Жизнь как подвиг

– Опускать руки не надо, – вступил в беседу Федор Иванович, – а вот серьезно задуматься – почему у нас столько проблем – мы обязаны сделать. И основной причиной бедственного положения многих эмигрантов, как Вы понимаете, является отсутствие языка общения с французами.

– Смею возразить. В Вас, Федор Иванович, все время говорит профессор филологии. А скажите, уважаемый: вот Вы знаете французский язык, а у Вас тоже, как известно, возникли определенные проблемы с получением места?

– Ну, это проблемы совсем другого плана. Их не следует здесь обсуждать. Сразу замечу, что русская община исключительно неоднородна: есть образованные люди, способные сразу подключиться к нормальной трудовой деятельности, а есть не готовые к жизни в новых условиях. Последняя группа находит себе применение, как правило, в обслуге: охрана – уборка – уход за больными и пожилыми. Некоторые вырываются в дальнейшем из этого круга, однако большинство людей в нем остается.

Но тут встал со своего места штабс-капитан Новиков, которого одним из первых привел в их квартиру Димитрий. Он достаточно часто посещал эти собрания, но, как правило, вопросов не задавал. Сейчас он, явно волнуясь, спросил Крутова:

– Извините, профессор, мне показалось, что Вы избегаете дать комментарий по главной теме – нужна или не нужна нашей эмиграции «русская» партия? Если можно – поясните свою позицию.

– Хорошо. Я против идеи создания русской партии, так как наша задача не выстроить гетто с помощью этой партии, не противопоставить себя французскому обществу, а стать его частью, сохранив при этом свои национальные особенности. В условиях эмиграции, когда все заняты поиском своей жизненной ниши, люди сбиваются в партийные стаи, внутри которых появляются лидеры различно го калибра. Партия нужна кучке людей, которая, используя временные трудности русской эмиграции, желает организовать себе безбедную жизнь. При этом инициаторы создания русской партии формируют партийный актив, в основе поведения которого лежат два основных принципа: максимальное приближение к лидерам и постоянная демонстрация им своей личной преданности.

В этом месте Крутов замолчал, подыскивая, по всей видимости, достойную формулировку для характеристики этих людей. Никто его не торопил, не стремился что-либо подсказать. Все ждали. После небольшой паузы, Федор Иванович продолжил:

– Мне представляется, что партийные функционеры – особая категория людей. В силу того, что эти господа, как правило, профессионально не состоялись, а в сферу обслуживания идти работать не хотят, они стараются реализовать себя на партийном поприще. Однако в этой области деятельности им требуется обладать целым набором специфических качеств: они должны быть ловкими и гибкими, уметь интриговать и притворяться. К глубокому сожалению, эмигрантская политическая тусовка – это прекрасный бульон, в котором бациллы неискренности и нечистоплотности, размножаясь с невероятной скоростью, поражают многие здоровые организмы.

Произнеся в сердцах последнюю фразу, Федор Иванович замолчал. Воспользовавшись возникшей паузой, тот же Новиков по торопился задать свой следующий вопрос:

– А что Вас не устраивает в том, что партийный лидер на этапе нелегкой предвыборной борьбы формирует свою команду, подбирая ее членов по принципу личной преданности? Хоть тыл у него на некоторое время будет защищен от разных «друзей», которые должны со временем обязательно появиться.

– Думаю, что Вы меня, уважаемый, не так поняли. Я не собираюсь по этому поводу в ужасе закатывать глаза и устраивать показательные разборки отдельным героям. Я против создания партии по этническому принципу, так как это, по моим представлениям, не соответствует тем задачам, которые стоят перед русской эмиграцией. И к тому же настраивает людей на иждивенческий лад, порождая вредные иллюзии, что кто-то за них будет решать возникающие проблемы.

1.8

Квартира, которую занимали профессор Крутов и Димитрий, со временем превратилась в альтернативное место сборищу Води и его компании. И хотя никакого фуршета здесь не было, а желающих курить просили выходить на улицу, в отдельные дни здесь собиралось столько людей, что некоторые просто стояли в коридоре, не имея возможности войти в комнату. Иногда входную дверь открывали сами гости, благо всем было известно, где лежит ключ. И тем не менее, как правило, общего разговора не возникало, пока не приходил Федор Иванович.

Но сегодня был какой-то необычный день: помимо духоты и сильной жары, все были возбуждены отставкой мэра города Лиона. Все активно обсуждали эту новость, пользуясь какими-то малодостоверными слухами и сплетнями. Так как большинство присутствующих не владело французским языком и местных газет не читало, то основным источником информации были уличные разговоры.

В отсутствие профессора Крутова каждый старался по городской новости высказаться как можно жестче. Никто не стеснялся в выражениях. Особенно выделялся среди собравшихся высокий худой человек с длинными грязными волосами и цветном кашне, обмотанным вокруг тонкой шеи. Он не только старался всех перекричать, но и комментировал каждое выступление. Его безапелляционный тон и грубая манера высказывания выдавала в нем профессионального спорщика, постоянно посещающего различные партийные тусовки, где можно бесплатно выпить и закусить. Не дав за кончить говорить очередному выступающему, он громко завопил:

– Что Вы порите чушь. Проведенный в местной печати опрос показал весьма любопытный результат: французов в меньшей степени волнует угроза со стороны Англии по сравнению с коррупцией во всех эшелонах власти.

– Меня тоже волнует продажность власти, – возразил ему толстячок с бородкой. – Однако до коррупции, как говорится, русским нужно еще дожить. Ибо они, по большому счету, очень далеки от того места, где эта коррупционная каша варится.

– Предтечей коррупции, – не унимался длинношеий, – как известно, является протекция. И в этом контексте меня умиляет сакраментальный вопрос, который задают нашим соотечественникам средства массовой информации: – Что важнее – знания или протекция?

И сам на него ответил:

– Конечно, любой нормальный человек, не задумываясь, ответит: знания. Но о каких знаниях может идти речь, обсуждая безъязыкую русскую эмиграцию – бедную, никому неизвестную, со гласную на любые условия, чтобы заработать копейку.

– А можно ли обойтись вообще без знаний, воспользовавшись только протекцией? – раздался из глубины комнаты чей-то ироничный голос.

– Можно, но это уже за отдельные и, по всей видимости, большие деньги. А если серьезно, то без протекции здесь, к сожалению, на первых порах ничего не достигнешь.

– А позвольте Вас спросить, – вмешался в спор длинношеего и толстяка с бородкой профессор Крутов, – где, в какой стране, это делается иначе? Каждый работодатель хочет получить хорошего работника, которого кто-то порекомендует, а не кота в мешке с кучей неприятностей. И пора уже перестать разглагольствовать о терпимости и демократии, путая их с безответственностью и безнаказанностью.

– Вот Вы хоть и профессор, Федор Иванович, а глупый человек, – не унимался длинношеий. – Я не знаю, сможет или нет существовать долгое время французское общество, не замечая происходящего с нашей эмиграцией. Но если проблема трудовой занятости не будет решена государством, она приведет к дальнейшей эскалации на русской улице скепсиса и гнева, которые в дальнейшем перерастут в презрение и бунт.

От последней тирады Федор Иванович обомлел. Он понимал, что, вступая в дискуссию с публикой, посещающей подобные мероприятия, он когда-нибудь обязательно нарвется на откровенную грубость. Но к тому, что произошло сейчас, он был просто не готов. На некоторое время он даже растерялся, у него перехватило дыхание, но в следующее мгновение он, выговаривая отдельно каждое слово, произнес

– Милостивый государь, я попрошу Вас немедленно оставить данное помещение и больше здесь никогда не появляться.

Длинношеий, не вступая в какие-либо пререкания с профессором Крутовым, пошел к выходу. За ним потянулись и остальные гости. С этого вечера в их квартиру никто не приходил и никаких обсуждений не проводилось. Все участники дискуссий, вместе с Димитрием, куда-то переместились. Федор Иванович интереса к этому сборищу больше не проявлял. Димитрий тоже делал вид, что ничего не произошло, продолжая исправно выполнять по дому взятые на себя обязанности. Жизнь вернулась в прежнее русло: Федор Иванович много читал и писал, продолжая рассылать свое резюме по различным адресам в надежде найти работу. А Димитрий, убрав в квартире и что-то сготовив, исчезал в неизвестном направлении до глубокой ночи.

Разогнав всех непрошеных гостей, Федор Иванович почувствовал по этому поводу огромное облегчение. Не говоря уже о том, что его квартира перестала быть проходным двором, теперь он, никого не стесняясь, мог облачиться в свой любимый халат и трудиться. Федор Иванович обладал совершенно необыкновенным творческим механизмом, который наиболее эффективно работал в состоянии его непрерывной ходьбы по их небольшой квартире. В этом процессе ему удавалось продумать до самых мельчайших де талей содержание очередной статьи. И когда она была полностью скомпонована в его голове, он подходил к столу и одним махом, практически без исправлений, переносил ее на бумагу.

1.9

Последние две недели Федор Иванович пребывал в состоянии особого душевного комфорта, работая по двенадцать часов в сутки и не ощущая никакой усталости. При этом, чем больше он трудился, тем лучше было его настроение, тем интересней казалась ему жизнь. С утра и до середины дня он занимался переводами, которые делал для одного из городских французских журналов, а остальное время посвящал своей любимой науке. Димитрий ночевал в их общей квартире не каждый день. Он полностью погрузился в эмигрантскую тусовку, упиваясь общением со своими новыми друзьями. Федор Иванович, познакомившись со знакомыми Димитрия, окончательно утвердился в своем выводе, что при всем своем разнообразии, эмигрантские судьбы очень похожи друг на друга. Большая часть приехавших была целый день занята тяжелой работой, получая за это небольшие деньги. Остальные проводили время в праздных разговорах о лучшей жизни, сбиваясь в странные по форме и непонятные по содержанию группы людей. Они были или русскими фракциями существующих французских партий, или совершенно беспомощными самостоятельными образованиями с невнятны ми политическими лозунгами. И если в русские фракции изредка вбрасывались какие-то деньги, то самостоятельные образования, не имея финансовых источников, влачили жалкое существование.

Время шло. Федор Иванович думал, что навсегда забыл дорогу в дискуссионный эмигрантский клуб. И тем не менее однажды вечером он опять оказался в этом месте. Ему необходимо было предупредить Димитрия, который уже несколько дней не появлялся дома, о предстоящем небольшом ремонте их дома. В связи с этим хозяйка просила своих жильцов на это время найти себе пристанище в другом месте. Федор Иванович решил позволить себе кратковременный отпуск и съездить в Марсель. Но о своих планах он должен был сообщить Димитрию. С этой целью Федор Иванович и отправился в знакомый зал. Со времени его последнего посещения там ничего не изменилось: все тот же Водя восседал на подиуме в окружении своих холуев. Так же вызывающе колыхался зал в каком-то только ему понятном жизненном ритме. Тот же тяжелый гул, смешанный с табачным дымом, висел в воздухе. Единственным новым элементом в обычной картине эмигрантской тусовки, что сразу заметил Федор Иванович, было наличие рядом со сценой охраны в лице двух «качков» с невыразительной внешностью.

Федор Иванович стал искать глазами Димитрия, но его нигде не было. Он встал за колонной, чтобы его никто не заметил из людей, которые его знали по предыдущим встречам. Федор Иванович нечаянно поймал себя на мысли, что смешно ему – взрослому человеку – от кого-то прятаться. Но это был как раз тот случай. И когда он уже хотел покинуть зал, то заметил за соседней колонной молодую девушку, поведение которой было очень похожим на его. Разница состояла только в том, что она ни от кого не пряталась, а просто стояла так, чтобы ее никто не видел. С этого момента Федор Иванович перестал вглядываться в зал и переключил все свое внимание на девушку. Она стояла с совершенно безучастным видом, прикрыв глаза. Казалось, что ее здесь никто не интересует и она занята только своими мыслями. Понаблюдав за девушкой минут десять, Федор Иванович решил к ней подойти.

– Прошу прощения, мадемуазель, – обратился он к девушке на французском языке, – но мне показалось, что Вы как-то сиротливо одиноки в этом зале. Могу ли я Вам быть чем-либо полезен? Да, извините, забыл представиться. Профессор филологии Крутов Федор Иванович.

– Уважаемый профессор, Вы могли бы все это сказать по русски, – ответила девушка, очаровательно грассируя.

– Если бы я знал об этом, я бы так сразу и сделал. А позвольте узнать, что Вы тут делаете, таинственно прячась за колонну? Если это, конечно, не большой секрет.

– Нет, здесь нет никакого секрета. Просто я пришла сюда, чтобы послушать настоящий русский язык.

– Не понял Вашего объяснения. Поясните, пожалуйста, если это Вас не затруднит.

– Нисколько. – Не договорив предложение, девушка очень мелодично засмеялась.

– Дело в том, – продолжила она, – что у нас папа – русский, а мама – француженка. В семье трое детей, я – старшая. И все говорят на жуткой смеси русского и французского языков. Я знаю, что в этом зале собираются люди, родной язык которых русский. По этому, чтобы улучшить свой русский язык, я и пришла сюда. Меня зовут Шарлотта.

Федор Иванович смотрел на эту непосредственность, которая зашкаливала, и старался отгадать, сколько этой девушке лет. На вид ей нельзя было дать больше шестнадцати, хотя своими рассуждениями она производила более взрослое впечатление.

– Извините, пожалуйста. Я понял, что целью Вашего визита в клуб является желание послушать нормальный русский язык. Считайте, что Вы в моем лице такую возможность обрели. Я с удовольствием буду говорить с Вами только по-русски. Давайте, если Вы не возражаете, пойдем на свежий воздух и продолжим там нашу увлекательную беседу.

Они вышли из душного зала на улицу и пошли в неизвестном Крутову направлении. Шарлотта без перерыва очаровательно щебетала, рассказывая что-то о себе, о своей семье, о школе. Федор Иванович делал вид, что внимательно ее слушает, хотя думал со всем о другом. Во-первых, он не нашел Димитрия, чтобы предупредить его о ремонте квартиры, а во-вторых, он должен торопиться, чтобы поспеть на вечерний поезд до Марселя. И еще он поймал себя на мысли, что, наверное, со стороны они выглядят весьма странной парой – мужчина средних лет ведет под руку миленькую девочку в береточке, коротком платьице, туфельках на низком каблуке с портфельчиком в руках. Как будто прочитав его мысли, Шарлотта остановилась около пешеходного перехода и, проговорив скороговоркой «мерси», быстро пошла, не оглядываясь, к остановке автобуса на противоположной стороне улицы.

Уже сидя в поезде на Марсель и анализируя свою встречу с Шарлоттой, Федор Иванович никак не мог сформулировать: что его в этой девочке зацепило, чем она его так заинтересовала и по чему он продолжает о ней думать. И тут он понял: он давно не видел такого искреннего и открытого человека. Он давно не участвовал в разговоре, где собеседник говорит то, что думает. Он давно не высказывался, не подбирая тщательно слова. Он просто давно не соприкасался с чем-то настоящим, естественным и чистым. Дело в том, что все разговоры в эмигрантской среде, где Федор Иванович последнее время обретался, сводились к политике, а через нее – к возможным заработкам. Среди эмигрантов махровым цветом расцвели лживые рассказы о том, кто и кем был до эмиграции. Выдуманные истории о мнимом богатстве, о связях в академических и государственных структурах не выдерживали никакой критики. Все наперебой лили грязь на Россию, на большевиков и жидов, лишивших их родины. Все крутилось вокруг денег, которые они там оставили, а все разговоры о людях сводились к одному простому тезису: полезен этот человек или нет. Более того. Образование и интеллект человека никого здесь не интересовали. Даже называть себя инженером среди русских было крайне неосмотрительно, так как можно было нарваться на какую-либо грубость.

1.10

Вернувшись из Марселя, Федор Иванович, серьезный и солидный человек, в надежде увидеть Шарлотту, снова пришел в клуб. Обойдя несколько раз зал и осмотрев все закоулки, он понял, что ее сегодня здесь нет. Покрутившись в клубе около часа и повстречав всех – кого хотел и кого не хотел, Федор Иванович ушел домой. Так повторялось несколько дней. С утра он загадывал, что обязательно сегодня ее увидит, а вечером, не встретившись с ней, впадал в со стояние полной прострации. Самое ужасное, что у него не было ни малейшей зацепки получить о ней какую-либо информацию. Ведь он даже при знакомстве не поинтересовался ее фамилией.

Поиск Шарлотты был, по всей видимости, совершенно бес перспективным занятием. И тем не менее он не терял надежды ее найти, обдумывая всякие мыслимые и немыслимые варианты. Один из них ему показался наиболее удачным и эффективным: он решил принять участие в очередном политическом диспуте в дискуссионном клубе. Может, через это мероприятие найдется Шарлотта, которая заинтересуется этим диспутом. Тему диспута обо звали очень обтекаемо «Наши перспективы», что позволяло, как заметил Водя, участвовать в нем всем желающим. Диспут назначили на будний день, так как в выходные люди или уезжали отдыхать за город, или шли на берег канала, чтобы покупаться и позагорать. Федор Иванович готовился к диспуту ответственно и основатель но. Он обложился литературой, чтобы сформулировать суть эмигрантского движения не только во Франции, но и в других странах. В своей речи он хотел донести до людей, чем русская эмиграция прежних лет отличается от нынешней, в чем ее преимущества и недостатки. Но то ли под влиянием плохого настроения, то ли в силу своей научной принципиальности, картина будущего вырисовывалась в его рассказе весьма безрадостная. Основной вывод выступления профессора Крутова сводился к тому, что участие в русском эмигрантском движении совершенно бессмысленно и бес перспективно. Но ему не дали договорить до конца, так как из зала посыпались вопросы, больше похожие на грубые выкрики.

– Скажите, пожалуйста, а почему русскую эмиграцию во Франции откровенно не уважают?

– Я бы не сказал, что не уважают. Ее просто не боятся потерять, так как французское общество не видит в русской эмиграции никакой электоральной силы.

– Чересчур сложно выражаетесь, профессор. Объясните, что Вы имеете в виду?

– Попробую. Уважительное отношение к себе можно на Западе обрести только в результате профессиональной деятельности. И больше никак. Поэтому винить кого-то за то положение, в котором многие здесь оказались, кроме самих себя, никого не следует. Хорошие деньги платят за хорошую работу. Это надо просто учесть в будущем, так как других вариантов победить здесь в борьбе за место под солнцем не существует.

– Так дадут нам власть когда-нибудь или нет? – выкрикнул кто-то со злостью из последних рядов зала. Вопрос был хамский, но Федор Иванович все же решил на него ответить:

– В государственной политике, также как и в экономике, существуют законы, которые работают, независимо от нашего к ним отношения. Продавец на рынке кричит во все горло известные ему три слова по-русски, так как очень хочет привлечь к себе покупателей. А власть предержащие зазывать в свои ряды никого не должны и не будут. Они, наоборот, стремятся оградить свое жизненное пространство и сохранить блага, которыми пользуются. А тут мы пришли и требуем от них поделиться деньгами, влиянием и другими благами. Господа, да Вы в своем уме?

По ходу своих ответов на вопросы Федор Иванович почувствовал, что в зале растет напряжение. Периодически раздавались угрожающие выкрики, а через некоторое время несколько человек, прорвавшись к трибуне, стали вырывать у него микрофон. Люди начали скандировать лозунги, мешающие ему говорить. В воздухе запахло физической расправой. Однако Шарлотты, ради которой профессор Крутов задумал свое выступление на совершенно не нужном ему диспуте, в зале, к его сожалению, не было.

1.11

Профессор Буржэ выполнил свое обещание, согласно которому Федора Ивановича не брали на работу ни в один французский университет. На все обращения по поводу своего трудоустройства он получал вежливый отказ. Прекратив заниматься самоедством и взяв себя в руки, Федор Иванович устроился работать корректором в городской газете. В ней же он вел колонку на русском языке с французским резюме, где отвечал на насущные вопросы, которые задавали русскоязычные читатели. Работал профессор Крутов в газете всего три дня в неделю, а остальное время посвящал науке, просиживая в городской библиотеке до ее закрытия. С Димитрием их жизненные дороги разошлись. Тот продолжал активно заниматься политикой, даже вошел в состав какого-то совета по правам человека, в то время как Федор Иванович полностью потерял интерес к этой теме.

Год назад они с Димитрием разъехались. Сейчас Федор Иванович снимал один небольшую полуторакомнатную квартиру, в которой хозяйка, в силу дефицита своей жилой площади, держала рояль. В детстве Федор Иванович, по настоянию мамы, брал уроки музыки игры на фортепиано у частного педагога. Слух у него был неплохой, но музыкальные способности были посредственные и поэтому, по окончании реального училища, музыкой он заниматься прекратил. Сейчас, живя далеко от России, он остро почувствовал тягу ко всему русскому. Это у него проявлялось не только в гастрономических пристрастиях, которые он удовлетворял регулярным посещением русских ресторанов. Но и постоянным желанием слушать русскую музыку и исполнять ее самому. И хотя Федор Иванович больше двадцати лет не подходил к инструменту, оказалось, что пальцы все помнят: они сами находили нужные клавиши, регулировали темп исполнения и расставляли оттенки. Сегодня ему почему-то очень захотелось сыграть «Времена года» Чайковского, услышать чудесные звуки сменяемых друг друга месяцев. Федор Иванович быстро оделся и поехал в центр города, где он видел музыкальный магазин. Там должен был быть и нотный отдел. Рассуждения его не подвели – в магазине он купил несколько альбомов с произведениями русских композиторов Чайковского, Рахманинова, Скрябина. Не удержался, чтобы не приобрести и любимые им с детства ноктюрны Шопена. Однако от дальнейших покупок его удержало отсутствие денег. Возвратившись домой, Федор Иванович сел за инструмент и открыл первые попавшиеся купленные ноты. Это были прелюды Рахманинова. К сожалению, исполнить любимые произведения он, из-за огромного перерыва в игре на рояле, не мог. И тем не менее, Федор Иванович не расстроился и не растерялся – он стал ноты пропевать. Его добротное знание нотной грамоты и давнишнее знакомство с клавиром было достаточным, чтобы вспомнить эти мелодии и погрузиться в мир музыки.

В тот день Федор Иванович провел несколько часов за инструментом. Он понял, что музыка в его теперешнем положении одинокого человека – исключительно важна. Он нашел в музыке нужную для его настоящей жизни точку опоры. Теперь, закончив работу в редакции, Федор Иванович не бродил бесцельно по городу, не си дел часами в парке с газетой, не проводил вечера в кафе, наблюдая за какой-то особой природной раскованностью французов. Он спешил домой, чтобы поскорей насладиться музыкой, но уже в собственном исполнении, услышать любимую мелодию. Даже на женщин ему стало жалко тратить время, хотя и раньше он ими не очень увлекался. Отношения с женщинами у Федора Ивановича вообще складывались весьма просто. Он с ними легко встречался и также легко расставался. Причем, независимо от того, где эти встречи происходили – у него дома или в каком-то другом месте, он хотел после встречи поскорее остаться один. Это было вполне естествен но, так как, с одной стороны, он еще не отошел от трагедии, приведшей четыре года назад к смерти жены. А с другой, пока не встретил человека, который бы вызвал у него чувство любви. Со временем он понял разницу в общении с русскими женщинами и француженка ми. Она заключалась в том, что первые, как правило, настаивали на продолжении романа, а вторые – сразу начинали обсуждать с ним денежные проблемы. И только Шарлотта – удивительная девочка, не вписывалась в его рассуждениях ни в одну схему.

1.12

Шарлотта Диброфф родилась в Лионе в 1908 году. Отец Шарлот ты, русский офицер, во время русско – японской войны попал в плен. После освобождения из плена в 1906 году не захотел возвращаться в Россию и поехал во Францию. Через год женился на учительнице французского языка, преподававшей в центре приема эмигрантов. Вскоре он нашел себе неплохую работу на заводе, а мать Шарлотты после рождения третьего ребенка посвятила себя полностью воспитанию детей. Отец, хотя уже прошло много лет со времени его службы в русской армии, требовал от домочадцев флотской дисциплины и порядка. Более того, с целью сохранения русского языка он всем запрещал дома говорить на французском языке. Только по-русски. Он прекрасно сознавал, что в его отсутствие все общались между собой на французском, но он непоколебимо стоял на своем. Логика его рассуждений была очень проста и убедительна: