Иллюзия вторая. Перелом

Ведь только на своей собственной дороге человек сможет стать тем, кем он должен стать. Стать, пусть не гладким лицом, но морщинистым; стать, пусть кривым, извилистым и бугристым, как пройденная человеком дорога; пусть даже стать иногда скомканным, как старая и никому не нужная газета; стать прерывистым и разорванным, как пунктир на контурных картах, пусть даже мёртвым – но собой! Стать своим, не чужим трупом!

Ведь за всеми этими буграми, за всеми неровностями, за каждым поворотом своего пути скрывается нечто настоящее и это настоящее формирует уникальный рисунок своего собственного пазла – и только этот пазл, такой, какой он есть, без изменений – идеально зайдет в свою собственную нишу одной общей картины-мозаики под названием жизнь. Зайдёт и укрепит её своим скелетом, поддержит её, скрывая пустоту, дополнит смысл уже собранного.

И эта позиция будет крепка – она будет прочна, она станет нерушима.

Нерушима ничем и никем.

Нерушима нигде и никогда.

Нерушима и безупречна, безукоризненна, бездонна, основательна, мертва и невозмутима.

Ведь что тогда есть смерть? Да ничего, собственно…

Ничего особенного.

11

На зеркальном, немного припыленном полу, рядом, прислонившись друг к другу, стояло несколько мешков – с Интересом и с Вниманием, всегда сопровождающем интерес, с Движением, с Действием, со Знанием, с Умением и с Навыками, с Уверенностью, с Ленью, с Беспокойством, с Раздражением…

Они стояли неподвижно и были немного больше других, в беспорядке набросанных тут же – мешков и мешочков с различными, возможно, не менее важными вещами.

Мешок с Интересом был открыт полностью и из него, время от времени, вырывалось какое-то легкое, почти неуловимое дуновение – ветра ли, света ли – не было понятно ни глазу, ни чувству, ни размышлению.

Мешок с Вниманием был приоткрыт лишь немного, и щель в мешковине, ведущая вглубь мешка, чем-то напоминала прищуренный глаз, взиравший наружу с насмешливой иронией – подсматривающий, контролирующий, творящий, внимательный глаз – глаз наблюдателя!

Мешок с Движением – с физическими, так знакомыми каждому человеку действиями был крепко закручен на узел. Наверное, невидимому, но знакомому каждому из нас архитектору этого мира одного узла показалось мало, и будучи полновластным хозяином всего что тут находилось, он с каким-то мученическим наслаждением, граничащим с опаской, туго повязал прямо поверх и без того крепкого узла прочную веревку, концы которой плавно покачивались в такт дуновениям из мешка с интересом. Впрочем внимательному наблюдателю было предельно ясно что и сама веревка, стягивающая горло действиям, заключенным в мешке, и узел на этом горле – все они были завязаны одним из тех волшебных узлов-узелков, которые распутываются сами, стоит только потянуть за болтающийся время от времени кончик этой самой веревки. Или тронуть саму мешковину – скрученный из неё узел, выглядевший для неясного взора запутанно-неприступным. И хоть для неясного, беглого взгляда вся конструкция выглядела надежно и основательно – достаточно сильное дуновение ветра ли, света ли – неважно – вполне могло бы придать системе необходимое ускорение и силу, и одним махом, целиком и сразу – сбросить оковы узлов, освободить горло, вдохнуть живительный кислород, пустить его к мышцам, сообщая им необходимую для движения энергию.

Движениям необходимы мышцы, а мышцам – движение, одно без другого неизбежно чахнет, хиреет и, в конце концов, погибает.

Имя этому ускорению, имя этой силе – Начало.

Неважно чего или чему.

Неважно когда или где.

Ничто неважно, если Начало положено.

Ведь стоит только начать и казавшиеся ранее неразрешимыми вопросы и дела внезапно, вдруг, как по мановению волшебной палочки, теряют свою мутно-молочную, скрывающую решения туманность – они становятся прозрачнее и яснее, вблизи они оказываются чёткими и разборчивыми.

Решения стают живописными, колоритными. И уже ясный взгляд, способный проникнуть вглубь, в состоянии различить нечто следующее, нечто находящееся чуть поодаль – за этим пространством с действиями, за непостижимыми бело-матовыми, как изморозь на окне, рисунками времени.

За всеми существующими здесь мешками.

В состоянии различить нечто выразительное и желанное, и имя этому вожделенному нечто – Результат.

Положенное в своё время Начало и полученный спустя своё собственное время Результат неразрывно связаны и, кто знает, возможно, связаны той самой веревкой, которая стягивала горло мешку с движениями и его брату – точно такому же мешку с выверенными и обдуманными действиями.

А учитывая то, что никакой другой веревки поблизости не было, и принести её сюда не было никакой возможности, можно было сделать простой, но от этого не менее важный вывод – хочешь намертво привязать результат к началу – освободи мешок с движением.

В этом мире, в мире без времени, все начала каких-либо процессов мирно сосуществовали с уже готовыми их результатами, которые болтались тут же, неподалеку. Некоторые результаты были намертво привязаны к своему истоку, а некоторые – были свободны и могли менять свое положение как им заблагорассудится.

Крепящая их веревка – целый моток – свободно болталась на мешке с движением, редко и, как правило, недостаточно сильно обдуваемая ветром из мешка с вниманием. Конечно, можно было встретить искомый результат совершенно случайно, бесцельно бродя между мешками, однако вероятность этого была столь ничтожно мала, что рассчитывать на неё всерьез не приходилось.

Все неисчислимо присутствующие тут начала и результаты разделяла почти неприступная насыпь – основное, но преодолимое для любого разума препятствие – огромный приземлённый мешок – мешок с ленью, горой возвышающийся сразу за пасмурным, влажным, скользким полем с высаженными началами, но перед солнечной полянкой с земляникой и уже готовыми, выращенными результатами.

Этот мешок с ленью – не той активной ленью, которая двигает прогресс, а совсем наоборот – с ленью пассивной – с той самой ленью, которая поглощает все человеческие начинания, проглатывает все созидательные порывы – той самой ленью, которая заглушает любой интерес, которая отвлекает внимание и запрещает движение.

Так вот – для Интереса, для Внимания, для Движения этот огромный горообразный мешок представлял собой неприступный замок, похоронивший перед своими стенами множество армий и отразивший неисчислимое количество атак.

Этот мешок, покрытый пылью, как ржавый несмазанный замок на давно не открываемой двери, всем своим видом демонстрировал внимательному наблюдателю свою давнюю, а может быть даже вечную неподвижность. Неподвижность настолько древнюю, что его мешковина была покрыта множеством слоёв ничем не тронутой, не задетой даже временем с его непрерывным движением паутиной.

Внимательный наблюдатель сразу бы отметил, что паутина эта была создана не природным способом – не была сплетена каким-либо пауком, ибо в этом случае она являла бы собой произведение чистого, не замутненного ничьим личным восприятием, даже личным восприятием паука, искусства. Эта паутина росла сама по себе – росла как пыль в давно не убираемой и наглухо закрытой комнате, росла даже тогда, когда расти было не из чего, росла из самой что ни на есть окончательной неподвижности самого мешка – паутина была его мешковиной, была его органом и его частью, она была его детищем, его порождением, его ребенком и рзультатом.

И когда наблюдатель уверился в этой вымышленной, дивной природе самой паутины; когда он, черпая из стоящих тут же мешков с различными навыками и знаниями был готов подтвердить её мнимость, мифичность её существования; тогда, немного сконцентрировав свой ясный взор на боковом переплетении паутинок – тогда и только тогда внимательный наблюдатель замечал как небольшой, размером с монету паук, с тонкими, как у насекомых, с упругими, но одновременно мягкими как ткань ножками ждал свою жертву. Судя по нетерпеливым движениям его восьми лапок, паук был голоден, однако же он и не думал покидать свое насиженное место, так как точно знал – получить свой обед с большей вероятностью и меньшими энергозатратами можно только сидя в засаде и будучи абсолютно неподвижным.

Не зря паук выбрал своим домом мешок с ленью – мешок, который никто и никогда не перемещал – мешок большой, объемный, избыточно полный.

Этот мешок завораживал.

Он приковывал взгляд наблюдателя, видимо обладая какими-то непонятными разуму магическими свойствами – он был неподвижен, этот мешок, неподвижен в пространстве и, судя по всему, неподвижен во времени, но он был жив! Жив!!!

Только лишь присмотревшись повнимательнее, лишь углубившись в структуру мешка ещё дальше, лишь рассмотрев переплетение его тонких паутинчатых нитей из которых была соткана мешковина – только тогда взгляду наблюдателя открывался удивительный, неживой мир лени – и это был сам паук, сидящий верхом на мешке и плетущий там свою паутину. И соткан он был в точности из тех же самых нитей, что и мешок, и значить это могло только одно – паук являлся такой же частью мешка, как и любая другая нитка из которой была сплетена сама мешковина. Ну или совсем наоборот – мешок был лишь произведением, результатом труда самого паука – мешок был его складом, его пристанищем, его жизнью. Мешок и был самим пауком.

Откуда-то издалека, где-то в мыслях, послышался голос Артака:

– Необыкновенный мешок, не так ли?

Я молча кивнул собственным мыслям, не утруждая себя речью.

Агафья Тихоновна, хоть её и не было видно, тоже прислушивалась. Это чувствовалось так же ясно, как ясно слышались слова Артака в моей голове.

Дракон, тем временем, продолжал:

– Мешок с ленью действительно очень необычен. Он наполняется не так как все остальные мешки. Этот мешок – паразит, и для того чтобы выжить ему необходимо не своя собственная пища, не лень – его устроит всё что угодно. Он питается абсолютно всем, без никакого исключения. Если другим мешкам для того чтобы расти требуется именно то, что на них написано – так для мешка с интересом прежде всего необходим сам интерес – и чем он живее и непосредственнее – тем лучше, а для мешка с вниманием нужно именно внимание – и чем оно острее – тем быстрее растет сам мешок, то для мешка с ленью подойдет всё что угодно. Без разбора. Этот мешок поедает всё без исключения – и интерес, и внимание, но самая любимая его пища – поступки и действия, от них он жиреет быстрее всего. Не совершённые поступки и не выполненные действия – любимая его пища – его блюдо дня, его мясо и сало – энергия его жизни…

Агафья Тихоновна, внимательно разглядывая паука своим зорким акульим глазом и, видимо, заметив нечто укрывшееся от меня самого, тихонько прошептала:

– Только в этом его необычность?

– Нет, что вы, нет, – Артак усмехнулся, – самое необычное в этом мешке то, что наполняется он не изнутри, а снаружи.

– Как это? – наши голоса слились в одном вскрике.

– Да очень просто. Всё что находится в этом мире питается внутренними качествами человека, питается и растет так, словно в каждый из мешков докладывают что-то одноименное – так в мешок с порядочностью можно положить только безупречные, безукоризненные, кристально чистые поступки, а в мешок с принципиальностью – исключительно вещи, связанные с твердостью характера и с его честностью. Мешки раздуваются от своего наполнения и тем самым растут, понимаете? Растут изнутри. Но ни один мешок в этом мире не примет внутрь себя ничего из того чего там быть не должно. Невозможно накормить враньем мешочек с правдой, как невозможно в мешок с ложью добавить хоть горсть истины, – дракон внезапно перешёл на шепот, – но мешок с ленью растет иначе. Не зря этот мешок в процессе своей эволюции отрастил себе дополнительный орган. Паук – это, можно сказать, его внешний желудок и его глубинный смысл, – Артак грустно вздохнул и тенью от своей лапы указал на сплетенного и замершего в ожидании насекомое…

И действительно, паук являлся частью мешка точно также, как и сам мешок был частью паука. Они были неразрывно едины.

И так как паук казался живым и подвижным, то вполне можно было предположить что и сам мешок обладал какой-то скрытой для понимания человека – скрытой, но живой плотью. А живая плоть всегда подразумевает под собой наличие спрятанного или явного, инстинктивного или уже проявленного внешнему миру интеллекта; живая плоть предполагает наличие какого-либо, пусть даже самого примитивного, но разума; она обнаруживает присутствие понимания природы окружающих вещей и событий, и конечно же, обладает, пусть минимальными, но существенными знаниями и навыками, позволяющими выжить и проявить себя…

Итак, мешок был жив и паук был его частью, он был органом его огромного тела, как заметил Артак, он просто был его желудком.

– Паук плетет свою, невидимую глазу паутину, он пытается покрыть ею всё, до чего могут дотянуться его лапы и так как он всеяден – ему абсолютно безразлично что попадется в его сети – интерес ли, внимание, честность или принципиальность, радость или восторг, любознательность или дотошность, счастье или знание, уверенность или даже, – дракон кивнул на солнечную полянку, – Его Величество Результат.

– И…

– Он поглощает абсолютно всё, – дракон повысил голос, – а поглощая – перерабатывает, выплетая своими конечностями мешковину из которой и состоит сам мешок с ленью.

– Но тогда получается что мешок с ленью не имеет внутренностей, не имеет никакого наполнения?

– Именно так, – Артак был доволен, и это слышалось по его голосу, – это и есть его главное отличие от всех остальных мешков – он, можно сказать, пуст, но одновременно полон, он сделан исключительно из мешковины – точно так же, как комок земли состоит только из одной земли. В него нельзя ничего положить, но тем не менее он растёт, покрываясь новым и новым слоем ткани, которую паук неустанно выплетает поверх уже существующей.

– Растёт, поглощая другие субстанции?

– Конечно, ведь ему неоткуда более брать пищу. На самом деле никакой лени в природе не существует – в неё превращаются все остальные желания и чувства и именно в ней вязнут все поступки и действия. В ней может раствориться всё что угодно. Как самое благое, так и самое мерзкое.

– И глупость? И ненависть? И злость?

– Этих вещей в природе тоже нет, – Артак усмехнулся одним голосом, так как мы не видели лиц друг друга, – ведь глупость – всего лишь отсутствие знания, а злость – недостаток добра.

– Но если в мире есть знание, то значит есть и глупость?

– Нет, нет, что вы, – голос Агафьи Тихоновны вклинился в беседу, – знание в мире, конечно, есть и оно, как ни странно, существует абсолютно везде – в каждой клеточке вашего тела, в каждой капле росы, в каждой горсти земли или в клубе пыли, оно пребывает в любой песчинке или даже в миниатюрном, не видимом глазу атоме. Атом не виден, не различим, но Знание можно рассмотреть, оно присутствует и что очень важно – присутствует, как мы уже говорили, не только везде, но и в полном своём объеме. Знание неразрывно и едино. Оно абсолютно и вечно. А глупостью человечество называет лишь неумение прочитать это знание. Так что самой глупости в природе нет, но она есть в избытке в человеческом восприятии этой самой природы.

– Понимаю… – я кивнул головой, продолжая наблюдать за шевелящимся пауком.

– Вы совершенно правы, Агафья Тихоновна, – голос Артака отвлек меня от столь захватывающего занятия, – вы совершенно правы. Лень питается реально существующими вещами, она не способна поглотить ни выдумку, ни иллюзию существования чего либо, и именно поэтому она всегда вредна. Всегда! Без исключений!

– И этот мир…

– А этот мир, – дракон обвел взглядом всё что здесь было, – этот мир характеризует любого человека точнее самой что ни на есть его точной и правдивой характеристики, ибо здесь нет времени в его человеческом понимании и, следовательно, этот мир невозможно обмануть. И храниться всё это будет столько сколько нужно, и ничего не испортится и ничего не пропадает. Этот мир – абсолютно точное отражение человеческого существования. Это его безупречная копия. Здесь всё что было, всё что есть и даже всё что будет.

Я кивнул и вопросительно взглянул в ту сторону, откуда раздавался голос Артака, будучи уверенным что он меня видит и точно знает то, что я хотел спросить.

– Да, да, – ответ пришел незамедлительно, – и то что тебе только предстоит пройти здесь тоже уже есть. Ибо этот набор, присутствующий в разных мешках, – дракон прокашлялся, – этот набор чувств и желаний, набор действий, поступков, решений – это именно то, что дано тебе от рождения, и ты волен перекладывать из одного мешка в другой, но предварительно видоизменив то, что перекладываешь… В этом уникальная роль самого человека – творить, изменять, присутствовать! Видоизменить так, чтобы то, что ты достал из одного из мешков стало соответствовать тому мешку, куда ты собираешься это положить, – Артак усмехнулся, – ибо, как мы уже говорили, нельзя поместить в мешок с правдой даже капельку лжи.

– Но ложь – это всего лишь отсутствие правды, не так ли? Как глупость – отсутствие знания?

– Да, именно так.

– Но где тогда я смогу достать ложь в этом мире?

– Да где угодно, – дракон рассмеялся, – из любого мешка. И всё потому что любой мешок наполнен в точности тем же самым, чем наполнена любая человеческая голова.

– Но чем же? Что тогда внутри всех мешков?

– А ты ещё не догадался? – Артак прошелестел в моем мозгу всего лишь одним словом, – внутри мешков – время. В любом из этих мешков находится простое человеческое время или энергия, которую человек тратит на то или иное действие или на какое-либо чувство, или даже на невесомую мысль. Сколько времени на что потратишь, какой кусок человеческой жизни от себя отстегнешь – тем и будешь. Таков самый древний человеческий закон.

– Ничего себе! – я резко дернулся, и боль в ноге дала о себе знать, возвращая меня в реальность, – но где мы? Что это за видения такие?

– Не надо волноваться, – Артак был тут как тут, – волнение не поможет ни в одной из возможных жизненных ситуаций, ни в одной… Ты просто выпил концентрированное время, получил дополнительную энергию и она всё ещё бродит по твоим внутренностям, иногда задевая мозг и вызывая такие галлюцинации, – он усмехнулся одним лишь голосом, – да и галлюцинации ли это, тоже вопрос.

– Но ты здесь уже был? А Агафья Тихоновна? Она тоже была?

– Конечно. Здесь, в этом мире, я бываю достаточно часто. Однако, ты сам этого не замечаешь. Да и Агафья Тихоновна тоже наведывается сюда время от времени, правда немного реже.

– Почему вы не берете меня с собой? – я опять дернулся, но акулий плавник ласково поддержал меня за локоть, а драконий хвост обвился вокруг моего тела, – почему вы скрываете от меня существование этого мира?

– Мы не скрываем, – Агафья Тихоновна горячо зашептала мне на ухо, – мы не скрываем, ибо мы не в состоянии что-либо скрыть от тебя. Ты сам и только сам способен закрыть глаза на то что происходит вокруг. И на этот мир тоже. А мы всегда рядом и именно там, где находишься ты сам…

– Но где тогда я, когда вы здесь? Чем занят? Почему не с вами?

– Мы здесь только тогда, когда ты ослабляешь хватку и немного отпускаешь своё сознание.

– И когда это?

– Ну например, когда ты его теряешь, – эти слова прошептал мне на другое ухо уже дракон.

– Кого теряю?

– Сознание, кого же еще? – судя по всему, Артака забавляло мое непонимание, – от боли или, например, во сне…

– Аааааааа, – единственный протяжный звук «а» вырвался из моего горла, сразу расставив всё на свои места, – понимаю. Ну, конечно же, во сне! Я сплю, а вы гуляете, – в моем голосе звучало удовлетворение от того что я наконец-то понял! – Повезло же вам.

– Ну я бы так не сказала, – Агафья Тихоновна захихикала мне в ухо, – обычно я сплю вместе с тобой. Артак гуляет в одиночестве.

– Но почему?

– Потому что, как правило, во сне ты спишь, – и акула немного отодвинулась, чтобы лучше рассмотреть мешки, – а когда человек спит – он молчит…

– Ах, да, я и забыл… И правда. Но когда мы отсюда уйдем? Можно ли здесь задержаться?

– На самом деле ты постоянно присутствуешь здесь, но незримо, так сказать, бестелесно. На самом деле это, – тень от драконьей лапы указала вниз, на мешки, – это и есть ты сам. Только без прикрас, так сказать.

– Да уж, – пробормотал я, взирая на гору мешка с ленью, – да уж… Впрочем, это очень похоже на правду.

Я немного помолчал, обдумывая ситуацию и лихорадочно вспоминая о чём мы говорили раньше.

– Ты интересовался где в этом мире можно достать ложь, – услужливо подсказал дракон.

– Точно! И где же? Ты говорил что где угодно, но я не вижу ни одного мешка с надписью «ложь».

– Достань знание и передай его другому, но передай неверно или передай, скрыв часть чего-то, – вклинилась акула, – вот тебе и ложь. Достань принципиальность и честность и пожертвуй ей во имя чего бы то ни было – вот тебе и ложь…

– Даже во имя правды?

– Во имя правды? – интонация Артака сменилась на изумленную, – пожертвовать чем-то во имя правды невозможно. На этот святой алтарь можно кинуть лишь заблуждения и самообман.

– И всё, что здесь сложено – моё? Ни больше и ни меньше?

– Да. Ровно столько сколько ты видишь, – невидимый Артак, судя по всему кивнул головой, – но повторюсь, ты легко можешь менять часть чего бы то ни было из одного мешка на равное количество чего-то из другого.

– Но как?

– Достаешь из мешка то что ты хочешь обменять, добавляешь часть самого себя и получаешь то, что хочешь получить. Всё очень просто. Так, например, иногда поступившись принципиальностью ты с легкостью добавишь столько же вещества в мешок с достатком и изобилием, как и наоборот, отказавшись от чего-то незаслуженного и материального, ты в состоянии добавить вес в мешок с порядочностью, – дракон замолчал на мгновение, – и так будет постоянно. Любое чувство и любой поступок, присутствующий здесь, пропустив через себя самого и этим изменив его, ты в состоянии превратить в любое необходимое тебе наполнение.

– А если мне будет мало того, что тут сложено? Могу я получить больше?

– Ты можешь получить всё что угодно и в любом количестве, – Артак усмехнулся, – ограничений нет и быть не может. Но для этого…

– Для этого, – вступила Агафья Тихоновна, – для этого тебе необходимо будет распустить мешок с ленью и используя освободившийся материал соткать из него всё что угодно.

– Добавив себя?

– Да, – акула согласилась, – это обязательное условие.

– Но где я возьму себя самого?

– Вот это действительно важно. Добавить себя можно лишь в том случае, когда ты знаешь где ты и кто ты. Надо искать. Искать и никогда не останавливаться в своих поисках. Ведь по сути, в каждом мешке уже есть что-то от тебя самого. И таким образом, перебирая их содержимое, возможно, когда-нибудь ты сможешь ответить на кажущийся простым вопрос – кто ты есть на самом деле!

– Но как???

– Найди то одинаковое, что есть в каждом из мешков. Найти то, что их объединяет. Найди их единство. Это и будешь ты…

Какими же неведомыми человечеству путями шла эволюция этого мира, какими запутанными тропами развивалась жизнь в этой Вселенной – Вселенной поступков, действий и чувств?

Какими необычными качествами и свойствами обладал этот мир, какие меры изменений присутствовали тут?

Как можно познать его – этот единственный для человека реальный мир – мир мыслей и чувств, мир действий?…

Ведь физические тела, по своей сути, ни на что не способны. То, что видят ваши глаза и то, что ощущает ваше тело – это физический мир, а сами тела – его эффект, созданный по причине.

Данная причина – это мысль.

Тело не может создавать. Оно может только ощущать и быть ощущаемым. В этом и состоит его уникальная функция. Мысль же, наоборот, не способна на ощущения, мысль не подвержена влиянию времени, мысль – может только выдумывать и объяснять, создавая.

И ей очень необходим наш общий, воспринимаемый как реальность мир относительности, мир физики твёрдых тел, и всё для того чтобы ощущать саму себя.

Мысль.

Тело не имеет власти создавать, хотя и дарит такую иллюзию.

Тело – лишь случайный, необходимый самому миру, но всё же – результат, тело – следствие мысли, не более того.

И все эти бесчисленные мешки с поступками, с действиями и делами, с чувствами и мыслями – тоже всего лишь иллюзорный, созданный по необходимости человеческим мозгом мир, где необходимость – это способность понимать и осознавать.

И мешки – только аллегория, понятная человеческому сознанию – та аллегория, которая делает возможным объяснение и понимание того как всё происходит на самом деле, то есть, в реально существующих причинах всего физического – в мыслях.

Круг замкнулся. А если быть точным – круг всегда был замкнут.

Мыслью все рождено, мыслью будет изменено и похоронено.