Я запрещаю этому быть на Земле

– Это ты у Пашки спроси, – сердито огрызнулась она.

– Ладно. Согласен. Зонды во внутреннем городе – это плохая идея.

– Без прямых доказательств, это так и останется беспочвенным домыслом, – вздохнула Лариса. – Как я уже говорила, статистика по смертности слишком ровная для того что бы это можно было объявить внешним воздействиям. Одни и те же показатели неизменно отражаются во всех городах сразу. Никаких колебаний. С учётом того, что и цифры популяции не растут, всё выглядит так, словно достигнуто биологическое равновесие экосистемы. Умирает ровно столько, сколько рождается.

– Население планеты не растёт? – уточнила я. – Почему население не растёт? Войны?

– У них нет войн, – возразила Карина. – Их слишком мало, что бы воевать из-за территорий или ещё чего.

– Вот именно! – подтвердила Заноза. – Войн нет. А они поют о Битвах!

– Я сейчас не об этом, – отвела я её внимание от восхваления талантов Васеньки. – Нет никаких внешних причин, препятствующих увеличению популяции умпалов. Войн нет, хищников нет, конкурирующего вида нет. У них же, судя по вашим отчётам, прекрасная способность к быстрому воспроизводству потомства? Сколько детей может иметь мать?

– Ну… 8 – это, конечно, исключение, но 2 – 5 – это для них норма, – ответила Карина.

– Почему тогда численность населения не растёт? Они должны были при такой рождаемости уже всю планету заселить.

– У них очень высокая смертность. А матери жрецов и вовсе заранее приговорены к инвалидности, если выживут.

– Ах да, они рано умирают. И травятся едой. И умирают, вынашивая потомство ущебров, – перечислила я. – И гибнут вне города при странных обстоятельствах, которые вам запретили изучать.

– Ты нас в бездействии обвинить решила? – с вызовом посмотрела на меня Заноза.

– Я всего лишь уточняю каким образом достигается это экологическое равновесие, – постаралась смягчить её выпад я. – Население не растёт. А как тогда образуются новые города?

– Сейчас, – Заноза вывела на экран какие-то данные, – может, хоть сейчас мы на это обратить внимание сможем. Потому что эта аномалия просто игнорируется всеми комиссиями. Вахтанг из предыдущей миссии изучал этот вопрос и… Ни одного города за время предыдущей и нашей миссии образованно не было. Ни одного случая не зафиксировано. Что само по себе невероятно!

– За 60 лет?

– За 97 лет, – поправила меня Саша. – Он пользовался данными предыдущих миссий союзников.

– Мне нужна карта расположения городов на планете, – попросила я.

Заноза кивнула и вывела карту на экран. Пару минут я проверяла мелькнувшую в голове догадку, изучая места расположение городов, их удаленность друг от друга.

– Это что – пустыня?

– Да, – кивнула Лариса.

– Очень тяжелые условия для проживания и с урожаем беда постоянно, – подвела вывод я. – И, тем не менее, они зачем-то выбирают это место для города. Так, а это что? Это остров, да?

– Да, – Заноза всмотрелась в карту.

– И как сюда умпалы попали? Приплыли? Прилетели? До обоих материков огромное расстояние! Да и зачем? Чем они здесь питаются?

– Водоросли собирают, – вздохнула Лариса.

– Стой! Я поняла тебя, – воскликнула Карина. – Они не могут быть разрозненными группами выживших, создающих новую цивилизацию. Они при таком разрыве во времени и пространстве, не могли бы создавать абсолютно идентичную культуру, архитектуру, традиции и правила, наряды… А все города абсолютно одинаковы! Они общаются!

– Или, верее, те, кто ими руководит, общаются и координируют свои действия, – поправила её Заноза. – Умпалы же не отходят от своих городов! Не путешествуют, не переезжают в другие города.

– Нет. Они почти не выходят за стены города. Только для сельхозработ и работы в шахтах и карьерах, – застонала Карина.

– Как я раньше этого не увидела? – Саша тяжело вздохнула и к ней вернулась её сосредоточенность. – Ясно. Я проверю, есть ли хоть что-то об этом в исследованиях предыдущих миссий.

– А я пошла готовить отчет о единой, сообщающейся культуре в разрозненных и, якобы, никак не сообщающихся городах, – поднялась Карина.

– А я, тогда, готовлю карту с доказательствами искусственного расселения групп в городах. Сами они бы такие места для поселений не выбрали, – предложила я, и Заноза согласно кивнула.

– А я, пожалуй, ещё раз прогоню данные по смертности, – поднялась следом Лариса. – Это ведь может быть искусственным контролем численности. На фоне искусственного расселения и единой культуры, это вполне можно так трактовать.

– Я выделю всё, что может косвенно показывать на межвидовое спаривание, – пообещал доктор. – Но, это лишь косвенные данные, которые легко трактовать в любом значении.

Через пару минут мы с Занозой остались в её лаборатории одни.

Рабство без ограничений

Я уже как-то видела подобный способ расселения популяций, которые требовалось держать под контролем. Давным-давно. Ещё когда была студенткой практику проходила. Никогда не знаешь, когда предыдущий опыт тебя выручит. У меня и тени сомнения не было, что умпалы сами не выбрали бы большинство этих мест для построения городов. Даже свободные… изъятые умпалы строят свои поселения не там, куда их люди переместили, а там, где им комфортнее. Нормальная реакция любого живого организма – оптимизировать усилия в обеспечении себя всем необходимым. А судя по этой карте, умплы специально выбирали места, где им жизнь мёдом не покажется. Где им придётся голодать, мерзнуть, довольствоваться скудным урожаем. Искусственный контроль численности популяции. Да, очень похоже на это. И всё же…

– Я не могу понять, – ещё раз пробежав глазами по списку критериев рабства, вздохнула я, – их никто насильно в стенах города не держит, так?

– Так, – согласно кивнула Саша.

– Физического воздействия к ним не применяют. Так? У них даже нет такого понятия как армия или полиция.

– Так, – кивнула Саша и прикрыла глаза, очевидно, уже понимая, к чему я веду.

– Нет аппаратного воздействия, силовых полей или установок подавления воли, так?

Она просто кивнула, не открывая от меня настороженных глаз.

– Стены – фикция. Перелезть через стену, да и пройти через ворота ничего не стоит. При этом, условия жизни в городах губительны. И они это знают, болеют, травятся некачественной едой, умирают, но не уходят?

– Да.

– Почему?

– Они не знают, что можно жить по-другому. Ущебры внушают им, что за пределами города они погибнут.

– И они просто верят? Дохнут с голода на улицах городов, видят, как умирают их близкие и при этом страшно боятся умереть за городом? Это лишено логики! Если тебе плохо, ты в любом случае ищешь как сделать по-другому. Им плохо, а они покорно продолжают умирать. Выходит, никакая они не разумная цивилизация, раз выбрали стиль жизни, который их убивает? Жизнь, которая не даёт им развиваться!

– Они в рабстве! – попробовала защитить их Заноза.

– Да нет никакого рабства! Никто не заставляет их так жить насильно! Это их выбор! Никто их не держит, там даже охраны нет! Они сами не хотят уходить из этого ада. Это их выбор.

– Не пиши этого, – почти шёпотом попросила Саша после повисшего молчания. – Мы с большим трудом доказали их разумность. Это приговор им. И нам будет не спасти их.

– Саша, я не собираюсь вредить вам, – уверила я. – Но как я докажу, что они в рабстве, если их это устраивает? Рабство предполагает нарушение главного закона вселенной – игнорирование права личности на свободу выбора. А умпалы свободно выбрали такой стиль жизни. Они не поднимают восстания, не отстаивают за свои права, не подвергаются силовому и аппаратному воздействию со стороны оккупантов. Их это устраивает! И единственное, о чём говорит такое поведение – их нельзя считать разумными. Потому что они даже ответственность за собственную жизнь не осознают, не то, что свою роль как части планеты или вселенной.

– Надо доказать, что они в рабстве, – упрямо повторила Саша.

– Как? – развернулась я к ней.

– Доказать, что их насильно ограничивают.

– В чём? В выборе еды? За стенами города практически всё съедобно и не отравлено, ты же сама говорила. Кто запрещает им пойти и насобирать себе пищи?

– Страх.

Я прошлась по залу, и ни одной дельной мысли не приходило в мою голову. А Заноза просто молчала.

– То, что они трусливы, ещё не доказывает, что они в рабстве.

– Дара, им с рождения внушают, что это единственный способ жизни. Они не знают, что можно жить иначе! Когда мы вынуждены были вернуть свободных в город, мы надеялись, что они расскажут остальным. Расскажут, что действительно их ждёт за городом. Но их убили!

– Ограничивают, – я развернулась к ней. – В чём их ограничивают? Как им удаётся внушать им подчинение без силового и аппаратного подавления?

Заноза оторвалась от своих отчетов и выпрямилась. Она с минуту просто сидела молча, закрыв глаза, напряжённая, с абсолютно прямой спиной, словно ей в позвоночник шест вставили.

– Пошли, – Заноза поднялась, – позовём подмогу, будем думать вместе.

– Куда мы?

– Кто свободен, подойдите, пожалуйста, в зал совещаний, – обратилась Заноза по общей связи к команде станции и пояснила. – Здесь тесно. И экранов мало. Пошли.

Добровольное рабство и признаки неразумности

– Давайте вместе подумаем, что ещё мы можем сделать, – предложила Заноза, когда в зале собралась почти вся команда станции. Не было только Флоренс и Бориса.

Зато был Горга. И он хоть немного сбил напряжённую атмосферу, повисшую между мной и Занозой. Этот его вечно восхищённый взгляд, и подвинутые им для нашего удобства кресла, и его непонятно откуда взявшаяся привычка подскакивать при появлении в дверях каждой новой особы женского пола. Всё это было так не уместно. И так мило.

– Прямых доказательств, как вы все знаете, у нас кот наплакал, а защитить миссию нам необходимо, – не отвлекаясь на трогательный взгляд глаз Горги, продолжила Заноза.

– Итак, то, что это не рой доказать можно, – вывела список на экран я. – Расселены города явно искусственно. Отравленная еда, невыносимые условия жизни, ранняя смертность при подозрительно ровных показателях – косвенный фактор искусственного контроля численности популяции. Но как доказать, что это рабство? Посудите сама:

Они тратят силы на выращивание вредной для них еды, хотя природа обеспечивает их естественной, полезной для них пищей. Разве можно назвать это разумным?

Они сами травят свою пищу. Они вмешиваются в природный процесс плодоношения, что бы получить отравленный урожай. Разве можно назвать это разумным?

Они видят, что пища не полезна им, но они продолжают есть яд, вместо того, что бы отказаться от него. Заменить пищу на другую. Разве можно назвать это разумным?

Они знают, что даже эта пища не вся съедается и в итоге, значительная часть её пропадает. И при этом, они не отдают эти излишки голодающим. У них есть лишняя еда и умирающие от голода одновременно! Разве можно назвать это разумным?

Никто не заставляет их делать всё это насильно. Они делают это сами.

У них масса неосвоенных территорий, а они ютятся в тесных каморках в городах. Они болеют и страдают от такой скученности, но продолжают так жить. Разве можно назвать это разумным?

Никто не удерживает их в городах, нет вооружённой охраны или армии. Нет хищников или иных опасностей вне стен города. Но они продолжают жить в неудобных условиях. Разве можно назвать это разумным?

Они соглашаются тратить время своей жизни на выполнение работы, которая не доставляет им ни удовлетворения, ни радости, ни является их призванием. Разве можно назвать это разумным?

Они признают руководство над собой ущебров, признают их право командовать собой, хотя видят, что это руководство только осложняет их жизнь. Но они продолжают слушаться их и выполнять всё, что им говорят. Разве можно назвать это разумным?

Они знают, что их дочерей ждёт инвалидность, а то и смерть, если она будет выбрана в жёны ущебра, но продолжают считать это честью. Да они практически приговаривают своих дочерей к смерти! Разве можно назвать это разумным?

Никто не заставляет их так жить насильно. Никто их не держит в кандалах и не гонит на работы ударами плети. Им предложили эти немыслимые условия и правила жизни. Они сами их приняли и сами соблюдают. Это их добровольный выбор. Они сами выбрали это рабство.

Они молчали. Первой решилась Саша.

– Да. Со стороны всё так и выглядит. Но при этом есть свободные умпалы. И они живут иначе. Мы ничему не учили их. Они сами придумали как им жить. И они не стали строить рабские отношения. Значит, в естественном состоянии, умпалы не могли выбрать такой образ жизни.

– Хочешь сказать, что кто-то вмешивался в их историю и повёл их по другому пути? – подхватил мысль Горга. – А что? Почему бы и нет? Вполне кто-то мог обнаружить умпалов до их официального открытия.

– И что? – недоверчиво уставилась на него Карина. – Кто-то прилетел, задурил им головы и улетел? И они продолжают жить по навязанным им законам.

– Нет. Воздействие должно было быть продолжительным. Значит, какое-то время они были захвачены, пока не смирились и не привыкли к этому образу жизни.

– Так, – Карина встала и для наглядности вывела изображение планеты на экран, – то есть, после катастрофы выживают разрозненные горстки гарапцалов. Их цивилизация уничтожена. Они откинуты в каменный век и начинают всё с нуля. И тут прилетает кто-то, сгоняет их в города и навязывает условия жизни. И улетает. А умпалы так и продолжают мучиться.

– Чаще случалось, что управление перехватывали, беря под контроль верхушку общества, – припомнила я мои мучительные консультации по паразитарной психологии. – Или заменяют её на своих ставленников.

– Но, как бы ни было, сейчас на планете никаких захватчиков нет, – напомнила Карина. – А умпалы продолжают жить как в рабстве.

– Или есть, – резкая интонация Занозы обрубила начинающийся спор. – Ущебры.

– То, что они у власти ещё не делает их…

– Послушай, всё сходится, – остановила Карину Саша, и даже встала, что бы видеть реакцию на её заявление в глазах всех присутствующих. – Это не рой. И такое сильное различие в строении умпалов и ущебров не объясняется ничем, кроме… они разные биологические виды. Поэтому у них такие проблемы при размножении. Они разные биологические виды!

– Давайте не делать громких заявлений, которые нечем подтвердить, – вмешался Ройза.

– Но, если ущебры прилетели и захватили умпалов, то кто они? – вернул нас к реальности Влад. – Почему мы не опознали в них ни одну известную нам цивилизацию?

– Может, они тоже остатки погибшей цивилизации, но сумели как-то здесь выжить и поработить умпалов, – предложила Заноза.

– А может, они изначально вместе с умпалами здесь… то есть, ещё с гарапцалами здесь жили, – добавила Карина.

– И почему они не могут размножаться самостоятельно без умпалов?

– Может, и могут, но скрывают это, – предположил Горга. – Если им важно демонстрировать, что они не чужие здесь, а более высокая ступенька развития умпалов, они и выставляют напоказ детей от умпалов. У нас же нет данных о том, что твориться в запретной части города.

– То есть, о жизни самих ущебров вы мало что знаете? – уточнила я.

– У нас наблюдательная миссия, а не исследовательская, – кивнула Заноза. – Есть жёсткие ограничения на проведение исследований и замеров внутри города. Наши зонды полноценно работали в запретной части города лишь дважды. Мы получили общее представление об устройстве, их обрядах и общении с высшими жрецами, но у нас не было разрешения на самостоятельное получение биопроб ущебров.

– И мы были уверены, что в любой момент можем обратиться к базе матриц, собранной нашими партнерами по миссии, – напомнил Ройза.

– Без доказательства, что ущебры другой вид мы это заявлять не можем, – подытожила я. – Тогда как ещё можно доказать, что умпалы в рабстве?

– Ройза? – с надеждой взглянула на него Саша.

– На основании биопроб нежизнеспособных детей ущебров, я не могу вывести отличия видов, – отрицательно покачал головой доктор. – Не забывайте, что если это материалы от особей межвидовой селекции, изменения очень существенны и с матрицами отцов имеют слабое сходство. К тому же, они не жизнеспособны. Они изначально не могут быть доказательством возможности существования жизнеспособных особей.

– Надо живого чистокровного ущебрёнка найти! – подскочила Карина.

– Не забывайте, нам сейчас все исследования заблокировали, – остудила её Лариса, – мы не сможем слетать и просто взять новые пробы. Их даже как доказательства не примут! Они добыты незаконно! И нам тогда точно конец!

– Ладно, давайте работать с тем, что есть, – остановила их я. – То, что ущебры другой вид, предположим, мы доказали. Не важно как. Теперь как они ограничивают свободу выбора умпалов. Как доказать, что это насилие?

– Физического подавления нет, – вздохнула Заноза, – аппаратного подавления воли тоже нет. Только ограничение доступа к информации и внушение норм поведения.

– То есть, ущебры просто уговорили умпалов слушаться?

– Да, звучит не убедительно, – согласилась Саша. – Но так и есть. Умпалы с рождения живут в этой атмосфере. Они не знают, что можно жить иначе. Их с детства учат, что правильно жить именно так. Они повторяют то, что делают их родители, что делают все вокруг.

– Мы вернулись к их сомнительной разумности, – вздохнула я. – Они не раздумывая, делают то, что и все остальные. Как стая леммингов. Одна особь ошиблась, все повторили, и вся стая прыгает в пропасть.

– Ты у нас специалист по информационному воздействию! – внезапно накинулась на меня Саша. – Вот и объясни, как это возможно! Их не бьют и не облучают! Им поют песни и рассказывают лживую информацию, а они верят и слушаются! Ты объясни как это возможно! Как можно так задурить головы целой цивилизации!?!

Они кричала на меня. Кричала от отчаяния и бессилия. Кричала, потому что я постоянно напоминала ей, что она не может защитить тех, кого приняла в своё сердце. Кричала от боли.

– Та права, – тихо ответила я, когда она выдохлась и замолчала.

– Прости, – она опустилась в кресло в полной тишине. Вся её команда, оглушённая этой потерей самообладания их лидера, тактично отводила глаза, стараясь не смущать Сашу. Они всё понимали. Они сами чувствовали то же.

– Ты права, – повторила я громче. – Эту часть нужно проработать мне самой. Отложим это.

Надо срочно вернуть атмосферу в состояние рабочих обсуждений. Все и так на взводе.

– Тогда ещё один вопрос: как города могут общаться друг с другом, если никаких внешних контактов нет? – развернулась я к ним. – Средств связи нет. Гонцов нет. Путешественников нет. Города разбросаны на значительное расстояние. И во всех городах единая культура, правила поведения, традиции, ритуалы, стиль жизни, одежда.

Заноза молча вывела на экран данные подготовленного Кариной отчета. Руки её ещё дрожали, но внешне она уже была спокойна и невозмутима. Я не могла не восхищаться её самообладанием. Потому что теперь я знала, что сейчас твориться у неё в душе.

– С одной стороны, – продолжила я, – это единство культуры и есть доказательство, что выжившие группы не изобретали её самостоятельно, потому что она едина. Даже ваши свободные, насколько я поняла, разные способы изобретают, хотя и разрыв по времени между ними незначителен.

– Верно, – кивнула Карина. – И эти доказательства я тоже здесь собрала, видите? Продолжай, Дара.

– Итак, города объединены общей культурой, – подытожила я, – и абсолютно идентичны. Никакого индивидуального расхождения нет. А это значит, связь на уровне управления городом должна быть постоянной. Для такой координации управления в разбросанных на таком расстоянии городах, просто необходима постоянная связь.

– Но мы никакой работы технических приспособлений у них не засекли, – покачал головой Влад. – Это точно не технические передачи. Станция отслеживает полный спектр частот сигналов. Планета молчит.

– Как ещё они могут координировать действия?

– Телепатия, – предложил доктор Ройза.

– При строении мозга умпалов это невозможно, – возразила Карина. – Им просто нечем генерировать и воспринимать сигналы такого уровня.

– Может поэтому им и нужны высшие жрецы умпалов.

– Мы ничего про них не знаем, – напомнила Карина. – У нас есть лишь несколько видео их появления на публике.

Я вздохнула. И даже не стала смотреть на экран. Это для меня так и осталось непосильной задачей – увидеть в этом ярком нагромождении очертания живого существа. В церемониальных нарядах ни формы, ни пропорций вообще разобрать было невозможно. Просто цветастая шевелящаяся куча чего-то торчащего во все стороны.

– Но умпалы же телепатией не обладают, – добавила Карина, – откуда она возьмется у жрецов?

– А высшие жрецы теоретически могут обладать, – возразил доктор. – Они могут быть той самой следующей стадией развития умпалов в гарапцалов. Гарапцалы, судя по той скудной дошедшей до нас информации, вполне могли обладать телепатией.

Я следила, как Заноза всматривается в изображения этих шевелящихся цветных стогов.

– За этим карнавалом хоть что-то разглядеть можно? – поинтересовалась я.

– Может, эти костюмы как раз и нужны, что бы прятать от умпалов внешний вид следующей стадии развития умпалов, – предложил доктор.

Саша молча продолжала всматриваться в изображение.

– Зачем? Ведь сам их вид уже служил бы доказательством из верховенства, – Горга, похоже, видел в этом пятне красок гораздо больше меня. – Раз уровень развития так явно отражается во внешне виде, к чему ещё эти декорации?

– Если они под управлением ущебров, то их вид как раз надо прятать, – опровергла я его довод. – Потому что будет видно, что ущебры в схему не вписываются со своим своеобразным строением.

Саша всё ещё молчала и меня это напрягало. Потом она вывела на экран снимок своего Васеньки рядом с этим цветным стогом.

– Нет, – наконец вынесла вердикт она. – В гарапцалов эволюционируют только свободные умпалы. Это какая-то другая искажённая форма. Я уверена!

Она просто помешена на идее спасти Васеньку. И это всё усложняет. Потому что теперь я должна перепроверять каждый её довод. Она просто не может быть объективной.

– Хорошо, – сдалась я. – Давайте сделаем перерыв. Я постараюсь проверить версию с телепатией.

Голос Флоренс против чужих стен

Я остановилась в нерешительности. Проклятый щушерский коридор! Как же это мерзко и противоестественно. Отвратительное ощущение. За Владом в прошлый раз было идти легче. А заставить себя шагнуть в чрево чудовища в одиночку, даже зная, что это всего лишь игра воображения, всё равно не просто.

Нелепые занавесочки на иллюминаторах больше не казались мне признаком помутнения рассудка капитана. После щушерской части станции это казалось жизненной необходимостью добавить ещё хоть немного человечности в этот срощенный из несовместимых частей организм. Ещё бы камин с живым огнём, уютный ковер на пол, да что угодно, хоть старушку в кресле-качалке. Лишь бы не это леденящее ощущение ничем не отгороженного чужеродного пространства.

Звонкий голос Флоренс ворвался в чужеродный отсек уверенно и неустрашимо. Флоренс даже этим стенам могла показать, что это она хозяйка на станции. И стены словно съёжились и померкли. Мамаша Флоренс везде была как дома. И из всего умудрялась делать свой дом. Даже инопланетные отсеки станции не осмеливались оспаривать это.

– Слышали? – словно пытаясь припугнуть их, спросила я у чужой стены, гордо кивнув в сторону голоса капитана. И смело пошла вперёд.

В зале управления оказалось не так ужасно, как я ожидала. Хотя, это с какой стороны посмотреть. Они перекрасили стены и потолок в уставной серо-голубой цвет прямо по ячеисто – корявой структуре щашурского покрытия. Ну и без изысков декора капитана Флоренс здесь тоже не обошлось. Это несколько скрасило то тягостное давление чужеродной структуры, что сводило с ума в коридорах. В конце концов, никакое чужеродное покрытие не в силах переплюнуть впечатление абсолютной неуместности тяжелых музейных рам с дешёвыми репродукциями. Не говоря уже о вездесущих занавесочках.

– Здравствуйте Флоренс, Борис, не помешаю?

– Препятствовать журналистскому расследованию, как я знаю не в моих интересах, – отозвалась капитан. – Хоть что-то хорошее для завтрашней экзекуции накопали? Только не надо мне объяснять все нюансы в деталях и красках. Просто головой кивните да или нет.

Я уверенно кивнула. Надеюсь, это хоть как-то её поддержит.

– А это что? – поинтересовалась я, глядя как Борис просчитывает мелькание каких-то точек на мониторе.

– Регистрация прибытия и убытия наших наблюдателей, – пояснил он.

Я перевела взгляд на маячившие в зоне видимости два отблеска бортов наблюдателей.