У истоков литературы. Учебное пособие

– сравнения данного, или нарочно произведенного явления с желаемым: «Как у месяца не болят зубы, так не болели бы они и у…» (такого-то) или: «Как солнце высушивает росу, так пускай и любовь иссушит…» (такого-то);

– сравнения, состоящего из вопроса, затем отрицательного параллелизма, являющегося одновременно отрицательным ответом, и из положительного утверждения: «Не болят ли у него (имя) зубы, не ломят ли кости?» – «Нет, сестры, не болят у меня зубы, не ломят кости, а болят зубы у кошки, у зайца, у крота, у быка, у коровы, у овцы, у барана…».

Интересное наблюдение над использованием приёма сравнения в заговорах сделал А.Н.Афанасьев: «Одна из таких заповедных формул – уподобление губ и зубов замку, а языка – ключу на том основании, что тайная мысль человека до тех пор сокрыта, заперта, пока не будет высказана языком; язык, следовательно, – ключ, отпирающий тайник души человеческой. По народной пословице: «Губы да зубы – два запора», отсюда – в заговорах для указания на крепость, нерушимость заповедного слова употребляются следующие выражения: «Замыкаю свои слова замками, бросаю ключи под бел-горюч камень-Алатырь»… Подобные выражения дают заклятию силу великую; преодолеть её, уничтожить заклятие так же трудно и невозможно, как отпереть замок, ключ от которого закинут в море…» [1, с.106—107]. По утверждению А.Н.Афанасьева, уподобление языка ключу далеко не случайно: «как язык есть ключ к тайнам души, так молния – огненный язык бога-громовика – есть ключ, с помощью которого отпираются уста Перуновы9 и раздаётся его громовое слово. Таким образом, на освящение и утверждение заклятия призывался громовник; скреплённый его небесным ключом, заговор получал неодолимую твёрдость: «Мой заговор крепок, как камень Алатырь!» [1, с.107].

– Использование приёма «сквозных симпатических эпитетов» (термин введён Н.Ф.Познанским): эпитет проводится сквозь весь заговор, прилагаясь к каждому встречающемуся в нём существительному. («Из-под каменной горы вышла каменна дивка в каменну дийныцю каменну корову доить. Так як с каменнои коровы молоко потече, так щоб у N. кровь потекла»).

Кроме разнообразных повторов, типичным приёмом заговорной формулы является прием ступенчатого сужения: «От (имя), от живота, от сердца, от третьей жилы, от третьего прожилка, от третьего сустава, от третьего суставчика».

В заговорных формулах широко распространены рифма и ассонансы [3].

Необходимо отметить ещё одну особенность заговоров – частое использование некоторых чисел, которые повторяются из заговора в заговор. Числа в заговорах приобретают статус постоянных эпитетов. В. Н. Топоров, проанализировав сборник Л. Н. Майкова «Великорусские заклинания», пришёл к следующим выводам:

1) В относительно небольшом сборнике Л. Н. Майкова (всего 376 заговоров) числа представлены в очень большом количестве – более 1100 на 159 страницах (т.е. в среднем по 7 чисел на каждую страницу малого формата).

2) Разброс в частоте употребления чисел от 2 до 9 достаточно велик: на первом месте по частотности использования с огромным отрывом идёт число три (3), употребляемое в исследованных заговорных текстах 470 раз (43%) в вариантах 3, треть, 13, 30, 33, 300, трижды, тридевять и т.п.; на втором месте с существенным отрывом от третьего места и ещё большим (в четыре раза) от первого места идёт число семь (7, 17, 27, 70, 77, в скрытом виде 21 как 7*3) и далее число девять (9 как 3*3, тридевять, тридевять сот, девять девятей). Число семь встречается в сборнике Майкова 115 раз, а число девять чуть менее 100. Реже всего встречается в заговорах число десять (10) – всего 2 раза.

3) Число 3 чаще всего употребляется в двух случаях: для указания количества раз произнесения заговорного текста («трижды», «три раза», «по три раза») и применяется ко всему тому, что «находится в поле сакрального» [13, с.80—84].

Всё многообразие словесных приёмов, используемых во время заговоров, составляющих «заговорную формулу», было направлено в первую очередь на то, чтобы, с одной стороны, воздействовать силой Слова на враждебные силы, а с другой – восстановить гармонию между «микро-» и «макрокосмосом», человеком и окружающим миром. «…заклятие, заговор – такое могучее, исполненное неотразимой силы воззвание, которому сами боги не в состоянии воспротивиться и отказать…, – пишет А.Н.Афанасьев. – Заклятие своими заповедными верно произнесёнными формулами может творить то же, что творят небесные владыки…» А ещё заговоры, а с ними вся область народной магии и обрядности, по словам А. Блока, «оказались тою рудою, где блещет золото неподдельной поэзии».

Заговоры сопровождали человека от рождения и до самой смерти, существовали практически на все случаи жизни и их можно рассматривать по этапам человеческой жизни, в согласии с порядком и ходом людских дел. Существовали детские заговоры, любовные и свадебные заговоры и приговоры, семейные и хозяйственные, промысловые и лечебные заговоры.

Изначальный посыл, сама цель заговора может быть «позитивной» (вылечить человека, обеспечить ему успех, оградить от внешних посягательств) и «негативной» (причинить вред, нанести урон другому человеку, наслать порчу). Исходя из этого, все заговоры делятся на две большие группы: заговоры на избавление (от порчи, от болезни, от тоски, от невезения, от житейских проблем) и заговоры на приобретение (исполнение желаний, получение защиты, удачи в делах, обретение чьей-то любви и поддержки).

Кроме этого, заговоры можно разделить на заговоры, стремившиеся помочь человеку («полезные» заговоры), и заговоры, совершение которых преследовало цель навредить человеку: напустить болезнь, внести раздор между мужем и женой и т. п. («вредоносные» заговоры).

Если заговоры, стремившиеся помочь человеку, начинались словами: «Встану благословясь, пойду перекрестясь», то «вредоносные» заговоры начинались по-другому: «Лягу не благословясь, встану не перекрестясь».

Самыми распространёнными заговорами были заговоры, направленные на «избавление» от различных болезней не только у людей, но и у животных. К заговорам от болезни следует отнести и заговор от сглаза. При сглазе, по народным представлениям, болезнь напускалась другим (обычно злым) человеком. В трудах А. Н. Афанасьева находим следующее: «На Руси от болезней, приписываемых сглазу, рано на утренней зоре отправляются к ключу, зачёрпывают воду по течению, закрывают посудину и возвращаются домой молча и не оглядываясь; потом кладут в принесённую воду один или три горячих угля, частичку печины (печной глины), щепоть соли, и взбрызгивают ею больного, или обливают его по два раза в сутки на зоре утренней и вечерней, с приговором: „с гуся вода, с лебедя вода – с тебя худоба!“ Иногда дают больному испить этой воды, смачивают ею грудь против сердца, и затем всё, что останется в чашке, выливают под притолоку».

В представлении народа болезни в большинстве случаев имели человеческий или животный облик и обладали чертами и качествами живых разумных существ. «Лечение» чаще всего заключалось в изгнании болезни при помощи уговоров или угроз. Вот как образно рисуется болезнь лихорадка. Лихорадка в заговоре представляется в виде двенадцати дев («трясавиц»), «идущих в мир» сеять болезни, из которых каждая имеет своё имя и каждая по-своему мучит человека: «Одна говорила: «Мне имя Трясея». Другая говорила: «Мне имя Огнея»: как печь смоляными дровами распаляется, так Огнея жжет тела человеческие. Третья говорила: «Мне имя Ледея»: а Ледея, как лёд студёный, знобит род человеческий, и не может от него человек и в печи согреться… Одиннадцатая говорила: «Мне есть имя Глядея»: в ночи человеку сна не дает, и черти приступают к тому человеку, и в уме он мешается. Двенадцатая говорила: «Мне имя Невея… всех проклятее: поймает человека; и не может тот человек, жив быть».

Злые сущности, вроде тоски, печали, поселяющиеся в людях, очень похожи на духов и часто изображались гадами – змеями и другими «подземно-подводными» существами. Так же виделись и болезни: «На море на Окияне, на острове Буяне, стоит дуб ни наг, ни одет, под тем дубом стоит липовый куст, под тем липовым кустом лежит златой камень, на том камне лежит руно чёрное, на том руне лежит инорокая змия Гарафена. Ты змия Гарафена, возьми своё жало из (имя), отбери от него недуги». Или: «Заговариваю я (имя), от иссушения лихорадки! Будьте вы прокляты двенадесять девиц в тартарары! Отыдите от (имя), в леса тёмные, на древа сухие». Древние считали главным признаком старения и умирания – иссыхание. Изгнание лихорадок в тартарары – это изгнание их из нашего мира в тот, где нет живых деревьев и света. Это нельзя сделать, если не видеть устройство Вселенной и тот мир.

В сущности, подобного рода заговоры – это путешествие в иной, навий мир. Но это одновременно и битва со злобными и опасными сущностями. В данном случае они виделись в образе девиц, но могли видеться и иначе. Дальше следует форма ссылания болезни или зла в какое-нибудь пустынное или отдаленное место. Например, лихорадке (Такман) советуют: «Ступай к Муджавантам, к Баликам, ступай, Такман, прочь, в дальние страны».

По народным представлениям, произнесение заговоров при лечении не является самостоятельным актом, а только дополнением к совершаемым магическим действиям, при которых больного парят в бане, «кусают» железо, которое нанесло рану, завязывают три раза по девять узлов от вывиха, очерчивают окружности, делают махи (топор, нож), бросают железные предметы (топор, косу) через голову и т. д. Заговоры выступают в качестве приложения к этим действиям и с современной медицинской точки зрения активизируют в организме его скрытые физиологические резервы, воздействуя на подсознание человека, оказывая психотерапевтическое воздействие.

Если говорить не только о болезнях в нашем понимании слова, а об очищении от скверны вообще, то в заговорах часто идёт обращение к четырём стихиям. Особенно часто огонь и вода – стихии, не терпящие ничего нечистого: первый сжигает, а вторая смывает и топит всякие напасти, злых духов, к сонму которых причислялись и болезни. Вода, как её видел народ, – это стихия, способная смывать напасти и дурные помыслы. В заговорах, произносимых над водою, есть следующие указания: «пошла я в чисто поле, взяла чашу брачную, почерпнула воды из загорного студенца»; «звёзды мои ясные! Сойдите в чашу брачную, а моей чаше вода из загорного студенца»; «умываю я красну девицу (имярек) из загорного студенца ключевою водою, стираю я с красной девицы все узороки и призороки». Вода смывает (очищает) призоры и хворости и уносит их своею волною, почему ключевую воду и берут по течению, а не против него.

В заговорах читаем следующее: «Матушка вода! Обмываешь ты круты берега, желты пески, бел-горюч камень своей быстриной и золотой струёй. Обмой-ка ты с (имя) все хитки и притки, уроки и призоры, скорби и болезни, щипоты и ломоты, злу худобу; понесика (их), матушка быстра река, своей быстриной-золотой струёй в чистое поле, зимнее море, за топучие грязи, за зыбучие болота, за сосновый лес, за осиновый тын». «Матушка святая водица, родная сестрица! Бежишь ты по пенькам, по колодам, по лузям, по болотам, и бежишь чисто, непорочно; сними с (имя) всякие болезни и скорби»; «очищаешь ты, вода явленная, и луга, и берега, и середину; очищай ты, вода явленная, моего нарождённого (младенца) от призора подумана и погаданна». Вода, наравне с огнём, – вернейшее средство духовного очищения от скверны, и это основа тех священных «омовений», какие предписываются уставами почти всех древнейших религий.

«Такое лечение никак не исключает необходимости в других видах лечений, включая и естественнонаучную медицину. Но существовать она должна не вместо, а вместе с древними знаниями наших Предков об исцелении человека, – подчёркивает Максим Ионов. – Заговоры… сохраняют в себе память о древнем образе мира и месте человека в мире, следы мифологической картины мира. Именно она-то и является порой главным орудием исцеления. Русские заговоры, в сущности, довольно часто являются примерами не простого проговаривания при лечении, а проговариванием устройства мира, как он был сотворён Изначально» [4].

Близко к заговорным формулам против болезней примыкали так называемые «присушки» – любовные заговоры. В отличие от заговоров от болезней, направленных на избавление человека от боли, любовные заговоры-присушки преследовали цель, чтобы не знавший печали человек «заболел» любовной страстью. В противовес им «отсушки» преследовали цель освободить от любовной страсти – «от сухоты плакучей и от тоски тоскучей».

В заговорах-присушках любовь насылается в сердце как огонь, отчего оно должно гореть, таять или кипеть, например: «Как горит щепка в огне, так бы горело сердце (имя) по мне (имя)»; «Коль жарко в сем горне золотом уголье дубовое, толь бы жарко таяло сердце у… (имя) по мне, (имя)»; «… так бы обо мне – муже – у красной девицы сердце кипело кровью горячей…».

В заговорах на охлаждение влюблённых, наоборот, «ледяной царь студит сердце». В заговоре-отсушке на разлуку говорится: «Как речка бежит, о бережках не тоскует, не горюет и бережка о речке не тоскуют, так бы (имя) не тоскует, не горюет о (имя)». Образ спокойно текущей реки, не тоскующей о берегах, сделан примером для желаемого поведения тех, кого хотят разлучить.

В заговорах на любовь магия предстаёт в разнообразии действий и предметов: связывание узелков на верёвке, питьё наговорённой воды, приготовление настоя на траве, вынимание следа, укол и наговор на выпущенную кровь, обтирание потом и многое другое.

Обилие заговоров, или словесных текстов, похожих на них, у большинства народов мира позволяет утверждать, что люди верили в безграничное могущество заговорного слова. Оно может управлять стихиями, предотвращать или вызывать дождь, гром, и бурю, обеспечивать небывалый урожай или быть причиной бесплодия садов и полей, приумножать стада или истреблять их чумой, даровать человеку успех и счастье или посылать на него бедствия и напасти, прогонять от хворого болезни или переводить их на здорового, зажигать в сердце любовь или охлаждать страсть, давать оружию меткость и делать воина неуязвимым, останавливать кровь, превращать людей в животных, а животных в деревья и камни. Люди верили, что магическое слово может влиять на любые события, изменять сущность вещей и подчинять воле заклинателя обожествленную природу.

«Руны и чародейные песни (то же, что заговоры и заклинания), по германским преданиям, всесильны: они могут и умертвить, и охранять от смерти, и даже воскресить, делать больными и здоровыми, заживлять раны, останавливать кровь, наводить сон, гасить пламя пожара, смирять ветры и взволнованное море, насылать бури, дождь и град, разрывать цепи, ломать запоры и скреплять наложенные узы, разверзать и вновь запирать горы, доставать из недр земли сокровища, делать оружие крепким и слабым, наводить и изгонять злых духов, связывать уста зверей, руки и ноги воров, вызывать из могил мёртвых, вправлять вывихи», – пишет А.Н.Афанасьев.

Не следует забывать об осторожном и бережном обращении с заговорами, необходимо помнить о могучей силе самих слов, вернее, о том, что стоит за ними. «Слово не стрела, а пуще стрелы», – гласит мудрая русская пословица.

Мы уже говорили про то, что заговор направлен на восстановление равновесного течения жизни, а если заговор направлен на нарушение равновесного состояния, то можно ожидать ответного действия, мир-система «не любит» дисбаланса.

На основе заговоров позднее сложились некоторые другие жанры фидеистического слова: проклятие, оберег, благословение, клятва, анафема, экзорцизм.

Детские стишки, вроде «Дождик, дождик, перестань…» или «Божья коровка, улети на небо…», несомненно, восходят к «взрослым» заговорам, однако их магическая предназначенность уже никем не осознается. С некоторыми особыми видами заговоров связаны по происхождению и считалки. Это подтверждается тем, что у восточных славян считалки иногда называют ворожба, жеребьевые заговоры. Магическая подоплека считалок давно утратилась, и детали превращения заговорного текста в шутливый стишок «преддверия» к детским играм, иногда с какими-нибудь маловразумительными словами (вроде аты-баты или эники-бэники), остаются неясными.

Вероятнее всего, считалки восходят к одному из многочисленных видов охотничьей жеребьевки, иногда связанной с гаданием (чёт – нечет, «повезет – не повезет»), а также с магией, должной принести удачу в охоте. Такие жеребьевки включали в себя пересчет участников, иногда с распределением ролей или функций в совместной охоте. Счетные слова (названия чисел) у многих народов табуировались, что могло быть связано с верой в счастливые и несчастливые числа, а также вообще с загадкой числа. Табуированные счетные слова нарочно искажались или заменялись бессмысленными созвучиями, иногда заимствованными числительными, иногда совсем заумной абракадаброй. Например, начало считалки «Эники, бэники, рэсь» (известной у всех восточных славян) содержит видоизмененные латинские числительные unus, bini, tres (обозначающие соответственно «один», «два», «три»).

Помимо считалок, с заговорными текстами связан и фольклорный жанр благопожеланий. Благопожеланиями обычно сопровождались свадьбы, крестины, коляды, волочебные обходы дворов на Пасху и другие подобные обряды и праздники. С жанром благопожеланий связаны и такие речевые произведения, как здравицы и тосты, а также этикетные клише вроде русских «Будьте здоровы!», « Спасибо».

К заговорам восходят и ласковые утешения детей: «У кошки боли, а у Пети заживи», шутливые приговорки, вроде: «С гуся вода, а с тебя (или с Пети) худоба!» и т. п.

У славян заговоры использовались давно и повсеместно. Самые ранние свидетельства о заговорах встречаются в летописях, где упоминается о клятвах, поизносившихся славянами в X веке при заключении мирных договоров с византийцами. По своей форме эти клятвы очень напоминают заговоры: «Да имеем клятву от бога (…) и да бедем золоти, яко золото, и своим оружьем да иссечении будем».

В источниках XII—XV веков также упоминаются заговоры и чары, бабы-чародейки и шептуньи, вязание магических узлов («наузов»), налагаемых в качестве оберега на людей, ношение оберегов и т. д. Судебные дела XVII- XVIII веков свидетельствуют о широком распространении заговоров среди людей всех сословий и званий. На Руси заговорами (особенно позитивными, направленными на достижение благих целей) пользовались практически все, поскольку назначение заговорных текстов охватывало широкие сферы жизненных ситуаций. Первоначально наши предки силою заговора надеялись принудить боготворимые силы и явления природы ко всему, что им угодно, и прибегали к заговорам весьма часто. С течением времени круг применения заговора сокращался; и наконец, таинственные формулы перестали быть доступными всем; выделился особый класс людей, ведающих таинственную силу обрядов и молений и умеющих совершать эти обряды. Люди эти – знахари, ведуны, колдуны, волхвы и т. д. В дохристианскую эпоху в заговорах обращались преимущественно к силам и явлениям природы. Обращения к солнцу, месяцу, звездам, заре, ветрам, огню, грому, дождю и т. п. – наиболее часто встречаемые в заговорах. И, только с принятием христианства стали появляться обращения к Иисусу, Богоматери, святым.

Впервые заговоры в России начали фиксироваться с первой половины XIX века. В 1841 году в Петербурге были выпущены в свет «Сказания русского народа» И. П. Сахарова, где немало места было уделено публикации коллекции заговорных текстов. За И. П. Сахаровым продолжили изучение заговоров В. И. Даль («О повериях, суевериях русского народа»), Ф. И. Буслаев («Исторические очерки русской народной словесности»), А.Н.Афанасьев («Поэтические воззрения славян на природу»), Л. Н. Майков («Великорусские заклинания», 1869), П. С. Ефименко («Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии», 1878), М. Забылин («Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», 1880). Исследователи не только записывали заговоры со слов их носителей – крестьян, но и извлекали заговорные тексты из старинных «лечебников» и «травников», протоколов колдовских процессов, рукописных заговорных сборников и т. д. Отдельно хотелось бы упомянуть сборник Л. Н. Майкова, включающий 372 заговора: записи этого собирателя были сделаны более чем в 20 губерниях и административных округах северной и центральной части Российской империи.

Уже в XIX веке Д. О. Шепингом были сделаны интересные наблюдения относительно славянских заговоров, положившие начало определению заговора и дальнейшим исследованиям: «Заговор – не что иное, как молитва; суеверные же гадания и обряды выгонения или обмывания болезней и злых наваждений, совершаемые доныне нашими знахарями, – осколки искупительных жертвоприношений и очищений посредством священных стихий воды и огня, точно так же, как многие из наших обрядных песен еще остатки древних богослужебных гимнов».

Представители мифологической школы Ф.И.Буслаев и А.Н.Афанасьев считали заговоры мифом-молитвой-величанием, считая их остатками языческой мифологии и выражением молитвенного обращения к языческим Богам. А.Н.Афанасьев полагал, что основное содержание древних языческих молитв-заговоров – это миф об устройстве вселенной, мира, о его стихиях, содержащий в себе также и обращения к божествам этих стихий. Образы святых и нечистой силы, девица Заря-зарница, остров Буян, камень Алатырь и многие другие вещи, по мнению автора, имели языческое происхождение, были элементами древней славянской мифологии.

Ф.И.Буслаев: «…заклинания идут непосредственно от периода языческого… стоят в теснейшей связи с первобытной эпической поэзией, входят в древнейший эпический миф как отдельные эпизоды» (1861).

А.Н.Афанасьев: «Первоначально это были молитвы, обращенные к стихийным божествам…» (1865).

А. А. Потебня: «Заговоры – выветрившиеся языческие молитвы» (1860).

Первым, кто выступил с возражением против мнения, что заговоры – это реликтовые остатки древних мифов, был О. Ф. Миллер. Придерживаясь в целом взглядов мифологической школы, он утверждал, что заговоры возникли в более древние «до-мифологические» времена. О. Ф. Миллер полагал, что не заговоры произошли из молитв, а наоборот, молитвы из заговоров. Подобно О. Ф.Миллеру выступал против той точки зрения, что заговоры – суть молитвы, и Н. В. Крушевский. Будучи также сторонником взглядов А. Н. Афанасьева, Крушевский рассматривал заговоры как языческие мифы, но не мифы-молитвы, а тексты-пожелания. «Заговор есть выраженное словами пожелание, соединенное с известным обрядом или без него, пожелание, которое должно непременно исполниться» [6]. Его толкование дало начало психологическому изучению заговоров. Идею «заговора-пожелания» развивал в дальнейшем А. А. Потебня, считавший, что заговор – это не просьба-молитва, а пожелание-чара, что он не рассчитан на вымаливание желаемого у божества, а сам в себе содержит силу своего осуществления. Поэтому, предполагал исследователь, для выполнения желаемого, действие достаточно выполнить символически или просто его «проговорить».

Видимо, поэтому в заговорах так часто встречаются описания действий, которые якобы совершает заговаривающий: «Ложилась спать я, (имя), в темную вечернюю зорю, темным-темно; вставала я, такая-то, в красную-раннюю зорю, светлым-светло; умывалась свежею водою; утиралась белым платком. Пошла я из дверей в двери, из ворот в вороты, и шла путем дорогою, сухим сухопутьем, ко Окиян-морю, на свят остров». Подтверждая это, Крушевский указывал на форму заговора, на обилие приводимых в заговорах сравнений: их «вся сущность состоит в сравнении желаемого с чем-либо подобным, уже существующим». Таким образом, мы видим, что и А. А. Потебня и Н. В. Крушевский понимали заговор не как проявление мифического сознания, а как психологическое действие с использованием приемов сравнения и ассоциации. Исследователи психологической школы в изучении заговоров сосредотачивали свое внимание на формально-психологической их структуре, оставляя в стороне изучение самого содержания заговоров. Поэтому нельзя говорить о том, что мифологическая и психологическая школы опровергали друг друга, а их сторонники соперничали в поисках истины. И та и другая школы просто ставили перед собой разные задачи: мифологическая – поиск мифической основы содержания заговоров, а психологическая – исследование психических механизмов работы заговорных текстов. Таким образом, мифологическая и психологическая школы по-разному подходили к изучению заговоров: они не противоречили, а скорее дополняли друг друга.