Иллюзия вторая. Перелом

– Но как природа это делает? Как скрывает свои основы? И зачем она скрывает причины по которым она это делает? Ведь, если бы эти причины были известны, разве не послужило бы это толчком к развитию всего человечества? Разве люди не стали бы продвигаться вперед? Разве не становились бы лучше и умнее? Разве не занимались бы тем чем необходимо заниматься на самом деле?

Агафья Тихоновна посмотрела на меня как на умалишенного и рассмеялась.

– Понимаете, – произнесла она и замолчала, выискивая нужное слово, – понимаете, если бы причины природного ограничения в доступе к знанию стали известны большинству представителей человеческой расы, а большинство – это всегда просто стадо и не более того, – Агафья Тихоновна развела плавники в стороны, как бы сожалея о таком распределении представителей этого самого человечества, – то это самое большинство обязательно начнёт искать эти знания, в этом вы правы, но искать не с целью просто обладать ими и использовать во благо – а искать с целью заполучить эти знания в единоличное пользование и укрепить, тем самым, свою власть. С целью оставаться с этой властью как можно дольше, а лучше всего – пожизненно, или даже сверх того, сверх жизни… Согласитесь, что большинство людей, даже из тех, которых знаете лично вы, поступили бы именно так. Тогда о каком развитии личности мы говорим?

Перед глазами вихрем пронеслось несколько лиц и я понял что акула совершенно права.

– Но разве это знание не сможет изменить природу человека? Его стремления и желания? Разве понимание основ мира не сделает человека лучше?

– Не сделает, – Агафья Тихоновна ответила однозначно, и даже немного резко, – не сделает. Человека, вообще-то, можно чётко определить исключительно по его действиям по отношению к тем, кто не может дать ему сдачи и соответственно разумению этого человека – не может достойно ответить ему тем же самым, то есть, ударом. Человек определяется по его отношению к безмолвно терпящим убийства деревьям; по отношению к животным, ставшим практически беззащитными перед человеческим произволом; перед убийством, называемым охотой; человек определяется по отношению даже к существам одного и того же вида, однако, по тем или иным причинам, отставшими в развитии. Отставшими, и поэтому не обладающими таким же смертоносным оружием, как и те, которые, как вы думаете, – Агафья Тихоновна горько усмехнулась, – как вы предполагаете, – акула немного подправила слово, – станут лучше, как только им приоткроют завесу настоящего Знания. Того самого Знания, которое без исключений.

– Но как ей это удается? Как ей удается скрывать самое сокровенное?

– Не забывайте, что человек – лишь биологическая машина, хорошо сконструированная, но машина, – акула засмеялась, – и от других машин, созданных самим человеком, он сам отличается лишь сложностью составляющих его механизмов и технологиями, по которым эти механизмы были произведены.

– И что это дает? – не сразу понял я.

– А как поступает человек со своими творениями, если не хочет чтобы они выполняли то или иное действие?

– Ну я не знаю, наверное, программирует соответствующим образом.

– Да, – акула кивнула головой, – именно так. Вот и природа программирует человека и программирует его в соответствии с политикой своей же безопасности в первую очередь.

– И как она это делает?

– Да очень просто, – Агафья Тихоновна опять засмеялась, – она лишает его разума. А если быть более точной – то просто ограничивает его возможности. Ведь лишить разума – это в точности то же самое – это и есть наиболее действенный способ ограничить возможности человека!

– Но некоторые люди всё-таки обходят эти ограничения? Каким образом у них это получается?

– Человек много сложнее любого робота, созданного человеком. И возможности самого человека, следовательно, много шире, а можно сказать – необъятнее. Любой представитель человеческого вида волен достичь того минимально необходимого уровня своего сознания, на котором природные запреты становятся прозрачны, и программа ограничения теряет свою силу. Однако для этого самому человеку необходимо подобрать правильный код. Код к двери на лестницу вверх. Или код, превращающий кирпичные стены в прозрачное стекло. Необходимо подобрать код, который откроет следующую ступень.

– Минимально необходимый уровень – это уровень Существования?

– Да, уровень Существования, – подтвердила акула, – Существование – это первый уровень углубленного познания причин и следствий. Первый самостоятельный уровень для тела и последний тюремный уровень для души. Уровень, на котором сходятся линии человека с его следующим воплощением – сверхчеловека, Человека-Бога, Человека-Хозяина, Человека-Творца.

– И какой кратчайший путь сюда?

– Вы сейчас делаете сразу несколько ошибок, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – ведь кратчайшим путь может быть или во времени, или в пространстве. Вас какой интересует?

– Ну самый быстрый…

– Значит во времени… – она задумалась. – Нет такого пути. Время само по себе, являясь лишь энергией человеческого мира, не имеет таких характеристик как быстро или медленно. Это уже человек наделил энергию таких свойством.

– А самый короткий путь?

– Это в пространстве, что ли?

– Ну можно так сказать, – я улыбнулся, чувствуя что говорю что-то не то и даже какими-то не теми словами.

– Так то самое пространство – пространство, в котором живут большинство людей, – акула подыграла мне улыбкой, – то самое пространство в котором жили и вы – оно по своей сути неотделимо от времени…

– Но всё-таки… Как в таком случае можно обойти запреты природы? Как можно получить заветный код и стать выше, стать умнее, стать лучше, в конце концов?

– Никак. Если вы будете ставить своей целью получить так необходимый вам природный код – то никак. А если ваша цель будет чиста и благородна – ключ от замка сам упадет в ваши руки. Только для этого надо перестать к нему стремиться и просто начать жить честно. Жить так, как вы действительно считаете нужным. Так, как считаете нужным сидя прямо перед собой, сидя перед зеркалом, а не перед другим человеком, пытаясь его в чём-то убедить. И по мере того как это, лично ваше считание будет видоизменяться, по мере того как ваши настоящие цели – те, которые вы истинно проповедуете, а не те, которые выставляете напоказ – когда они будут становиться ближе к целям самой природы, то есть, по мере вашего развития и взросления – вам автоматически будут открываться всё новые и новые горизонты.

– А как природа будет знать мои истинные намерения?

– У неё для этого есть исключительно правдивый помощник, – Агафья Тихоновна погладила меня плавником по голове, – и обмануть его не удастся ни при каких обстоятельствах.

– Но кто это? Какой помощник?

– Ваша биологическая программа. Ваша собственная, ваша индивидуальная, ваша неповторимая программа, а если говорить другими словами – это ваши, скрытые от всех окружающих, но доступные ей – природе – доступные по первому требованию мысли. Простые человеческие мысли, которые нельзя ни подделать, ни подтасовать. Это ваш личный, сугубо индивидуальный код, реагируя на который природа отправляет вам свой ключ, открывающий ваше познание ровно настолько, насколько оборотов провернётся ключ. Открывая вам ровно столько комнат, содержимому которых вы уже не в состоянии навредить. И обмануть или подделать ключ, подтасовать факты тут никак не удастся. Никак, – акула ещё раз погладила меня о голове, – это природный закон, поэтому использовать его так, как люди используют свои законы, то есть, избирательно и сугубо для собственной выгоды – не получится ни при каких обстоятельствах.

– И этот ключ…

– Этот ключ в состоянии открыть дверь вашего познания шире любого придуманного или существующего горизонта или же, наоборот, запереть ваше познание на самый крепкий замок, ибо это единственное, чем природа может ограничить ваше на неё влияние – это ограничить ваши знания – заменить бесконечный поток света на узкую, едва различимую глазу его полосочку. Предоставить вам столько света, чтобы его хватило лишь на выживание – на ваше биологическое выживание… Не более того.

Я задумчиво посмотрел на Агафью Тихоновну и переспросил:

– Значит путь только один? И последовательность этого пути тоже?

– Да, – Агафья Тихоновна кивнула своей большой серой головой, – да. Сначала вы становитесь лучше и умнее, и только потом вам открываются новые пути и новые возможности. Другой дороги нет.

– Я уже понял. Получить знания авансом не получится ни при каких обстоятельствах.

– Именно так, – Агафья Тихоновна ещё раз утвердительно кивнула, – именно так… Природе непонятна сама система авансовых платежей, – акула засмеялась, – когда действия ещё нет, но его следствие уже проявляется…

Агафья Тихоновна внимательно посмотрела на меня своими черными лакированными глазами и, видимо, приняв какое-то, одной ей известное решение, вдруг произнесла:

– Знаете ли вы как человек стал человеком? Именно таким человеком, каким мы его привыкли видеть в современности?

– Что вы имеете в виду? – я сразу не понял вопроса.

– Был такой период в эволюции человечества, я имею в виду – человечества, как биологического вида, – акула уточнила, но надо сказать, её уточнение мне не очень помогло, – так вот, был такой период, когда кроманьонцы, а они были менее сильными, чем неандертальцы, просто жили в один и тот же временной период – и значит энергия времени у них была одна и та же – так вот, эти самые кроманьонцы одержали над неандертальцами верх – и в способностях, и в следующих за ними возможностях, и конечно же – в распространении вида – в его выживаемости и размножении. Хотя неандертальцы были много сильнее и выносливее кроманьонцев, на планете стали править именно кроманьонцы. И любой современный человек – это потомок кроманьонца.

– Мне это неизвестно, – проговорил я и замолчал в ожидании продолжения, – точнее, конечно, я что-то слышал о древних людях, но никогда не углублялся в подробности.

– Кроманьонцы, в отличие от неандертальцев, обладали одной волшебной, – акула хитро посмотрела на дракона, потом перевела взгляд на меня, – именно волшебной, я не зря употребила это слово, способностью. Их сознание умело то, чего не умело сознание неандертальцев. Их сознание умело то, чего не умело ни одно другое сознание ни одного из живущих биологических видов планеты Земля.

Я затаил дыхание в ожидании продолжения.

Агафья Тихоновна тем временем продолжала:

– Представьте, например, лошадку. Обыкновенную лошадку, которых тысячи. Лошадка стоит на пригорке и вдруг видит другую лошадку. Что она делает при этом нам совершенно неважно, нам важно то, что происходит у неё в голове, – акула склонила свою большую и умную голову немного вниз и посмотрела на меня внимательно, – а в голове у неё происходит следующее – лошадка понимает, она отдаёт себе отчёт в том, что видит точно такую же лошадку – и лошадка осознает это очень чётко и однозначно. Определенно, она осознаёт это однозначно. Без вариантов.

Я молча кивнул головой.

– При это совершенно неважно, знает ли эта лошадка как выглядит она сама, ведь лошадка не смотрится по утрам в зеркало, – Агафья Тихоновна тихонько рассмеялась, – это для нас совершенно неважно. Важно то, что лошадка, какими-то доступными ей органами чувств совершенно точно определяет что перед ней представитель её собственного вида. Она использует видимый ей визуальный образ лошадки и говорит себе – передо мной такая же лошадка как и я. Но при этом та же самая лошадка никогда не сможет определить представителя своего вида, например, на наскальном рисунке. Для неё любой рисунок будет простым набором линий и точек, не более того. Это будет рисунок, не несущий в себе никакого образа. Это понятно?

– Да, – я утвердительно кивнул.

– Такими же самыми мозговыми качествами, как и лошадка, обладает и неандерталец, – добавила Агафья Тихоновна, – он точно так же не поймет то, что нарисовано на скале, однако с легкостью различит любое животное, как и себя самого, в живой природе.

– Да, да, я понимаю, – я вдруг рассмеялся и добавил:

– Простите мне мой смех, но я уже тоже потерял всяческую ориентацию. Точно как лошадка, видящая рисунок на скале!

– Что вы имеете в виду?

– Например – я, хоть и обладаю мозгом развитого кроманьонца, – я опять засмеялся, – но никак не могу определить, сплю я или бодрствую. Как эта бедная лошадка, смотрящая на рисунок и не понимающая смысла нарисованного.

Агафья Тихоновна рассмеялась вместе со мной.

– Ах, перестаньте! Смысл-то вы понимаете. А насчет сна… Вот вы заметили что когда спишь – снится или совсем ничего или что-то очень интересное? – акула дождалась пока я утвердительно кивнул и продолжила:

– Точно так же необходимо и жить! Или ничего или что-то интересное! И в таком случае совершенно неважно спите вы или бодрствуете – вся ваша жизнь приобретает волшебство сна, а сон – лишь утверждает и подчеркивает торжество жизни! – Агафья Тихоновна скользнула взглядом по Артаку и опять повернулась ко мне.

– Но я отвлеклась. И вот, представьте, совершенно случайно, однажды, ранним утром или закатным вечером – неважно, но один из кроманьонцев увидел на стене пещеры загадочную игру солнечного света или света от костра, разведенного в пещере. Или, возможно, ломаные линии камня напомнили ему очертания какого-то животного, дерева или его самого. Нам это точно неизвестно, да и узнать никак не получится, но это совсем неважно. Кроманьонец подошёл к скале и обвел эти линии – камня ли, света ли – всё равно, обвел их куском угля из костра – обвёл жирно, чёрно – таким образом усилив, выделив их зрительно на фоне всего остального, – Агафья Тихоновна продолжала на меня смотреть немного искоса, и словно улыбаясь, – представили? – спросила она и замолчала в ожидании ответа.

– Да, вполне, – тихо ответил я.

– Кроманьонец нарисовал на скале свой первый рисунок, и пусть это будет, например, наша лошадка, – Агафья Тихоновна немного помолчала, подчёркивая важность момента, – и именно этот – самый первый и пока ещё единственный рисунок на камне дал кроманьонцам то решающее преимущество, благодаря которому они смогли выжить, и что немаловажно – одержать победу и в выживании, и в превосходстве, и в силе над любым другим видом, населяющим в то время планету Земля, – она закончила, замолчала и просто наблюдала за моей реакцией.

– Но как? Почему? – я пока ещё не понимал связи между выдуманным рисунком и невыдуманной, реальной мощью, которую он дал целому человеческому виду, сделав его альфа-видом всей планеты.

– Всё очень просто, – акула засмеялась, видя мою растерянность, – в этот самый момент когда кроманьонец в линиях камня или в отражении световых лучей увидел очертания какого-то животного, в этот самый момент произошло нечто поразительное, – Агафья Тихоновна приподняла плавник вверх, – в этот момент мозг кроманьонца совершил квантовый скачок! Ещё мгновение назад он был не в состоянии увидеть то, что ясно видел сейчас – а увидел он абстракцию, то есть понятный ему схематический рисунок. И, в конце концов, по прошествии определённого времени, весь биологический вид кроманьонцев получил способность к этому видению, а другими ловами – получил способность к абстрактному мышлению. Кроманьонец начал мыслить в отрыве от видимой реальности – а это и есть абстрактное мышление и, следовательно – кроманьонец, в отрыве от реальности существующей сам начал создавать реальность совершенно новую и никем не постижимую, ибо увидеть то, чего ранее не было в окружающем его мире – это и значит СОЗДАТЬ абсолютно новое – это значит породить образ, выполнить действие и придать чему-то смысл. Абстрактное мышление – пожалуй, единственное свойство, присущее человеку и способное изменить реальный мир, окружающий этого человека, ну или создать новый, пока ещё нереальный, но уже появившийся в мыслях этого человека мир! И согласитесь, – акула развела плавники в стороны, – согласитесь, что только совершенно новая, ещё никем не думанная мысль в состоянии создать что-то абсолютно новое. И эта мысль, если она хочет быть именно новой, уж наверное, просто обязана быть абстрактной. Все остальные мысли могли описывать уже существующее в природе, и только абстрактное мышление способно было видеть то, чего на самом деле и не было в самой природе, но оно тут же начинало проявляться в видимой реальности, следуя за породившей его мыслью. Таким образом, древний человек и начал создавать новый, подвластный ему мир – мир, сотканный из абстракций уже даже не одного только человека, но целого вида людей. И уж, конечно, в этом, только что зарожденном, личном человеческом мире, не было места другим доминирующим видам. И сам мир – абстрактный, но уже видимый – стал вторичным. Мир стал СЛЕДУЮЩИМ за мыслью, следовательно, мир стал управляем. И управляло им самое обыкновенное, но новое для того времени – абстрактное мышление кроманьонцев. Причем, сами кроманьонцы не имели об этом не малейшего понятия.

– И весь наш мир, теперь уже реально существующий, всего лишь следствие наших собственных мыслей?

– Конечно, конечно! Именно так! – Агафья Тихоновна засмеялась, – и нет в этом правиле ни сбоев, ни исключений. Это абсолютное правило. Мир рождён мыслью. Мыслью он будет и похоронен.

– Абстракция так сильна?

– Абстракция сильна только одним своим качеством, – акула наклонилась к самому моему уху, – абстракция сильна только своей способностью создавать новое. И постепенно, со временем, конечно, это новое вытесняет старое, уже прошедшее, понимаете? Новый мир абстракций медленно, но уверенно заменяет собой старый, реально существовавший в те времена мир. Потом уже этот новый, ещё абстрактный, но уже вполне реальный мир становится старым, и уже на смену ему приходят новые образы, порождённые этими воплощёнными в реальность абстракциями. Приходят видения нового поколения, приходят мысли уже более развитого интеллекта, приходит новая, ещё никем не познанная реальность и заменяет собой реальность старую…

– Получается что от мира, который существовал в те времена, во времена драконов и динозавров, уже ничего не осталось?

– Получается что так. – Агафья Тихоновна вздохнула, – от того мира остались только мифы, легенды, сказания… Но именно они и являются сейчас абстракцией, вы не находите? Именно их нет в современном мире!

– Да, действительно…

– И рисуя в своих мыслях дракона – вы… Вы… Вы, в конце концов, его и получаете!

Я рассмеялся и потрепал Артака за шею.

– Насколько же сильны человеческие мысли! – я любовался своим драконом, и чувствовалось, что ему это было приятно.

– Они – начало всего, – акула глубоко вдохнула и с шумом выпустила воздух, – но мы опять отвлеклись, – она села поудобнее и продолжила:

– Один рисунок на скале, конечно же, не мог ничего изменить. Но множество рисунков и их повсеместность стали оказывать огромное влияние на жизнь кроманьонцев. Абстрактному мышлению тоже необходимо время – необходима подпитывающая его энергия – чтобы развиваться, эволюционировать, создавать всё более сложные образы, формируя тем самым новую, более сложную реальность. Кроманьонцы начали рисовать. И рисование стало неотъемлемой частью их культуры – культуры, которая, в конце концов, привела вас к этому, существующему сейчас уровню. Один рисунок – первый, подсказанный самой природой, мог обозначать лошадь – другой рисунок мог обозначать уже что-либо другое, третий – третье, и так далее. Человек научился схватывать суть окружающих его вещей и изображать действительность какими-то одному ему понятными символами. Это только сначала лошадь должна была быть похожа на саму лошадь, чтоб её опознали, но потом… Потом лошадь могли изображать схематично, но каждый видящий этот знак точно знал что это лошадка, понимаете?

– Понимаю. Летящую птицу можно было изобразить как два изогнутых крыла, кстати, многие до сих пор так рисуют, например – чаек, а рыбу – как вытянутый овал с треугольными плавниками, да?

Именно так, – Агафья Тихоновна подтвердила мои догадки, – именно так. И эта волшебная способность – изображать схематически окружающий мир дала виду кроманьонцев решающее преимущество над всеми остальными видами.

– Но почему? Потому что это было началом письменности или искусства?

– И это, конечно, тоже, – Агафья Тихоновна ещё раз засмеялась и хитро посмотрела на Артака, – письменность и искусство – замечательные и необходимые качества любой, уже развитой культуры, и, несомненно, начало всему было положено именно тогда, когда первый человек нарисовал свой первый наскальный рисунок. Но был ещё один важный момент. Важный, потому что волшебный…

– Какой же?

– Когда первая лошадка была нарисована и признана остальными древними людьми именно за лошадку, – Агафья Тихоновна говорила медленно, чуть ли не по слогам, – какой-то другой кроманьонец отошел от рисунка на определенное расстояние и вдруг метнул в скалу своё копьё… – акула замолчала, давая мне время переварить сказанное.

– И что?

– А то, что по какому-то странному стечению обстоятельств, на следующий день эта самая лошадка была поймана без особого труда и ещё какой-то, стоявший неподалеку, древний человек смог связать успешную охоту на реальную лошадку с киданием копья в нарисованную, в вымышленную лошадь. Один из кроманьонцев смог связать реальность с вымыслом, понимаете? – Агафья Тихоновна приблизилась вплотную к моему лицу, – связать реальность с вымыслом, – повторила она, – и это было бы ещё полбеды. Но важно именно то, что вымысел здесь – нарисованная лошадь – играл роль причины, а реальность – пойманная на охоте лошадь – была уже следствием вымысла, то есть была реальным событием, следующим строго за выдуманной причиной. Вы понимаете всю важность данного события?

– Нет, не понимаю. И что с того, что придуманная причина порождала реальное событие? – я не сразу понял ход мыслей акулы, но осекся, произнеся эту мысль вслух.

Важность сказанного, ещё не до конца мной понятая, уже просвечивала сквозь произнесенные слова.

– А то, что с этого самого момента, в жизнь кроманьонцев вошло волшебство, с этого момента в их жизнь вошла вера в то, что они могут управлять реальностью, с этого момента древний человек молча, ещё не понимая смысла, но сказал сам себе – я всесилен. И в этот самый момент даже природа стала подчиняться сознанию той своей части, которую она сама породила, то есть природа стала подчиняться сознанию своего отдельного биологического вида. Кроманьонцы тысячи раз повторяли определенный ритуал, например, кидали копья в нарисованных зверей и в день охоты, в дополнение к своим охотничьим навыкам получали одно волшебное качество – уверенность в своих силах. А уверенный человек, совершенно логично, показывает лучшие результаты в любом деле. Лучшие результаты лишний раз убеждали людей в действенности новой методики, тем самым, опять увеличивая ту самую уверенность и, как следствие, охота становилась ещё успешнее. И так по кругу, по бесконечности. День за днем, год за годом, реальность становилась чем-то управляемым, чем-то вторичным, чем-то ЗАВИСИМЫМ. Пусть пока ещё только в головах древних людей, но это уже не имело никакого значения. Факт остается фактом. С момента рисования первого наскального рисунка, с момента рождения живописи, видимой реальностью стало возможно управлять и управлять достаточно легко, – Агафья Тихоновна закончила громко и чётко, – управлять реальностью посредством каких-то ритуалов, каких-то обрядов и таинств, управлять реальными процессами посредством выдуманных церемоний. Теперь вы понимаете всю важность данного действия?

– Да, понимаю, – я действительно понимал насколько важным было то, о чём говорила акула, – в этот момент зародились все верования и религии, в этот момент появились жрецы и шаманы. В этот самый момент в жизнь древних людей вошла самая настоящая магия. Пришло волшебство, чудодейство. Мир стал более предсказуем, а значит – и менее опасен.

– И что немаловажно, – акула перебила меня, – эта магия работала! Реальность на самом деле, каким-то невероятным способом, стала подчиняться вымыслу. Даже, если это происходило только в головах древних людей – это было зарождение новой эпохи, это было рождение нового человека. И этот новый человек стал развиваться уже по новому, отличному от всех других пути. Человек стал уметь абстрактно мыслить. Человек, хоть и в своих мыслях, но стал единственным властелином всей планеты!

– Вы совершенно правы, – только и смог произнести я, – вы совершенно правы.

– И ещё, – Агафья Тихоновна внимательно посмотрела прямо мне в глаза, – с развитием наскальной живописи, с течением времени – некоторые рисунки получали всё больше и больше мелких деталей, а некоторые стали всё более схематичны и абстрактны. И, в конце концов…

– В конце концов, первые превратились в искусство, – перебил я Агафью Тихоновну, – правильно?

– Да, – подтвердила акула, – правильно. А схематичное изображение чем стало?