Иллюзия вторая. Перелом

И у каждого своя собственная точка.

И остальные слова и буквы – эти личные качества – сугубо индивидуальны – они надежно сокрыты под телесной оболочкой индивидуума, но внешний мир беззастенчиво демонстрирует их нам своими собственными, уникальными проявлениями вокруг этого индивидуума…

Счастлив тот, кто сумел найти среди миллиардов точек-отражений одну – свою личную точку; счастлив тот, кто сумел разгадать её, сумел увидеть, понять, принять и прожить эту вымышленную реальностью игру, называемую физической жизнью. Счастлив тот, кто сумел осознать практическую реальность мышления, его всевозможность и вседозволенность – его безграничность, а осознав – сумел выстроить свою собственную игру в этом мире иллюзий, в этом мире физических воплощений того НАСТОЯЩЕГО, той СЕРДЦЕВИНЫ, что навсегда сокрыта от человеческих глаз и доступна только для бесконечной и всепроникающей мысли.

Мысли уже не человека, но мысли творца – мысли человека, ставшего богом.

– Мир-точка? – Артак следил за моими размышлениями, как мне показалось, с небольшой долей восхищения, – хорошо сказано, очень хорошо – добавил он, продолжая улыбаться.

– Да. Мир-точка. Мир, кажущийся одинаковым для всех, точно так же, как кажется одинаковой точка после предложения, – мне казалось такое сравнение очень точным и я решил облачить его в слова, – но ведь каждая точка может завершать совершенно разные предложения – веселые и грустные, правдивые и не очень; предложения личные и безличностные; предложения, состоящие из одних глаголов или из одних подлежащих; предложения-действия и предложения-утверждения; предложения-связки и предложения-отрицания, предложения-смыслы…

– Можно ли…? – Артак хотел спросить, но я перебил его, будучи уверен что точно знаю какой вопрос прозвучит.

– Можно ли по точке определить смысл самого предложения? – закончил я вместо дракона.

– Да, это я и имел в виду.

– Можно. Думаю, можно. Даже уверен в этом, но…

– Но… – продолжил дракон, внимательно следя за моими мыслями.

– Но для этого сам человек должен знать этот смысл, должен понять смысл своего существа, я уже даже не говорю – смысл самого Существования. Ибо только определив СМЫСЛ САМОГО СЕБЯ, определив частный смысл своего собственного существования, человек сможет определить и смысл всего остального. И мне кажется, что этот глобальный общемировой смысл будет ровно настолько же объёмен и настоящ, как и собственноручно определённый частный смысл собственной игры. Он и будет единым смыслом всего Существования – твоим смыслом.

– Ты прав, – задумчиво проговорил Артак, – ты абсолютно прав, – он рассмеялся и добавил:

– Да и могу ли я с тобой не согласиться?

– Конечно, можешь! Почему нет?

– Являясь по содержанию лишь твоей собственной мыслью, могу ли я сомневаться в твоей объективности? Может ли мысль перечить своему создателю? – он продолжал улыбаться.

– Я бы сказал по-другому, – я улыбнулся в ответ и ответил:

– Являясь по содержанию лишь твоим собственным воплощением, могу ли я сомневаться в своей объективности? Может ли тело перечить своему создателю – мысли?

Артак очень внимательно глянул мне прямо в глаза и меня обдало жаром жёлтого света.

– Ты хочешь сказать что ты вторичен? Ты – моё создание?

– Да, именно это я и хочу сказать, – я твёрдо кивнул головой и добавил:

– Мысль первична. Мысль – это то что приходит к нам из НАСТОЯЩЕГО. Она же и формирует здесь всё остальное. Формирует всё то, что мы привыкли видеть своими собственными глазами и называть единственной существующей реальностью, только на основании того, что мы её якобы видим!

– Продолжайте, – кивнул дракон.

– Тогда в этом нарисованном, не настоящем мире, в мире, в котором живут наши тела вычленилось, необходимо появилось само время – структура, несуществующая в любом из настоящих миров – время появилось как НЕОБХОДИМОСТЬ мира настоящего, время появилось, чтобы необходимости могли обрасти возможностями и реализациями этих возможностей. Вот зачем появилось время! – я почти закончил и подытожил:

– Время появилось для того, чтобы всё происходящее произошло не сразу. Для того чтобы игра обрела смысл. Для того, чтобы хотя бы в человеческом восприятии, разделить её старт и финиш. Для того…

– Чтобы игра обрела смысл? Ты хочешь сказать что нашёл свой собственный смысл?

– Думаю, я на правильном пути. И думаю что мой собственный смысл – смысл того, чем я являюсь по сути, мало чем отличается от глобального смысла всего Существования. Ибо точка Существования и моя собственная точка слиты воедино и являются одним и тем же. Я – и есть Существование. Существование – есть моё выражение, есть я.

– А остальные люди? Всё остальное? Как быть с ними?

– Они – тоже я. Если мой смысл неразделен со смыслом всего Существования, который, в свою очередь, включает в себя всё сущее и всех живущих, то и я – суть они. Я – любой камень, встретившийся мне на дороге. Я – любая рука, протянутая мне для помощи. Я – любой кулак, опустившийся на мою голову. Я – любой ветер, шевелящий мои волосы. Я – любое из всех необъятных морей и океанов.

Артак слушал как мои мысли, так и слова. Он одобрительно кивал головой иногда посматривая на Агафью Тихоновну. И взгляд его выражал не только одобрение, но и изрядную долю восхищения.

– Так как? – внезапно он повторил свой вопрос, – можно ли определить по конечной точке в предложении то, что именно она заканчивает, можно ли определить то, что она собой воплощает? Можно ли определить её насущную НЕОБХОДИМОСТЬ, ведь как мы уже выяснили – миром правят не желания, миром правят необходимости. И рождаются эти необходимости только в свободных, только в независимых умах, они не растут на дереве.

– Определить можно всё, что угодно, но при одном условии. Определить можно и должно только то, что действительно существует в реальности. Не поддается определению только несуществующее. Не поддаётся определению только то, чего нет.

– Значит, только человек РАЗУМНЫЙ, только МЫСЛЯЩИЙ человек, только человек, сформулировавший своё внутреннее, человек, способный к СОЗДАНИЮ собственного внешнего мира, способен на такое определение? Потому что люди, не способные к такому мышлению, живут в мирах, созданных теми, кто на это способен и их точка просто-напросто неинтересна для определения по причине своего отсутствия? – Артак уточнил свой вопрос.

– Точку, оканчивающую предложение мыслящего человека, точку его материальной реализации мы легко отличим от других. И, конечно же, по этой точке МОЖНО определить и смысл всего предложения, определить его НЕОБХОДИМОСТЬ в общей симфонии текста. И если смысл есть, более того – если он есть и если он доступен своему хозяину – смысл не только можно, но и ДОЛЖНО определять!

– А что же с остальными точками?

– Остальные точки, или миры людей не думающих, миры людей не разумных – безличностны и бессмысленны. И мы никогда не сможем догадаться и определить то предложение, которое следует перед точкой, ибо его смысл недоступен даже его хозяину – он недоступен человеку, несущему этот смысл, а значит – и само предложение может быть лишь бессмысленным набором слов, букв, знаков. Возможно, когда-нибудь из этого конструктора и можно будет собрать нечто осмысленное, но только тогда, когда сам конструктор осознает свою необходимость в самовыражении. Нельзя определить то, чего пока еще нет в реальности.

– Пока ещё нет, но будет?

– Будет, если человек станет осмысленным и сможет изучить сам себя, ведь такое человек – со смыслом, со вкусом и запахом – сможет осознать своё наполнение. Если человек сможет осознать себя – он сможет себя понять, потом принять – принять ведь можно только до конца понятое. В этом и заключен смысл науки, а не веры, в этом их разница – наука точна, она не двусмысленна, хоть и достаточно часто парадоксальна. Но научные парадоксы изящны и однозначны, они ПОЗНАВАЕМЫ. Вера же заставляет принять непознанное и в этом её слабость. И если два верующих человека встретятся и один скажет другому что видел бога, то этот другой ему не поверит. А если встретятся два ученых – и один из них поделится своим открытием, то праздновать это открытие они будут уже вместе, ибо они не веруют, но знают. В этом решающее преимущество науки над верой, в этом превосходство смысла над вымыслом.

– Хм…

– Да, да! Ведь перед каждой, завершающей всё точкой находится то или иное, неважно какое, но предложение! Находится та или иная фраза – фраза совершенно любая, произвольная. Возможно, перед точкой может находиться всего лишь одно, то или иное слово. Одно лишь слово! Или восклицание! И его тоже следует уметь прочесть. Прежде всего, следует уметь прочесть самому человеку. И для того чтобы прочесть необходимо знать грамматику, а это уже наука. В букварь не верят – его изучают, его познают, его учат! И выучив – читают. Читают и предложения и себя самого. Потом понимают отдельные предложения, понимают близких людей. Потом принимают себя, принимают своё окружение. И, наконец, определяют свой смысл, смысл понятого и принятого. И уже это определение смысла, определение своего Я, неизбежно его же и проявляет. И только после этого смысл можно менять и создавать новый. Только после того, как старый смысл определен и похоронен. Так что без букваря никуда…

– Подожди… Кого проявляет?

– Себя! Свой смысл проявляет.

– То есть…

– Я хочу сказать что только тогда и появляется смысл. После самоопределения. И только с этого момента, без исключений, проявляется нечто, что можно определять. Тогда жизнь человека засияет, однако, засияет уже не разными цветами, как это было раньше, но разными смыслами – и в разнообразии этих смыслов человек сможет …

– Что сможет? – быстро спросил Артак.

– Сможет осознать многогранность Вселенной. Она – как книга, где каждое предложение, а иногда и просто каждое слово или даже буква – отдельный человек. Вселенная настолько многообразна, что ни её саму, ни её смысл невозможно высказать никакими существующими словами. А то, что невыразимо словами можно выразить людьми. Люди глубже слова. Они несут объемные поступки и действия, и в конце концов, каждый поступок определяет общую необходимость и общий смысл. Так и Вселенная – глубока и прозрачна, и что бы не упало в её глубину – всё будет растворено и размазано по Существованию своим собственным и очень тонким слоем. Вселенная при этом нисколько не потеряет своей прозрачности. Она, Вселенная – мощна и беспечна, и беспечна в равной степени так, как беспечны и недальновидны люди, её создающие и её же населяющие. Мощность её велика, и она продолжает расти по экспоненте, ограниченная своей неизменностью, ограниченная по сути Ничем. Растет её интеллект, растёт людское сознание, растёт осознание этого самого сознания, растёт её внутренний круговорот. Вселенная напыляет тонким слоем на каждую вещь нечто именно твоё – твоё личное, твое сокровенное. И взять это своё, владеть им по праву может каждый. Всем достанется нужный размер и необходимое количество. Но для того чтобы всем хватило – взять можно только своё. Взять можно только то, что принадлежит тебе лично. Только то что ты сам принес в этот мир. В этот иллюзорный мир, так сладко кажущийся реальным. Взять своё и распоряжаться им по своему же усмотрению. Впрочем, всё остальное – то, что не его – человек и взять-то не может. Потому как даже не в состоянии увидеть это. Можно ли взять своими руками невидимое?

– Нельзя, – согласился Артак, – нельзя. Невидимое взять нельзя.

– Вот именно!

– Почему ты считаешь видимый, внешний мир человека нереальным?

– Человек приходит в видимый мир один, ничего не принося с собой, – быстро ответил я, – и точно так же уходит, ничего с собой не взяв. Однако человек реален, нереально лишь его тело, состоящее из пыли и промежутков между пылинками. Исходя из этого можно предположить что действительная реальность где-то там, – я неопределенно махнул рукой, – за пределами этой пыли. Не так ли?

– Я не знаю, – Артак хитро прищурился, – однако ТЫ знаешь, – он акцентировал внимание на местоимении «ты», – и знаешь точно.

– Значит, я прав?

– Ты всегда прав, – уже серьезно добавил дракон, – познающий не может ошибаться. Познающий хочет одного – определить смысл своего существования, понять смысл уже написанного текста, поставить в нём заключительную, жирную точку и начать писать новое предложение, с новым смыслом и новой задачей. И любое суждение, любое действие, любая мысль не может быть ошибочной по определению, ибо что бы не происходило, именно это, в конце всех концов, и приведет тебя к осознанию истины.

– Истина есть?

– Конечно, но для каждого мира – истина своя.

– И я смогу её познать?

– Скажу даже больше, – Артак шумно вздохнул, – у тебя просто нет другого выхода.

– Как это?

– Свет считает себя очень быстрым, но как бы он не был быстр, и куда бы он не прилетел – темнота уже на месте и дожидается его.

– Но темнота – лишь отсутствие света, не так ли?

– Как и незнание – всего лишь отсутствие знания, – согласился дракон, – как и голод – отсутствие сытости, и как жажда – отсутствие влаги. Впрочем, как и наоборот. Отсутствие тьмы – есть свет, смотря что принять за точку отсчета, смотря что принять за ноль.

– Раньше ты выражался яснее.

– Раньше – было раньше, – Артак засмеялся, – а сейчас – это сейчас. Мы приближаемся к новой остановке, – дракон на мгновение закрыл глаза, – и эта новая остановка отберет у нас возможность выражаться яснее. По крайней мере, словами.

– Что ты имеешь в виду?

– Слова теряют свою силу там, где всякое мысленное движение превращается в неразрывный и мгновенный акт соединения причины и следствия, где любая мысль переходит в действие, причем делает это незамедлительно.

– Объясни, – попросил я.

– Для вневременного, бессмертного человека, для созидающего ради обретения познания, – Артак на мгновение запнулся, подбирая слова и мысли, – для такого человека однажды наступает момент, когда его «я хочу» переходит в «сделано» без всякого временного промежутка, без никакого мысленного вызревания – переходит сразу, моментально, переходит в тот же мгновение. И выразить, объяснить этот процесс словами уже не получается, ибо сами слова – продукт временной и описать безвременность они не в состоянии.

– Понятно, – я кивнул головой и добавил:

– А что ты имел в виду, когда говорил что в каждой вещи есть тонкий слой своего собственного, и что только этот слой и принадлежит тебе лично, только им ты и можешь распоряжаться, только его и видишь в реальности? Только этот слой, а не вещь целиком.

– Охотно объясню, – Артак расправил крылья, став похожим на огромного летающего динозавра, но быстро их сложил, опять превратившись в небольшую домашнюю ящерицу, – в каждом материальном воплощении – в любом видимом глазу предмете, в любом существе, в любой материи – есть и твоя собственная часть. Но это не часть материи, которой человечество привыкло распоряжаться, именно её считая реальной и именно её провозглашая своей собственностью. Это часть чего-то настоящего, чего-то реального, не имеющего связи с видимостью. Это то тонкое напыление, которое принадлежит лично тебе и которое ты можешь забрать в личное пользование – это те чувства, которые вызывает в тебе та или иная вещь. Они и есть первопричина материи. Материя всегда вторична, первичны – мысли и желания.

– Вы хотите сказать что представив какой-нибудь футуристический, не существующий в природе предмет, тем самым я участвую в его создании? Или даже создаю?

– Конечно. Всё и всегда начинается с мысли. Только она в силах соединить тебя с вселенским складом готовой продукции, – засмеялся дракон.

– Мысль?

– Или чувство.

– Мысль или чувство, – задумчиво повторил я вслед за драконом, – ну хорошо. А что за склад готовой продукции? Да ещё во вселенском масштабе.

Артак широко зевнул.

– Всё, что вы способны представить уже существует. Абсолютно всё существует, но проявляется оно или нет в иллюзорной материи человеческого мира – это вопрос.

– Как это – всё уже существует? Где существует?

– Вопрос где – неуместен, – строго произнес дракон, – ибо – где – это привязка к месту, и такие вопросы существуют только в выдуманных материальных мирах. В реальном мире невозможно ответить где. Впрочем, невозможно ответить и на другой вопрос – когда. Пространство и время вторично. Пространство – лишь натянутая в пустоте простыня, а время – тонким слоем размазанная по простыне реальность. Вот собственно, и история происхождения пространства и времени.

– Не понимаю.

– Представь, что все события и все чувства – во все времена – и прошлые, и будущие и настоящие, свалены в одну кучу и сжаты в одну нематериальную точку.

– Представил.

– Попробуй рассмотреть что там в этой точке? – Артак поднес к моему лицу свою мощную лапу, над которой, покачиваясь, висела одна единственная глубоко-черная пылинка.

– Ничего не рассмотреть.

– А теперь представь что мы взяли эту невероятную пылинку, содержащую в себе абсолютно всё и максимально тонким слоем нанесли на кристально чистую простынь пространства, размазав её по этой простыне до самых мельчайших частиц – до одного события, до одного чувства, до одной-единственной мысли.

Артак поместил пылинку между пальцами и сильно сжал, а Агафья Тихоновна уже держала белоснежную простынь наготове.

Из сильно сжатой лапы дракона начали вылетать события, как косточки от вишни – одно за одним, их сопровождали мысли, чувства, эмоции и впечатления. Они распределялись тонким, единичным слоем по натянутой простыне, окрашивая её в различные, немного размытые цвета.

Присмотревшись к этому напылению я вдруг увидел открывшуюся мне картину. События, действия, принятые и непринятые решения, прожитые и непрожитые варианты жизненных ситуаций, сопровождавшие их чувства и переживания, радость и боль, согласие и отрицание – всё это теперь лежало одним тонким, толщиной в один лишь атом, в одно событие слоем на бело-прозрачной простыне пространства и придавая ей тот вид, к которому привык любой человек – день следовал за днем, минута за минутой, чувства за событиями, а причины за следствиями. Порядок распределения был чёткий и однонаправленный.

Я вопросительно взглянул на дракона, потом перевел взгляд на Агафью Тихоновну, но они хранили молчание, в ожидании того, что скажу я сам.

– Если я правильно понимаю… – начал было я, но запнулся.

– В данной ситуации трудно понять неправильно, – подмигнула мне Агафья Тихоновна, сворачивая покрытую чувствами и событиями, и от этого ставшую жёсткой простыню, другими словами, сворачивая само пространство, на которое тонким слоем были нанесены все существующие секунды – от первой до самой последней, – да и как можно понять неправильно то, что находится перед вашими настоящими глазами!

– Да, – согласился дракон.

– Если я правильно понимаю – тонкий, в одну частицу слой на простыне пространства – это и есть время?

– Именно так, именно так! – почти хором произнесли мои звери.

– Событие за событием, чувство за чувством, качество за качеством, – задумчиво проговорил я.

– Вы абсолютно правы, – вежливо подтвердила акула, а дракон просто кивнул своей большой головой.

– И всё существует одновременно? Я бы сказал даже – единовременно?

– Да, – Артак улыбался.

– Но для человеческого восприятия порядок строго последователен?

– Люди называют это стрелой времени. Из начала в конец. От причины к следствию.

– Подождите, – присмотревшись внимательнее к событиям на уже свернутой простыне в плавниках акулы я увидел нечто невообразимое – какой-то человек, что было сил оттолкнувшись от простыни пространства ногами – взмыл вертикально вверх, – но это же невозможно, – неуверенно проговорил я, обернувшись к дракону.

– Почему невозможно?

– Потому что люди не летают.

– Это в вашей личной цепочке причин и следствий, в вашем личном графике развития человеческой расы люди не летают. Но, тем не менее, такое событие есть и оно существует в реальности. Другое дело, что вы с вашим телом находитесь в совершенно другом месте игры. И по правилам вашей части простыни это невозможно.

– Объясните.

– Любое событие которое может прийти вам в голову, даже самое невероятное с вашей точки зрения, уже существует на этой бесконечной простыне, как существуют и чувства, сопровождающие это событие. Конечно, не все существующие события возможно пережить, запрыгнув в физическое, в материальное тело, которое строго подчиняется основному закону самой материи – и закон этот – прямолинейное и постоянное движение от причины к следствию, от события к событию, от утра к вечеру. Но это совершенно не отменяет действительность и реальность всего остального, – Артак склонился над простыней пространства и внимательно всматривался вглубь происходящего на ней, – всё существует, как вы теперь можете убедиться на собственном опыте, и всё существует одновременно. Всё, – повторил он, – и прошлое, – дракон показал на один край простыни, – и будущее, – он кивнул на другой край, – и настоящее, – Артак ткнул свой лапой куда-то в середину полотна. И нет на этой простыне ни зимы или лета, ни весны или осени. Нет здесь какого-то конкретного утра или вечера, нет дня, а есть только сама простыня и события на ней. Каждое событие в себе – цельно, неделимо и вечно. Впрочем, как и чувства, его сопровождающие, – Артак рассмеялся и присмотрелся к простыне и парящему над ней человеку, – но здесь все значительно проще, – он кивнул на летающее тело, – этот летающий человек выпал из обоймы времени, можно сказать, он победил его и вырвался на волю.

– Вырвался… – только и пробормотал я.

– Да, – утвердительно кивнул Артак, – вырвался, покинул, одолел. И этот человек – вы, – дракон достал и тут же спрятал увеличительное стекло, – вы. Вы покинули чужое пространство с чужим временем и заслужили свою собственную Вселенную! Но это немного позже…

Я только молча кивал головой, боясь пропустить даже одно-единственное слово. Артак тем временем продолжал:

– Человеческие ощущения пространства и времени ложны, ибо, будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям, – дракон замолчал на одно мгновение, дав мне возможность обдумать его слова, – но, тем не менее, во всех своих научных изысканиях и выводах человечество опирается на эти ложные величины, ибо других, истинных оно не хочет знать, а существующие в представлении человечества – удобны своим постоянством…

– Постоянством? – перебил я Артака, – но мир в представлении человека достаточно динамичен и находится, скорее, в постоянном движении, разве не так? Эта простыня, – я кивнул на Агафью Тихоновну, которая продолжала стоять с моделью мироздания в своих плавниках, – эта простыня, где всё существует одновременно и статично – она ведь гораздо постояннее, чем любое человеческое представление о мире, не так ли?

– Так ли, так ли, – кивнул Артак, улыбаясь во всю свою широкую драконью пасть, – беда только в том, что не хочет человечество знать эту действительную реальность. Не хочет, – повторил он ещё раз, – просто не хочет. И поэтому, опираться оно может лишь на что-то постоянное и нерушимое, но только в своем понимании. Так, например, на свои ощущения пространства и времени – ведь именно они незыблемы и неизменны на протяжении не только одной человеческой жизни, но и всего существования человечества, как вида!

– Понимаю.

– И опираясь на свой, кажущийся людям прочным фундамент, они развивают науку, которая, несомненно, достигла бы небывалых высот, если бы не одно но… – Артак вздохнул, – этот фундамент, такой надежный и постоянный для человеческих глаз, на самом деле является ничем иным, как ложно выстроенным и выдуманным от начала и до конца основанием. А значит – оно хрупко и подозрительно и при малейшем мысленном, я бы даже сказал – философском углублении в него – это основание даёт трещины и разлетается вдребезги, как тонкостенный стеклянный бокал, в который налили кипяток.

– Но человеческая наука достигла какого-то определённого уровня, не так ли?

– Ты прав, какого-то уровня она достигла, – Артак засмеялся, – но как бы высоко не поднялось человечество в своих изысканиях, каким бы высокотехнологичным и развитым не казалось оно изнутри, с точки зрения самого человека – тот, самый важный – последний, заключительный человеческий этап познания – ему-то, человеку, и недоступен, ибо фундамент убегает из-под его ног, и опираться более не на что.

– Почему же?

– Потому что принятые человечеством за фундамент ошибочные, ложные допущения, являющиеся основными сваями в любом рождении науки, как таковой, на заключительном уровне человеческого познания вступают в жестокое противоречие с реальностью и материальный, физический, выдуманный человеком мир рассыпается в прах! Нет его, и никогда не было! И нигде не было. Есть только одно место для него – и место это в головах людей.