Мюссера

На выполненном в тревожно-красной гамме холсте идёт заседание революционного кружка. За длинным столом стоит Нестор Лакоба. Он в чёрной кожаной куртке по моде революционных лет. Будущий нарком с жаром говорит о чём-то очень важном внимательно слушающим его сподвижникам, и вот среди них городская девочка не устаёт искать родственницу папы Аслана, Марию Джикирба – Малицу, как зовут её в джикирбовском доме.

Высокая статная дама с красивой фигурой, выразительными глазами и идеально ровным пробором на голове, Малица – родная сестра сгинувшего в тридцать седьмом году дедушки городской девочки. Дедушку в семье зовут Ладико, хотя официальное его имя Владимир Константинович. Пройдёт бездна лет и в толстенном томе репрессированных в тридцатые годы абхазов городская девочка обнаружит, что дедушка и там обозначен под своим домашним именем. Ещё и без указаний даты рождения. Почему дедушка Ладико не сказал палачам, что его зовут Владимир Константинович? А почему они не спросили и так и внесли его в списки расстрелянных под его домашним именем? И почему именно напротив его домашнего имени нет дат рождения и смерти?

Какую судьбу ты принял, дед?..

В годы революционной борьбы за светлое будущее тётя Малица выполняет для киаразовцев революционные поручения и переодетая в мужское платье служит курьером между революционными ячейками Сухума и Батума. Позже, в пятидесятые годы, тётя Малица возьмёт на себя трудную миссию по воспитанию пятерых детей репрессированного брата. Бабушка Тамара, как жена репрессированного, лишена права работать по специальности бухгалтером, кроме того, государство налагает на неё огромные трудодни в колхозе. На детей у бабушки Тамары нет ни времени, ни возможности заниматься их образованием. Тогда за дело берётся тётя Малица, и благодаря её усилиям все три сестры папы Аслана, его рано умерший брат Гугуша, да и сам папа Аслан смогут выучиться и получить образование.

Когда тётя Малица умрёт, хоронить её будут из столичного Дома Профсоюзов, как почётного члена общества. Во время торжественного прощания второй секретарь Горкома Комсомола Республики Абхазия, сын учёного Георгия Дзидзария, Гудиса, расскажет краткую биографию усопшей и произнесёт над её гробом прощальную речь.

В скромном жилище тёти Малицы, расположенном в доме старинной постройки на улице Церетели, висит на стене фотография Нестора и Сарии Лакоба: оказывается, жена Лакоба – близкая родственница семьи со стороны бабушки Тамары. Может и поэтому дружба с ней едва не стоила тёте Малице жизни в годы страшного террора тридцатых? Как она спаслась и почему её так и не арестовали, хотя она уже сидела ночами с собранным чемоданом в ожидании чёрного воронка – осталось тайной, которую и сама тётя Малица разгадать не могла, да и не особенно старалась. Страх перед террором оставался жить в людях того времени и городская девочка помнит, как через много лет, когда она вырастет и будет уже совсем взрослой, она заметит, что Татьяна Дмитриевна Гулиа, дочь Дмитрия Гулиа, каждый раз, когда в её присутствии заговаривают о политике, будет просить говорить тише.

-Тс-с, – будет прерывать она беседу. – Не говорите так громко! Давайте будем говорить тише!

*

Разглядывая картину с изображением совещания революционно настроенных киаразовцев, городская девочка каждый раз заставляет себя поверить, что единственная девушка на холсте и есть тётя Малица, но ей так и не удастся найти ни малейшего портретного сходства революционерки с домашней легендой.

«Может художник просто не знал, где найти тётю Малицу и нарисовал вместо неё другую тётю?» – утешает себя она.

Самое большое впечатление из всей серии экспонирующихся в школьных коридорах картин оказывают на городскую девочку «Отцеубийца Сафарбей» и «Похищение крестьянского сына».

Красивый человек благородного вида с седой головой и в белой черкеске оборачивается на только что впрыгнувшего в окно молодого мужчину.

Отцеубийца – а молодой мужчина явно он и есть – в башлыке, в его руках обнажённая сабля, и он смотрит прямо на обернувшегося к нему отца. Городской девочке очень хочется остановить убийцу, она не понимает, как это возможно – убить собственного отца, да ещё такого красивого человека с благородной внешностью. Параллельно городская девочка не забывает любоваться тяжёлыми богатыми шторами, на фоне которых проявляется убийца. Шторы притягивают её внимание изысканной роскошью рисунка и дорогой тяжестью складок, и городской девочке страстно хочется рассмотреть весь княжеский дом, ведь, по воле немедленно разыгрывающейся в её голове фантазии, он просто обязан быть наполненным различными сокровищами. Увы, из всех сокровищ на холсте видны лишь серебряный кувшин с тонким горлом и крытая ковром турецкая тахта, и городской девочке ничего не остаётся, как додумывать остальное самой, что, к сожалению, не очень-то и получается.

Картина «Похищение крестьянского сына» тоже полна драматизма, но её сюжет не оставляет ни простора для фантазий, ни надежды на неожиданно счастливый финал. Всадник на скачущей галопом лошади умыкает подростка с кукурузного поля. Голова всадника обмотана башлыком так, что видны лишь глаза, крестьянин, явно отец похищенного мальчика, с цалдой в руках пытается догнать похитителя, охваченная горем мать стоит на коленях, воздев руки к небесам. Городской девочке больно и обидно. Как же так? Похититель похож на абрека из рассказов мамы Эвелины, но ведь абреки – благородные люди, сбежавшие от ужасов угнетения в леса! А может, это не абрек, а переодетый в него разбойник? О том, что абреки и были разбойниками, городская девочка не знает и не узнает ещё много лет. Мифологизация благородства угнетённых и беспредельной злобы угнетателей эффективно делит мир на чёрное и белое и лишает его переходных оттенков и психологических нюансов, а сознательно замалчиваемую правду прикрывает либо демонстративным игнорированием тех фактов, которые невозможно скрыть, либо откровенной ложью. Угнетатели в этом полуиллюзорном мире как по мановению волшебной палочки становятся борцами за свободу и всеобщее равенство, разбойники превращаются в благородных рыцарей, а жёсткая правда народных сказаний полируется до неприличного голого глянца.

И вот уже Сатаней Гуашьа беременеет на Сасрыкву, лишь взглянув на высеченное в камне изображение, тогда как могучий Хуартыжв просто смотрит на неё с противоположного берега, ничего не предпринимая в этот волнующий момент. И братья нарта Сасрыквы, как на подбор, могучие герои, а то, что они завидуют его силе и ловкости, выглядит как минутная слабость, а не системное соперничество. Абреки в этом безупречном мире борются с угнетателями, уходя для этого в леса, но ничего не требуя взамен. И ничего неизвестно о княжеском праве первой ночи. И рабство, как явление, осталось где-то на страницах истории Древней Греции, изучаемой в пятом классе общеобразовательной школы, а работорговлей в Абхазии занимаются только османские работорговцы, и живой товар загружается в их переполненные фелюги сам по себе, без стороннего участия.

Лишь картина на школьной стене невольно приоткрывает пышную завесу лжи и проглядывает сквозь неё жестокая правда, неслышно задаёт вопросы, на которые нет ответов и быстро исчезает, придушенная рёвом бодрых песнопений.

Но сколько же счастья они дарят, эти бодрые песнопения!

Дедушка Ленин – самый добрый на свете, и желание вернуть ему жизнь, если вдруг станешь обладательницей волшебной палочки, не вызывает удивления у окружающих. Дедушку Ладико конечно расстреляли в тридцать седьмом году, но виноваты в этом только Берия и Сталин, чуть ли не лично вынесшие и исполнившие расстрельный приговор по нему.

Великая Октябрьская революция освободила всех угнетённых и рабов и с тех пор они строят коммунизм.

Советский Союз – самая справедливая, самая красивая и самая могучая в мире страна и в ней есть Артек.

В Артек ездят невероятные везунчики. Городская девочка не входит в их число, но она гордится самим фактом существования волшебного лагеря и воодушевлённо поёт на многочисленных пионерских мероприятиях песню «Взвейтесь кострами синие ночи».

«Какое же это невероятное счастье – жить в стране, где родился великий Ленин и произошла Великая Октябрьская революция», – часто думает она.

*

В школьной библиотеке тихо и светло. На окнах цветы, мама Эвелина, изящная, с завитыми в мелкие кудри короткими волосами, каллиграфическим почерком рисует объявления. Малолетняя городская девочка пытается ей подражать, старательно вырисовывает буквы и делает завитушки. Но так красиво, как у мамы Эвелины, у неё всё равно не получается.

Стоящие в ряд стеллажи полны расположенных по алфавиту книг, но мама Эвелина недовольна их количеством и сетует, что в республиканской детской библиотеке книг гораздо больше, и ей хотелось бы, чтобы и в школе было столько, сколько там.

В библиотеку заглядывает Софья Гаиказовна. На ней красивый жакет из трикотажа по последней моде. Городская девочка знает, что Софья Гаиказовна – невестка старшей сестры мамы Эвелины – тёти Иры со стороны её мужа, дяди Родиона, то есть, жена его брата. И что у неё тоже есть дети. Их двое, Робик и Мира, и они уже учатся в школе. А ещё у дяди Родиона есть другой брат и у него детей ещё больше – целых трое. И их зовут Мирон, Света и Роза. И есть ещё один брат, но его семью городская девочка пока не выучила. И был ещё один брат, но он не успел жениться и родить детей, потому что геройски погиб на фронте, повторив подвиг лётчика Гастелло.

Что такое «невестка», городская девочка ещё не совсем понимает, но это и неважно, поскольку рассказ про то, как Софья Гаиказовна с чьей-то помощью доставала на складе бордовый трикотажный жакет, который сейчас на ней, и что у Анжелы Чаговны есть такой же, только небесно-голубого цвета, интересен сам по себе, а про остальное понимать и не обязательно.

С раннего утра в школе кипит жизнь. У входа в новый корпус, что со стороны улицы Лакоба, стоят встречающие учеников пионервожатые, в центральном вестибюле и в коридорах дежурят завуч и некоторые из учителей. Звонок на урок включают и выключают попеременно то уборщица Шура Барташевич, то уборщица Дуся Колядова. Тётя Дуся живёт прямо во дворе школы, точнее, за его пределами, но с выходом на улицу через него, и городская девочка не понимает, почему выход из маленького старого дома – таких же домов очень много на сухумских улицах – у тёти Дуси и её семьи есть только через школьный двор. Нет, она и не задумывается над этим, просто подсознательно фиксирует, а зачем – и сама не знает. Дочь тёти Дуси, Люда, тоже учится в десятой школе. Она симпатичная и у неё на щеке есть родинка, а ноги по форме очень похожи на ноги её мамы, только у тёти Дуси они полные, а у Люды высокие.

Десятая школа расположена в самом центре старой части республиканской столицы, на пересечении центральных улиц – Проспекта Мира, Пушкина и Лакоба, и недалеко от Ботанического сада, если направляться в сторону, противоположную от моря.

Со стороны моря школа находится ещё ближе – надо только пересечь оживлённую улицу Лакоба, парк имени Руставели и сухумскую набережную, протянувшуюся вдоль всего города от Красного моста до ещё одного старого сухумского района, известного в городе, как Маяк. Справа, напротив парка, ещё две городские достопримечательности – знаменитый сухумский фонтан с грифонами и белоснежное здание Абхазского драмтеатра имени Чанба.

В самом парке есть кинотеатр и два памятника. Один из них воздвигнут в честь грузинского поэта Шота Руставели. Он из жёлтого туфа и выполнен в виде стелы, увенчанной головой поэта в остроконечной шапке. Недалеко от памятника Руставели, если идти по набережной мимо зданий Абхазского института языка и литературы, и обкома партии – памятник другому грузинскому поэту, Акакию Церетели, установленный в самом конце улицы, носящей его имя. Подобные знаковые идеологические вехи встречаются по всей республике: «грузинизация» Абхазии не случайна, она часть зреющего в недрах советской идеологии единой семьи народов грузинского национализма.

Вторая скульптура в парке имени Руставели – из серии городской скульптуры, коими изобиловали в те годы города и парковые зоны по всей стране. Обнажённый подросток сидит в центре круглого фонтана. Фонтан вокруг подростка неглубок, в нём вечно купаются голуби, а на каменный край полукруглого бока можно присесть и сфотографироваться на память.

Увы, война уничтожит скульптуру мальчика, а таком же фонтане, только в другом сухумском парке – имени революционера Орджоникидзе, найдёт  свою смерть городской сумасшедший Марадона. Присядет на край и не удержит равновесие, возможно, из-за случившегося внезапно недомогания. Притянет Марадону к себе небольшая вода, примет сильное, несмотря на бродячую жизнь, тело, навеки успокоит беспокойный дух.

В выстроенном в стиле сталинского ампира парковом кинотеатре – дощатая сцена и большие бархатные портьеры. Во время киносеансов, по традиции тех небогатых лет, часто рвётся плёнка и тогда в зале поднимается оглушительный свист. Зрители топают ногами и кричат в адрес киномеханика, что он сапожник.

Городской девочке не нравится подобное обращение. «Причём сапожник, почему сапожник?», – каждый раз спрашивает себя она, ведь сухумские сапожники как раз отличаются большой мастеровитостью, а некоторые из них и вовсе могут самостоятельно шить обувь. Но сухумский фольклор неумолим, и вот уже и сама городская девочка с упоением подхватывает обличительный термин и кричит в сторону высоко расположенного окошка:

– «Сапожник, э-эй, са-пож-ни-и-ик!».

*

Гостиница «Абхазия Интурист», выстроенная в начале шестидесятых годов на сухумской набережной – лицо столицы, её знаковая статусная отметина, окно в большой мир. Уже повзрослевшая, городская девочка будет часто приходить в гостиничный холл, вход в который расположен со стороны улицы Фрунзе, чтобы купить польский таблоид «Кобьета и житче» ради последней страницы, где печатают снимки западных звёзд и короткие столбики сплетен о них. Городская девочка расшифровывает некоторые близкие по звучанию к русскому языку слова из этих столбиков, остальное додумывает сама. Жажда узнавания закрытого доселе мира сильней отсутствия языковых возможностей и она не жалеет денег на почти бессмысленное приобретение. Ведь только с испещрённых незнакомыми словами страниц можно узнать о кумирах кино и футбола.

Например, городская девочка знает, что новую подругу суперпопулярного футболиста Джорджа Беста зовут Фиона Левис. И даже знает, как она выглядит.

Городскую девочку восхищает и почти пугает смелость, с какой Фиона Левис смотрит в объектив с последней страницы таблоида. С вызовом, приняв расслабленную независимую позу. Фиона в модной майке лапшой на голое тело. Сквозь тонкую ткань ясно видна манящая грудь, из-под пышной причёски «волчица» ложатся на худые девичьи плечи большущие серьги.

На соседнем снимке – Мик Джаггер. Идёт куда-то по своим делам. Просто так идёт, по улице, как обычный человек. Советских артистов и певцов так не фотографируют. Певцов в основном можно увидеть только по телевизору, иногда Аллу Пугачёву и Софию Ротару – на обложке журнала «Работница». А артистов и вовсе печатают только в журнале «Советский Экран», портретно на обложке и в кадрах из фильмов. А вот, чтобы так, в обычной обстановке, идущими по улице, или сидящими в ресторане?

Нет, никогда…

В гостинице «Абхазия» останавливаются иностранцы и всякие важные гости, помимо польского таблоида в газетном киоске холла продаются журналы «Америка», «Куба», и ещё что-то спортивное, а из-под полы по страшно высокой цене – от двух до пяти рублей за пачку – можно достать иностранные сигареты Мальборо, Кемел, Винстон и Филип Моррис. Многие школьники даже коллекционируют пустые пачки из-под иностранных сигарет, обмениваются ими друг с другом, либо меняют на марки – ещё одно увлечение тех лет.

Марки не дефицит, они хоть и дороги, но есть в свободной продаже в специализированном магазине «Филателия», на набережной, недалеко от центрального причала. В «Филателии» всегда много народу, особенно, когда приходят новые коллекции.

До чего же красивы некоторые из них!

Вожделенное мороженое «под Абхазией» продаётся в гостиничном открытом кафе со стороны фасада. Ароматные сладкие шарики посыпаются «орешками», там же продают и обычный чёрный кофе, вскоре появится и кофе гляссе по-сухумски, то есть, в холодном виде. Мороженым традиционно торгуют две миловидные армянки в кружевных фартуках и крахмальных кокошниках. Кафе летнее и увито глицинией – ещё одной городской достопримечательностью. Позади кафе прячется вход в гостиничный бар, но бар не то место, куда ходят порядочные девушки, как объясняет городской девочке мама Эвелина. Городской девочке жаль, что в бар нельзя, и любопытно, что же скрывается там, в полутёмном помещении за стеклянными дверьми.

*

Воспоминания о школе красочны, как и положено воспоминаниям детства и ранней юности. Коралловый и белоснежный – цвета галстуков и праздничных фартуков во время многочисленных мероприятий, небо синее, солнце ослепительно жёлтое, у нескольких учительниц светлые костюмы, у учительницы черчения Дианы Коган выкрашенные в красный цвет волосы. Косы школьниц украшены бантами, мальчишки в униформах жмурятся от слепящих лучей, мама Эвелина в красивом тёмно-синем платье с пояском. Платье венгерское. Точно такое через пару лет, а может и позже, будет надевать Светлана Светличная в сериале «Семнадцать мгновений весны». Идёт линейка, возле флагштока с флагом стоят директор и завучи, пионервожатые возглавляют отряды, звучат речи, колышутся на тёплом ветру верхушки далёких деревьев и давно открыта расположившаяся в отдельном здании в школьном дворе столовая.

В нетерпении выглядывает с крыльца кухни повариха тётя Майя. Не заканчивают ли?

В столовой пахнет едой, но не противно, память не запомнила ничего отрицательного, напротив, только приятное, что ласкает обоняние и усиливает вкусовые рецепторы. На любимое второе – сосиски с пюре, сверху наливается ложечка топлёного масла, рядом укладывается горсть зелёного горошка. В другие дни вместо пюре гречка, но городская девочка не выносит гречку, и тогда мама Эвелина берёт ей солянку. Солянку городская девочка тоже не выносит, зато обожает какао с булочкой. Булочка сверху круглая, с изюмом и поджаристой до коричневого корочкой. Городская девочка разрезает её пополам и густо смазывает сливочным маслом.

Волшебство.

В шестом классе завуч приводит на урок молчаливого дяденьку и говорливую тётеньку. Тётенька сладким до патоки голосом сообщает, что после окончания уроков, в актовом зале состоится выступление с волшебными номерами, два китайца превратятся в маленьких карликов, будет валить дым и взорвётся звезда. Однако, на самом выступлении, в переполненном после выданных обещаний актовом зале, ничего подобного не происходит. Переодетая в шёлковый китайский халат та самая сладкоголосая тётенька ассистирует тому самому, переодетому в китайца, молчаливому дяденьке в скучном, и абсолютно лишённом волшебства концертном номере. Зал поначалу молча ждёт карликов и взрыва звезды, затем раздаются отдельные недовольные голоса, и вдруг, в какой-то момент начинается невероятное. Все хором кричат: «Вон», «Обманщики», «Где ваши карлики?», «Убирайтесь», топают ногами и свистят. Кто-то бегает между рядами, натыкаясь на стулья и топча чьи-то ноги, шаловливые мальчишки, воспользовавшись суматохой, дёргают за косички девчонок и вступают в потасовку друг с другом. С одинаковым до комичного выражением презрения на лицах покидает зал группа старшеклассниц. Учителя пытаются урезонить бушующую толпу, а красивая женщина-завуч Галина Владимировна Гвалия хмурит обычно приветливое лицо и предлагает несостоявшимся карликам свернуть выступление.

В школе ещё долго обсуждают случившееся, но в итоге никого не наказывают. В конце концов, зачем надо было обещать карликов, если в них не собирались превращаться?

*

– Убью зарэжу пут..льку отрежу, – заявляет Элгуджа Сигуа кузине Зареме, видимо не справляясь иначе, чем через эпатажную фольклористику, с отчаянным желанием обратить на себя её внимание. На ближайшей перемене кузина Зарема сообщает сидящей за соседней партой городской девочке о поведении Элгуджы. Сёстры долго удивляются и пожимают плечами. Но не тому, что Элгуджа позволил себе откровенно грубый и одновременно комичный словесный оборот, а тому, что он заговорил. Обычно Элгуджа молчит: и на уроках, и вне уроков, и в частых походах в Келасурский лес, и во время многочисленных мероприятий, и просто во время игр на широком асфальтовом поле школьного двора. Посовещавшись, сёстры решают не предпринимать никаких шагов по обузданию внезапно проснувшегося в Элгудже вулкана страстей до следующего раза, но следующего раза так и не наступает, потому что Элгуджа, по всей видимости, вложивший в высказывание весь хранившийся в нём запал, вновь возвращается в своё привычное молчание.

В десятой школе два сектора – абхазский и русский. Абхазский язык преподаётся лишь до четвёртого класса, затем обучение переводится на русский, а собственно абхазский преподаётся наряду с английским и немецким, как иностранный язык. В русском секторе в качестве национального языка преподаётся грузинский, но абхазы, борющиеся за свои права, начиная с пятидесятых годов, постепенно добиваются отмены преподавания грузинского языка в своих школах. Городская девочка и её кузина Зарема учатся в русском секторе, в отличие от своих младших – сестры Тамилы и брата Беслана, не говоря уже о родившейся у мамы Эвелины и папы Аслана много позже третьей сестры, Жанны. Всё младшее поколение заканчивает абхазский сектор, там же учатся и дети сестры папы Аслана, тёти Вали – Лёня, Света и Марина Агрба.

Мама Эвелина и тётя Ира часто сокрушаются, что отдали старших дочерей в русский.

– И зачем мы перевели вас в русский сектор во втором классе? – дружно недоумевают они. – И абхазского не знаете, и грузинский не одолели, а русскому и так и так бы выучились.

Недоумение имеет основания. Тот же грузинский язык, преподаваемый Тиной Михайловной Гургенидзе, оседает в памяти учеников лишь в виде усвоенного кое-как алфавита и старательно зазубриваемых двустиший. Тина Михайловна, очень полная и добродушная женщина в чёрном, по поводу учебного процесса не сильно отягощается, и сводит его лишь к формальным признакам. Живёт она в интересном доме, выстроенном на заре века у самого подножия Сухумской горы. Добраться туда сложно, но накануне важных контрольных работ мама Эвелина обращается к Тине Михайловне как к коллеге за помощью, и тогда городская девочка наносит визит к ней домой. Вскарабкавшись по крутому подъёму старой части города, она долго топает по деревянным лестницам старинного многоквартирного дома то ли на второй, то ли на третий этаж, и, не забывая любоваться открывающимся из окон невероятно красивым видом, садится за вытянутый деревянный стол и делает вид, что готовится к предстоящему испытанию.

Та же история происходит по математике. Нина Антоновна Ладария – гроза класса и одновременно добрейшей души человек, не может отказать маме Эвелине в просьбе, поэтому городская девочка периодически навещает и её. Городская девочка ничего не соображает в математике, а позже, и в физике, и в химии, и сделать что-то, чтобы наставить её на светлый путь познания точных наук, практически невозможно. Но мама Эвелина не теряет надежды обучить дочь ещё очень долго – аж до восьмого класса, поэтому городская девочка с покорностью приговорённого к казни периодически берёт уроки по математике вне занятий в школе. К Нине Антоновне надо либо долго идти пешком, либо ехать на троллейбусе. Она далеко живёт – на Тбилисском шоссе, недалеко от станции Келасури, прямо за железнодорожной эстакадой, прошивающей столицу Абхазии насквозь и считающейся по сей день уникальным памятником сталинской архитектуры. В отличие от добродушной Тины Михайловны, Нина Антоновна никогда не отлынивает от занятий, поэтому не позволяет городской девочке болтать со своей дочерью Олей, которая учится в том же классе, что и городская девочка, но, в отличие от неё, прекрасно разбирается в математике.

– Работаем, – говорит Нина Антоновна, и начинает двухчасовой марафон по цифрам.

Городская девочка слушает объяснение, старательно выводит формулы, вновь слушает, неуверенно отвечает на вопросы и не может отделаться от чувства стыда.

Городской девочке стыдно, что она мучает Нину Антоновну, и она ненавидит себя за то, что степень усилий, прилагаемых мамой Эвелиной и Ниной Антоновной в деле усвоения ею математики, прямо противоположна результату. Более того, чем больше усилий – тем хуже результат.

Совсем другое дело по литературе, а также по географии. Городская девочка обожает эти предметы и охотно принимает участие в их усвоении и обсуждении, как в школе, так и дома. Классная руководительница, и, по-совместительству, преподаватель русского языка и литературы, Нина Ефимовна Красинская не устаёт нахваливать городскую девочку, хотя попутно всегда отмечает её неугомонный нрав и полное неумение тихо вести себя на уроках. Но на уроках географии городскую девочку не слышно и не видно, а любимейший всем классом учитель географии Геннадий Львович Кагья, однажды даже два раза за неделю вызывает её к доске по поводу одного и того же материла – про все виды почв Советского Союза.