Истории Раймона Седьмого

История 36-я. Дедушка.

Я дремал на заднем сидении газели. Трясло неимоверно, и просыпался я постоянно. Маша и девчонки, оставив тщетные попытки восполнить недосып, пересели вперёд и болтали с Ларисой, а я мучился, пытаясь поудобнее улечься сзади. После очередного прыжка я чуть не свалился с сиденья, и шипя от злости, пристегнул ремень.

-Граф, хватит маяться,– позвала Лариса,– иди в компанию, всё равно не уснёшь.

-Хрен тебе,– пробурчал я, -усну!

Я мог спать в любых условиях– сказался богатый опыт ночёвок по общагам и левым хатам. Если я хотел спать, то меня не смущало ничего– ни яркий свет, ни громкая музыка, ни сексуально озабоченные парочки в одной со мной комнате, лишь бы меня к своим занятиям не привлекали. Одно время у меня даже прозвище было «Покойник», потому, что если я спал– то я всё равно, что мёртвый. Без пинка не поднимешь.

Газель остановилась и я проснулся.

-Приехали?

-Хрен тебе, а не приехали,– угрюмо ответил Игорь,– заблудились.

-Игорян, как заблудились?– не понял я,– тут же автобус ходит! Дорога асфальтовая!

-Срезать решил, лесом,– Игорь плюнул,– ведь знаю же короткий путь, сто раз тут ездили с мужиками…– он выругался под нос и закурил.

-Ты тупой,– констатировал я,– забыл, по какому делу едем? Надо было всю возможную осторожность соблюдать! Девчонки, может вы посмотрите, а?

-Так, хозяин, тут дедушка водит,– тихо сказала Дунька,– он всегда за Городеньем…

-Наверно тут где-то,– поёжилась Акулька,– вот и закружил, пока спали.

Мы вылезли из машины. Я тоже закурил, Лариса с Машей отошли в кусты, девчонки жались ко мне.

– Девки, да не дышите дымом,– я попробовал отойти в сторону, но они как пришитые двинулись за мной.

-Хозяин, не уходи,– жалобно попросила Дунька,– мы боимся…

-Чего?– удивился Игорь,– тут крупнее зайца никто не водится.

-Дедушка…– почти прошептала Акулька.

-Где?– я повернулся. Из кустов появились Маша с Ларисой. Дедушки не наблюдалось.

-Здрассьте, молодёжь,– с другой стороны появился знакомый дедан. Выглядел он примерно так же, как и тогда, когда я его видел.

Я полез в рюкзак за пачкой сигарет, помнил по первому разу, что у деда всегда проблемы с куревом.

-Здрассьте…– нестройно поздоровались мы.

-Дедушка…– Дунька с Акулькой спрятались за мою спину. Места там было мало, и они выглядывали из-за меня, как из-за столба.

-Что, племянничек,– усмехнулся дед,– курева дедушке привёз? Давай, давай, премного благодарен!

Я протянул деду непочатую пачку.

-На здоровье!

-Какое тут здоровье,– закашлялся дед,– ты меня с собой-то не ровняй… А вы что прячетесь?

Девчонки виновато вышли из-за моей спины.

-Не мои вы теперь,– вздохнул дед,– его. Нечего вам тут, а то будете как мать ваша, сбежала с первым встречным.

-Приходила она,– сказал я,– вернуть их требовала.

-Ещё чего,– дед злорадно захихикал,– чай я знал, к кому отпускаю. Нечего им с ней, непутёвая она, и их собьет. А ты проследишь, в бабку пошёл, не в мать свою.

-Так куда нам ехать –то?– спросил Игорь,– вы уж подскажите!

-А вы подвезите дедушку, я вам дорожку и покажу,– дед внимательно посмотрел на Машу и добавил– а то вам к воде сейчас соваться нежелательно. Двенадцатый год на исходе, нечего водяному хозяину глаза мозолить.

-А что вы знаете?– осмелел я,– вы хоть в общих чертах скажите, а то ходят всякие, дверь отмывать замучился!

-Ну,– дед прищурился,– есть у меня подозренья…– он поводил в воздухе рукой, и я правильно истолковав его жест, протянул ему свою полупустую пачку. Дед вытащил три сигареты, одну сунул в рот, две за ухо, я поднёс зажигалку. Дед не торопясь прикурил, затянулся и продолжил:

-Так вот, имею подозренье, что родитель ваш, милая девица,– тут он поклонился Маше,– до вашего рожденья долго отсутствовал.

-Да, папа в командировку на полгода уезжал, когда я родилась,– подтвердила Маша.

-А когда домой возвращался, небось пить захотел,– продолжил дед,– тут-то его и словили…и предложили или помереть, или отдать то, чего дома не знает. Вот он на себя и понадеялся…

-Так он меня отдал?– Маша смотрела на нас круглыми, как блюдца глазами,– просто так вот отдал?

-Нет, милая, не просто так, видно ты не в срок родилась, он и не подумал. – дед покачал головой,– вы теперь опасайтесь, к воде не лезьте лишний раз. А там, как срок-то выйдет, он и успокоится. Или кого нового найдёт. Только если встретитесь…несладко придётся, тебе в первую очередь,– дед ткнул меня пальцем в грудь,– это ты у него обещанное увёл, тебе и расплачиваться.

-Так я не отрицаю,– я пожал плечами,– отмажусь, не в первый раз.

-Ну, ну…– скептически вздохнул дед. Мы докурили и полезли в машину. С дедом как-то очень быстро выехали на шоссейку, вскоре появился указатель «с. Городенье 0,5 км»

-Ну, всё, молодёжь,– дед кряхтя вылез из кабины газельки,– мне вон сюда,– он махнул рукой на ельник, начинающийся прямо за указателем. – А вы по дороге езжайте, не сворачивайте. Ну, до свиданьица, пичуги,– обратился он к девчонкам,– берегите хозяина-то своего, а то он у вас малость без царя в голове, как я погляжу.

-Дедушка,– девчонки кинулись к деду, обняли его.

-Ну, будя,– дед погладил их по головам,– а вы, ребятки, поаккуратнее там, не спешите. Или может, обратно, а?

-Нет,– твёрдо сказал я,– как же обратно теперь? А они как же?

Дед вздохнул, ссутулился, и тихо сказал:

-Уважаю…– повернулся к нам спиной и скрылся в ельнике, как его и не бывало.

-Так,– я сел рядом с Машей,– Мань, я тебя какому-то там водяному– болотному не отдам, так и знай! Значит сегодня у нас по плану кладбище, а завтра начнём кампанию по отваживанию нёхов от моей несчастной двери. А то я её уже мыть задолбался.

Вскоре вдалеке показалось село Городенье. Расположено оно было как-то странно, в яме, на окраине села блестела новеньким куполом церковь.

Мы подъехали к храму. Кладбище, как и следовало ожидать, расположилось рядом. День был воскресный, у ворот церкви толпился народ. Мне стало как-то неуютно.

-Граф, ты чего дёргаешься?– спросила Лариса.

-Да, понимаешь, Ларёк, как-то оно неудобно… люди тут пришли, молятся, а мы по кладбищу шастать…

-Ну и что?– не поняла она,– и ты помолись.

-Ларёк, я некрещёный вообще-то,– я посмотрел на неё, нет, она и правда не понимала,– и девчонки стопроцентово тоже. У меня вообще в церкви башка болеть начинает, и потом я хвораю долго.

-Мы в церковь не пойдём,– заявили девы,– нам нельзя!

-Сейчас, народ рассосётся, и выйдем,– успокоил их я. – только на кладбище.

-Да ну вас,– засмеялся Игорь,– всё какие-то у вас фигуры мерлезонского балета! Ну, церковь, и что? Возили мы здешнего попа…мужик, как мужик.

-Ну, считай, что мы на голову больные,– фыркнул я,– а я когда в последний раз в церкви был, так потом с пневмонией свалился. Чуть не помер.

Игорь махнул на нас рукой и вылез из машины. Лариса, подумав, составила ему компанию. Маша осталась с нами.

-Мань, а ты крещёная?– спросил я.

-Да,– она удивилась,– а что?

-Да ничего, проехали. Просто спросил.

Наконец народ разошёлся, к Игорю с Ларисой подошёл священник– молодой круглолицый мужик. Они о чём -то разговаривали, махая руками в сторону кладбища. Похоже, и нам было пора подключаться к разговору. Мы вылезли из газели и подошли к разговаривающим. Батюшка слегка заикнулся при виде нашей честной компании, но к его чести быстро оправился. Конечно, точного места захоронения он не знал, но примерно направление нам указал. Кладбище было большое, в последнее время тут хоронили и городских покойников. Заблудиться можно было запросто. Поблагодарив батюшку, мы двинулись в указанном направлении, стараясь не слишком разбредаться в стороны. Кроме нас по погосту ходили люди, кто-то прибирался на могилах, кто-то справлял поминки…

-Хозяин…– Акулька шкрябнула меня по руке,– смотри…

Я повернулся в указанном направлении. Могила. Старая, памятник… на нём две надписи – они!

-Нашли!– я махнул рукой остальным и поспешил к могиле.

-Не торопись, ведьмин внук,– положив руку на оградку, перед нами стояла Викторина.

История 37-я. Не победа?

Я малость опешил… нет, ожидаемо, конечно, но вот так скоро?

-Здравствуйте, Викторина Андреевна! Не ожидали вас здесь встретить!– я решил быть вежливым. Так, на всякий случай.

-Быстро ты явился,– криво усмехнулась она,– и компанию привёл.– Что ж, хорошо…

Она посмотрела на меня в упор, и честное слово, мне стало жутковато. Вроде нормальная такая тётка, но вот в глазах у неё было что-то эдакое …я пригляделся повнимательнее– вокруг фигуры Викторины , едва заметные, подёргивались и пританцовывали тоненькие щупальца тьмы. Мать моя женщина, кто же это? Все мои чувства вопили благим матом, что нам надо уносить отсюда ноги, и как можно скорее. Но за моей спиной стояли моя семья и мои друзья, поэтому я не сдвинулся с места.

-Давай сюда, что принёс,– она требовательно протянула ко мне руку. Я решил, что вежливость смысла не имеет.

-А не охренели ли вы, тётенька?– тоном беспризорника двадцатых годов поинтересовался я,– может вам ещё и ключ от квартиры, где деньги лежат?

-Незачем мне твои деньги,– она смотрела на меня, и я прямо чувствовал, как мои ноги примерзают к земле,– а ключик от твоей замечательной двери ты мне сам отдашь. Ты ж подменыш, не знал? Ты вместо другого ребёнка родился, думаешь, почему твоя мать от тебя так легко отказалась? Зря Серафима тебя себе оставила, зря. Надо было попользоваться и выкинуть, а она …

-Чушь какую несёте,– я старался выглядеть уверенно, но где-то внутри появилось сомнение…и правда, почему мать скинула меня на бабушку, и даже не пыталась забрать в свою семью. И отец тоже не пытался, я его даже не видел никогда.

-Сам понимаешь, что я права,– Викторина кивнула,– давай-ка сюда свой пакет. Ничего ты мне не сделаешь, силёнки не те со мной тягаться. И девку отдай, за ней придут скоро.

Тут –то меня и вынесло… не скажи она про Машу, я бы стоял, как дурак и сомневался дальше, но с этого момента… Иногда у меня такое бывало, я потом сам удивлялся, тому, что творил. Бабушка умела как-то нивелировать это состояние, но она умерла, я старался себя контролировать, а получалось далеко не всегда. Вот и сейчас, мир стал каким-то красным, мой ступор куда-то делся, и я попёр, как трактор. Викторину отнесло в сторону, но каким-то образом она снова оказалась у меня на пути. Чёрные щупальца вполне осязаемо потянулись ко мне, и я треснул по ним, они отдёрнулись с каким-то шипеньем. Внезапно мир снова стал нормальным, ярость схлынула так же внезапно, как и пришла. Я почувствовал, что с обеих сторон в меня вцепились девчонки. Викторина, стоя вплотную к могиле, смотрела на меня с каким-то испугом.

-Я ж тебя закопаю,– сказал я ей.

-Силён,– она быстро пришла в себя,– но я сильнее.

Я понимал, что сейчас, на откате, мне с ней не справиться. Прикинул диспозицию– девчонки висят на мне, отцепить их нереально– слишком испуганы. Маша сзади, её и Ларису я ни под каким видом под удар не поставлю. Игорь малость сбоку, но не совсем там где надо… А, вот! К могиле сзади подходил священник. А вдруг мне повезёт, вдруг он поймёт, что мне надо! Надежда была прямо сказать слабенькая, но другого варианта у меня не было. Я чувствовал, что меня снова начали скручивать, времени у меня оставалось всё меньше и меньше.

Я вытащил из рюкзака пакет, в котором лежали нож Феди Заславина и чулок Альбины Занкевич. Викторина довольно улыбалась, она была уверена, что я сдался. Я смотрел на священника, отчаянно пытаясь транслировать ему свою мысль. Я понятия не имел, как это делается, но мне казалось, что я думаю так громко, что меня слышно на всё кладбище.

Вдруг батюшка кивнул мне и сделал рукой жест– «свободен, давай пас». Я не веря своим глазам отвёл руку с пакетом немного назад, и в прыжке перебросил его через голову Викторины, как заправский баскетболист. Батюшка видно тоже играл в баскетбол. Принял профессионально, но что делать дальше, не знал. Я замахал руками, показывая, что пакет надо положить на могилу, но он меня явно не понимал. Викторина обернулась, и вцепилась в несчастный пакет, он лопнул, нож и чулок упали туда, куда и требовалось.

Она снова повернулась ко мне, а я, как дурак стоял и улыбался. Я прямо физически чувствовал, что с души у меня упал огроменный булыжник. На фоне неба и деревьев я видел две прозрачные фигурки, которые уносило ветром– мальчик и женщина, держащиеся за руки. Теперь и они были свободны, и могли, наконец, уйти туда, куда и должны были.

-Думаешь, победил, а?– Викторина была по– настоящему рассержена, но и не думала сдаваться.– Не тебе со мной тягаться, неуч! Бабка твоя пробовала, да где она теперь? Отступись.

Я понял, что она так просто не сдастся. И если я сейчас ей уступлю, она просто начнёт всё заново, в новом месте, с новыми жертвами. Людей легко обмануть, поманить призрачной надеждой…а потом использовать, даже не попытавшись выполнить своё обещание. И бабушка…значит она, мою бабулю…меня опять начало накрывать, я изо всех сил старался удержаться на краю, не впасть в состояние «всех убью, один останусь». Но получалось плохо. Я слишком хорошо помнил то утро, когда я встал, сварил кофе на две кружки, и позвал бабулю завтракать… мы всегда пили кофе по утрам вместе, потом я шёл в училище, а Серафимушка на работу. В то утро она не встала, а когда я пришёл её будить, она была уже холодная. Я не мог поверить, что она умерла, вызвал «Скорую», требовал от врачей помочь Серафимушке. Потом они отпаивали меня успокоительным, звонили матери… для меня это были дни какого-то отупения. Я плохо помнил похороны и поминки, потом свалился с пневмонией… а теперь эта тварь спокойно говорит, что это она убила мою бабулю!

Во мне точно начался обратный отсчёт, как в бомбе с запущенным механизмом. Я отодвинул девчонок в стороны, и кинулся на Викторину. Краем уха я слышал чьи– то крики, меня пытались удержать– напрасно. Викторина двинулась навстречу. Нас разделяли какие-то два шага, но вдруг они стали очень длинными, я смотрел на неё, и не понимал, кто передо мной. Она была неимоверно старой, старше, чем я мог себе представить, наверное, она была всегда, древнее, сильное зло, принявшее облик женщины в сером деловом костюме, таком неуместном на деревенском кладбище.

Не говоря больше ни слова, она повела рукой, и ко мне рванулись чёрные щупальца, я рубил их ладонью, и они точно сгорали, я хотел только одного– уничтожить эту тварь, чтоб её больше не было, внутри меня вдруг что-то лопнуло и взорвалось, я успел направить взрывную волну на Викторину, она зашаталась, побледнела, и стала исчезать на глазах… я почувствовал, что ноги меня больше не держат…я увидел совсем близко землю…пожухлую траву…

-Раймон, нет,– кто это кричит, лениво подумал я, вроде Маша, что это она?

Исчезающая Викторина вдруг протянула ко мне неимоверно удлинившуюся руку, я увидел, что Маша кидается между ней и мной, и каким-то неимоверным усилием рывком поднялся, оттолкнул её…Викторина схватила меня, мир утонул в зелёной вспышке…я ослеп…закрыл глаза руками…мир закончился…всё…

История 38-я. Придуманный человек в придуманном мире.

Я открыл глаза. Сидящая напротив женщина внимательно смотрела на меня.

-Всё это очень интересно, я имею в виду ваш рассказ, но абсолютно нереально. Сколько вам лет? Двадцать четыре? В вашем возрасте смешно жить в воображаемом мире! Я понимаю, что вы от одиночества придумали себе идеальную модель мира, друзей и неких потусторонних родственников, но подумайте сами– мы живём здесь и сейчас, вернитесь уже в реальность!

Я сидел молча, опустив глаза и разглядывал свои руки. Руки, как руки…свежая царапина, это шпатель соскользнул неудачно.

-Смиритесь уже с положением вещей,– продолжала женщина,– подумайте о своих реальных близких, вам желают добра, а вы…что вы с собой делаете? Зачем? Надеетесь после смерти попасть в свой придуманный мир? Зря. На том свете нет ничего такого, за чем бы туда так стоило стремиться. Во всяком случае, для вас. Вы ещё молоды, у вас вся жизнь впереди, а вы так бездарно её тратите.

Я поднял голову и посмотрел на неё. Серая женщина в сером, безликом кабинете. На её лице отчётливо читалось равнодушие, я был для неё очередной работой, за которую платят деньги– не более того. По большому счёту ей было на меня плевать, и она понимала, что я это знаю. Придурком больше, придурком меньше– какая разница.

-Рецепт давайте,– она протянула руку. Я полез в рюкзак и вытащил рецепт. Она убрала его в стол и выписала новый, шлёпнула печать, внесла номер в журнал.

-В регистратуре ещё две печати поставите. Всё как в прошлый раз. Придёте послезавтра, в это же время.

-А смысл?– спросил я.

-Мне виднее,– отрезала она,– жду вас послезавтра. И надеюсь, что вы уже задумаетесь над нашими беседами!

Я попрощался, и вышел из кабинета.

На улице шёл дождь со снегом, октябрьская мерзкая погода. Я поднял воротник куртки и втянул голову в плечи. Серое, как кусок застиранной тряпки небо, чёрный сырой асфальт, голые чёрные деревья. Редкие серые прохожие, мокрые голуби…Я поплёлся домой. Ждать от жизни было нечего.

Зазвонил телефон…Мать.

-Ты был у врача? Как ты?

-Был, никак…хреново!

-Рецепт взял? Деньги есть? Выкупишь, не забудешь?

-Взял, есть, не забуду…не хочу я их пить!

-Надо,– в её голосе зазвенел металл,– надо! Или в психушку хочешь?

-Ладно, всё…– я отключился.

По дороге я завернул в магазин, купил три литра пива. Подумав, добавил бутылку коньяка, деньги были , хотелось напиться и забыть придуманный мир, порождение моего одиночества. Продавцы провожали меня странными взглядами, но я был слишком погружён в себя, чтоб замечать такие вещи.

Мой дом был на своём месте. Старый особняк, переделанный в многоквартирный дом, впрочем «многоквартирный» сильно сказано– всего шесть квартир. В прошлом году его признали аварийным, и все ждали расселения. В нём обитал странный народ– много пьющий, бомжеватый. Дверь бывшего парадного висела на честном слове, в подъезде воняло мочой, стены разрисованы корявыми граффити , дополненными неприличными надписями. Я поднялся на второй этаж. Моя дверь была в относительно приличном состоянии, старый дерматин ещё держался. Я вошёл в квартиру. Подсознательно я ждал, что меня встретят, но понимал, что на самом деле встречать меня было некому, я давно жил один. После смерти бабушки, уже почти пять лет.

Я зажег свет на кухне, достал из пакета покупки, и включил музыку на телефоне, наугад на что попаду.

-Он сегодня дома, он сегодня один, он немного болен, немного устал.

Сам себе трубадур, сам себе господин, он коньяк с кагором зачем-то смешал…– пел низкий , чуть хрипловатый женский голос. Рыжий Канцлер, «Раймон VII». Как раз в тему, подумал я, наливая коньяк в стакан. Жаль кагора не купил, впрочем мне и пиво сгодится.

-А за окном темно, смотрит в форточку ночь, и с какой это радости парень напился?

А ему бедняге уж ничем не помочь, он устал быть тем, кем сегодня родился.

Да, и правда, устал. Я выпил коньяк, как воду, не чувствуя ни вкуса, ни послевкусия…глотнул пива прямо из бутылки. Может и правда, ничего не было? И никого. И права тётка в сером кабинете. А я просто обыкновенный алкаш, придумывающий себе другую, красивую и невероятную жизнь?

-Он забыл, как люди включают на кухне газ, и чужую боль заглушил цитрамоном,

Он глядит на стены и видит родной Прованс, где когда-то он звался графом Раймоном.

Да, правильно, тогда у меня играла именно эта песня, мне вообще нравились песни Канцлера. Я часто напевал её, поэтому меня и прозвали Раймоном Седьмым…хотя– Роман Седьмов– почти то же самое. Как же мне немного было надо– одна песня, сказка, прочитанная в монографии Галины Дайн, и давнее увлечение фэнтези…

-Он вернулся на землю сквозь дни и года, семь столетий назад безвозвратно ушедший,

Вспоминает об этом Раймон иногда, а друзья говорят про него– «Сумасшедший».

И снова битва идёт для него каждый день, только ныне масштаб поражений неравен.

От былого осталась лишь зыбкая тень, там Тулуза сдана, здесь провален экзамен.

Всё верно, думал я, приканчивая третий стакан и запивая пивом, я провалил всё, что мог– из института вылетел накануне диплома, невеста меня бросила, когда поняла, что со мной ей ничего не светит, кроме весёлой жизни… ну, и кому я нахрен нужен? Да никому. Разве что бригадиру, когда я в трезвом виде. Всё– таки я неплохой маляр, хоть и самоучка.

-И Раймон Седьмой допивает остывший чай, и срывает морфином незримые узы,

И идет поутру он молитвы свои читать в католический храм альбигойской Тулузы…

Не было у меня морфина, поэтому я запивал коньяк пивом, ну неужели и правда, я всё выдумал? И смешных девчонок, и правильную Ларису, и надёжного Игоря, и Машу…мне было совсем хреново…хреновее некуда.

-Возвращаясь назад он неспешно идёт, игнорируя огненный глаз светофора,

Ибо знает, что знамя его упадёт, и растопчут его крестоносцы Монфора.

И отбывает он вновь в летний свой карантен, заблудившись в цепи бесконечных тропинок.

Ищет отдыха в россыпях телеантенн, веря в грустную ложь разноцветных картинок…

По моему лицу лились слёзы, я оплакивал тех, с кем прожил лето, ну и пусть они придуманные и ненастоящие, но для меня они были живыми! Давясь и всхлипывая, я пил коньяк…

-И Раймон Седьмой равнодушно глядит в экран, матерится на поздний звонок телефона,

И болят на погоду призраки старых ран, что получены им под стеной Каркассона…

Я плакал, допивая своё пиво, понимая как глупо выгляжу со стороны– взрослый парень, рыдает потому, что рухнул его прекрасный придуманный мир…Я оплакивал их и себя…жить не хотелось.

-И Раймон Седьмой равнодушно глядит в экран, заполняя времени стёртые лузы,

И болят на погоду призраки старых ран, что получены им на полях под Тулузой…

История 39-я. Невзятый замок.

Я с трудом приоткрыл один глаз . Наступило утро в китайской деревне…С кухни пахло чем-то пригоревшим. Мать громко разговаривала по телефону, я прислушался. Впрочем, она всегда говорила громко, профессиональное – мать работала диспетчером в автопарке, привыкла кричать.

-Да пришла, а он опять в хламину, никакой, представляешь? Сил нет никаких у меня уже! Что? Нет, ну ты что, совсем же рехнётся! Нет, ну что люди-то скажут? Да и кто его в психушку возьмёт? Он же не чокнутый, ну немного только…мне врач тогда так и сказал, когда мы его привезли, не наш, говорит пациент, это, говорит, нервный срыв…ага, сами чуть не рехнулись, хорошо успели вовремя, вот как кто под руку толкнул зайти… Ну, да, ну, да…Санька до сих пор заикается, как вспомнит, хорошо Лешка не растерялся, веревку обрезал…так ведь накануне свадьбы, он и того совсем…а я понимаю, очень хорошо понимаю! Я бы тоже… Нет, ну а как? Всё таки сын… вот и хожу, а он то пьяный, то вообще дома нету. Нет, ну работает, как не работает? Где-то на стройке, маляром…так когда работает, он и не пьёт совсем! Видно там и ночует, они по всей области ездят…

Я с трудом стащил себя с кровати, натянул штаны…голова трещала, во рту как кошки нагадили. Мать продолжала говорить. Я подошел к кухонной двери.

-А Санька вообще его боится, шугается… не знаю, что делать! И ведь ему все до фени, никакой благодарности! Сколько я вариантов находила, ну, продай ты свою халупу, купи приличную однушку, чего ещё надо, так нет. Упёрся…Говорю– давай, продадим, новую купим, сдавать будем, а ты у нас живи, вон, комната , ну и что, что проходная, так нет! Моя квартира, и всё… Нельзя было его с бабкой оставлять, она чокнутая была, и этот не лучше вырос. Летом, вроде поочухался, картинки какие-то рисовать опять начал…а как осень, так опять…ну, да, у психов всегда осенью обострение!… Да ходит он к этому врачу, а толку-то? Ноль… и мне бы дома побыть лишний раз…ведь вот, можно сказать семьёй жертвую…

-Мам,– не выдержал я,– не жертвуй, а?

Она обернулась, как ошпаренная. Вспыхнула, что-то невнятно пробурчала в телефон.

-А, ты давно не спишь?

-Не очень. Мам, давай, ты не будешь жертвовать семьёй из-за отдельно взятого алкаша, то есть меня, а? Я как нибудь выживу сам, хорошо?