Иллюзия вторая. Перелом

– Вы считаете что вопрос о том что было в самом начале – неверно сформулированный?

– Конечно, – Артак развел лапы в стороны, – ну конечно. Вы хотите заставить окружающий вас мир встать в очередь и ждать своего часа.

– Как это?

– Вы хотите чтобы что-то происходило вначале, а что-то в конце. Это и есть принцип очереди, придуманной человеком. Сначала кто-то, потом другой. Сначала весна, а потом лето. Сначала ночь, а потом утро. В космосе нет ни времён года, ни смен дня и ночи, понимаете? В природе нет понятия очереди и именно это я имел в виду, когда сказал что мышление ваше всё ещё человеческое. И, в этом случае, ваши вопросы вполне могут быть неверными изначально, а ошибочные вопросы могут стоять рядом только с такими же ошибочными, а значит, и нереальными, ну или недалёкими ответами, – дракон немного повысил голос, – ответьте мне тогда, зачем вы хотите заставить природу лгать и изворачиваться? Вправе ли вы?

– Природу лгать? – я невольно повторил слова Артака, но тут же сообразил как нужно ответить, – а разве природа умеет лгать? Разве она умеет изворачиваться?

– Тут вы правы, – дракон усмехнулся, словно ждал этот вопрос, – природа не умеет лгать, а вот вы – умеете, ведь вы учились этому всю свою человеческую жизнь, – Артак набрал полные легкие воздуха и мощно выдохнул, – сначала в школе, потом в институте, и каждый день – в жизни. И пока вы есть часть природы, можно сказать, что она умеет лгать, а если быть точным – то учится лгать у вас, ибо это не её врожденное свойство. Учится, используя вас самих, учится нехотя, учится нерадиво, но одновременно прилежно, ибо люди сами заставляют её это делать.

Я смотрел на дракона широко открытыми глазами, не в силах вымолвить ни слова. А он продолжал:

– Природа осознаёт сколько вранья, сколько лжи скопилось в ней самой, но и избавиться, сбросить с себя это вечное, как человечество, покрывало неправды, она не в состоянии. Единственное что она может сделать в таком случае – это спрятать от взора всех лживых людей самое ценное что у неё есть, спрятать то настоящее, чему они смогли бы навредить своей ложью – и это настоящее – любовь. Лживые люди никогда не смогут даже прикоснуться к этой природной святая святых. Они обделены заранее. Лживый человек всегда нищ духом, по-другому не бывает. Никогда не бывает.

– Но как ей удается скрыть любовь?

– Не забывайте, – Артак величественно положил мне свою тяжелую лапу на голову, – не забывайте главного – природа, вселенная, общее сознание, абсолют, бог, называйте как хотите, так вот, они сами познают себя же посредством данного вам человеческого интеллекта и согласитесь, это познание было бы неполным, если бы их порождение – человек – не обладал бы хотя бы капелькой свободной воли. И когда он – человек – используя эту свободу, начинает врать и изворачиваться в своих же отношениях между себе подобными, или в своём отношении к самому себе – природа познаёт и эту часть себя и тут же, зеркально, начинает врать человеку, скрыв, возможно из боязни разрушения, возможно по каким-то другим причинам кирпичики своего настоящего мироздания – и имя этим кирпичикам – любовь. Любовь – самая настоящая, всеобъемлющая, тотальная, безграничная, безъобятная, одинокая любовь.

– Одинокая?

– Конечно, ибо она одна.

– Но кому-то из людей она всё же доступна?

– Да, безусловно, – дракон улыбался и жёлтый свет струился у него из глаз, – кому-то доступна. Но их крайне мало, – он смотрел на меня внимательно, – за всю историю человечества я мог бы назвать лишь несколько имен…

– Так кто же это?

– Будда Гаутама Сиддхартха или, например, Иисус Христос, да мало ли кто. Любой, постигший главную тайну природы, любой, кому удалось прикоснуться к любви становится Буддой… Или Христом. А в человеческом понимании – становится Богом. И нет у этого правила ни исключений, ни дополнений, – Артак мягко улыбнулся, – нет, да и не может быть. Каждый человек может, каждый человек в состоянии, каждый должен найти заветную дверь в освобождение… Если захочет, конечно. И тогда его перестанут тревожить вопросы что было раньше, а что – потом…

– Ах, вот оно что…

– И вы всё ещё хотите поставить природу в очередь, вы ещё настаиваете на том, чтобы она ответила вам на вопрос – что было первым? Это вопрос не к ней. Это вопрос к миллионам тех ученых, которые вместо того чтобы просто внимательней присмотреться к правде – изучают, а точнее – пытаются изучить то неверное, лживое отражение природного зеркала, которое они называют человеческим видением жизни… И не догадываются эти серьезные мужи, что изучают они своё собственное отражение, ведь как ни крути, природа всегда остаётся на шаг впереди. Невозможно добраться до истины изучая кривое зеркало. Ведь истина заключена не в зеркале, истина заключена в них самих. Заключена – значит – в тюрьме. И задача каждого – выпустить её, освободить, познать. Каждого человека и каждого поступка этого человека, каждой его мысли и каждого действия. Соответственно, если вы что-нибудь хотите выяснить – займитесь собой. Правдиво займитесь. Честно займитесь. Займитесь взахлёб, в край, в горизонт. Увлечённо и неторопливо. И точка. Больше ничего вам не потребуется. Ничего и никогда.

– Неверное отражение зеркала? Но постойте, как отражение может быть неверным? Это же просто отражение!

– Как в кривом зеркале, – сказал Артак, как отрезал, – человек наполненный враньем всегда будет отражаться лживо.

– А если в нем нет лжи?

– Тогда он ясно видит всё и так, – дракон погладил меня по голове, – и никакие законы и правила ему не писаны, а если и писаны, то не нужны. Он – сам себе закон. Человек, узревший правду, хоть и остаётся всего лишь отражением, но зато отражением ровным и честным. Только тогда он становится равным самой природе, только тогда он становится её неотделимой частью, только тогда он вправе требовать у неё каких-то ответов, – Артак грустно усмехнулся, – вот вы, попробуйте ответить самому себе – только ответить честно – вправе ли вы указывать природе что и когда ей делать? Заслужили ли вы уже это право? Стали ли вы частью самой природы? Можете ли вы, положа руку на сердце сказать что правда – это ваш единственный путь?

Я растеряно смотрел на своего родного, любимого Артака и не знал что сказать. Конечно же, нет. Конечно, я был не в праве. Конечно, стоило подождать. Конечно же, не нужно смешить мироздание, как и нет никакой необходимости безостановочно и бездумно лезть вперед, через непроходимую чащу, обдирая колени и локти в поисках какого-либо ответа. Ведь существует другая дорога – шире, вольготнее, и она же – прямее и короче. На ней свободно дышится, и кожа, защищающая тело, остается цела и невредима.

Дорога правды всегда одна, тогда как рядом с ней, в одном лишь миллиметре, может проходить тысячи других, запутанных и лживых дорог. И для того, чтобы отыскать эту единственную дорогу правды стоит научиться хотя бы одному – а именно – формулировать правильные, прямые, правдивые вопросы. Являть миру выполнимые задания. Высказывать и выражать разумные, честные вещи. Конечно, только в том случае, если ваша цель – получать от мира точно такие же честные и безапелляционные ответы.

– Не вправе, – только и смог произнести я, – совсем не вправе. Но что я такого спросил?

– Вы захотели ограничить природу временными рамками. Вы изъявили желание узнать что было раньше, тем самым поставив выше всех существующих сомнений тот факт, что что-то могло быть раньше, а что-то позже. Вы захотели ограничить природу временем, зашить её в кожу человеческого тела и пустить сквозь непролазный кустарник в поисках нужного вам ответа, который, как вы теперь поняли, изначально не мог быть верным, ибо основная ошибка – ошибка фундаментальная, всё меняющая ошибка закралась в самом вопросе. А вопрос – это всегда готовая половина ответа.

– Что вы хотите сказать? Что природе незнакомы временные изменения?

– Не знаю, – Артак пожал плечами, – а вы как сами думаете? Если всё существующее время находится внутри вас, ощущаете ли вы его бег?

– Не знаю…

– Ощущаете ли вы свой кровоток, будучи цельным? Можете ли вы утверждать что кровь, находящаяся в вашем сердце была там раньше, чем само сердце? Или то, что сердце породило кровь? Представьте, что движение вашей крови по сосудам – как движение времени в мире. Ощущаете ли вы его? Чувствуете ли? – дракон говорил медленно и внятно, – нет, не ощущаете. Вся существующая кровь внутри вас, как и все существующее время – внутри природы. И ощущать свою кровь вы будете только в том случае, если поранитесь и потеряете цельность. Но и тогда, ваш организм, используя все существующие в его распоряжении резервы постарается восстановить ваше собственное, достаточно зыбкое равновесие и устранит течь. Или погибнет. И точно таким же образом поступает природа – всё и всегда она возвращает в состояние равновесия, даже пространство со временем. И пространство – как ваша плоть, а время – как струящаяся по ней кровь… Понимаете?

– Не знаю, не знаю, я совсем ничего не знаю…

– Но теперь вы понимаете? – Артак возвышался надо мной как гора, – гораздо разумнее было бы принять за аксиому то что в этом мире всё, абсолютно всё, двойственно – как Инь и Ян, как небо и земля, как свет и тьма, как жара и холод… И в этой двойственности и заключено единство. А существование пространства без времени с этой точки зрения вообще абсурдно. Ведь если существует ваше сердце, а само существование сердца равносильно его нормальному функционированию, иначе это будет уже не сердце, а просто кусок гниющего мяса – то сразу должна существовать и кровь, наполняющая и питающая его. И наоборот – если есть кровь, которая, в свою очередь, является кровью только в случае выполнения ею своих прямых функций, возложенных на неё природой, иначе это будут просто растворенные в воде элементы – то должно быть и то, что эта кровь питает и чьё существование поддерживает – живое сердце и живая плоть. И сердце, в свою очередь, будет сокращаться и проталкивать через себя эту кровь, неся с ее потоком, возможно, саму жизнь. Ведь существование одного без другого нивелирует сам смысл этого существования, понимаете? Сердце становится куском мяса, а кровь в нем – сырьем для кровяной колбасы, не более. Теряется смысл, а следовательно, теряется и необходимость в самом процессе.

– В процессе?

– Жизнь – это процесс, наполненный смыслом. Иначе это нельзя назвать жизнью.

– Я понимаю. Точнее, мне кажется, что я вот-вот пойму всё до конца…

Артак молча кивнул, не комментируя, но соглашаясь.

– Подумайте сами – если существуют расстояния, то должно быть и время, чтобы их можно было покрыть неспешным шагом. А если существует время, то должно быть и что-то, что могло бы в этом времени изменяться, ведь так? И пространство и время – едины в самой сути своего существования – они едины своим общим смыслом – как кровь и сердце, как воздух и легкие, как кожа и тело. Пространство и время – как холод и жара – противоположные по своей сути, но находящиеся на единой температурной шкале сущности. Они служат одной общей цели – поддерживают существование того, что вы называете миром. И если уж вам так необходимо определить первоисточник, просто вспомните о том что всё – едино. Как два полюса магнита, заключенного в одном бруске, – Артак засмеялся, но резко оборвал свой смех и добавил:

– Даже в вашей, горячо любимой математике, числа делятся на четные и нечетные, на положительные и отрицательные, а числовые ряды могут сходиться и расходиться. Такова философия данного мира – и её изюминка – двойственность. Не стоит пытаться определить что было первым, – дракон глубоко вздохнул, словно эта особенность человечества – пытаться познать первичное, исходное, основное, его очень сильно огорчала, – мир существует не только как вдох, но и как выдох, оп простирается не только направо, но и налево. И вдох и выдох – цельное действие, называемое дыханием, и справа и слева, как и сверху и снизу – цельное пространство, которое соединяет в своей линии только вымышленный горизонт. Вселенная равнозначна и сверху и снизу, она совершенно одинакова как впереди от вас, так и позади, – дракон ласково прикоснулся к моему лицу, – теперь вы понимаете?

Я упорно молчал, но в моей голове происходили странные вещи. Мысли, лихорадочно сменяли одна другую, и в большинстве своем они были противоречивы, каждая следующая мысль с легкостью могла опровергать, да и не только могла, но и с радостью это делала – она отрицала, топтала предыдущую.

Но что было действительно странно – каждая из этих мыслей, если бы она была высказана отдельно от потока, если бы потеряла свою противоречивость со своей предыдущей или следующей за ней соседкой – была бы абсолютно верна и несокрушима, несмотря на то, что они – мысли, часто находились в абсолютном противоречии друг с другом.

И именно поэтому всё, что бы ни пришло в человеческую голову – в глобальном масштабе – в масштабе Вселенной, было верным и правильным, и сама эта двойственность природы была и не двойственностью вовсе, а всего лишь изюминкой восприятия её человеческим мозгом. Не человеком даже, а его мозгом, ибо человек в состоянии познать и высшие материи. Правда, органы восприятия для этого придётся отрастить новые.

Отрастить ли? Возможно, просто заметить их и начать пользоваться? И одно осознание изюминки природной двойственности подтверждало, казалось бы, парадоксальную идею – всё что существует – существует по своему праву, в своём праве и благодаря этому праву.

И всё что существует – верно и правильно.

Потому что сама природа разбросала все свои возможности и вероятности, заключила их между двумя, отрицающими друг друга противоречиями, оставила их между небом и землей, совершив этим своим действием, казалось бы, невозможное – природа сделала возможным и верным абсолютно всё существующее. И что бы вам ни пришло в голову – знайте – это верно. Что бы вы не решили сделать, помните – это правильно.

Артак смотрел на меня с улыбкой. Конечно, он не мог не знать, не мог не попробовать, не прочувствовать, он не мог не вкусить ту кашу, которая варилась в моём мозгу. Не мог мой любимый дракон не участвовать в самом процессе готовки, ибо сам Артак и был одновременно, единолично – и кашей и поваром.

Он был един в своей собственной двойственности.

Он помешивал мои мысли большой ложкой действительности, он и был этими самими мыслями; дракон испытывал мои логические и часто несмешиваемые противоречия, находящиеся, если говорить языком математики – от минус бесконечности до неё же, но в плюсе; Артак был горизонтом, охватывающим и соединяющим всё сущее слева направо и снизу вверх.

Он был разделён и он был тем, кто разделяет, но он был цельный.

Цельный как ненадкусанное яблоко.

Цельный, как взгляд, способный одновременно охватить весь мир…

Какая же скорость должна быть у этого взгляда? Конечна ли она? Измерима ли?

Самим своим существованием Артак каждый раз демонстрировал одно и тоже – всё противоположное по своей глубинной, видной только внутреннему зрению сути на самом деле является абсолютно одинаковым.

И чем дальше противоположности находятся друг от друга по воображаемой линии горизонта – тем более они схожи; схожи, как два надетых на человека сапога, шагающего из начала мира в его конец; и шаг такого человека длиною в весь мир, а отличие надетых на разные ноги сапог, разнесенных в противоположные части Вселенной – всего лишь зеркальное, отражающее.

Это утверждение верно как для привычного человеку физического мира – ведь зеркало точно копирует то, что ему покажет свет, так и для непривычного ему, но не менее реального – мира мыслей, мира поступков и действий.

И отрицание – всего лишь зеркальный отблеск признания, а согласие – это блестящее отражение противоречия.

Вероятность, через один только шаг нашего огромного, мифического человека становится абсолютной достоверностью; рафинированная и показушная человечность кого бы то ни было всегда отражает и утаивает в себе голую и непримиримую жестокость; безразличие и равнодушие под левым сапогом сменяется искренней заинтересованностью под правым.

И разница всего лишь в один шаг, разница в один вдох, в одно мгновение.

Так может разницы-то никакой и нет?

Ведь невозможно измерить мгновение, как невозможно не вдохнуть, когда пришло нужное время – время вдоха.

И весь мир, а точнее – все миры, все существующие Вселенные, можно легко описать самым простым, и в простоте своей – сияющим великолепием и захватывающим дух, будоражащим сознание, но всё таки самым обыкновенным математическим графиком самой что ни на есть заурядной параболы – y=х2 – линии, соединяющей в единственно возможной точке реального существования – точке с координатами ноль-ноль – два своих зеркальных, полностью копирующих друг друга птичьих вскинутых крыла.

И точка эта – ноль-ноль – точка, объединяющая эти распахнутые в бесконечность графические крылья в единое тело.

И в этой точке, в точке ноль, уравновешивающей две существующих бесконечности – из минуса в плюс; в этой точке, являющейся полным и цельным воплощением всего мира и каждого его жителя – в этой точке истина, только в ней настоящая жизнь.

И в сумме своей, что сама Вселенная, что её обитатели, всегда равны нулю – цифре, которая при всей своей математической несостоятельности всё же не является пустотой, ибо с легкостью превращает числовые единицы в десятки и даже в сотни и в тысячи…

Вселенная всегда соединена в настоящем моменте – в волшебной точке ноль – точке равновесия всего со всем – как правого с левым, так и верхнего с нижним; в точке ноль – в точке где встречаются вдох с выдохом, а действие с бездействием; в точке, которая есть воплощение самой жизни – её концепции, её смысла, её конечной и заключительной трактовки. В точке, где внутреннее выворачивается и меняет свою суть на прямо противоположную, где самое глубинное, спрятанное, превращается в изуродовано выпяченное внешнее, как впрочем и наоборот; в точке, где внешний мир перетекает во внутренний, и скользят они – два одинаковых мира, две одинаковых, зеркально отраженных друг от друга Вселенных, скользят друг в друга и друг из друга.

И происходит это каждое мгновение и длится это мгновение всё отведенное человеку природой время.

И само время, в конце всех концов, становится равным тому же нулю – абсолютной и совершенной, ничего не выражающей, но очень мощной цифре, но происходит это только тогда, когда время начала сливается с временем конца. Когда оно сливается в единую вечную суть, сердце которой лежит в этой замечательной, волшебной, сказочной и неповторимой цифре, в цифре-воплощении, в цифре-равновесии, в цифре-совершенстве. В цифре ноль, таящей внутри себя и одновременно открыто несущей снаружи единственный великий закон – закон мирового равновесия, закон иллюзорности кажущихся различий и закон единства всего со всем.

Закон единства и цельности даже нуля с бесконечностью.

Нет, не даже. Именно. Именно нуля и бесконечности…

И о чем бы не говорили люди – всё они говорят об одном и том же, ибо природа мира такова, что говорить о разном не только не получается, но и невозможно в принципе, и обсуждение приятия с неприятием или отстаивание какой-то одной, определенной точки зрения бессмысленно и абсурдно, а где-то даже и анекдотично.

Приятие и неприятие – едины, и пересекаются они в точке коромысла, и непрерывно соединены этим же коромыслом, и составляют и с ним и друг с другом одну сущность.

Баланс и пропорцию. Эквилибр. Нулевое сальдо.

Точку, где всё сошлось в едином и нерушимом, в понятном каждому узоре…

Люди хотят мира, но стремятся к войне, люди хотят света, но прозябают в неведении – они делают это осознанно и желанно, они ставят это за цель, за маяк. Они проповедуют свет, который он излучает, но ленятся подняться даже на одну ступеньку к огню, испускаемому с высоты этого маяка.

Люди проповедуют добро, но так ли уж нужно было бы оно, если бы они не совершали зла?

Человеческий мозг разделен в своем восприятии, и разделен он именно своим восприятием, и достаточно часто, если не всегда – стремясь к одному, человек, удивляясь, получает прямо противоположное другое.

И не понимает человек, что полученное им другое и есть то самое, есть то единственное «одно», к чему он всю жизнь и всеми силами стремился. То «одно», что выражает его самую потаенную суть, что выражает самые скрытые, может быть скрытые и от него самого, но тем не менее – его собственные, его истинные желания.

Природа не умеет лгать, она не имеет искажающих реальность глаз, она лишь слепо копирует и воспроизводит, она искусно отражает ваши самые тайные помыслы и идеи. А вот они-то и противоречат друг другу, они отрицают друг друга, и происходит это всегда, если только сам человек не нашел в себе силы объединить всё своё внутреннее в одно целое и неделимое нечто, которое и есть его «Я» – если только он не решил стать горизонтом, объединяющим небо и землю и связывающим право и лево.

Если только, уже в зрелом возрасте, человек не смог стать именно Человеком, не смог стать волной, которая накрывает все возможные вероятности его темной, невидимой, незримой и неизведанной судьбы, волной, накатывающей на эти вероятности одновременно и сразу, волной, омывающей его бесконечный песчаный берег возможностей и воплощений, волной, омывающей берег всего того, что могло случиться, что случилось и что обязательно случится в будущем.

Тогда, когда оно – будущее, станет настоящим. Станет реальным и действительным. Тогда оно станет живым.

И если даже такой человек найдётся – Человек, собранный воедино, если он уже нашел своё «Я», определил его, совместил, сплюсовал в себе все противоположности, если он смог осознать его, смог понять и принять, то и тогда такому человеку предстоит сделать ещё самое сложное что только может быть в жизни – ему предстоит совершить кажущийся на первый взгляд бессмысленным и жестоким, но Поступок – ему предстоит разрушить своё «Я» – разрушить до основания, уничтожить его раз и навсегда, покончить с ним, ибо и это «Я» – тоже всего лишь одна из вех на его пути, и осознать её необходимо было именно для этой единственной и великой цели – для его полного и тотального разрушения.

Ибо осознание своего истинного «Я» – венец творения для природы человеческой, а разрушение его – начало природы божественной. Разрушение того, что было собрано из осколков с такой необъятной любовью и есть начало превращения человека в бога – в самом лучшем понимании этого слова.

И бог этот будет не мифичен, не религиозен, он не будет ни добрым отцом, посылающим награду, не будет он также и строгим родителем, карающим за непослушание.

Этот бог этот будет самым что ни на есть реальным богом – он будет и наградой и карой, он будет единой субстанцией, охватывающей все мироздание, он будет той великой душой, которая вмешает в себя все возможные награды и наказания, все возможные противоположности, все существующие различия – все тона, весь свет, весь мир.

И душа его будет великой, ведь великодушие – это качество исключительно Богов…

13

Артак подождал пока шквал мыслей в моей голове немного уляжется, но даже когда мозговая волна, переходящая в шторм, спала, даже когда ветер от моих крыльев-мыслей немного утих, когда этот мысленный тайфун подошел к своему логическому завершению и стал напоминать скорее лёгкий, весенний ветерок – дракон продолжал молчать.

Видимо, он предоставлял мне ещё одну возможность обдумать всё сказанное и несказанное, всё понятое и не очень, всё материальное и духовное, даже всё то, что человеческий мозг ошибочно считает нереальным, впрочем, как и всё остальное – действительно нереальное – материальное.

Молчал и я, не торопясь разбирая внутри своей головы завалы классического знания, которое питало собой эволюцию всего человечества, иногда органично дополняя уже существующие постулаты любви и милосердия, иногда вопреки им, а иногда, и вопреки всему существующему здравому смыслу. Мы молчали, погруженные каждый в себя, я – в свои мысли, а они – он – в меня; молчали, погруженные друг в друга, молчали, намертво сцепившись в мысленном пространстве и в иллюзорном времени, молчали, пока это молчание не стало тягостным и неприемлемым для обоих.

Молчали, пока молчалось.

Дракон нарушил беззвучный паритет первым:

– Ваш мир, вся ваша Вселенная подобна дню и ночи, и если с одной её стороны приходит день с его светом, то с другой – наступает ночь и покрывает мир тьмой. И знаешь, – дракон усмехнулся, – ночью так легко заметен свет и светлые люди! Ночью отличить свет от тьмы много легче чем днём, – Артак многозначительно усмехнулся, словно точно знал то, о чём говорит, – это закон человеческой жизни. В тёмные времена светлые люди так легко различимы на фоне общей и беспросветной тьмы. Этим людям негде спрятаться. Их внутренний свет всегда укажет на то место, где они находятся.