.

Роксана смотрела и смотрела на любимого, но сон не шел к ней, и, осторожно выбравшись из-под одеяла, она укутала им обнаженные плечи Карло. Он вздохнул, устраиваясь поудобнее, но через мгновение опять погрузился в мир сновидений. Она хотела бы знать, какие сны он видит, быть может, во сне случается чудо и освобождает его от всех цепей? Узнать это было невозможно, и Роксана, отворив деревянные двери, пересекла веранду и спустилась по ступенькам на дорожку, которая вела в сад. Деревья раскачивались на ветру, на ветке, нависающей над тропинкой, сидела маленькая ночная птица, издавшая свой внезапный пронзительный крик. Роксана отпрянула, испугавшись чего-то липкого на лице ― паутины. Под ногами хрустели сухие веточки. Холодный морской воздух мог считаться благословением летом, но теперь для худенькой мерзнущей девушки он был испытанием. Но возвращаться в дом не хотелось, Роксана уселась на мшистый парапет неработающего фонтана и погрузилась в свои мысли.

Уже давно в ее жизни не было места страданию, думала она, подперев свой детский подбородок ладонью. Мысленно она вернулась в то время, когда была маленькой девочкой и засыпала вся в слезах в доме чужой старухи. Как одинока она была тогда! Так одинока, что временами желала смерти, хотя считается, что детский ум не может помышлять о подобном. Но Роксана думала по-другому, у нее не было воспоминаний о родном доме, о любящих руках, о тех, кому она нужна. Чувство одиночества было абсолютным. В то же время оно помогло выработать в характере такую силу, что годам к четырнадцати она могла управлять своими эмоциями и подавлять печаль. После этого радость и удовлетворение ей доставляла лишь хорошо выполненная работа. Нет, жизнь ее отнюдь не была пустой, и впечатлений было предостаточно, но любви она была лишена абсолютно. Никогда не испытав желания стать матерью или стремления к мужчине, Роксана не могла оценить характер своих чувств к Карло. Она даже по-настоящему не знала, можно ли то, что она чувствовала к нему, назвать любовью. Он просто стал центром ее жизни. Она ни на минуту не забывала о его существовании, он приходил ей на ум тысячи раз в день, и если мысленно она говорила «Карло», то неосознанно улыбалась или чувствовала сердечную боль. Как будто он жил внутри нее, сохраняя при этом свою отдельную сущность.

Когда прежде она слушала чарующие звуки скрипки, то разумом стремилась к чему-то неизвестному, теперь же, когда в полумраке гостиной она смотрела на Карло, ничего искать было не нужно, все ее устремления воплощались в нем. Он захватил ее всю. Сначала красота и какая-то беспомощность Карло обезоружили ее, все одинокие годы пронеслись в ее сердце со всей остротой. А потом ей показалось, что она сама нужна ему, как будто он видел в ней то, что она сама в себе не осознавала. Что он нашел в ней – печальной, холодной, несовременной? Наверное, было очень много людей в его жизни, кто был к нему жесток, но было еще больше тех, кто был добр к нему и обожал его. Людям с внешностью, способностями и, главное, характером Карло всегда хватает любви. Почему же тогда он предпочел ее?

Над горизонтом разгоралась заря, Роксана посидела еще немного, глядя на мерцающие всполохи зарниц, а потом, словно очнувшись, поспешила обратно в дом.

Ревность

Наступило прохладное утро, дарившее соленый бриз с моря. Наверное, уже в последний раз за этот теплый сезон мы смогли завтракать на открытой террасе. Карло сидел напротив меня и улыбался сквозь пальцы – удивительная привычка нас обоих. Меня это забавляло, я как будто бы видела в нем, как в зеркале, свое отражение. Осеннее солнце, уже не такое жаркое, но еще слепящее, падало Карло в глаза, и он щурился, становясь похожим на хищное животное.

– Карло, твоя улыбка наводит меня на мысль, что со мной что-то не так! – я собрала рассыпавшиеся пряди волос, с которыми играл ветер.

– Я просто любуюсь тобой.

– Ты смущаешь меня, прекрати.

– Ты покраснела, – он рассмеялся, чем привел меня в еще большее смущение. – Роксана, сегодня принесли почту, и там есть кое-какие новости, – он достал несколько сложенных и таких разных конвертов с остатками сургучных печатей.

– Дай мне! – Я отставила чашку с кофе в сторону и с волнением принялась открывать письма.

Одно было от маэстро Николы Порпора, он писал, что, несмотря на все его негодование по поводу и без повода (узнавался вздорный старый учитель!), он будет так великодушен, что посетит нас, чтобы удостовериться в том, что голос его лучшего ученика не потерял своей силы, а его обладатель – своего мастерства.

– Вот отличная новость! Карло, вскоре тебе придется держать экзамен. Ты видишь – маэстро настроен крайне решительно, – любимый продолжал беззаботно улыбаться, ни чуточки не страшась приезда своего строго учителя. – Ты еще в состоянии тянуть длинные ноты и задерживать дыхание на минуту?

Карло приблизил ко мне свое красивое лицо и прошептал в ответ:

– Знаешь, после сегодняшней ночи я уже не уверен.

Это интимное признание здесь и сейчас, когда вокруг было полно посторонних и мы были как на ладони, привело меня в страшное замешательство. Вначале я застыла в кресле, а потом огляделась по сторонам в надежде, что никто ничего не услышал. Пришлось прибегнуть к спасительному вееру – этой милой вещице, так много говорящей и так много значащей для любой женщины. Укрывшись за ним и переведя дух, я нашлась с ответом:

– Карло, в таком случае тебе стоит постараться, иначе синьор Порпора обрушит свой гнев на меня, надеюсь, ты понимаешь, почему.

– Конечно, понимаю, я еще помню недовольство Риккардо по этому поводу, но, уверяю тебя, cara, что краснеть тебе не придется, – его самодовольный вид вызывал и во мне прилив гордости тем, что я была немножечко причастна к этому гению, вот так запросто сидящему со мной за одним столом.

– А что там во втором письме? – потянулась я к следующему конверту, сложенному вчетверо и заполненному знакомым почерком. – Это от Риккардо?

В моем сердце дернулись какие-то глубокие струны, я опасалась прочесть и глазами спрашивала о содержании своего любимого, но он молчал, потом, лукаво улыбнувшись, велел:

– Прочти!

Пришлось раскрыть листок: послание было коротким, не как обычно на несколько страниц, а лишь пара строк. Среди признаний в тоске по родной Италии, выражений братской любви я, не поверив своим глазам, прочла, что в семействе Риккардо ожидается пополнение! Сумбурно и, по-видимому, дрожащей рукой он выводил сообщение о том, что Мария со дня на день должна была произвести на свет следующего (или следующую) Броски.

Я, признаться, совершенно не ожидала таких новостей и сейчас не знала, как отреагировать – это одновременно означало и то, что Риккардо становился счастливее, и то, что мы совершенно теряли его из нашей с Карло жизни. Теперь становилось ясно, что надежда на его скорый приезд к нам, на то, что смыслом его жизни вновь станет музыка, которую он писал для Карло, тает, словно свечка. А что Карло? Я взглянула на него, все еще держа перед собой письмо. Карло был счастлив. Другого ожидать от него не имело смысла – наполненный только добром и любовью человек, а как же я была далека до такого совершенства!

– Caro, ты рад?

– Я просто вне себя от счастья, я не знаю, какие слова могут это выразить!

– Ты станешь дядей, и у тебя будет племянник или племянница, – выстраивала я вслух будущее, рисовала перспективу нашей жизни, того, как она может измениться.

– И ты окружишь его своей любовью и будешь купать в роскоши, я угадала? – скрываясь за веером, я безуспешно пыталась побороть возникшее чувство отчаянной ревности. А Карло словно светился изнутри, глаза его были полны радости и счастья, значит, я все правильно поняла.

– Мы должны поехать к ним! – мой Карло, обычно такой неспешный и меланхоличный, преобразился, казалось, еще секунда – и он прикажет собирать чемоданы.

– Подожди, куда торопиться? Ребенок еще не появился, сейчас им не до нас, поедем потом, когда он родится и немножко подрастет.

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую:

– Нет, нечего ждать! Мы поедем, как только будет готов экипаж!

По-видимому, было бесполезно пререкаться с ним, он уже принял решение, а упрямее человека, чем Карло Броски, надо было еще поискать.

– Хорошо, мы поедем, когда ты скажешь, – я поднялась из-за стола, оставив недопитым кофе и нетронутым завтрак. – Я к себе, соберу принадлежности, чтобы писать на дальнем пляже.

Испытав внезапную потребность остаться наедине с собой и своими мыслями, я быстро наполнила холщовую торбу всем необходимым, вскочила на своего Ragazzo и ударила шпорами по его бокам. Краем глаза я видела, что Карло провожал меня взглядом до тех пор, пока я не скрылась в зарослях зелени. А очутившись через пару поворотов горной дороги на берегу моря, я кое-как стреножила своего коня и бросилась на горячий песок.

«Гадкая, гадкая!» – колотила я кулаками по коленкам, стараясь побольнее ударить себя, размазывала слезы по щекам, но ничто не помогало выгнать эту глубоко внутри засевшую ревность. Почему я такая? Почему я не такая, как он?! Верно говорил Риккардо – от меня одни неприятности, так было раньше, так есть и сейчас. Почему в моей голове дурные мысли? Ничуточки мыслей о других, а только о себе! Злая, гадкая эгоистка!

Примостившись на камне, опустив ноги по колено в воду, я вдыхала полной грудью воздух, но это не успокаивало. «Не хочу делиться ни с кем, мне самой его не хватает! Ни с кем – тем более с этим ребенком Риккардо!» И снова: «Как это гадко – так думать!» Я терзалась и мучилась, я бесилась и пыталась писать. Я просила Господа о ниспослании мне тысячной доли души Карло, ангельской души бескорыстного и любящего человека. «Только бы он не догадался ни о чем», – билась в голове одна-единственная мысль, когда я водила кистью по холсту. Я забывалась в работе, я представляла наш приезд и Карло, который, взяв на руки маленького Броски, навсегда отдаст свое сердце ему. А еще… быть может, он… – нет, об этом мне совершенно не хотелось думать и даже допускать намека на эти мысли.

Только что забрезжила слабая надежда на то, что мы уладим свою жизнь, когда Карло вернется в театр, и вот теперь… экипаж, сборы, дорога, этот ребенок…

Из-под моей руки проступало очертание горизонта, на котором сливались в единое целое небо и море, почти одного цвета, едва различимого оттенка ультрамарина. Волны, хлеставшие одна по другой, создавали ощущение движения на картине. Солнце, будто кораблик, тонуло в розоватой дымке, чуть просвечивая и придавая изображенному мотиву теплый и нежный оттенок. Но при всей этой теплой гамме картина вызывала ощущение тревоги.

Вокруг на милю никого не было, только море и я. И осадок одиночества в душе. Отчего оно сопровождает меня повсюду? Мне неуютно с собой, я недовольна собой, но я хочу быть лучше, каждый день видя перед глазами такой пример, как мой любимый. Но я слаба и трудно поддаюсь перевоспитанию. Что ж… будь что будет.

Я вернулась домой вся испачканная краской, уставшая и раздраженная, все вокруг выводило меня из себя, и я срывалась на мальчике, который открывал передо мною двери и одергивал в сторону портьеры.

Эмилио – так его звали – в наш дом отдали родители без всякого сожаления, в надежде, что он выучится играть и петь и больше не будет висеть у них на шее. То, что делал для всех местных жителей Карло, требует отдельного рассказа – стоит лишь сказать, что благодаря его заботам в округе не осталось ни одного бедняка. И бывшие бедные крестьянские семьи уже с гордо поднятой головой посматривали на своих некогда среднего достатка соседей из отдаленных мест. Эмилио, обожавший Карло, и, похоже, боготворивший его, перенес эти чувства на все, что того окружало, и сейчас он готов был на любую услугу, лишь бы угодить своей синьоре. В любой другой день меня бы это позабавило и умилило, но только не сейчас.

Бедный мальчишка оказался под рукой совсем некстати. Я кое-как добралась до своей студии и пыталась найти масло, чтобы стереть пятна краски. Эмилио бросился мне помогать, вообще не зная, как может выглядеть эта жидкость, и в результате грохот, битое стекло, испорченный ковер под ногами и залитый красками стол.

– Эмилио! – закричала я, еле сдерживаясь: – Оставь все, ничего не трогай, бога ради! Просто уйди.

Испуганный мальчик дрожащими руками стал подбирать осколки, с его щеки капнула слезинка, он что-то бормотал… Слова извинения! Он боялся меня?! Этого еще не хватало! Мне пришлось опуститься на стул, потому что ноги мои почему-то стали ватными.

– Эмилио, подойди ко мне.

Он, не поднимая глаз, подошел и стоял, держа в руках остатки склянок.

– Дай мне это, – я протянула руки, и мальчик, не глядя мне в глаза, высыпал осколки мне в ладони. Как же он был напуган, такой маленький, худенький, черноволосый.

– Эмилио, прости меня, пожалуйста, я не хотела на тебя кричать, тем более ругать тебя! – приподняв лицо мальчика, я увидела недоверие в его глазах. – Прошу, не обижайся, ты не виноват, я сама неловко задела все это, ничего страшного, мы сможем вместе поехать в город и купить все новое, правда же? – но, похоже, мальчик не только не доверял мне, но и не верил, что я говорю с ним искренне.

С тяжелым вздохом я отпустила его и продолжала сидеть, обозревая погром в мастерской. Вот так и застал меня Карло. А увидев, остановился на миг, а потом рассмеялся.

Лучше бы он промолчал! Я больше не смогла сдерживать эмоций и просто разрыдалась, уткнувшись в перепачканные ладони. Только спустя его долгие уговоры и поцелуи мне удалось перевести дух и вздохнуть.

– Я понимаю, что сейчас бесполезно у тебя спрашивать, что произошло и отчего ты плачешь? – спросил Карло, крепко прижав меня к себе, на что в ответ мое тело снова содрогнулось в рыданиях. Он пытался успокоить меня, дав воды, и выглядел совершенно растерянным.

– Cara, умоляю тебя, объясни, что случилось? Ты пугаешь меня, скажи, что?!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

* Славься Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься! К Тебе взываем в изгнании, чада Евы… (ит., Pergolesi «Salve Regina»)

2

*«Оставь шипы, сорви розу, иди искать свою боль» (ит., Handel, «Rinaldo»)