Иллюзия вторая. Перелом

– То есть, как это?

– Очень просто. Для того, чтобы получить ответы на любые интересующие вас вопросы необходимо обратиться внутрь себя, внутрь того, кто эти вопросы задаёт, – дракон показал на меня прочным и острым, немного искривленным внутрь когтем, – ведь вопросы могут существовать только рядом с ответами, и если уж, по каким-то причинам, что-то необъяснимое и непонятое всплыло в вашей голове, то можете быть уверены, ответ точно так же всплывет сам, он проявится в своё время, он откроется вам в точности в том же самом месте, где родился тревожащий вас вопрос, – он похлопал меня по затылку, – в точно том же самом месте, и нет других мест для этого во всей Вселенной – нет, да и не может быть.

Я лишь задумчиво и созерцательно отдавался на волю той энергии, которая несла меня сквозь мою жизнь, несла сквозь моё время, несла точно так же, как река несет свои воды от устья и до самого своего последнего истока. Несёт, продолжая быть цельной и полноводной в каждой своей точке, несёт, продолжая сохранять свою суть независимо от места своего пребывания – при рождении ли, в детстве ли, в юности или в середине пути; и даже в самом конце – уже умирая и истекая, уже потихоньку превращаясь в море, эта непостижимая людям река умудряется сберечь себя самое в каждой временной точке своего пребывания. Она вытекает из своего устья, каждое мгновение начинаясь снова и снова; она – капля за каплей, рождает новые воды, которые продолжают её дело, которые продолжают называться рекой.

Продолжают называться рекой даже тогда, когда та старая река, собственно, уже утекла, уступив своё русло новым каплям и новым течениям.

Река, всем своим видом, всеми своими действиями, всей своей жизнью и даже своей смертью, всей своей сутью демонстрирует людям независимость от времени, ведь существует она одновременно и в своем рождении и при своей жизни, она присутствует даже в своей смерти, которая мгновенна, но длится вечно – ибо смерть её – не что иное, как изливание, выплескивание в синее, глубокое море – в море, способное превратиться и в океан, и в планету, и в целый, бескрайний мир, в целую Вселенную…

– Каждая река станет морем?

– Каждая.

– Когда?

– Рано или поздно.

– И что тогда будет?

– Всё. Море объемно. Море огромно. Море нескончаемо.

– И человек станет морем?

– И человек.

– А куда денется ил? Куда денется грязь, которую несёт с собой река?

– Растворится и осядет. Ведь море может растворить всё что угодно и сколько угодно всего. Море безмерно. Море колоссально. Оно гораздо больше чем река. И нигде в мире, да и во всех мирах нет столько грязи и ила, нет столько горя и лжи, сколько море не смогло бы растворить.

– И человек – это море?

– Да. То исполинское море, что плещется внутри каждого человеческого тела.

– Неограниченное море может плескаться внутри ограниченного тела?

– Да. Если его границы добровольны.

– Как это?

– Безбрежное море добровольно ограничило себя контурами человеческого тела. Оно ждёт. Оно выжидает.

– Чего оно ждет?

– Твоего пробуждения. Оно ждёт когда человек откроет глаза и разрушит эти границы. Море иногда даже плачет в ожидании.

– Поэтому оно солёное?

– Да. Но это не его слёзы, а человеческие. Эта соль уже не может обжечь. Она не вредит, но лечит. Она выполнила свою роль в человеке, когда тот был рекой и мог плакать.

– А море? Море не плачет?

– Море не плачет. Море колышется. Море впитывает. Море растворяет.

– Но она – соль – она есть?

– Конечно. Она есть. И без неё море перестало бы быть морем.

– Чем бы оно было? Озером?

– Возможно.

– Разница только в размере и в солёности?

– Нет. Озеро никогда не сможет стать океаном. А море – сможет. И обязательно станет. Более того – море уже есть часть океана, как и река – всегда часть моря. Значит и человек – часть океана, огромного как сама планета.

– А что есть планета?

– Часть мира.

– А мир?

– Мир – это тоже человек. Некоторые люди способны вместить в себя не только моря, но и Солнце и звезды…

– Но человек – это же река?

– Один человек – река, другой – море, третий – океан. Кто-то – планета. Кто-то – Вселенная. Человек – не капля в море. Человек – океан в капле. Но всё же это не люди…

– А что это?

– Дороги. Пути. Мосты. Провалы. Пещеры и скалы. Вершины, царапающие небо.

– Провалы окружены горами?

– Да.

– И горы – это?..

– Знания.

– Как это?

– Чем они дальше друг от друга, чем большую площадь покрывают – тем обширнее путь.

– А если горы неприступны? Если они настолько высоки, что не забраться?

– Человек ломает ноги не о сами горы – слишком крупны они для ног человеческих – человек ломает ноги о кочки на тропинках его пути.

– И любая тропинка ведёт вверх?

– Да. Ведёт в горы. Иногда вниз. В самую глубину. Это неважно. Важно идти.

– Объясни.

– Человек-река течёт только вперед, человек-море – колышется вперед-назад и вправо-влево. А человек-океан способен нырнуть в самую глубину.

– А человек-гора?

– Океан способен покрыть любую гору.

– Человек-океан ныряет вглубь, а выныривает на вершине?

– Можно и так сказать…

– Но сам океан тогда…

– Ступенька, но не человек.

– А планеты, галактики?

– Этапы.

– Вселенная?

– Наполнение.

– Но что же тогда человек? Кто он?

– Человек – это сосуд, и стены его ограничены лишь его воображением.

– Но они есть?

– Стены?

– Да.

– Есть. Если его воображение ограничено.

– И нет, если оно безгранично?

– Да.

– Сосуд без границ и без стен?

– Да.

– Но тогда он больше самой Вселенной?

– Много больше.

– Он бесконечен?

– Да.

– А с чего всё начинается?

– С неведения.

– А чем заканчивается?

– Ничем.

– Ничем?

– Да.

– Но что это?

– Всё.

– Так Ничто и Всё одинаково?

– Абсолютно одинаково.

– А люди?

– Люди одинаковы относительно.

– Где я могу начать?

– В любой точке своего пути.

– Прямо здесь?

– Да. В этой единственно доступной тебе точке пространства-времени – здесь и сейчас…

Что-то сдвинулось, переместилось в моей голове и в образовавшийся просвет я увидел огромный и пыльный мешок с Неведением – мешок вмещавший в себя всё моё будущее – все реки, моря и океаны, все звезды и планеты, все галактики и Вселенные, всё-всё-всё, ибо неведение – это всегда начало.

– Начало.

– Да.

– Есть выбор?

– Нет.

– Но почему?

– Выбор дает знание.

– А здесь?

– Здесь лишь неведение. Поэтому выбора нет.

– Но он есть?

– Да.

– Где?

– Внутри этого мешка.

– В середине неведения?

– Да.

– И когда появится выбор?

– Когда ты овладеешь знанием.

– И когда он исчезнет?

– В тот же самый момент.

– В чем разница?

– Сейчас нет выбора, ибо ты его не видишь за густой пеленой неведения, погрузившись же в него с головой, достигнув его глубин, познав неведение, тем самым, ты уничтожишь его, найдешь знание и тогда получишь выбор, ибо ничто тебе более не будет мешать видеть ясно и далеко. Получишь выбор, но лишь для того чтобы тут же его потерять.

– Тут же?

– В тот же миг.

– Но почему?

– Потому что для обладателя знаний – остается видна только одна дорога. Единственная дорога правды.

– Но остальные пути тоже остаются?

– Да, но они становятся непроходимы, как густая чаща.

– Значит сейчас выбора нет и потом его не будет?

– Да. Сейчас нет выбора – течь или не течь – как у реки. Потом не будет выбора – быть или не быть, как у Вселенной.

– Это разное отсутствие выбора.

– Да.

– Человек-река не может не течь, а Человек-Вселенная?

– Может и не течь, но он содержит в себе множество течений. Человек-Вселенная не может не быть.

– Значит выбор есть?

– Нет. Но у каждого нет именно своего выбора.

– Я понял.

– Я знаю.

И именно этим своим перетеканием из формы в форму – из одного стабильного состояния в другое – время и формирует все эти пресловутые и доступные человеку внешние проявления – такие как температура, давление, плотность, гибкость, вязкость, текучесть и так далее, – Артак на мгновение задумался, – но формирует их только как побочные эффекты своего превращения. Ведь сами по себе эти процессы или характеристики не являются первичными, и достаточно глупо пытаться понять суть чего бы то ни было, опираясь лишь на вторичную, уже чем-то обусловленную сущность.

– Вы можете привести пример?

– Конечно, – дракон кивнул, – ветер, перемещающий облака и стабилизирующий общее планетарное давление даже образуя ураган, может одновременно трепать ваши волосы, как…

– Постойте, – я жестом остановил Артака, – вы имеете в виду…

– Я имею в виду что сам ветер является вынужденной, необходимой мерой, к которой прибегает природа, дабы сохранить свое внутреннее равновесие. Ветер – не самостоятельная величина. Ветер – всего лишь название. Ветер – это имя, данное человеком процессу перемещения слоёв воздуха. Но ветра нет на самом деле. Есть равновесие всего со всем – коромысло всего существующего, и если где-то чего-то по каким-то причинам стало много – оно переходит туда, где его мало. А человек, наблюдая эти перемещения уже даёт им имя. В случае с воздухом – это имя – ветер. Но самого-то ветра нет. Есть лишь названный, вынужденный необходимостью процесс, имеющий свою причину. Ветер – только следствие. А краеугольный камень, источник всего, основание, предлог, мотив, начало, побуждение и повод – назовите как хотите – вот истинная причина действия или процесса.

– Да, я понимаю, – я кивнул, боясь упустить мысль, – вы хотите сказать, что человек, наблюдая ветер, пытается выстроить какие-то физические законы с помощью которых он сможет познавать мир глубже?

– Можно сказать и так. Процессы, сопровождающие что-то основное, что-то такое, на что и необходимо обращать внимание, что-то действительно существующее и можно даже сказать – важное – эти процессы уже достаточно хорошо изучены человеком. Но они вторичны, но человечество именно на их основании пытается выстроить и обнаружить законы самого перетекания, то есть процесса, имеющего в своем основании Его Величество Первопричину…

– А на самом деле…

– На самом деле, чтобы понять суть чего-то, чтобы разобраться в каком-то действии или поступке – необходимо изучать не следствия – необходимо изучать причины. Внешние проявления – это уже следствия, это уже вторично, это уже «потому что». А наблюдать нужно «из-за того что», которое потихоньку становится тем, что уже «потому»… – дракон повёл носом, словно учуял какой-то запах, но ничего не сказал, – вот как вы думаете, можно ли по внешнему виду автомобиля определить точно откуда он приехал? – Артак рассмеялся наблюдая за моими мыслями, и ответил сам, – нет, нельзя. Конечно, возникает обратный вопрос – а можно ли догадаться как будет выглядеть этот самый автомобиль когда он приедет в пункт назначения, зная лишь его исходное положение?

– Это легче, – я улыбнулся.

– И что для этого необходимо?

– Знать исходное положение авто и пункт назначения.

– Именно. А кто определяет пункт назначения? – Артак опять хитро прищурился.

– Наверное, водитель, – я говорил неуверенно, чувствуя подвох.

– Конечно, водитель, – дракон кивнул, соглашаясь, – но мне кажется что водитель тоже руководствуется какими-то правилами или необходимостями, и уже в соответствии с ними и выбирает дорогу, не так ли?

– Да, именно так.

– И это значит только одно, – Артак потрепал меня за волосы, – направление движения вашего авто диктует необходимость. Насущная необходимость. И точно так же и во всей Вселенной, – он поёжился, – что более необходимо в тот или иной момент – кусок пространства или отрезок времени – то и появится в обозримой человечеством, материальной Вселенной. Появится реально, по-настоящему, но само останется невидимым, и всё по той же причине.

– По какой?

– Увидев нечто новое – единственное что может прийти человеку в голову, и я вам скажу, что обязательно придёт, – Артак снисходительно потрепал меня по голове, – это уничтожить это новое, даже если оно никак ему не вредит ему, и не угрожает его существованию. А как природа может спрятать от человека то из чего она собственно и состоит? Только сделав невидимым и, соответственно, ему недоступным. Не только человеческому глазу, но и многочисленным приборам, которые человек в состоянии произвести. Поэтому-то все настоящие вещи и недоступны людям, не достигшим определенного уровня развития. Не достигшим такого уровня, при котором само слово – уничтожить – перестает существовать. Только тогда природа приоткрывает свою завесу и идёт навстречу человеку с открытым забралом. Идёт, будучи уверена в своей безопасности, идёт, неся с собой самые настоящие знания, а не тот суррогат, над которым бьются учёные.

– И это значит что законы, которые открыло человечество…

– Никаких законов нет и быть не может, – дракон отрицательно покачал головой, – ну подумайте сами, разве можно по молекуле пара, вылетевшего из электрического чайника определить марку этого самого чайника? А вот имея чайник в руках, – он кивнул подбородком вниз, – имея сам чайник в своих руках, мы совершенно точно можем сказать что он способен превратить воду в пар, не так ли? И кстати, нам совсем нет никакой нужды знать его марку. Достаточно просто знать что это чайник и что он кипятит воду, – Артак посмотрел на меня с немым вопросом.

– Я понял! Понял! Всё точно так как вы сказали! – я наконец-то уразумел о чём мне пытался втолковать Артак уже битый час, и поэтому говорил громко и уверенно.

Слова упруго отталкивались от моего нёба и обретали свободу.

– Ну и хорошо, – дракон кивнул Агафье Тихоновне, словно ища у неё поддержку, – но если быть немного точнее – то закон всё-таки есть, и он – один. Единственный.

Я затаил дыхание.

– Всё что существует, всё что будет существовать, всё что уже существовало – всё это определяется лишь необходимостью. Необходимо пространство – да берите сколько угодно, – Артак рассмеялся, – если верить человеческой теории образования Вселенной, каждую секунду пространство само собой расширяется примерно на 300 тысяч километров! Оно захватывает по 300 тысяч километров пустоты за секунду! Причем заметьте – сразу во всех направлениях! – Артак развел лапы так широко в стороны, как только мог, словно пытаясь охватить весь мир, – А если есть необходимость в дополнительном времени – то и его вполне достаточно, ведь согласно той же теории о Большом Взрыве на каждые линейные 300 тысяч километров приходится одна человеческая секунда, которая при известных обстоятельствах, может быть получена и из этого куска пустого пространства!

Мои глаза округлились сами собой, как только я попытался выяснить сколько секунд, а следовательно и сколько пространства находилось в том стакане со временем, который я выпил мгновение назад. Выпил одним залпом, одним глотком.

– Сколько же я километров выпил?

– Ах, оставьте, – дракона явно забавлял мой изумленный вид, – оставьте, а то вы всё перепутаете и заблудитесь в непроходимом лесу из аксиом и теорий. Выпили вы ровно столько, сколько выпили – ровно один стакан. Можете считать, что это было сильно сжатое пространство, если вам так удобнее.

– Но позвольте…

– А вот и не позволю! Вы привыкли считать правдой то, что видите своими глазами – но это не совсем так. Пространство, если верить в то, что Большой Взрыв все-таки был, расширяется во всех, – Артак постучал мне когтем по лбу, – во всех направлениях! А сколько таких направлений?

– Я… Я не знаю…

– Да сколько угодно! Миллион, миллиард, гугол в конце концов! Бесконечность! И если мы возьмем от каждого из бесконечного числа направлений по одной, самой маленькой, можно даже сказать, – Артак поднял лапу, – бесконечно малой толике пространства, то и получим сколько угодно времени. – Дракон перевел дух, – но главное тут всё же другое…

– Что же? – мне показалось что я упустил суть.

– Главное – необходимость. Она первична. Она определяет количество и качество того что вас окружает. И если она, необходимость, появилась или была изначально – природа тут же сформирует столько пространства или столько времени сколько ей, этой необходимости, простите за тавтологию, необходимо. Природа жонглирует невидимыми человеческому глазу шарами под названием пространство и время, и ей, в отличие от вас, очень надобна эта двойственность.

– Но зачем?

– Для равновесия. Просто представьте себе коромысло. Нужно ещё объяснять?

Я тут же представил статную женщину, несущую коромысло с водой. Вода плескалась в такт движению и часть её выплескивалась наружу – падала на землю и уходила вглубь.

– Не нужно объяснять, – я улыбнулся, – не нужно. Но неужели так необходимо именно два ведра?

– А как вы сможете сохранить равновесие с одной посудиной? – Артак рассмеялся и обращаясь к Агафье Тихоновне добавил:

– Он никак не хочет понять что для поддержания равновесия необходимо как минимум два чего-то. А то и три, и может быть больше, много больше!

Акула сосредоточено кивнула. Я смутился и задал вопрос, который меня интересовал изначально, ровно с того момента, как было произнесено слово «необходимость»:

– А кто определяет эту необходимость?

– Вы ещё не догадались? – дракон опять посмотрел на Агафью Тихоновну, словно обращаясь и к ней тоже, – ну подумайте, подумайте хорошенько.

– Не догадались, – Агафья Тихоновна по моему лицу поняла что я ещё достаточно далек от разгадки, и, поэтому, ответила за нас двоих, – мы ещё не догадались.

В этот момент дверь в парадное распахнулась, и порыв холодного, скорее осеннего чем летнего ветра, окутал нас троих, немного сковав и наши мысли и движения.

– Постойте, – я смотрел прямо в глаза Артака и видел в них свое жёлтое и солнечное отражение, – постойте, – какая-то мысль опять пришла мне в голову и на этот раз осталась там надолго, – я догадался!

Дракон фыркнул, словно в недоверии, но продолжал смотреть на меня с интересом, а в его глазах продолжало сверкать Солнце.

Конечно, он знал ответ. Конечно, от знал ту мысль, которая посетила меня только что, ибо он сам и был моей мыслью. Он смотрел на меня и ждал одного только слова. Агафья Тихоновна, видимо, почувствовав важность момента, застыла в таком же немом ожидании.

– Человек! – я произнес громко и по слогам:

– ЧЕ – ЛО – ВЕК! Все насущные необходимости определяет сам человек! И в этом и заключена его свобода.

Свобода без выбора!

Свобода без альтернативы!

Свобода без вариантов!

Стрелка на моих часах внезапно пошевелилась таким образом, что я ощутил это движение, потом подпрыгнула и завертелась с огромной, если не сказать – бесконечной скоростью. Ещё бы – за одно лишь мгновение ей надо было отсчитать 7 миллионов 776 тысяч человеческих секунд. Ну или 129 600 оборотов вокруг своей оси.

Одновременно с порывом холодного ветра моё время синхронизировалось и всё встало на свои места.

Согласно природному расписанию.

Согласно насущной необходимости.

Согласно, а не вопреки.

– Но почему так холодно? – я обратился к сияющему счастьем дракону, – время что, забирает температуру, когда синхронизируется?

– Ахаха, – Артак искренне рассмеялся, – нет, нет, что вы… Просто осень на дворе, вот и прохладно.

– То есть как?

– Вот так. Вы же выздоровели. А на это нужно время. Вот оно и прошло, – дракон сделал непонятный жест лапами, – исчезло, испарилось, фьюююю…

В открытую дверь подъезда, словно подтверждая слова Артака, не спеша залетел грязно-жёлтый, мокрый и мятый осенний лист. Следом за ним ветер занёс еще несколько разных – красочно-ярких, несколько таких особенных и неповторимых, всё ещё живых, но уже умирающих, безнадежно оторванных этим же ветром от дерева листьев. Они обречённо и хмуро легли к моим ногам, неся с собой то неуловимое очарование старости и смерти, с которым каждому из нас придется познакомиться. Каждому в своё время.

И никому из ныне живущих не избежать этого.

Листья были яркими, насыщенными теми теплыми, осенними красками, которые способны украсить собой любое увядание, любое одряхление, любое замирание и рассеивание того мощного потока, которое человечество называет жизнью – человеческой ли, древесной – не важно, даже не подозревая о том, что сама жизнь много шире и разнообразнее.

И рассеянный её поток, покинув лежащий передо мной осенний лист или покинув меня самого, не может и никогда не сможет остановиться ни на одно мгновение, он будет бурлить, охватывая собой всё большие и большие куски пространства, расходуя всё больше времени, и поглощая или выдавая на гора новые, ещё не известные человечеству формы.

Не известные, но угадываемые проницательным умом.

Угадываемые любым умом – но лишь умом, склонным к созерцанию и рассуждению.

Ибо Ничто не сокрыто от внимательного, пытливого взора.

Ничто не сокрыто.

– Можно ещё один вопрос? – я неуверенно посмотрел на моих собеседников, которые уже собирались покинуть парадное, – всего лишь один. Перед тем, как мы пойдём.

– Да сколько угодно, – Артак и Агафья Тихоновна повернулись ко мне как по команде и застыли в ожидании вопроса.

– Что такое гугол?

Дракон моргнул, но остался недвижим, потом внезапно, словно отмерев, оттаяв, многозначительно глянул на акулу и засмеялся громко, по-драконьи протяжно.

Его смех наполнил не только всё пространство, но и меня самого, и Агафью Тихоновну. Он ещё долго звучал, отталкиваясь от жёлтых, солнечных, непроходимых стен, вибрируя внутри мокрой и мягкой осенней листвы.

– Гугол – это единица со ста нулями, – произнес Артак многозначительно, и повернувшись к Агафье Тихоновне негромко добавил:

– Внимание к мелочам – вот основа любого успеха.

Она молча кивнула в ответ.

14

Не желая более терять ни одного из отпущенных мне мгновений, я вскочил на ноги и убедился что они крепко удерживали моё тело в вертикальном положении. Сломанная одним часом или несколькими месяцами ранее нога внешне ничем не отличалась от своей зеркальной сестры-близняшки – она надёжно поддерживала моё немного уставшее за мгновенно промелькнувшее лето, но и одновременно отдохнувшее за быстро уходящую осень тело в рабочем и отвесном, как грузило на стройке, положении, не причиняя мне ни малейшего неудобства. Пару раз топнув для верности ещё недавно больной ногой, и не почувствовав ничего такого, что могло бы меня насторожить, я обратился к Артаку:

– В путь?

Дракон лишь молча кивнул.

– Туда?

Ещё один кивок.

Агафья Тихоновна тоже оглянулась и посмотрела на дракона в ожидании ответа.

– В путь. Туда, – он показал взглядом на приоткрытую дверь.

– Выбора нет?

Ещё один кивок, на сей раз в горизонтальной, а не в вертикальной плоскости.

– Нет. И никогда не было.

– Мы пойдём вместе? – перед выходом на улицу более всего меня интересовал только один вопрос, а именно – как люди отреагируют на появление во дворе говорящей акулы и не менее говорящего, хотя и более молчаливого дракона.

– Вы думаете, мы идём на улицу? – Артак засмеялся и быстро, одним движением лапы распахнул входную дверь.

За ней простирался длинный и белый, узкий, вытянутый в бесконечность коридор с множеством дверей по бокам.

Каждая следующая дверь была похожа на предыдущую словно две капли воды. И было этих дверей столько, сколько хватало глаз и остроты зрения.

Коридор был ограничен стенами, но безграничен в длину и вечен во времени.

Это чувствовалось чем-то внутренним, каким-то, ещё не открытым – сердечным, чутким – именно тем органом, который за мгновение до чего-то такого, что должно было произойти, начинал ныть под ложечкой или выкручивать желудок.

А, может быть, мне это просто казалось. В любом случае, удивляться уже не приходилось, что бы не происходило. Реальность была стёрта, смешана с чем-то другим, возможно, не менее реальным, но менее видимым – и потому непривычным, странным и удивительным. Волшебным, если хотите. Да, да, именно волшебным.

Это правильное слово.

Я замер в нерешительности, не зная как поступить дальше.

Шагнуть в неизвестность, сделать шаг в этот казавшийся бесконечным коридор, находившийся сразу за дверью на улицу, и замещавший её всю самим собой?

Шагнуть в коридор, внешний вид которого не имел ничего общего с тем, что я ожидал увидеть за этой дверью – значит принять правила игры, значит окунуться с головой в тот омут, в который с лёгким принуждением толкали меня Артак с Агафьей Тихоновной.

Шагнуть – это значило одно – начать.

И неизвестно было – удастся ли мне остановиться, удастся ли вынырнуть оттуда живым и невредимым, удастся ли сохранить ту единственно верную для меня философию – философию лично мою – оригинальную и неповторимую философию жизни, которую каждый из нас создаёт с самого своего рождения и с которой так болезненно расстается, когда приходит его время. Или, точнее, когда оно уходит. Это уже неважно, да и по сути – одно и тоже.