Я запрещаю этому быть на Земле

Он понимающе вздохнул, наблюдая за моей не слишком адекватной реакцией.

– К картотеке баз данных предыдущих миссий иначе не присоединиться, – его слова прозвучали не слишком уверено. – Я могу чем-то помочь?

Его глаза смотрели на меня с таким восторгом, словно я была его последней надеждой. Какие ресницы ошеломительные. Надо как-то перестать реагировать на его взгляд.

Через минуту я уже смотрела на запись замершего на склоне холма умпала. Он стоял и смотрел на город. Потом развернулся и ушёл.

– Да, я могу ещё такие записи найти, – Горга невероятно быстро умудрялся находить нужные фрагменты в обширной картотеке записей наблюдения. – Вам удобно здесь? Я могу вам другое кресло принести.

– Нет, нет. Не стоит, – остановила его я. – Я не планирую надолго отвлекать тебя от дел. Нечего рассиживаться.

Отшутиться не получилось. Он искренне жаждал угодить мне и смутился, явно не зная, что ещё мне предложить.

– А есть записи, где изъятые подходят близко к городу или к работающим на полях горожанам?

– Да, – Горга умудрялся почти не сводить с меня взгляда, словно боялся, что я исчезну, если он на миг отвернётся.

– Вот интересный фрагмент, – Горга вывел на экран запись продолжая следить за мной, словно ему невероятно важно было – одобрю ли я его выбор. – Свободный умпал подошёл к группе, которую ведут на работы в шахту. И ущебры погнались за ним. А тут ещё один из рабочих дёру дал, видите?

– Они что, убили его? – я с трудом различала шевелящиеся силуэты и скорее, почувствовала по уровню агрессии, чем разглядела. Это затмило даже ощущение чрезмерного внимания ко мне Горги.

– Нет, он ушёл, – поспешил утешить меня Горга.

– Я про этого работника.

– Мы эту запись представляли как доказательство насилия над горожанами, – печально ответил Горга, но голос его, в отличие от трогательно щенячьего взгляда, был уверенным и готовым отстаивать своё мнение до конца. – Комиссия сочла это несчастным случаем. Мол, неудачно упал.

– Неудачно упал под двоих навалившегося на него ущебров?

– Ага. Они слишком часто так несчастно и неудачно падают под толпу, под удары ущебров, под кидаемые в них камни.

– Они его убили! – я с трудом оторвалась от экрана. – Он пытался сбежать и они его убили!

– Я думаю, этот свободный приходил за ним, – ответил Горга. – Может, он позвал его. Побежал только он один. И конвойные его догнали.

– Ты можешь мне это… – я наткнулась на его трогательный взгляд и сбилась.

Словно вместо него сейчас говорил какой-то другой парень: старше, увереннее, настойчивее. Он говорил с вызовом, с протестом против выводов комиссии. Как можно при этом смотреть таким взглядом и так смущаться?

– У меня собрано целое досье таких «несчастных случаев», – уверил Горга, всё так же боясь отвести от меня взгляд. – Счастлив буду, если вы сможете привлечь к этому внимание вменяемых членов комиссии.

– Спасибо, Горга, – я поднялась, решив, что больше эту пытку восхищением не выдержу. Но только взглянула на дверь и вздрогнула, вспомнив, что меня ожидает за ней.

– Мне нужны видео с доказательствами, что свободные могут вернуться в город, – стараясь не смотреть больше в его глаза уточнила я.

– Вернуться? – с сомнением переспросил он.

– Я имею в виду, что их свобода выбора не ограничена. Что никто не удерживает их в поселениях насильно.

– О! Этого у меня предостаточно, – уверил Горга. – Сделаю.

Я чуть замешкалась у двери, собираясь с духом перед прыжком в чрево чужой реальности. И Горга не мог не заметить этого.

– Хотите, я провожу вас? – с надеждой спросил Горга.

Этот трогательно доверчивый взгляд просто невозможно было больше вынести. И дать ему надежду, а потом пытаться отвязаться от его ухаживаний – это пытка пострашнее любых инопланетных коридоров.

– Нет, благодарю, – я как можно добрее улыбнулась ему. – Не переживай, мне и не с таким приходится сталкиваться. Я же журналист.

Я машинально набрала воздуха в лёгкие, прежде чем шагнуть из земной лаборатории в этот чужеродный коридор.

История изучения планеты

Заноза вернулась от капитана не в лучшем расположении духа.

– Что-то не так с запросами комиссии? – насторожилась я.

– Нет! – отмахнулась она, скачивая данные на экран. – Обычные формальные вопросы.

– Да брось! Это не могло так тебя из себя вывести.

– Нет, ты не подумай, я Флоренс очень люблю. Она прекрасная хозяйка, у неё всё под контролем, но… – Заноза вздохнула. – Но объясняешь ей что-нибудь, уже всё в мельчайших деталях разъяснишь, младенец бы понял. А потом посмотришь ей в глаза и понимаешь, что ты битый час зря распиналась. Ничего она не поняла. И даже не старалась ничего понять.

– Может это и не важно, – попробовала вступиться я.

– Ну как это не важно? – возмутилась Заноза. – Она же капитан. Она должна всё знать и во всём разбираться. Она сводит воедино всю работу миссии, работу всех специалистов.

– Да не может один человек разбираться во всём, – возразила я. – Каждый обязан в свое работе хорошо разбираться. Поверь мне, я многих капитанов повидала. Флоренс, конечно, очень своеобразная. И защита докторской степени ей не грозит. Но главное, она со своей работой справляется безупречно. И вам всем условия для работы обеспечивает.

– Да. Это правда, – вздохнула Заноза. – Но всё равно, это очень тяжело, когда не можешь объяснить смысл своей работы своему же капитану.

Знаешь, с чего давай начнём, – предложила я, – с истории миссии. По документам миссии, вы должны были этот сезон работать совместно с щашурами. Но, ни о каких постоянных наблюдателях я упоминания не нашла.

– Итак, – Заноза быстро и методично выводила на экран документы, отыскивая нужные данные. – Тотальное изучение всех видов здесь проводили силами Союза. Это было совместное исследование по заявке щашуров. Эта система находится в сегменте прямых интересов цеплагров, но щашуры первыми подавали заявку на ее заселение. Ввиду прямой заинтересованности и тех и других в результате исследования, к участию в миссии и были привлечены еще и независимые наблюдатели.

– То есть, в результате исследованиями занимались щашуры, и кто ещё? – сразу уточнила я.

– Щашуры, глыни и цеплагры.

– Цеплагры? Так они же прямая родня щащурам. Тоже мне независимые представители.

– Ну, глыни не родня.

– Эти да, глыни подходят на роль независимых. Хотя, о них я ничего не знаю толком.

– Первые исследования начались почти 300 лет назад, – продолжила Саша – Именно та первая миссия и обнаружила умпалов, хоть и не признала их разумность.

– И это перечеркнуло надежду щашуров и цеплагров на заселение этой планеты? – подытожила я.

– Естественно, – подтвердила Заноза. – Но от исследований цеплагры не отказались, их отстранили по какой-то причине. Скорее всего, после какого-то серьёзного нарушения. И Союз постановил все миссии на этой планете проводить только с привлечением независимых исследователей.

– А мы как сюда попали? Нам этот сектор галактики вообще не интересен с позиций расселения. И сама планета не подходит. И цивилизация слишком от нас отличается, что бы можно было хоть что-то полезное для себя изучить.

Я знала ответ на свой вопрос, но никогда не мешает знать мнение независимого исследователя. По крайней мере, не зависимого от мнения Посла.

– Это какая-то странная история, – на миг задумалась Заноза, припоминая подробности. – Землян как независимую сторону к исследованиям привлечь предложили именно щашуры. А потом они же обвинила нас в предвзятости и заинтересованности в определённых результатах.

– Нас? В заинтересованности? – это заявление меня действительно удивило.

– Оказывается, одна из предыдущих цивилизаций Земли, потомками потомков которых мы являемся, воевала в глубокой древности с гарапцалами. А Гарапцалы и населяли эту самую планету до катастрофы. Войну они проиграли. Не нам, конечно, но проиграли.

– Какую войну? Вторую галактическую? – уточнила я.

– Да, – кивнула она. – Короче, после массовых бомбардировок эта планета потеряла почти 70 % атмосферы, вся поверхность была перепахана взрывами и отравлена. И выжить смогло не долее 3% прежних видов флоры и фауны. И считается, что гарапцалы, естественно, вымерли.

– Мы воевали с Гарапцалами? – вот это действительно было новостью. – Да мы на разных сторонах галактики! Что наши предки не поделили?

– Они как-то забыли отчитаться об этом перед нами в летописях,– язвительно пояснила Заноза.

– Ясно, – я с удивлением покосилась на Занозу, чувство юмора – это был новый штрих к её портрету. Не перестаёт меня удивлять. – Значит, цеплагрские наблюдатели теперь здесь постоянно торчат, потому что заниматься исследованиями напрямую им Совет запретил в виду прямой заинтересованности их и их родни щашуров в использовании этой планеты.

– Выходит, так, – кивнула Заноза. – Ну и в виду их прямой заинтересованности самим прибрать к рукам эту планету. Мы в секторе их прямых интересов. Фактически, в тылу освоенных ими территорий.

– А присутствовать в качестве наблюдателей им разрешено? Но в документах отчетов это забыли упомянуть.

– Они здесь постоянно торчат, – обречённо подтвердила Заноза. – Глаз с нас не спускают. Может это замена их активной работе на станции, я не в курсе. Координационный Центр не нашёл никаких нарушений в их присутствии здесь.

– Странно, я была уверена, что у вас не должно быть постоянных наблюдателей.

Заноза равнодушно пожала плечами.

– Ладно, мне надо будет уточнить это, – кивнула я. – Итак, если ты не выдвигала версию, что умпалы захвачены другим биологическим видом, и что они выжившие остатки предыдущей цивилизации гарапцалов, то чем ты аргументировала наличие рабства?

– Тем, что вне давления ущебров, умпалы строят более подходящую им форму социальных отношений.

– То есть ты, заявила о существовании рабства на планете на основании того, что изъятые умпалы живут лучше роя? Ты хоть понимаешь, как это звучит? Вы вмешались в естественное развитие этой цивилизации, отселили часть особей в несвойственные им прежде условия, и заявляете, что им так лучше?

– Ты всё с ног на голову переворачиваешь.

– Потому что так это и звучит. И для комиссии это будет так звучать. И уж ваши обвинители на изнанку вывернутся, что бы это для комиссии так и звучало.

Заноза нервно прошлась по комнате.

– Ладно. Что ещё? Что ещё говорит о том, что это именно рабство?

– Им создали невыносимые условия для проживания. Она живут, подчиняясь правилам, которые убивают их.

– Но они им подчиняются?

– Они вынуждены!

– К ним применяют физическое воздействие? Силу? Установки подавления воли?

Заноза покачала головой, стараясь не терять самообладания и напускного спокойствия.

– К ним применяют химические препараты для подавления воли, – ответила она. – Думаю, волю это тоже подавляет. Да. Я так думаю.

– Ты не уверена?

– Нам не разрешено ставить такие опыты! Мы можем только наблюдать как ведут себя умпалы в контрольных группах – принимающие и не принимающие эти… химикаты.

– Их заставляют принимать эти препараты? Насильно?

– Да! У них же нет выбора.

Я сделала пометку в блокноте.

– Нет выбора – это означает факт нарушения свободы воли, – кивнула я. – Но это ещё требуется доказать. Что мешает им найти себе другую пищу?

– Они приучены к этой пище с детства, они не знают, что она вредна. Им не предоставлен выбор. Им не с чем сравнивать. Что должно толкнуть их на поиски другой пищи?

– Да, ты права, – вынуждена была согласиться я. – Пока они не осознают, что она их не устраивает, им не зачем искать ей замену.

– Вот именно.

– Плохо, что это вычеркивает пищу из методов угнетения, – вздохнула я. – Потому что, если они с этим согласны, то какое же это угнетение?

– Но ведь травят еду нарочно! – не выдержала Заноза.

– Самый мощный аргумент Совета против твоей версии – отсутствие фона насилия, – объяснила я. – Если бы это действительно было насилие, они фонили бы сейчас на весь сектор!

– Фонили бы, – согласилась Заноза, – если бы осознавали, что насилие к ним применяется. Дара, беда в том, что ущебры умудрились подменить их восприятие действительности. Они не считают это насилием, они считают это нормой. Более того, им ещё и комплекс ущербности вдолбили. Они считают себя недоущебрами. Они верят, что отличаются от знати, только потому, что недоразвились, не доросли до их уровня.

– Как такое возможно? – с сомнением покачала головой я. – Они же знают, что ущебром нужно родиться? Что у них ни единого шанса нет развиться в ущебра путём усиленной работы над собой?

– Знают, – кивнула она, – и, тем не менее, они убеждены, что им не повезло родиться ущебром, потому что они не достойны ими родится.

– Не достойны ущебрами родится? – я с трудом уяснила смысл этого утверждения. – Это звучит по-детски глупо. Почему я не родилась птичкой? У меня бы были крылышки и я бы летала!

– Ладно, хватит глумиться, – остановила меня Заноза, – они ведь действительно в это верят глупо это или нет.

– Лучше бы они мечтали родиться птичками, – вздохнула я. – Этот вид хоть размножаться самостоятельно может. Кстати, а откуда вы узнали об этих комплексах?

– Перевели их гимны, – пояснила Заноза. – Те, что они хором поют, приветствуя появление жрецов. «Если бы я был достоин родиться ущебром, я стоял бы сейчас рядом с тобой. Но и видеть тебя для меня награда». Что-то в этом духе.

– Слушай, а почему у низшего и среднего класса есть свои спецназвания, а жрецы – просто жрецы?

– Не знаю, – пожала плечами Заноза, – мы работаем с переданной нам базой. Щашуры перевели для нас их названия на наш язык. И получилось именно так.

– Странно. Фантазии не хватило для жрецов? Просто жрецы.

Заноза странно посмотрела на меня и задумалась.

– Действительно. Это же не самоназвания, – произнесла она. – Странные, ничего не обозначающие наборы звуков.

– Значит, на высшей ступени жрецы. Средний уровень – тупиковая, лишённая права на размножение, ветвь – ущебры. И нижний уровень – умпалы, считающие себя недостойными родится ущебрами. И если это всё-таки, другой биологический вид, то как умпалы могут мечтать родится ущебрами? И как они признали их своей более высшей формой развития?

– Я повторяю, Ущебры подменили их картину восприятия действительности, – Заноза открыла экран, что бы ещё раз терпеливо повторить мне уже неоднократно повторенные факты. – Умпалы может неосознанно, но знают, что они не достигли высшего этапа своего развития. Это как гусеница заранее знает, что она должна стать бабочкой. И у гусеницы нет сомнений, что бабочка – это её более совершенная форма развития. Но гусеница, предположим, не знает, как именно бабочка должна выглядеть. Поэтому, жук-навозник подменяет ей образ будущей бабочки своим изображением и теперь, наша гусеница его считает своей высшей формой развития. Она помнит, что бабочка на неё не похожа, что у той должны быть крылья, и она умеет летать. У жука все эти параметры присутствуют, поэтому гусеница теперь его считает бабочкой.

– Поэтому они не осознают, что в рабстве?

– Да. Поэтому и мы не сразу распознали рабство в устройстве их роя. А если ещё докажем, что это разные биологические виды… И это точно не взаимовыгодный симбиоз. И это очень логичное объяснение, поэтому они и не способны сами размножаться. Они детей зачинают, словно свою личинку в тело жертвы подсаживают. Поэтому матери и умирают!

– Мне надо… извини! – я быстрым шагом пошла к душевой комнате. Я просто не могу больше это слушать! Всё становится хуже и хуже!

Струи воды смывали с меня все эти мерзкие ощущения от ежедневных ужасных открытий. Жаль, я себе голову изнутри душем промыть не могу. От этих мыслей уже никуда не деется. Гадость какая! Как это всё мерзко и противоестественно! Я пропиталась ими насквозь. Даже душ не спасает!

Васенька

– Полегчало? – без всякого сарказма в голосе искренне поинтересовалась Заноза.

– Да, благодарю. Давай вернемся к теме рабства, – решила вернуть разговор в нужное русло я. – Итак, рой для умпалов противоестественная организация общественной жизни, потому что вне роя они прекрасно выживают. А в поселениях они как жизнь выстраивают? Тоже по принципу роя?

– Сначала, первые поселения пытались имитировать что-то подобное. Но быстро перешли к естественной форме сотрудничества и совместного проживания. Сейчас это совсем не похоже на рой. Они больше на нас в этом похожи. Это отдельные семьи, взаимодействующие с соседями, устраивающими совместные работы по обустройству территории поселения. У них очень низкий уровень тревожности, конфликтности, уровень рождаемости незначительно ниже, чем в городах, но зато детской смертности нет. В городах этот показатель просто ошеломляет! И вообще смертность у свободных очень низкая. Они здоровее, хорошо развиваются и… переходят на следующую стадию развития, как я уже говорила.

– Смертность, – вернула я её к нужной теме. – А из-за чего такая запредельная смертность в городах? Не может же такое количество особей выпадать из роя?

– Плохие условия, вредная, отравленная пища, ослабленное здоровье, большое количество гибнет на работах вне города.

– А свободные на работах вне города не гибнут? – уточнила я.

– Это Карина лучше меня объяснит, – вздохнула Заноза, – из-за чего городские гибнут за городом. А я тебе про свободных расскажу.

– Ладно, – я сделала пометку с чем пристать к Карине.

– Видишь? У них совсем по-другому всё организованно, – Саша показывала мне записи про жизнь поселения свободных. – Это жилища. Просторные, открытые. В них легко поддерживать чистоту и порядок. Они промываются накапливающейся здесь и здесь дождевой водой. И проветриваются хорошо, и солнцем прогреваются. А это жилища в городе. Тесные маленькие коробки, наставленные друг на друга. Никакого доступа солнца. Никакой влажной уборки. И такая скученность ослабленных, больных соседей. Эпидемии и высокая смертность неизбежны.

Вот как живут свободные. Они всё вот это сами возделывают, сами построили. И, тем не менее, у них достаточно свободного времени для общения. Васенька им песни поёт. А в городах они всё время заняты чем-то. Раздражены, часто конфликтуют. Там нет песен. Там скорее религиозные гимны. И поют их ущебры. Толпа умпалов иногда просто подпевает.

– А Васенька поёт свои песни.

– Да, свои, – подтвердила Заноза, и я не выдержала.

Я не смотрела на несуразного инопланетянина на экране. Я смотрела на Занозу. На то, с какой нежностью она смотрит на него. С какой интонацией она восхищается его успехами. Она рассказывала о нём как заботливая и гордая успехами своего чада мать.

Я ничего не знаю о ней. Я совсем не знаю её как личность. Она осталась в моей памяти как не вылезающая из библиотеки зануда, не интересующаяся ничем кроме своих исследований. Я не видела её ни на одной вечеринке, она не участвовала ни в одной нашей проделке, ни в одной студенческой акции. Она не встречалась с парнями, не ходила с нами рассказывать о профессиональной подготовке к детям. Она казалась мне сухой, лишённой способности влюбляться и испытывать нежные чувства. А сейчас она предстала предо мной тонкой и ранимой, переполненной нежностью и заботой о совершенно чуждом ей существе. И только сейчас я осознала, что вся её показная сухость и сдержанность – всего лишь защитный панцирь, защищающий её слишком тонко чувствующее всё, ранимое сердце. Я совсем не знала её такой.

– Васенька? – рассмеялась я. – Почему Васенька?

– Да просто, – улыбнулась Заноза. – Мне всегда нравилось это имя. Мама говорит, что когда я совсем маленькая была, утверждала, что замуж выйду только за Васеньку. Такая вот детская мечта.

– И ты нарекла умпала именем своего будущего мужа? Очень логично.

– Да я торчу на этой станции безвылазно уже почти четыре года, – улыбнулась Саша. – А здесь, как видишь, Васеньке взяться неоткуда. Никакого шанса замуж выйти.

– А Горга? Борис? Влад? Горга, по-моему, неровно дышит к тебе. Такими влюблёнными глазами на тебя смотрел.

– Горга влюблён во всех девушек сразу. Но ты не подумай чего, – спохватилась она. – Горгуша очень славный мальчишка. И умница.

– Но когда он так смотрит, с ним очень не просто поддерживать деловой рабочий настрой.

– Вот именно.

– Как его с такими глазами до работы в миссии допустили? Это очень отвлекает.

– И всё же, Горга не Васенька, – философски заметила Саша.

– А умпал, значит, Васенька, – я оценила взглядом изображение чудовища на видео. – Нет, я не спорю, вы неплохо смотрелись бы вместе. Но, знаешь, думаю, у вас ничего не выйдет.

– Да и мама будет против, – заметила Заноза с улыбкой.

– Твоя или его? – уточнила я.

– Думаю, обе.

И мы рассмеялись.

– Саша, почему ты выбрала эту миссию? Это же край вселенной! – не выдержала я. – Не из-за надежды выйти за Васеньку же!

– Ну… вообще-то из-за него! – многозначительно кивнула Заноза. – Просто я не думала, что буду заниматься совсем не тем, что планировала.

– То есть? – потребовала я продолжения.

Она не стала заставлять себя долго упрашивать:

– Когда миссию закрыли, по правилам, Вайло должен был нейтрализовать все последствия вмешательства в жизнь этой цивилизации. То есть, вернуть всех изъятых в рой. А это для них равносильно приговору к смерти. И это стало очевидно уже после возвращения в города первых четырёх изъятых. Их просто сразу же убили. В течение первых же суток. Все четверо возвращённых были забиты своими же соплеменниками. Они их обратно не приняли. Они их убили!

И Вайло нарушил приказ. Он оставил их всех в поселениях. Формально, приказ звучал «обеспечить возвращение всех изъятых в поселения». А они и так уже образовали собственные поселения к этому моменту. Так что, Вайло просто взял на себя ответственность за трактовку этих слов по своему пониманию. Команда его поддержала. Но если бы он не сделал этого, изъятые умпалы не получили бы возможности развиваться и размножаться вне роя. И мы никогда бы не узнали, что они гарапцалы.

– Ты знала об этом? Знала, и поэтому напросилась сюда?

Она кивнула.

– Откуда?

– Вайло преподавал у нас два курса. А потом его перевели. Я вела проект под его руководством. И уже после его ухода из университета летала к нему на консультацию. Он помогал мне готовиться к защите проекта. И мы как-то поспорили об этических нормах и строгости правил. Я тогда яростно защищала строгость регламентов. А он улыбнулся и сказал, что только реальная жизнь излечит меня от юношеского максимализма. Потому что в жизни никогда ничего не бывает однозначным и подходящим для шаблонных регламентов. Тогда он мне и рассказал о них.

Я смотрела на Занозу и не узнавала её сейчас. Черты лица её смягчились и она совсем не была сейчас похожа на того сухаря без чувств и эмоций, которым я её себе представляла. Воспоминания пробудили какой-то внутренний свет в ней, и он буквально струился из её печальных глаз. Я совсем не знаю эту женщину. Я ничего о ней на самом деле не знаю.

– И ты прилетела сюда продолжать дело учителя?

– Нет, – покачала головой она. – Я собиралась исправить его ошибку. Я прилетела сюда доказать, что он был не прав так обошедшись с тщательно разработанными правилами. А обнаружила насколько сильно свободные умпалы отличаются от умпалов в рое. Что они прекрасно обходятся без роя. И что они здоровее, умнее, более развиты, не имеют проблем с размножением и питанием. А значит, рой для них противоестественная организация общества!

Да, это на Занозу похоже. Это же надо быть настолько упрямой, что бы напроситься в миссию на край вселенной, только ради того, что бы доказать профессору, что он не прав. Или дело совсем не в упрямстве?

– А ты не думаешь, что это привязанность к твоим питомцам умноженная на чувство первой любви к профессору, открывшему для тебя этих несчастных, заставляет тебя видеть то, чего нет? – я спровоцировала её на признание. – Ты пытаешься доказать, что они наследники великой цивилизации. А это просто мимикрия. Что если эта физическая форма просто самая оптимально приспособленная к местным условиям? Вот они и повторили её.

– Карина мне тоже самое сказала, – согласно кивнула Заноза, пропустив утверждение о её отношениях с преподавателем. – Поэтому мне и понадобилась эта консультация у зануды инфоэколога. Узнать может ли новый вид считывать информацию о прошлом вида вымершего как свою историю.

Вот так. Тихоня, зануда, и такие подробности о её личной жизни вскрываются.

– Да уж, эксперта ты нашла сомнительного, – вспомнила я напыщенного консультанта, увиливающего от прямого ответа на каждый вопрос.

– Времени нет искать другого, – вздохнула Саша. – Меня интересовало, что это в принципе возможно. Я найду толкового эксперта.