Жизнь как подвиг

Станция Лихая являлась одним из самых крупных транспортных узлов на Северо-Кавказской железной дороге. Поэтому по дороге в линейное отделение милиции всем пришлось перешагивать через несчетное количество железнодорожных путей. В темноте, не видя рельсов под ногами, с тяжелым грузом в руках, Саша и Аглая с большим трудом преодолевали одно препятствие за другим. Видя, как Аглая в своих легких ботиночках еле тянет свою поклажу, один из военных взял у нее чемодан и донес его до здания милиции, что явно не входило в его обязанности. В отделении милиции, куда они пришли глубокой ночью, Кирсановых, вопреки установленным правилам, не затолкали в «обезьянник», откуда раздавался жуткий мат и где периодически возникала драка, а разрешили сесть на стулья рядом с кабинетом какого-то начальника. Так они и просидели до утра, прильнув друг к другу и не расцепляя рук. Аглая положила голову на плечо мужа и даже вздремнула. Ей приснился папа: лица его было не разобрать. Он стоял перед ней на одном колене и почему-то горько плакал. Слез было так много, что вокруг него образовалась большая лужа. А Аглая почему-то с улыбкой говорила ему:

– Видишь, дорогой, у нас все хорошо. А ты так боялся и переживал.

Утром пришел какой-то начальник в штатском и их по отдельности пригласили к нему на беседу. После уточнения анкетных данных он сообщил им, что по запросу соответствующих правоохранительных органов они арестованы и должны быть этапированы для проведения досудебных мероприятий в следственный изолятор города Москвы.

В Москву супругов Кирсановых везли порознь и содержали в разных тюрьмах. В мае 1952 года они были осуждены по пятьдесят восьмой статье и приговорены: Кирсанов Александр Иванович – к двенадцати годам заключения плюс пять лет поражения в правах, Кирсанова Аглая Федоровна – к восьми. Больше они никогда не виделись. Кирсанов А. И. отбывал наказание в Воркуте, а Кирсанову А. Ф. отправили в Норильск.

2.7

Пароход «Серго Орджоникидзе» выгрузил в Дудинке очередной этап заключенных. И хотя это был конец августа, земля была уже прихвачена морозцем, а на близлежащих сопках лежал снег. Мужскую часть этапа под усиленным конвоем отправили пешком в Норильск, до которого было больше ста километров. Женщин поместили в последний вагон, прицепленный к какому-то или пассажирскому, или товарному поезду. Вагоном его можно было назвать с большой натяжкой. Это был просто сарай на колесах, пригодный только к перевозке скота. Однако в него запихнули всех заключенных таким образом, что они стояли, плотно прижавшись друг к другу. Жуткий шум от такой массы женщин, собранных в одном месте, привел Аглаю в полное замешательство. Она не понимала, почему эти женщины кричат, а главное, на каком языке. Выделялась среди всех небольшого роста толстая баба, по команде которой крик прекращался. Через некоторое время шум возобновлялся с новой силой. Как ни странно, но когда поезд подошел к Норильску, за счет утруски даже появилось свободное пространство, по которому Аглая пробралась к этой бабе. Ей показалось, что она здесь главная и сможет ответить на все ее вопросы.

– Извините, что я Вас отвлекаю, но скажите мне, пожалуйста, на каком языке сейчас говорили эти женщины?

Толстая баба несколько секунд тупо смотрела на Аглаю, а потом во весь голос стала хохотать, хлопая себя по бедрам. Когда приступ хохота закончился, она жестко спросила у Аглаи:

– Ты че за чудо, откуда такой крендель, елки, в тундре взялся?

– Я – Аглая. Француженка.

Толстая баба снова стала хохотать, утирая слезы. Немного успокоившись, она грубо развернула Аглаю в противоположную от нее сторону и указала на женщину, стоящую несколько в стороне от всех остальных заключенных:

– Ну, везет же нам, елки, на придурков. Вот смотри. Это жена Федора Ивановича Шаляпина, великого русского певца. Поняла?

И снова стала хохотать. Потом вдруг остановилась и уже серьезно сказала, обращаясь к Аглае:

– Ты спрашиваешь, на каком языке орали наши бабы? Так это знаменитый, известный во всем мире, могучий русский мат. А точнее, блатная феня, на которой в зоне все говорят. Привыкай, подруга. Василисой меня зовут. Будут вопросы – обращайся. Француженка, елки…

2.8

Василиса, в самом деле, оказалась очень полезной для Аглаи. Она была в «авторитете» как у заключенных, так и у лагерной администрации, которая через нее решала многие вопросы. И когда распределяли заключенных по нарам, она вспомнила о наивной, искренней до глупости девушке, и жестко заявила:

– Шконка рядом со мной – для француженки.

Никто не посмел Василисе возразить. Но ее решение было для всех загадкой – почему почетное соседнее место на нижних нарах она отдала какой-то неизвестной горбатой зэчке.

После отбоя, когда барак вроде затих, Василиса, не поворачивая в ее сторону головы, сказала Аглае начальственным тоном:

– Ну давай, рассказывай про себя, а то я от любопытства просто лопну. Только не ври. Я этого не люблю, хотя сама дня не могу прожить, чтобы чего-нибудь не наплести.

И Аглая каким-то не своим голосом начала говорить:

– Родилась я в Париже в 1928 году. Мой папа, Крутов Федор Иванович, был профессором филологии Санкт-Петербургского университета. Уехал добровольно из СССР во Францию в 1922 году.

– Я не поняла – профессором чего?

– Профессором филологии. Филология – это наука о языках различных народов. Он – большой ученый, один из ведущих специалистов мира по ближневосточной классической литературе.

– Понятно, листай дальше, – нетерпеливо заметила Василиса.

– Моя мама, Шарлотта Диброфф, когда вышла за папу замуж, была студенткой юридического факультета Сорбонны – знамени того французского университета. Разница в их возрасте составляла двадцать семь лет. В 1930 году, при родах второго ребенка, мама умерла. Меня с двух лет воспитывал папа, который после смерти мамы больше никогда не женился. Благодаря домашнему образованию, я свободно говорю на четырех языках, прилично играю на рояле, рисую картины пастелью и красками.

– Да подожди ты тарахтеть. Многие слова я просто не поняла: университет, рояль, пастель… Что это такое?

– Университет – это как школа, только по его окончании люди получают диплом о высшем образовании. Рояль – это музыкальный инструмент с соответствующей клавиатурой. На нем играют многие выдающиеся исполнители.

– Как гармошка, что ли?

– Нет, конечно. Это разные инструменты, но они оба могут доставить людям огромное эстетическое удовольствие. Что касается пастели, то это материал для рисования, в виде мелков или карандашей. Для пастельной живописи используется специальная бумага. Этот вид искусства изучают в специальных школах живописи…

Рассказ Аглаи, полный непонятных для Василисы слов, быстро ее убаюкал. А Аглая все говорила и говорила, хотя Василиса уже давно спала. Она всегда быстро засыпала, храпя как настоящий мужик после тяжелой работы.

На следующий день, как только Василиса и Аглая улеглись на нары, Василиса начальственным тоном снова приказала Аглае:

– Ну, давай. Пой дальше про себя. Жутко занятно.

– Я окончила колледж в Париже, – продолжила свой рассказ Аглая, – по специальности современное искусство. Год назад я по знакомилась в нашем доме с инженером Кирсановым. Влюбилась, вышла за него замуж и уехала из Франции в Советский Союз. Здесь нас арестовали и я получила восемь лет за пособничество в контр революционной деятельности мужа. Что это такое – я не знаю. И за что посадили – тоже не знаю.

Не дослушав Аглаю до конца, Василиса сплюнула за шконку и подвела итог их разговору:

– Ну ты дура. Кругом, елки, дура, хоть и с верхним образованием. Надо ж удумать – из Франции сюда приехать. За мужиком поехала, смех один. Да их, козлов, на одном квадратном метре столько топчется, что палкой не перешибешь. А теперь слушай сюда. Я тоже не Василиса, а Мария Васильевна Проценко. Василисой меня прозвали, потому что при немцах старостой в деревне числилась. И что всего-то делала: хлеб из ворованного зерна пекла для людей и печать в кармане носила. Три класса у меня, но расписываться могу. Когда советская власть возвернулась, меня, конечно, арестовали, но не сразу. Соседу Ефимке, когда он ко мне приставал, нос сломала. Вот он и написал донос, чем я занималась во время войны.

– Так Вы тоже политическая, как я?

– Да боже сохрани. Я со следователем посношалась. Так он мне в обвинительном заключении только о печати и написал. Поэтому осудили меня на пять лет за превышение полномочий – Господи, даже не знаю, что это такое – и назначили мне бытовую статью. Теперь я здесь начальник, а ты, ни за что ни про что, – враг народа. И будут тебя, елки, все гноить по полной программе. Все поняла?

– Поняла.

– Ну и хорошо, что поняла. Но ты не бойся – я тебе помогу. Потому что таких как ты, круглых идиоток, я в своей жизни еще не встречала. Ведь тебя, елки, ребенок даже может обидеть.

Глава 3. Анна Павловна

3.1

Анна Павловна Коновалова приехала в Норильск в 1936 году вместе с мужем Леонидом Николаевичем Коноваловым по окончании химико-технологического факультета Одесского политехнического института. Энергичные, полные романтики молодые люди, они выбрали местом своей будущей деятельности Норильский комбинат, расположенный далеко за Полярным кругом. Помимо всего прочего их прельстило, что в путевке на работу было указано, что Норильский комбинат предоставляет молодой семье жилплощадь. Последняя оказалась половиной двадцатиметровой комнаты, перегороженной двумя простынями. Но это не омрачило радости обладания собственным жильем. В 1937 году в семье Коноваловых родился сын Виктор, а в 1942 году Леонид Николаевич в результате производственной аварии погиб, и Анна Павловна осталась с сыном одна.

Анна Павловна души не чаяла в своем сыне. Никогда ему ни в чем не отказывала. Да он, в принципе, ничего особенного и не про сил. А то, что сына видела мало – так время было такое. В отпуске Анна Павловна за всю войну ни разу не была, зато Витя каждый год проводил все лето в деревне у бабушки под Минусинском. Три месяца в тайге, целый день на свежем воздухе. Витя возвращался домой окрепшим, а главное, заметно вытянувшимся. Рос сын открытым, честным, добрым мальчиком и никаких проблем Анне Павловне не создавал. Учился он хорошо, посещал во Дворце пионеров кружок «Юный конструктор», занимался спортом, играя за сборную школы в волейбол. В силу большой производственной занятости, родительские собрания Анна Павловна не посещала, но регулярно разговаривала по телефону с классным руководителем, которая претензий к Вите не имела.

Анну Павловну всегда отличала удивительная работоспособность, серьезное отношение к делу. А после смерти мужа она вообще сутками пропадала на работе. С ростом по карьерной лестнице ничего в ее жизни не менялось – она по несколько дней не бывала дома, оставаясь ночевать в своем рабочем кабинете. Сына видела редко, только когда устраивала сама себе выходной. Остальное время Витя находился под присмотром простой доброй женщины Пелагеи Ивановны Васильевой, муж которой находился в зоне, а она, живя рядом, ждала его освобождения. Своих детей у нее не было, поэтому к Виктору Пелагея Ивановна относилась как к род ному. Да и сама она за много лет жизни в Норильске стала членом семьи Анны Павловны.

Витя, как все подростки в его возрасте, приходил домой и обычно рассказывал о своих делах Пелагее Ивановне, а та уже, как могла, пересказывала их Анне Павловне. Но в последнее время Пелагея Ивановна стала замечать, что Витя изменился: стал не разговорчивый, замкнутый, перестал делиться с ней новостями. Несколько раз она заставала его говорящим с кем-то шепотом по телефону. На ее вопрос – с кем он разговаривал, Витя краснел, как будто что-то делал запретное, нехорошее. Пелагея Ивановна рассказала об этом Анне Павловне, но та отнесла такое поведение сына на счет его переходного возраста.

Однако однажды все разом изменилось: в приемной у Анны Павловны раздался телефонный звонок. На него ответила секретарь Анны Павловны Надя:

– Слушаю, Кузнецова.

На том конце линии после короткой паузы мужской голос произнес:

– Лейтенант милиции Круглов, соедините меня, пожалуйста, с Анной Павловной Коноваловой.

– А по какому вопросу?

– По вопросу, касающемуся ее сына Виктора Коновалова.

Надя сразу перевела телефонный звонок на Анну Павловну.

– Слушаю, Коновалова.

– Прошу прощения за беспокойство. Участковый Круглов. Анна Павловна, Ваш сын Виктор в настоящее время находится в КПЗ, в камере предварительного заключения второго отделения милиции. Для его освобождения из-под стражи необходимо Ваше личное присутствие. Можете явиться к нам в любое удобное для Вас время.

– Хорошо, я буду у Вас через час.

Лейтенант Круглов, молодой парень лет двадцати двух, увидев в своем служебном кабинете Анну Павловну, поднялся из-за стола и, стоя навытяжку, четко отрапортовал:

– Докладываю. Вчера в 23 часа 10 минут патрульная группа предотвратила разбойное ограбление продуктового киоска на привокзальной площади. В попытке ограбления были задержаны двое: гражданин Коновалов Виктор,1937 года рождения, и гражданин Шахов Анатолий, 1936 года рождения. Оба задержанных – несовершеннолетние. С матерью Шахова пока связаться не удалось.

– Да Вы садитесь, товарищ лейтенант. Чего стоите? Скажите, а почему Вы не смогли связаться с матерью Шахова? Где его отец?

– Мать на работе. Адрес ее места работы соседи не знают. Отец неизвестен.

– Протокол задержания составили?

– Так точно.

– Можете мне его дать ознакомиться?

– Могу, но я об этом должен доложить своему начальству.

– Не надо. С Вашим начальством я сама поговорю. Только у меня к Вам, товарищ лейтенант, просьба – обоих задержанных до конца дня из КПЗ не выпускать. Все понятно?

– Понятно.

В кабинете лейтенанта Круглова Анна Павловна не подавала вида, что задержание сына для нее трагедия, пережить которую просто нет сил. Только в коридоре она почувствовала, что у нее внутри все дрожит. Поэтому она даже не может застегнуть пуговицы на шубе. И все-таки Анна Павловна была довольна своим визитом в милицию – протокол задержания сына лежал в ее сумке.

3.2

Анна Павловна Коновалова вышла из кабинета лейтенанта Круглова – участкового второго отделения милиции Норильска – и сразу превратилась из «железной Анки», как ее называли за глаза на комбинате, в обычную маму, любимый сын которой где-то рядом сидит в железной клетке. Промокнув платочком глаза и не позволив себе расплакаться, она еще раз удостоверилась, что протокол задержания сына находится у нее в сумке. Пошарив по карманам и не найдя папиросы, которые оставила на своем рабочем столе,

Анна Павловна с трудом открыла выходную дверь. Погода в Норильске сегодня была явно «нелетная» – шквалистый ветер чуть не сбил ее с ног, а колючий снег заставил прищуриться и подтянуть шарф почти до глаз. Водитель, увидев Анну Павловну, выскочил из машины и помог ей сесть на заднее сиденье. Это было ее обычное место в машине – там она могла работать с документами, знакомиться с почтой, даже что-то подписывать.

Анна Павловна неподвижно сидела в машине, прикрыв глаза. Она никогда не беседовала ни с водителями, ни с охраной. Для этого у нее, как любили шутить окружающие, был свой штаб, который она собирала в исключительных случаях. В ее штаб входили два, совершенно разных по всем статьям, на первый взгляд, человека: технический консультант дирекции Норильского комбината Поляков Владимир Яковлевич и спецпредставитель комендатуры на комбинате Пироженко Николай Николаевич. Объединяла их беззаветная преданность Анне Павловне, с которой они вместе работали уже много лет. Владимир Яковлевич, один из самых видных представителей научно-технической интеллигенции, осужденных по процессу «Промпартии», отсидел «от звонка до звонка» десять лет в мордовских лагерях. В конце своего тюремного срока по заявке Норильского комбината был этапирован в Норильск, где и был освобожден из-под стражи. Увлекшись грандиозными за дачами, которые решал Норильский комбинат, инженер Поляков, выйдя из лагеря, остался здесь жить и работать. Старшина первой статьи Пироженко Николай Николаевич после окончания войны с фашистами приехал в Норильск работать по линии Министерства внутренних дел и, влюбившись в этот суровый край, тоже не захотел возвращаться на «материк».

Анна Павловна, возвратившись из милиции, попросила секретаря Надю пригласить к ней Владимира Яковлевича Полякова, кабинет которого находился этажом ниже. Всегда элегантный, под тянутый, пахнущий хорошим одеколоном, Владимир Яковлевич, буквально через несколько минут, стоял перед Коноваловой.

– Добрый день, Владимир Яковлевич, проходите, пожалуйста.

Хочу с Вами посоветоваться по одному личному вопросу.

– К Вашим услугам, Анна Павловна. В чем проблема?

Анна Павловна коротко рассказала Полякову, что произошло с ее сыном. Передала также свой разговор с участковым милиционером. Честно призналась, что, воспользовавшись своим авторитетом, забрала из милиции протокол задержания. Владимир Яковлевич внимательно все выслушал, не задавая дополнительных вопросов. Они ему были не нужны. Склад ума Полякова был совершенно уникальным: он сразу видел всю проблему в сборе, не важно, какой она была – технической или жизненной. А затем эту проблему сканировал в голове, высвечивая разные ее стороны. В силу своей интеллигентности и привычке оставлять за собеседником возможность не соглашаться с его доводами, он, как правило, начинал выражать свою точку зрения со слов «Полагаю…». И в этот раз Поляков своему правилу не изменил.

– Уважаемая Анна Павловна, полагаю, что проблему, связанную с Вашим сыном Виктором, нужно разделить на две подпроблемы. Первая – это Виктор вне дома, вторая – он дома. Совершенно очевидно, что Ваш сын попал под влияние какого-то мелкого негодяя. Но дело даже не в этом. Вашему сыну, который к пятнадцати годам прочитал такое количество книг, что не каждому взрослому человеку удается прочитать за всю жизнь, просто скучно находиться одному дома. Общение с Вашей домработницей не соответствует его интеллектуальным запросам, а из кружков Дома пионеров он уже давно вырос.

– Вы что, Владимир Яковлевич, предлагаете мне оставить работу и заняться воспитанием Вити?

– Я ничего не предлагаю, Анна Павловна. Решение за Вами. А что касается протокола задержания, то, с моей точки зрения, Вы поступили правильно, забрав его из милиции.

После разговора с Поляковым, Анна Павловна попросила секретаря срочно найти Николая Николаевича Пироженко. Разыскать его было делом не простым – он практически не сидел в своем кабинете, предпочитая живое общение с людьми. В данный момент, как выяснилось, он находился в гостях у адмирала флота, которого несколько лет назад вывели за зону и назначили на должность сто рожа одного из строящихся в Норильске объектов. Это было для стареющего адмирала огромное благо – своя печечка, свой топчан и две верных собаки, которые спали вместе с хозяином.

Только через два часа Николай Николаевич Пироженко пред стал перед Анной Павловной. Он ее внимательно выслушал, кое-что уточнил и приступил к реализации плана, который она в общих чертах обсудила с Владимиром Яковлевичем.

3.3

Николай Николаевич Пироженко никогда не носил военную форму. Никто в Норильске даже не знал его должность и воинское звание. Зимой Пироженко ходил в теплом бушлате, подпоясанном широким офицерским ремнем. Летом он бушлат менял на домотканую куртку, но с ремнем не расставался никогда. Был Николай Николаевич холостой и жил, а точнее, ночевал в общежитии. На все предложения стать владельцем собственной комнаты с улыбкой отвечал, что он последний в очереди на жилье в Норильске. С наибольшей теплотой к Николаю Николаевичу относились дети и женщины. Дети восхищались его способностью свистеть и точно плевать сквозь зубы, при этом как-то по-особому цыкая. Этому он научился много лет назад, когда был беспризорником в страшные годы голодного детства после гражданской войны. Его уличное прошлое позволяло находить с любыми детьми общий язык. Они никогда не стеснялись общаться с ним и обсуждать самые острые вопросы. А что касается женщин, то здесь, согласно его же выражению, он выполнял очень важную гуманитарную миссию. За это женщины Норильска были ему весьма признательны.

Выйдя из кабинета Анны Павловны, Николай Николаевич пошел, чтобы ознакомиться с оперативной обстановкой на местности, отлавливать «светлячка». Так он называл поселковых пацанов, которые были в курсе практически всех событий, происходящих в уголовном мире Норильска. Обретались они, как правило, неподалеку от коллекторных люков, по которым на ночь забирались под землю, поближе к теплотрассам. Походив некоторое время по знакомому району, Николай Николаевич без труда обнаружил нужного ему пацана. Незаметно подойдя к нему, он с широкой улыбкой протянул тому руку:

– Здоров, босота. Есть у тебя пара минут. Нужно кое-что перетереть.

– Валяй.

– Шахова знаешь?

– А то. Кто Шаха не знает? У него даже здесь лежка своя. Только он вчера на нары присел. Еще с одним харчонком. Хотели кулек грабануть.

– Да ну!

– Вот тебе и да ну. А ты не мусор случайно?

– Мусор.

И тут Пироженко продемонстрировал пацану свою «коронку»: плюнул сквозь зубы так, что точно попал в трубу.

– Ух ты. Слушай, а научи меня так харкать.

– В следующий раз, пацан.

3.4

Пироженко пошел в сторону поселка Норильск. Ситуация была для него совершенно понятной. Он шел, чтобы, во-первых, переговорить с начальником второго отделения капитаном Орловым, которого знал лично, а во-вторых, отвезти обоих нарушителей домой. Капитан Орлов был уже в курсе происшедших ночью событий. Поэтому совсем не удивился приходу Пироженко. Капитан поднялся навстречу гостю, которого весьма уважал.

– Ну, заходи, Николай Николаевич. Давно тебя не видел. Как живешь, что нового в твоей жизни?

– Да все по-старому. Пока холостой.

Четверть часа они шутливо говорили на все темы, не касаясь только той, по поводу которой пришел Пироженко. Похохотав, дружески подкалывая друг друга, капитан Орлов, вдруг посерьезнев, спокойно сказал:

– Звонила Анна Павловна, предупредила, что ты придешь. Забирай нарушителей. Под твою ответственность. Только один раз.

Пироженко вызвал оперативную машину и повез освобожденных из-под стражи Шахова и Коновалова домой. Первого он высадил Шахова и сопроводил его до двери квартиры.

– Из дома ни ногой. Пока не скажу. Вечером заеду – разговор есть.

После этого молча поехал с Виктором на квартиру Анны Павловны. Подъехав к ее дому, Пироженко попросил водителя машины немного погулять. И когда они остались в машине одни, спросил:

– А теперь, Виктор, рассказывай, что произошло. Только с самого начала.

– Шахова я раньше не знал. Он в нашей школе никогда не учился. Крутился около нас, виделись иногда после занятий. Месяц назад он предложил мне сыграть с ним в «стеночку». Я проиграл ему двести пятьдесят рублей. У меня таких денег не было. Он мне дал срок две недели, чтобы я нашел эти деньги. Когда Шахов пришел за долгом, я снова попросил отсрочки. Тогда он мне сказал, что может еще подождать. А вчера попросил меня в счет долга постоять вечером на шухере, пока он с кем-то будет говорить. Оказалось, что он – вор, а я – его прикрытие.

И вдруг Виктор стал плакать, всхлипывая, как ребенок. На него жалко было смотреть.

– Простите меня, дядя Коля. Я не думал, что может произойти такое. Я виноват.

– Ладно, это ты с мамой разбирайся. У меня еще дел по горло.

Пироженко, прощаясь с Виктором, пожал ему руку и поехал к Шахову. Только он успел постучать в его дверь, как она открылась. Было такое впечатление, что тот, с кем он пришел серьезно говорить, стоял за дверью и ждал.

– Выходи из квартиры, Шахов, и иди за мной.

Пироженко и Шахов спустились на один пролет лестницы и сели на подоконник. Подоконник был весь во льду. Но это было не важно. Пироженко не собирался долго беседовать с Шаховым. Он пришел не за тем, чтобы воспитывать малолетнего, но вполне сформировавшегося бандита. Он просто хотел объяснить этому ублюдку условия его сегодняшнего освобождения.

– Слушай меня, Шахов, внимательно. Мы тебя посадили и тут же выпустили из КПЗ, так как не хотели, чтобы ты, гнида малая, потянул за собой паровозом приличных людей. И еще. С этой минуты ты забываешь навсегда, что есть на белом свете человек, которого зовут Виктор Коновалов.

В этот момент Николай Николаевич Пироженко показал Шахову то, зачем пришел. Он неожиданно подвесил Шахова на крюк, которым являлся его указательный палец. Этот согнутый, будто стальной палец, Пироженко завел Шахову под нижнее ребро. Боль была такой, что человек мог ее выдержать с большим трудом. В детстве этот прием продемонстрировал маленькому Коле Пироженко один питерский городовой, когда поймал его за очередной кражей. Отпустил его городовой со словами «Больше не попадайся». Сейчас он эти слова повторил Шахову.