Квартирный вопрос

Цитата в тему

Я зажёг свет, пыльную лампочку, подвешенную над столом. Она осветила мою бедность – дешевенькую чернильницу, несколько книг, пачку старых газет. Бок левый болел от пружины, сердце охватывал страх.

Булгаков М., "Театральный роман"

Дом 17 по ул. Шевченко. Справа видна оштукатуренная

новая часть дома, всё остальное осталось без изменений.

Фото 2013 г.

Здесь я сделаю маленькую сноску – обратите внимание, что практически все описываемые квартиры на "низах" даже не предполагали наличия ванны, душа или чего-то подобного. И это считалось абсолютно нормальным, так как сами хозяева чаще всего жили в точно таких же условиях. При этом заметим, что в целом в России, особенно в молодежной среде, а тем более в студенческой, было принято в те годы одеваться весьма и весьма прилично – это могла быть недорогая одежда, но девочки всегда были в платьях, в юбках и блузках, при макияже, на мальчиках в повседневной обстановке нормально смотрелись костюмы, в крайнем случае – свитера и брюки со стрелками… Западного студенческого стиля "из-под пятницы суббота" тогда и в помине не было (как сейчас – увы, не знаю). А теперь представьте, каково было в таких условиях поддерживать свой туалет на нужном уровне. Мылись квартиросъемщики (если вообще было где) в тазиках по частям, раз в неделю ходили в городскую баню, старались как можно чаще ездить на выходные к родителям… В этом смысле у общежития был ещё один неоспоримый плюс – там был душ, пусть и нерегулярно, но все же кое-как работающий.

Но вернемся к Алексеевне. Пользование общей кухней проходило у нас без особых трений: просто когда там возилась хозяйка – жильцы не высовывались, ну и она старалась нам не мешать. Холодильник был общий, нам в нем полагалась своя полка и угол в морозилке. Одной из немногих проблем было то, что периодически старушка принималась перекладывать содержимое холодильника (своего рода безобидная мания), и после такого "наведения порядка" было сложновато найти свои продукты.

В холодном коридоре старушка держала стратегические запасы продовольствия (стоял там, в частности, мешок с зернами пшеницы), а также мусорное ведро. Вечерами, когда в коридорчике окончательно темнело, на охоту выходили крысы: они шебуршались на полках, рылись в мусоре, при этом попискивали и противно скрежетали. Эти вечерние звуки природы мы, в честь хозяйки, называли "Ершовский соловей"…

Кроме нас, Алексеевна пустила ещё одного жильца-студента наверх, в хозяйскую половину – нашего доброго знакомого Сержа А., студента физфака, и он стал нам как бы другом семьи. С ним, а точнее, с его мамой, связана следующая история. Даже две.

Первая – про унитаз. У Алексеевны был сын Лёня – толстый солидный мужчина лет пятидесяти. Он навещал маму по выходным, при этом старушка пекла, варила и жарила, взлетала по крутой лестнице холодного коридора как птичка, таская кушанья наверх, сыну. У мамы Лёня отдыхал от опостылевшей семьи, выпивал и закусывал в непринуждённой обстановке, иногда делая кое-какую мужскую работу по хозяйству. Лёня был известен тем, что в прошлый сезон по пьяному делу сожрал целую кастрюлю тушёной картошки, принадлежавшей жиличкам-студенткам, чем поставил бедную Алексеевну в крайне неловкое положение.

С приближением зимы Алексеевна стала просить Лёню организовать как-нибудь тёплый туалет в доме – в её ли, дескать, годы, на мороз по нужде бегать? Лёня всё тянул и дождался до самых холодов. Алексеевна тем временем свою часть подготовительной работы сделала – долго рассказывала Сержевой матушке, как бы хорошо бы вот туалет организовать всем на пользу, и та оказалась понятливой: купила на свои и привезла из дома, что в Орловской области, дефицитный в наших краях унитаз. (Напомним, что подобные подношения входят в обязательную "потребительскую корзину", которую хозяин получает помимо квартплаты). Наконец и Лёня собрался с силами и выгородил в холодном коридоре будку клозета, установил унитаз. Да вот незадача – коридор-то и впрямь холодный, сколько минусов на улице – столько и там, помёрзнут трубы-то! Лёня по профессии был кем-то вроде инженера-электрика, и придумал он такую штуку: установил обогреватель и термореле, которое включало спираль, когда температура опускалась до обозначенного уровня. Туалет заработал, и мы тут же прозвали его "Зимний сад". Проблема температуры, однако, оставалась нерешенной: в самих трубах вода грозила замёрзнуть, поэтому в особенно холодные дни Алексеевна кипятила пятилитровую кастрюлю воды и выливала ее в унитаз. В один неудачный день то ли обогрев "Зимнего сада " не сработал, то ли мороз был слишком силён, но фаянсовое колено не выдержало перепада температур при промывании кипятком и лопнуло. Мы заметили это первыми – в колене больше не стояла вода. Докладывать Алексеевне никто не хотел, потому что кто заметил – с того и спрос, дело известное. Поэтому мы стали "ходить на двор", как и раньше, чем Алексеевну весьма озадачили. Через несколько дней она сама обнаружила пробоину, смело сунув руку в колено. Так закончилась история "теплого сортира". В заключении унитазной темы надо отметить, что по весне городские власти принялись модернизировать канализацию на улице Шевченко, проложили новый коллектор, были поменяны трубы, ведущие к старому туалету в доме, и конец ремонта был увенчан фразой Алексеевны, которая вошла в анналы: "Ну вот, теперь унитазом можно пользоваться… НО ТОЛЬКО ЧИСТУЮ ВОДИЧКУ В НЕГО ЛИТЬ!".

История вторая – про день рождения. День рождения был у Сержа, в ноябре. Поскольку жил он на хозяйской половине, то матушка его сочла необходимым приехать в Воронеж и устроить просто-таки официальный праздник – наверху, для Алексеевны с Лёней, ну и мы с женой были приглашены, "от народа", так сказать. Дело было в воскресенье, в обеденное время. Сидели чинно, как водится, поднимали тосты, вели светские беседы… Вдруг Лёня поднялся, не дожидаясь десерта, вышел в соседнюю комнату, и минут через десять промелькнул в коридоре уже одетый, с портфелем в руках. Хлопнула входная дверь. Матушка Сержа обескураженно спросила у Алексеевны: "А куда же… Леонид Васильич… кофию не пивши?". Старушка невозмутимо взглянула на часы и ответила: "Так он в это время ВСЕГДА В БАНЮ УХОДИТ"…

Как уже отмечалось, Алексеевна была довольно либеральной хозяйкой и в жизнь своих постояльцев особенно не вмешивалась. Впрочем, для порядка, она имела обыкновение заходить в комнату жильцов в их отсутствие: посмотреть, как и что. Однажды в воскресенье мы с женой поднялись необычно рано для выходного дня, часов в семь, чтобы съездить на Птичий рынок. Вернувшись часам к девяти, мы снова легли спать, по обыкновению заперев дверь изнутри. Через некоторое время сверху спустилась Алексеевна, повозилась на кухне, потом дёрнула нашу дверь. Та, естественно, не поддалась. Она с удивлением дёрнула ещё пару раз, после чего сказала сама себе: "А я думала, никого нет…".

Цитата в тему

Я открыл было рот, чтобы возразить на его тираду, но в дверь громко постучали, и в комнату вошла хозяйка, неся на медном подносе визитную карточку.

– Вас спрашивает молодая девушка, сэр, – обратилась хозяйка к моему другу.

– Мисс Мэри Морстен, – ответил он. – Хм, это имя мне незнакомо. Пригласите, пожалуйста, мисс Морстен войти, миссис Хадсон.

Конан-Дойль А., "Этюд в багровых тонах"

Я не зря вспомнил про миссис Хадсон – мы, жильцы воронежских полуподвалов, часто вспоминали хрестоматийный образ хозяйки, подававшей своим жильцам кофе и визитные карточки посетителей. Увы, со времён Холмса мир сильно изменился.

Алексеевна, как все пожилые одинокие люди, будучи ещё и глуховатой, частенько говорила сама с собой, причем довольно громко. Мы это называли: "На кухне тихо бредила Алексеевна". Нам, таким образом, иногда удавалось невзначай подслушать фантомы ее подсознания. Так, однажды, уже, помнится, в 1991-м, то есть в самом начале реформ, когда впервые взлетели цены, старушка обсуждала сама с собой странное явление: живут, дескать, молодые, у родителей в городе квартира – а они на частной! И деньги за это платят, и не жаль им, в наши-то времена… А вывод был неожиданным: "Деньги-то у них нетрудовые"…

Нашим съездом с квартиры Алексеевна озаботилась ещё до истечения годового срока, уже в конце лета. Больше всего она боялась появления потомства и связанного с этим шума и стирок – по ее глубокому убеждению, "предохраняются только проститутки", поэтому избавиться от нас она хотела как можно скорее. Кончилось тем, что она сама нашла нам квартиру – у своих же соседей, через дорогу, в доме номер 18. Вообще, отношение Алексеевны к квартирантам – все же редкость, и у меня от периода ее "хозяйствования" сохранились вполне нормальные воспоминания (конечно, только по сравнению с другими хозяевами). Так что в качестве первого опыта, для разгона – было в самый раз.

Николаич

Следующие наши хозяева, в доме 18 – Иван Николаевич и Антонина Михайловна. Фамилия И.Н. была, кажется, Колесников, но в моей памяти он остался просто как Николаич. Но начнем мы не с персоналий, а с жилищных условий.

Цитата в тему

Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем этаже (на улицу – первый, во двор под верандой Турбиных – подвальный) засветился жёлтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем – сильно и весело загорелись турбинские окна.

Булгаков М., "Белая гвардия"

На этой квартире шагом вперед было отсутствие общей кухни – жильё было полностью отдельным от хозяев. Дом Николаича, как и многие в том районе, имел полуподвал с выходом на улицу, в котором и размещалась однокомнатная квартира на сдачу, и ещё одна квартирка была наверху, рядом с хозяевами. Нам сдали полуподвал.

При квартире имелся крохотный дворик 2 на 2 метра, в котором я, набив землей несколько деревянных ящиков, пытался выращивать зелень на предмет поесть. Из-за недостатка солнца укроп и прочая петрушка получались рахитично-тонкими, но на пару салатов в сезон хватало…

Сама квартира начиналась с довольно большого холодного коридора, потом – узкий коридор, он же кухня, и комната с тремя окошками. Отопление было весьма оригинальным: когда-то квартирка обогревалась печкой на дровах, затем в нее вставили газовую форсунку. На кухне нужно было зажечь газ в глубине печки, и он нагревал стенку на кухне и часть стены в комнате – "зеркало". За одной из стен квартиры был хозяйский погреб, что обеспечивало вечную прохладу и сырость. Мыши на кухне ходили, что называется, пешком, пока мы не завели кота Сэма. Удобств не было – туалет в хозяйском дворе (нужно было выйти на улицу и войти в их ворота), слива тоже – из стены одиноко торчал кран.

Цитата в тему

Наталья Егоровна бросила этой зимой мочалку на пол, а отодрать ее не могла, потому что над столом 9 градусов, а на полу совсем нет градусов и даже одного не хватает. Минус один.

Булгаков М., "Трактат о жилище"

Квартирка выглядела жутенько, поэтому переговоры с хозяевами начались с обсуждения проблемы ремонта. Мы, со своим годичным уже опытом (да и родители мои подсказали кое-что) при слове "ремонт" сказали так – хорошо, ремонт мы делаем сами, но – материалы ваши и за первый месяц, включающий в себя ремонт, мы не платим. По рукам? Николаич и А.М. с таким хамством, видимо, столкнулись впервые, поэтому согласились. (Позже мы узнали, что пересказывая эти переговоры Алексеевне, А.М. сказала: "Солопановы вели себя вызывающе!"). В качестве дополнительных условий из уст Николаича прозвучало: "Ну, поможешь там иногда по хозяйству…" – имелся в виду земельный участок-сад во дворе. Я не придал этому большого значения – и напрасно…

Из дневников 1991 г.

29 Мая. …приходится делать ремонт на новой квартире, где 10 лет жили свиньи. Хозяева новые немногим лучше старых – тоже свои причуды и заскоки, но главное – отдельно. А там – хоть на голове стойте, мне глубоко плевать: деньги отдал раз в месяц и спокойной ночи, леди энд джентльмены. Вообще все эти отношения классовые, и одно из основных прав советского квартиросдатчика – право вмешиваться во внутреннюю жизнь жильцов. <…> Таким образом, квартиросдатчик – это не фрау Залевски из Ремарка, отнюдь – это ваш новый родственник, он теперь прочно вошел в вашу личную жизнь, имеет право знать ваши интимные секреты, давать вам советы, а так же пользоваться "доставательными" возможностями ваших родителей (буде таковые случатся). И за всё это вы платите деньги (и не малые) и отнюдь не уверены в завтрашнем дне.

Отвлечёмся немного от нас – где-то через год переехал и Серж, но не в общагу, а снова на частную – на параллельную улицу Белинского, к хозяйке по имени Мария Михайловна. Досталась ему полуподвальная комната, она же кухня (газовая плита стояла прямо напротив кровати), в углу имелась раковина. Комната была на двоих. Я попал туда чуть ли не в день его переезда, дело было в конце лета. Осмотрев апартаменты, я спросил Сержа – а как эта комната отапливается? Сержу это раньше в голову не приходило – а действительно, как? Батарей в комнате не имелось. На следующий день он задал этот вопрос хозяйке. Ответ был: "А батареи С ТОЙ СТОРОНЫ…" (то есть за стенкой тоже квартиранты, и вот у них-то радиаторы висят). "А ещё можно духовкой обогреваться – зажигаешь газ, открываешь дверцу и греешься…" – добавила М.М. Ещё у хозяйки была дача за городом, и помнится, она усиленно намекала, что неплохо бы двум здоровенным парням-квартирантам съездить со старушкой на "фазенду", помочь…

Я привожу эти похожие друг на друга примеры, чтобы показать, что отношения "хозяин-квартирант" имеют свои характерные особенности независимо от личностей людей, в эти отношения вступающих. То есть все эти жуткие, с точки зрения нормального человека, выходки, типа вскрытия писем и отопления жилья духовкой – не есть исключения из правил, не есть функция паршивого характера конкретного хозяина. Потому что примерам таким – несть числа, и скорее нормальные, деловые и уважительные отношения сторон при съеме-сдачи квартиры в России – исключение из грустных правил… Чтобы не увязать в рассуждениях, приведу цитату из собственной повести (хоть это и моветон – цитировать самого себя).

Цитата в тему

–  Дэн, но ведь это – не-нор-маль-но! – стукнул кулаком по столу Глеб. На столе звякнуло.

–  Я тебе вот что скажу, – закуривая, сказал Димка, – в английском есть такое слово – privacy. Не спрашивай меня, как его перевести на русский – все варианты будут неудачны. И знаешь почему? В русском нет слова для этого понятия, потому что нет самого понятия. Privacy – это та граница вокруг тебя, которую никто и никогда не переступает, понимаешь? Privacy – это невскрытые письма, неперерытые вещи в комнате… Privacy – это то, чего у нас нет… Ты вот знаешь, например, что на Западе не принято спрашивать человека, сколько он зарабатывает? Это – неприлично, не-нор-маль-но! А у нас – нормально!

Розен В., "Три дня Глеба Сухова"

Жизнь на квартире у Николаича началась с решения туалетного вопроса. На хозяйский двор через двое ворот не набегаешься, да и встречаться около скворешни ни с кем неохота (у обоих хозяев была скверная привычка – поймать тебя на дорожке около сортира и начать долгий, обстоятельный разговор…), поэтому было принято разумное и традиционное для России решение – ведро в сенях. Через несколько лет я прочту процитированный Стругацкими стишок, который поразит меня своей жизненной правдой:

Я люблю ходить в ведро,

Поднимать над ним бедро,

Писать, какать, а потом

Возвращаться в тёплый дом…

Параллельно была разработана технология, которая помогала бороться с неприятными запахами – в ведро наливалась малая толика керосина, который образовывал пленку на поверхности и не пропускал запахи, да ещё служил своеобразным консервантом, поскольку ведро выносилось раз в день, по темноте, дабы не позориться.

Итак, помои и нечистоты выносились в будку туалета во дворе – а что же бытовой мусор? В районах частного сектора Воронежа мусор утилизировался (полагаю, утилизируется так и по сей день) следующим образом: на стыке нескольких улиц выбирается место, куда в течение недели жители сносят как крупный мусор, так и свои вёдра и бачки с чем придётся, и всё это стоит под открытым небом и ждет условного дня. В хозяйстве для этого используются специальные старые и дырявые ведра, которых не жалко, если украдут, но в советское время, как правило, не воровали. Раз в неделю на эту импровизированную свалку приезжает машина от муниципалитета. В этот же день и час жильцы обязаны прийти туда, чтобы забросить мусор в машину – в обязанности водителя входит только подогнать транспорт и открыть специальную дверцу сбоку контейнера. Многие хранят мусор у себя во дворах и несут его сразу к машине.

Надо сказать, что ни Алексеевна, ни Николаич услугами города по утилизации отходов не пользовались. Алексеевна поступала вообще до крайности оригинально. Поселившись у неё, мы первое время порывались помогать старушке в выносе мусора, она же упорно отказывалась, делая это сама. Мы долго не понимали, в чем дело, но в конце концов ситуация прояснилась. Сразу за забором участка Алексеевны начинался крутой обрыв вниз, и до следующего двора было довольно далеко и высоко. Догадливая старушка не утруждала себя походами за два квартала к машине – она просто сбрасывала мусор вниз. Он расползался по горе, в конце концов сыпался на чей-то двор, гнил и вонял по весне и в дождь, хозяева снизу ругались – но кому до этого дело… в таких случаях старушка прикидывалась глухой, как пень.

Николаич же, как серьёзный и хозяйственный мужчина, мусор утилизировал научно: бумагу было велено сжигать в особом месте во дворе, а весь остальной мусор закапывался на участке. После заполнения яма засыпалась, на ней разбивались грядки, а в нетронутом месте копали следующую (я лично выкопал как минимум одну такую яму).

Надо сказать, что нам повезло, и период пользования ведром в сенях был весьма коротким – каких-то несколько месяцев. Как уже было сказано выше, на улице Шевченко в тот год обновили канализацию, и почти все хозяева заодно улучшили свои санитарные условия. Николаич и сам до этого имел на своей половине только воду со сливом. А в тот год, вскоре после нашего переезда к нему в мае месяце, он сильно потратился и провел к себе наверх канализацию, и к нам, жильцам, заодно. Проблемы было две: во-первых, элементарное отсутствие места для туалета. Во-вторых, как и в полуподвале Алексеевны, уровень пола, на котором предполагалось поставить унитаз, был ниже уровня коммуникаций. Тогда было принято командирское решение: унитаз водрузили на… кухне, рядом с плитой и раковиной. И встал он не на пол, а построили для него специальный постамент, обложенный кафельной плиткой, и на постаменте этом воздвиглось фаянсовое чудо с высоким, под самый потолок, бачком. Сидя на нем, ты действительно ощущал себя горным орлом на вершине Кавказа: вся кухня была открыта твоему взору, сбоку грела печка, на плите побулькивал обед… Это было счастье: ходить на унитаз, а не на ведро в холодные сени, и абсурдность самой ситуации – туалет на кухне – совершенно не портила нам праздника. Правда, бачок вскоре сломался и починке практически не подлежал, так как для того, чтобы просто в него залезть, нужно было бы разбирать вообще всю систему. Поэтому для смыва было заведено специальное ведро. А чтобы всё-таки как-то отделить унитаз от кухни, на него клался большой квадратный кусок ДСП, и унитаз превращался в дополнительную поверхность – на него можно было ставить посуду во время мытья…

Мытьё посуды… отдельная песня. Сейчас, тем более вне России, уже трудно себе представить, что когда-то не было ни специального жидкого мыла, ни мочалок для посуды, ни даже – в описываемых условиях! – горячей воды. А была просто тряпка – чаще всего старый носок или кусок майки, и коричневый кусок хозяйственного мыла. Чтобы всё-таки отмывать жир, в посуду сразу после употребления наливали горячую воду из чайника. Желательно было бы и мыть сразу, но не всегда получалось – так хотя бы залить… Иногда, для оттирки сковородок и кастрюль, применялся старый полевой метод чистки песком.

На кухне квартиры по ул. Шевченко, 18.

Фото 1992-93 гг.

За письменным столом. Квартира по ул. Шевченко, 18. Фото 1992-93 гг.

У самого Николаича положение было не сильно лучше – и унитаз, и ванная встали тоже на кухне и были отгорожены просто занавесочкой.

Теперь перейдем от быта к нашему главному достоянию – к людям. Кто же были наши новые хозяева? Николаич был весьма пожилым, лет эдак за семьдесят, человеком. Даже согбенный годами, опирающийся на палку, он оставался огромного роста (минимум на голову выше меня, а я и сам немаленький, 187 см). Обувь он носил размера пятьдесят-плюс, в его располневшей фигуре угадывалась утраченная гора мышц. За те несколько лет (с 1991 по 1994), что мы жили у него, он сильно сдал, но в начале нашего "романа" ещё бодрился, ковырялся в огороде и саду, был полон планов. Меня он воспринимал как дармовую рабсилу – напомню, что одним из условий съёма квартиры было – "ну, поможешь когда по хозяйству"…

Вручая мне ключ от квартиры, он сказал что-то вроде – у меня, дескать, копия остается, не волнуйтесь, если и зайду когда, ценного ничего не украду… вот ручку хорошую могу взять! – и залился скрежещущим смехом… Существовал он в отдельной комнате наверху, невероятно захламлённой: из мебели там были кровать, большой письменный стол, холодильник и шкаф, всё остальное пространство было заполнено неизвестно чем: два телевизора (работал из них только один), какие-то ящики, тряпьё… Стол был завален папками с бумагами и общими тетрадями.

История жизни Николаича, восстановленная по его отрывочным рассказам, выглядит приблизительно так. Родился он вскоре после революции, и родители его прочили мальчику духовную карьеру – уже в детстве он принимал участие в службе в местном храме, помогая облачаться батюшке (уж не знаю, как сия должность называется). Однако репрессии против духовенства докатились и до провинциального Воронежа, и юному Николаичу (тогда ещё просто Ване) пришлось пойти по мирской стезе – стал он, кажется, строителем. На фронте он не был, после войны вернулся из эвакуации в разрушенный Воронеж и заново отстроил родительский дом, при этом работая прорабом на стройках города, где основной рабочей силой были немецкие военнопленные. Из его рассказов у меня сложилось впечатление, что он был каким-то образом близок к чекистским структурам – по крайней мере, он упоминал свои дружеские отношения с каким-то большим чином НКВД в послевоенном Воронеже.

С женщинами отношения у Николаича складывались непросто – А.М. была у него то ли четвертой, то ли пятой официальной женой. По рассказам Алексеевны, с которой мы иногда общались, уже съехав от нее, Николаич в молодости был ревнив до ужаса и как-то гонял одну из своих жён по ночной улице в одном белье с криками "Убью!". Детей у него было немного: то ли один, то ли двое, кто-то из них жил в Воронеже, но практически не появлялся на Шевченко – помню только, как приходил разок внук – мускулистый подросток, который самозабвенно молотил боксёрскую грушу в дедушкином дворе. В другом конце этого двора в это время я копал мусорную яму, и маразм данной ситуации весьма меня забавлял.

Постоянно в доме появлялся сын А.М., Володька, которого Николаич, можно сказать, вырастил. Сам он с непонятной мне гордостью говорил: "Раньше-то мы с Володькой как скандалили – аж на топорах рубились!". Володька держал на участке отчима гараж, в котором, как выяснилось позже, собирал из запчастей старые машины на продажу, делая таким образом свой gesheft. Отношения с Николаичем у него со времен рубки на топорах сильно не улучшились, насколько я понимал, и Володька в доме почти не появлялся – разве что мать проведать, и всё время крутился в гараже. Мы его прозвали Углук – по имени одного из персонажей Толкиена (Углук, если кто не помнит, был одним из предводителей орков (гоблинов) – весьма гнусное создание).

Интеллигентом Николаича было назвать трудно, но сам себя он именовал "духовным человеком". В первую очередь он имел в виду свой проснувшийся интерес к религии – по его словам, он писал какие-то письма в Епархию и вообще полагал, что его детство, проведенное при храме, как-то выделяет его из общей серой массы. Однажды он признался, что завал бумаг на его столе объясняется, в частности, тем, что он, читая газеты и просматривая телепрограммы, просто-напросто конспектирует всё, что успевает запомнить. "Мне уже скоро восемьдесят, – говорил он, посмеиваясь, – и я должен всё знать, даже про английскую королеву – во сколько она сегодня встала, пила ли чай…".