Жизнь как подвиг

Федор Иванович – мягкий и непрактичный по жизни человек – домом не занимался. Когда была жива жена, все хозяйственные вопросы были на ее плечах. После смерти жены дом вел его преданный помощник Димитрий, которого он привез в Париж из Лиона. Сейчас, когда подросла его единственная дочь Аглая, роль хозяйки была в ее крепких руках. Красавицей Аглая не была – худенькая, с маленькими ручками и ножками. Но она обращала на себя внимание своими очень выразительными, расположенными несколько навыкате, какими-то всегда печальными глазами. Казалось, что ее особый взгляд проникает внутрь человека и позволяет ей мгновенно понять, с кем она имеет дело и что от этого человека она может ожидать. Таинственный образ Аглаи дополняли гладкие волосы медного цвета, которые она собирала на затылке в один пучок. Глядя на нее, возникало впечатление, что Аглая сошла с какого-то восточного медальона или старинной монеты, хотя в роду Федора Ивановича и его покойной жены Шарлотты не было предков с подобной фактурой.

Внешне Аглая была мало похожа на покойную мать, но характером и умением принимать решение была ее точной копией. Она прекрасно справлялась с ролью хозяйки: с одной стороны, от ее внимания не ускользало ничего, а с другой, в доме никогда не чувствовалось никакого напряжения. Аглая полностью доверяла Димитрию, но все, что касалось отца, было предметом только ее забот. Может, это было связано с тем, что она в раннем возрасте лишилась матери. А может быть, потому что отец был для нее всем. Русских гостей в доме профессора Крутова обычно было не много, но когда они появлялись, Аглая принимала их лично, демонстрируя при этом достаточно приличный русский язык.

На этот вечер никакой особой программы не планировалось: завсегдатаи сидели в дальней комнате за игрой в покер. Несколько человек расположилось в салоне, где дочка одного из гостей, примерно шести лет, давала импровизированный концерт. Девочка неплохо для своего возраста играла на рояле, но вызывала всеобщий восторг, когда, ошибаясь, начинала сама заразительно смеяться. Никто не заметил, когда на пороге профессорского дома появились двое молодых мужчин. Один из них – работник торгового представительства советского посольства Владимир Владимирович Васильев – был хорошо знаком с хозяином дома. Посольство иногда поручало Федору Ивановичу выполнение перевода материалов, связанных с описанием закупаемого иностранного оборудования. Второй мужчина был никому не знаком. Федор Иванович извинился перед своими собеседниками и пошел встречать новых гостей.

– Здравствуйте, господа. Я профессор Крутов. Рад Вас видеть.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и Васильев представил хозяину дома своего товарища:

– Эксперт по оборудованию металлургических предприятий Кирсанов Александр Иванович. Из Москвы. В Париже находится в служебной командировке. Я позволил себе пригласить его к Вам в гости, пообещав познакомить с интересными людьми.

– Очень хорошо сделали, господин Васильев. Раздевайтесь, господа, и не стесняйтесь. У нас это не принято.

После состоявшегося знакомства с хозяином дома, молодые люди прошли к фуршетному столу и, взяв по бокалу вина, присели на свободные кресла в углу салона. Васильев буквально через десять минут после прихода куда-то исчез, растворившись в большой квартире, и Кирсанов остался один. Будучи от природы человеком застенчивым, он продолжал сидеть на том же месте, которое занял в начале вечера. В соответствии с инструктажем, который перед этим визитом провел с ним Васильев, в близкий контакт с русской эмиграцией Кирсанов вступать не должен. Никаких разговоров о работе ни с кем не заводить и информацию о себе постараться не давать. Поэтому Кирсанов сосредоточился на перелистывании красочных журналов, в избытке лежавших на столе. Пока через некоторое время приятный женский голос не нарушил его уединения.

– Здравствуйте, месье. Вижу, что Вы у нас в гостях впервые. Я – Аглая Крутова.

Кирсанов при ее появлении резко встал, чуть не опрокинув при этом на себя бокал с вином. Он понял, что перед ним дочь хозяина квартиры профессора Крутова.

– Инженер Кирсанов Александр Иванович. Можно просто Саша.

Она протянула ему руку, и он в ответ робко ее пожал.

– Что же это Вы, Александр Иванович, углубились в чтение журналов и больше ничего вокруг не замечаете? Я думаю, что Вы не только за этим к нам пришли. То, что Володя Васильев Вас бросил одного – мы ему еще за это выговорим, а вот Вам скучать не дадим.

В этот момент к ним подошел Федор Иванович и, извинившись, куда-то увел свою дочь. Федор Иванович вызвал в коридор Аглаю не потому, что у него появились к ней какие-то вопросы. Нет. Он вдруг почувствовал, что в компании с этим симпатичным молодым человеком его дочери грозит беда. Он не знал, что за беда и откуда она может придти, но он это чувствовал. Принято, как правило, говорить об уникальной интуиции женщин. Их удивительной связи с близкими людьми и уникальной способности ощущать проблемы на расстоянии. Даже физически ощущать их боль и страдания в режиме реального времени. Федор Иванович, по всей видимости, был исключением из этого правила. То ли потому, что он один, без жены, всю жизнь воспитывал дочь, то ли потому, что она удивительным образом была к нему привязана. Но сегодня, в этот вечер, он ощутил сильное внутреннее волнение, почувствовав страшную опасность для своей маленькой семьи. И эта опасность исходила от молодого человека, который только что разговаривал с его дочерью.

– Папа, ты мне что-то срочно хотел сказать? – спросила Аглая у Федора Ивановича, когда они остались одни.

– Да, я хотел тебя попросить помочь мне найти твое свидетельство о рождении. Мне завтра предстоит встреча с адвокатом по поводу оформления наследства, а я не знаю, где лежит этот документ.

– А что это нельзя было сделать, после того, как разойдутся гости?

– Конечно, можно было, но я побоялся, что забуду сказать тебе об этом сегодня. А завтра ты рано уйдешь на работу.

Профессор Крутов беззастенчиво врал своей дочери. И Аглая прекрасно понимала причину его необычного поведения.

2.2

Саша Кирсанов, после того, как Аглая оставила его в комнате, еще немного посидел в одиночестве, а затем оделся и, ни с кем не попрощавшись, покинул дом профессора Крутова. Он ушел не только потому, что ему в самом деле было скучно. Он ушел, чтобы успокоиться, так как впечатление, которое произвела на него Аглая, его просто вывело из состояния равновесия. Видел он ее всего несколько минут, а испытал от этого страшный шок. Этот шок можно было только сравнить по степени воздействия с северным сиянием, которое он впервые увидел в пятилетнем возрасте, когда их семья жила в военном городке под Воркутой. И тем не менее, северное сияние по сравнению с Аглаей – хрупкой девушкой, с огненными волосами и библейскими глазами, – не шло ни в какое сравнение. Это было чудо, которое он никак не ожидал увидеть в этом парижском доме. Кирсанов понял, что с появлением этой женщины в его жизни наступил новый этап. Он пришел в дом профессора Крутова одним человеком, а вышел – другим. Молодой, красивый, успешный, легко преодолевающий все жизненные преграды, Александр Иванович Кирсанов вдруг налетел на какое-то препятствие, обойти которое он не может. А главное, не хочет.

Федор Иванович, после разговора с Аглаей, прошел к себе в кабинет, сказав дочери, что неважно себя чувствует. Он достал из серванта бутылку коньяка, налил себе больше половины стакана и выпил без закуски. После этого, сев в кресло и положив ноги на письменный стол, Федор Иванович задремал. Через час, проснувшись, как будто его кто-то толкнул, он прошел в свою комнату, разделся и лег в кровать. Это был первый раз в жизни, когда Федор Иванович не пожелал своей любимой дочери спокойной ночи. Спал он ужасно и встал совершенно разбитый. Ему снился полуразрушенный дом, расположенный где-то в пригороде Парижа, в котором люди в масках устроили невообразимый страшный шабаш. Сам он в этом действе участия не принимал, но очень хотел узнать, кто скрывается под масками. И поэтому бегал за всеми. Его настойчивые попытки хоть с кого-то сорвать маску оканчивались неудачей. При его приближении люди в масках просто исчезали.

Встал Федор Иванович как обычно, в семь утра: умылся, побрился, надел свой любимый твидовый пиджак и вышел в столовую к завтраку. За много лет жизни во Франции он так и не научился привычке французов пить по утрам кофе в соседнем кафе, предпочитая нормально завтракать в своем доме. Как правило, они это делали вдвоем с Димитрием, так как Аглая рано уходила из дома. Подавала завтрак Антонина Васильевна – толстая грузная женщина, которая у них работала много лет, чуть ли не со дня рождения Аглаи. Тихая, неразговорчивая, она, несмотря на свой вес, бесшумно двигалась по квартире и всегда появлялась только там и только тогда, когда в этом была необходимость. В ее присутствии Федор Иванович не стеснялся высказываться на любые темы, уверенный в том, что дальше его квартиры Антонина Васильевна информацию не понесет. Да она, в принципе, ни к чему и не прислушивалась. Но сегодня Антонина Васильевна нутром почувствовала, что разговор за столом будет совершенно необычный и поэтому не спешила уходить. И чутье ее не подвело.

– Димитрий, – с какой-то загадочной интонацией в голосе начал говорить Федор Иванович. – Ты видел, что Володя Васильев вчера пришел к нам домой в компании с незнакомым молодым человеком?

– Да, видел.

– Ну и что ты можешь по этому поводу сказать?

– В каком смысле?

– В прямом. Какое впечатление на тебя произвел наш новый гость? Понравился он тебе или нет?

– Понравился. Приятный, степенный молодой человек. Сразу в прихожей снял галоши. Не то, что Васильев, который с порога бежит к фуршетному столу, а потом занимается разными глупостями.

– И все?

– И все. Да я вскорости ушел к себе.

– А теперь, Димитрий, слушай меня внимательно. Узнаешь для меня про этого приятного молодого человека все: где работает, с кем живет, на какой срок приехал во Францию и с какой целью, когда заканчивается срок его командировки. А главное, где помимо работы бывает. В общем, все. Срок тебе на это – неделя. Да, и обязательно выясни – встречается ли он с Аглаей. А то у меня почему-то сердце не на месте. Тебе все понятно?

– Понятно. Но для выполнения Вашего непростого задания, Федор Иванович, мне понадобятся дополнительные средства.

– Хорошо, Димитрий. Ты знаешь, где лежат у нас деньги. Возьми, сколько тебе надо.

После этого разговор между Федором Ивановичем и Димитрием перешел на другие темы, что для Антонины Васильевны уже интереса не представляло. Через неделю, опять за завтраком, Федор Иванович спросил у Димитрия, что тот узнал об Александре Ивановиче Кирсанове. Помимо полной характеристики, которую Димитрий ему дал об этом человеке, Федор Иванович услышал то, что гнал от себя прочь в течение недели. Аглая каждый вечер встречается с Кирсановым, и они проводят вместе несколько часов.

2.3

Антонина Васильевна видела, какое впечатление на профессора Крутова произвело сообщение Димитрия. Федор Иванович отказался от кофе и, не окончив завтрак, встал из-за стола. В течение последующих двух дней он практически не выходил из кабинета, и Антонина Васильевна приносила ему туда еду. Федор Иванович таял на глазах. Он стал маленьким и худеньким. На него страшно было смотреть. Черные круги под глазами и многочисленные морщины, вдруг ставшие заметными на его еще недавно холеном лице, делали его настоящим стариком, хотя ему было только шестьдесят восемь лет.

Федор Иванович очень переживал за дочь, накручивая себя целыми днями и надумывая самые страшные сценарии. Зная характер Аглаи, он не решался в разговоре с ней поднять тему ее взаимоотношений с Кирсановым, просиживая без сна ночами на пролет. Он чувствовал, что своим поведением может довести себя до полного нервного истощения и тогда уже не он будет помогать дочери, а ей придется серьезно заниматься его здоровьем. Но ни чего с собой поделать не мог.

Аглаю Федор Иванович не видел уже несколько дней: она уходила рано утром и возвращалась домой поздно вечером. Весь в переживаниях, он никак не мог решиться с ней поговорить, а она, закружившись в вихре своих дел, тоже не находила для него времени. И все-таки этот черный день в его жизни настал. Аглая тихо, далеко за полночь, постучала в дверь его кабинета. Когда-то она без стука, в любое время дня и ночи, приходила к нему. Залезала на колени и мешала работать, переворачивая страницу книги, которую он читал. А иногда просто рисовала что-то на всем, что ей по падало под руку. Федор Иванович ни за что ее никогда не ругал, а, тем более, никогда не запрещал что-либо делать. Ей разрешалось все. Теперь он мог только вспоминать о тех временах.

Аглая приоткрыла тяжелую дверь в кабинет отца и шепотом спросила:

– Папа, можно войти?

Он молча кивнул. Она неслышной походкой зашла в кабинет, села на подлокотник его кресла и прижалась к отцу:

– Папа, я выхожу замуж за Сашу Кирсанова.

Так они, обнявшись, больше не говоря ни слова, просидели около получаса. Затем она пересела на стул, стоящий напротив его кресла и тихо спросила:

– Ты не рад? Почему ты молчишь? Он очень хороший парень. Добрый и умный человек. Я его очень люблю. Он к тебе сам придет просить моей руки. Я знаю – ты нам не откажешь. Мне мама рассказывала, как ты после двух встреч с ней сделал предложение. Ты не расстраивайся. Мы еще месяц будем здесь, а потом уедем в Россию. Ну что ты все время молчишь? Скажи хоть что-нибудь.

– Сказать? Могу сказать. Мне сегодня вынесли смертный приговор, которого я сумел избежать, покинув Россию почти тридцать лет назад. Теперь моя единственная любимая дочь приводит его в исполнение.

– Папа, о чем ты говоришь? Я не понимаю.

– Дочечка моя дорогая. В Россию нормальному человеку ехать нельзя. Это самоубийство.

– Да, но Саша – мой будущий муж. Я должна с ним ехать. Остаться ему во Франции нет никакой возможности. У него заканчивается контракт. И вообще, что ты здесь разыгрываешь трагедию. Жены декабристов ехали за своими мужьями в Сибирь, на каторгу. И ничего. А мы едем в Москву. Там у него есть своя комната. Этого на первых порах нам будет достаточно, а дальше видно будет.

– Аглая, душа моя. Ты говоришь о женах декабристов, о Сибири? Да знаешь ли ты, что когда жены декабристов ехали за своими мужьями на каторгу, то, в соответствии с дворянским происхождением их соответствующим образом везде встречали? Причем, неважно где: на грязном постоялом дворе, в дешевой провинциальной гостинице или присутственном месте. В России, при царе батюшке, существовало понятие «достоинство и честь». Это определяло уровень и качество взаимоотношений между людьми.

– Ну почему ты так говоришь? Царь своим указом отменил все привилегии для дворян, участвовавших в декабрьском восстании. В том числе и для их жен. Однако они все равно ехали за своими мужьями в Сибирь.

– Дочечка моя дорогая. Уважительное отношение к умным образованным людям нельзя отменить никакими указами. Это было у всех в крови. А ты сейчас собралась ехать в страну тотального хамства, где культура и образование являются отягощающим, а не смягчающим обстоятельством положения в обществе. Где матрос с ключами от банка и солдат с государственной печатью определяют жизнь нормальных и вменяемых граждан.

– Папа, ты уехал из России двадцать девять лет назад. Как ты можешь знать, что там делается сейчас?

– Могу, потому что приличные люди или уехали оттуда в мое время или погибли на войне. А все, что осталось, поверь мне, далеко не лучшего качества. Для того чтобы восстановить генофонд любой нации, нужны десятки лет, а может и века. Сейчас там «правит бал» быдло, которое твои образование и красота будут только раздражать. При малейшей возможности они постараются тебя унизить и оскорбить, так как возвыситься до твоего уровня у них нет никакой возможности.

– Папа, но я люблю Сашу и расстаться с ним не могу. Я понимаю, о чем ты говоришь, но это моя судьба. Вспомни свою любовь к маме.

– Но я не могу тебя потерять. Я этого не переживу.

Потом, перейдя на шепот, он с глубокой печалью произнес:

– Я уже в свое время потерял там свою первую жену и двоих детей. На мой век хватит.

Федор Иванович достал платок из кармана и промокнул им свои глаза. Зажав платок в руке и подперев голову, он как бы отключился от разговора с дочерью. Аглая еще немного посидела рядом с отцом, потом поцеловала его в щеку и пошла к двери.

Сколько он просидел в кабинете, уставившись в одну точку, Федор Иванович не знал. Вывела его из этого состояния Антонина Васильевна, которая утром зашла к нему в кабинет.

– Федор Иванович, принести Вам завтрак или Вы сегодня выйдете к столу сами?

На этот вопрос он ничего не ответил, но в свою очередь ее спросил:

– Антонина Васильевна, Вы знаете, что происходит с Аглаей?

– Да, знаю. Она влюбилась.

– А что можно сделать в этом случае?

– Ничего.

– Хорошо. Ступайте. Принесите, пожалуйста, мне крепкого чаю.

2.4

Вечером следующего дня Федор Иванович долго не ложился спать – ждал возвращения Аглаи. Он не знал, что и как ей скажет, но сейчас он был уверен в том, что его дальнейшее неприятие Кирсанова может привести к тому, что он потеряет дочь – единственного, бесконечно дорогого ему в жизни человека. А что ему тогда делать на этом свете, во имя чего продолжать жить? Неужели ради статей и книг, стопками лежащих в шкафу, или званий и дипломов, которые никого давно не интересуют? Он так и сидел в темноте, не зажигая свет, пока не услышал звук открывающейся входной двери. Федор Иванович вышел из кабинета в прихожую и замер в ожидании Аглаи. Закрыв за собой дверь и включив свет, Аглая увидела отца – старенького, тихого и какого-то жалкого. Она подошла к нему и прижалась как в детстве. Перед тем, как отстраниться от дочери, Федор Иванович тихо прошептал:

– Приведи ко мне завтра Сашу. Хочу с ним поговорить.

– Хорошо, папа. Спокойной ночи.

Аглая пришла домой вместе с Кирсановым сразу после работы. Федор Иванович видел Сашу по-хорошему в первый раз, так как в вечер знакомства, несколько месяцев назад, он его просто не рас смотрел. Сейчас перед ним стоял интеллигентный молодой человек, который, когда ему задавали вопрос, как мальчик краснел. Особенно обращали на себя внимание глаза Кирсанова – чистые, серые, с какой-то сразу подкупающей искренностью. Профессор Крутов и Саша Кирсанов проговорили до глубокой ночи. Аглая делала вид, что принимает участие в их беседе, но под предлогом хозяйственной занятости все время куда-то исчезала, стараясь их оставить вдвоем. После ухода Кирсанова, Аглая подошла к отцу и напрямую его спросила:

– Папа, Саша тебе понравился?

– Да, очень приятный юноша, но от этого мои страдания не уменьшились. Я не хочу, чтобы Вы уезжали. Я не хочу уже Вас обоих потерять.

– Папа, ну не будь ребенком. Ты же прекрасно знаешь, что этот вопрос решен. Не думай о плохом. Все будет хорошо.

С этого дня Александр Иванович Кирсанов каждый вечер бы вал в доме профессора Крутова. Димитрий всем объявил, что в связи с большой занятостью профессора прием гостей до осени прекращается и салон закрывается. Теперь они проводили вечера втроем – Федор Иванович, Саша и Аглая. И если Аглая с каждым днем становилась все краше, то Федор Иванович выглядел все хуже и хуже. Вдруг начало давать знать о себе сердце. В результате постоянных переживаний он стал плохо спать. В дополнении ко всему ночью ему снился один и тот же страшный сон: какой-то пьяный человек пристает к его дочери. Корчит рожи, ругается матом, срывает с Аглаи одежду. Она громко зовет его на помощь. Он это слышит, но ничего сделать не может.

Проснувшись в прескверном состоянии, Федор Иванович утром созвал в гостиной домашний совет, в котором приняли участие Аглая, Димитрий и Антонина Васильевна. Он коротко рассказал о своем сне и попросил каждого подумать, что делать с Аглаей, которая едет в ужасную страну. Свои предложения Федор Иванович попросил собравшихся представить ему в течение недели.

Как ни странно, все отнеслись к этому разговору весьма серьезно: Димитрий предложил нарисовать на лице Аглаи следы ожога. Это обезобразило бы Аглаю, но не лишало ее какой-то особой, природной сексуальности, которая от нее исходила. Поэтому всем больше понравилась идея, которую предложила Антонина Васильевна, – сделать Аглаю горбатой. Для этого она предложила сшить для нее особый корсет. Корсет не только должен был сделать Аглаю калекой, но и изменить ее фигуру таким образом, что в любом наряде она становилась малопривлекательной.

Федор Иванович перед их отъездом из Франции нотариально оформил, несмотря на протесты дочери и зятя, завещание, по которому Аглая после его смерти являлась единственной наследницей всего его имущества, а также владелицей авторских прав на его огромное литературное и научное наследие. Контрольные функции на безусловное исполнение завещания профессора Крутова бессрочно возлагались на его верного многолетнего друга Димитрия.

Через тринадцать дней после отъезда Аглаи и Саши Кирсановых из Франции в СССР профессор Крутов Федор Иванович скоропостижно скончался от инфаркта.

2.5

В Москву семья Кирсановых прибыла в конце октября 1951 года. В столице было слякотно и грязно, а в квартирах холодно и сыро, хотя отопительный сезон уже начался. Комнату в коммунальной квартире с шестью соседями, на входной двери которой висело шесть почтовых ящиков, а у каждого из жильцов был свой звонок, Саша получил незадолго до своей командировки в Париж. Она ему досталась благодаря хлопотам его бабушки – Полины Матвеевны Кирсановой, члену КПСС ленинского призыва 1924 года. Это только она могла за несколько лет до своей смерти в 1948 году придти к первому секретарю райкома партии и потребовать, чтобы на ее квадратные метры прописали внука Сашу, который в тот год оканчивал Московский институт стали и сплавов. Как ни странно, просьба старой большевички не вызвала у руководителей района каких-либо возражений, и Саша Кирсанов достаточно быстро получил заветную прописку. Положительное решение столь непростого вопроса объяснялось не только авторитетом Полины Матвеевны, которая до ухода на пенсию работала в аппарате этого же райкома, но и тем, что соответствующие органы обратили внимание на молодого грамотного инженера Александра Ивановича Кирсанова. После его приглашения в эти органы и подписания документов о тесном сотрудничестве, Александр Иванович стал обладателем заветной московской прописки.

Коммунальное сообщество квартиры Кирсановых никогда не изъявляло особой радости по поводу появления нового жильца. Наоборот, это обстоятельство было побудительным мотивом в на писании соседями несколько анонимных писем, которые должны были привести счастливого обладателя жилплощади в места, не столь отдаленные. Однако, как ни странно, результат оказался противоположным. Александра Ивановича Кирсанова не только не арестовали, но и послали в служебную командировку во Францию. Из Франции он вернулся в их квартиру с женщиной, олицетворяющей образ ненавистного западного мира. Саша в первый день их появления в коммунальной квартире хотел представить свою жену на кухне одной из наиболее агрессивных соседок:

– Здравствуйте, Анна Тихоновна. Позвольте Вас познакомить с моей женой Аглаей. Прошу любить и жаловать.

Так как в арсенале чувств Анны Тихоновны, которая проработала всю свою жизнь на кондитерской фабрике «Красный Октябрь» укладчицей готовой продукции, таковых не было, то она не только не ответила на приветствие, но даже не повернула в их сторону головы. Саша объяснил жене такое поведение соседки тем, что она плохо слышит. Но когда и все остальные соседи повели себя по отношению к Аглае аналогичным образом, то стало ясно, что ей объявили полный и всеобщий бойкот. Аглая старалась лишний раз не выходить из своей комнаты. Готовила примитивные блюда для себя и Саши на керосинке. А для того, чтобы не находиться в чужой для нее квартире весь день, она с утра уходила из дома и часами бродила по Москве. К сожалению, ни в одном учреждении переводчицы с английского и французского языков, в связи с серьезным охлаждением отношений между бывшими союзницами по борьбе с фашизмом, не требовались.

2.6

Пожилые родители Саши, проживающие под Ростовом и не видевшие сына уже несколько лет, настоятельно просили его приехать и познакомить их с его молодой женой. Мама, еще не старая женщина, управлялась одна с их частным домом, так как от отца, вернувшегося с Первой мировой войны инвалидом второй группы, помощи практически не было. Она, конечно, не думала, что сын когда-нибудь переедет к ним жить, но увидеть сына и его жену было ее заветной мечтой. Взяв несколько дней отпуска, Саша решил на Новый год уважить своих родителей и съездить к ним в гости. С большим трудом он купил по броне два билета в общем вагоне до Ростова и уже предвкушал встречу с мамой и папой, когда на станции Лихая в вагон вошли двое военных и предложили Кирсанову Александру Ивановичу и Кирсановой Аглае Федоровне следовать за ними. При этом разрешили взять с собой все свои вещи. На вопрос Александра Ивановича – почему их снимают с поезда – было сказано, что в соответствующем месте им все объяснят.