Анатомия обмана

Все испуганно кивнули…

Вечерняя прохлада возвратила Наталью в реальность. Она поежилась и всмотрелась в циферблат. Непозволительная роскошь – выпасть из рабочего графика на целых три часа. Спешными темпами придется наверстывать упущенное. Женщина закрыла окна на лоджии, взяла клубнику и вернулась в квартиру. Перекусив, подсела к компьютеру. Хоть камни с неба – завершить работу необходимо к утру.

Миле стало зябко, и она проснулась. Плед сполз на пол. Рука и шея затекли. В гостиной тоскливо отсчитывали время купленные по случаю старинные напольные часы. Один удар, другой, третий. «Бог мой, всего лишь середина ночи, а, кажется, будто проспала сутки». Интересно, Саша заночевал в спальне или в детской? Она осторожно обследовала квартиру. Все комнаты были пусты. От мысли, что муж ночует рядом с другой женщиной, бросило в дрожь. Ссора приняла затяжной характер и грозила обернуться катастрофой. Мила перебралась в столовую и сварила себе кофе. Крепкий напиток взбодрил, но не придал уверенности. Срочно было необходимо что-то предпринять. Но какой выход можно найти глубокой ночью? Беда! И она куда страшнее всего того, что с ней произошло за все годы замужества. Мила откровенно жалела себя. Слезы текли градом. В сравнении с днем сегодняшним страдания четвертьвековой давности были сущим недоразумением. Впрочем, в двадцать лет так не казалось.

…Убегая, осень торопливо паковала чемоданы. Погожие дни легли на дно в числе первых. На смену им промозглый ветер гнал дождливую слякоть. Лишь кроны развесистых кленов в любую погоду сияли позолотой уходящего тепла. Листва редела, городской парк на глазах пустел. Аллея, где не так давно за Милой и Федором наблюдали пес с вороной, превратилась в ковер из разноцветных листьев. Милу тянуло на это место. К заросшему пруду с отражающейся в нем полуразрушенной церквушкой она ходила на пленер. Прохожие останавливались за ее спиной и подолгу любовались незатейливым пейзажем. Кто-то хвалил, кто-то тепло улыбался или просто кивал в знак поддержки. Седой фотограф долго выбирал ракурс и сделал несколько снимков юной художницы. Вскоре на стенде объявлений училища поместили разворот престижного журнала с большой статьей, посвященный Миле и ее творчеству. Чего лукавить, ей было приятно, но очередной виток славы и чрезмерный интерес многих не могли компенсировать отсутствие внимания со стороны одного-единственного человека. Да и зависть однокурсниц не добавляла положительных эмоций. В юной душе царила пустота. Руку помощи протянул старый наставник. Петр Кузьмич, сам того не ведая, стал той спасительной соломинкой, которая связывала Милу с внешним миром. Но даже устроенная им первая персональная выставка не возродила в девушке жажду новых свершений. Критики с особой чуткостью смаковали ее графические работы. Цикл «Зимний парк» был истинно хорош. Ворона с куском булки на бордюре, гоняющийся за мячом пес, растущие в снегу грибы на клумбе… Боль выходила из нее неспешно, сюжетами для рисунков и картин. Мила превратилась в тень. Все думали, что от работы и усталости. Один лишь педагог понимал, что от терзаний. С первым снегом Петр Кузьмич вывел подопечных на натуру. Девочки, позабыв о мольбертах, носились по парку, дурачились, лепили из снега фигурки и не упускали возможность пококетничать с парнями. Мила же до посинения рук не выпускала из них кисти. Уже одеревенели и перестали гнуться пальцы, замерзли на морозе краски и превратились в льдинки слезы, а бедолага все стояла и писала, едва дыша, не шевелясь. Петр Кузьмич отпустил группу и вернулся к проблемной подопечной. Ни семьи, ни детей у мастера не было, потому тонкостей общения с девушкой ранимого возраста педагог не знал, но слова, идущие от сердца, искал. Он сочувствовал и, как мог, пытался вывести юную страдалицу из заторможенного состояния. Художник окликнул Милу. Она не среагировала. Петр Кузьмич вырвал из девичьих рук кисти и растер звенящие от холода ладони. Студентка посмотрела на него с недоумением. Наставник достал термос и буквально силком влил в нее несколько глотков сладкого горячего чая.

– Спасибо, я не голодна, – попыталась уклониться Мила.

– Пей! – грозно приказал преподаватель. – Пей и не смей перечить старшим!

Окрик вывел из прострации. Мила через силу сделала несколько глотков. Петр Кузьмич развернул бутерброд. Девушка запротестовала. Педагог проявил твердость и заставил ее перекусить. По телу побежало тепло. Мила оживала на глазах.

– Предательство – не повод выпадать из жизни, – попытался вразумить ее художник. – Обиды не только злят, но и закаляют. Федор, конечно, оказался не самым…

– Он – предатель! – сквозь слезы выкрикнула Мила. – Как прикажете с этим жить?

– Забыть! – приказал старик. – Горе, когда близких не вернуть. Когда слеп, а руки помнят краски. Когда музыка из тебя льется, а вместо рук – протертая культя. У тебя все живы, руки-ноги целы, глаза видят, сердце слышит. Живи и твори.

Мила разрыдалась. Петр Кузьмич неуклюже обнял ее.

– Помнишь, ты говорила, что в детстве упала в колодец?

Девушка кивнула и удивленно посмотрела на преподавателя.

– Тогда ты отчаянно барахталась, почему сейчас сдаешься? Камнем на дно – проще простого. А ты посмотри вверх – там светят звезды. У тебя талант, детка. Распорядись им с умом. Докажи свою состоятельность. Всем. Мне, себе, на худой конец, паршивцу Федору. Он еще будет стоять в очереди за билетом на твою выставку. Тогда и увидим, кто наверху, а кто увяз в болоте.

Аргумент возымел действие. Мила воспряла духом. Картинка с мечущимся вдоль очереди Федором подняла ее самооценку. Удар по самолюбию был самым лучшим лекарством. Снайперский выстрел старого мастера попал в цель. Фронтовой опыт пришелся кстати. В войну на «слабо» их брали в медсанчасти, когда резали по живому, потому что анестезии не было. Иначе не получалось. Война научила выживать, исходя из обстановки. Вот и сейчас девчонке очень больно, но за нее уже не страшно – будет жить. Мила словно прочла мысли педагога и благодарно улыбнулась. За ее моральное состояние можно было не волноваться – воспряла духом, глупостей уже не наделает. Художник вызвался проводить ее до общежития. Молчали каждый о своем. Но с этого момента лед тронулся. Воля уже не была парализована – с опасного пути горемыка, хочется верить, свернула.

С весной к Миле вернулись эмоции. Взгляд не просто фиксировал происходящее – замечал нюансы. Сердечный ритм тоже сменил свою частоту – ускорился, но не зашкаливал. Разговорившись с девушкой из соседней группы, Мила поняла, что их волнуют одни и те же проблемы. Общность интересов сблизила. Ольга увлекалась бальными танцами, Мила приходила поддерживать ее на выступлениях. Мир танца удивлял и вдохновлял. Мила ловила ускользающие движения и с упоением рисовала. Жизнь завертелась в ритме вальса. На финальном соревновании Ольга познакомила новую подругу с братом напарника. Тот переживал так неистово, что рассмешил Милу. Рука невольно потянулась к карандашу. Дружеский шарж привел молодого человека в полный восторг – его никто прежде не рисовал, тем более с таким тактом и теплом. Всю дорогу до общежития говорили об искусстве. Неординарность суждений девушки тронула Бориса до глубины души. Прощаясь, договорились о новой встрече.

– Как тебе вчерашний вечер? – уточнила наутро Ольга.

– Борис – приятный собеседник.

– Ты у него не сходишь с языка. Вечером зовет всех нас в кафе.

– С кафе у меня связаны не самые лучшие воспоминания…

– Можно закатиться в ресторан – Борис решил обмыть лейтенантские погоны.

– Он офицер?!

– Всего лишь третий день. И у него насчет тебя самые серьезные намерения. Смотри, не упусти – за таким парнем любая на край света помчится.

Мила задумалась. А почему бы и нет? Не сошелся же на Федоре свет клином. И пусть в сердце у нее пусто, счастливым замужеством она утрет обидчику нос.

Предложение Борис сделал в тот же вечер. Растерянная Мила взяла паузу. К вести о возможной свадьбе дома отнеслись прохладно. Перспектива иметь зятя-офицера тешила Лесино самолюбие, но семейные обстоятельства не позволяли веселиться. Отец тяжело болел, и врачи предупредили, что дни его сочтены. Григорий даже взял отпуск, чтобы помогать жене и теще в уходе за тяжело больным стариком. Затевать в этот момент веселье было кощунственно. Тем более что учиться Миле осталось каких-то полгода. Посовещавшись с будущими сватами, решили перенести торжество на потом. «Без обид? – уточнила у жениха Мила. – Куда спешить? У нас вся жизнь впереди».

Отпуск Бориса отгуливали вместе. Загорали, купались, строили планы и замки на песке. Мила увлеченно рисовала интерьер будущего дома. Борис без раздумий соглашался, обещая подбирать соответствующую мебель. Незадолго перед его отъездом пришла печальная весть о кончине деда. Борис помогал близким невесты на правах полноправного родственника. В часть его провожали большой дружной семьей. Молодые писали друг другу часто, делились сокровенным, совещались по поводу каждой мелочи. Известие о выделении им комнаты в семейном общежитии привело Милу в неописуемый восторг. Иметь свой очаг – это совсем по-взрослому. Перспективы самостоятельной жизни стали обретать реальные очертания. Борис еженедельно заказывал переговоры и с радостью сообщал, что из намеченного списка уже удалось приобрести. После занятий Мила носилась по магазинам, изучая небогатый ассортимент кастрюль и сковород. Посуды, заслуживающей хоть маломальского внимания, не было. Придется разукрашивать вручную. Что ж, на зависть всем будет эксклюзивный вариант. А украшением стола станет роскошный свадебный сервиз, расписанный невестой. Приятные заботы ускоряли бег времени. Разлука не особо огорчала – сердце Милы не трепетало от любви, но в нем уже не было места досаде и прохладе. Через месяц Борис прилетел на побывку и на правах будущего мужа первым делом снял на квартал вперед квартиру – без пяти минут офицерской жене не пристало жить в студенческом общежитии. Выходные пролетели незаметно. Мила была покорена заботой и придумками Бориса. Провожая его, она откровенно грустила. Спустя пару недель даже затосковала. К исходу второго месяца жених прислал телеграмму: «Прилетай хоть на денек. Деньги на билет выслал». Расписавшись за получение перевода, Мила отправила ответную телеграмму и рано утром помчалась в аэропорт. Через несколько часов Борис вручил ей букет алых роз и закружил на руках. До гарнизона было несколько часов езды. Решили не терять времени даром и провести сутки в гостиничном номере. Влюбленной паре не мешали ни влажное белье, ни скрипучая кровать, ни бесконечный шум в коридоре. Словно в омут, проваливаясь в объятия суженого, Мила наслаждалась его жаркой любовью. На прощание она подарила Борису самодельный календарь. Второй такой же оставила себе. В зале отлетов они поклялись друг другу ежедневно вычеркивать оставшиеся до свадьбы дни.

Весь обратный путь Мила прокручивала в голове свое шальное свидание. С ее лица не сходила мечтательная улыбка. Счастье быть любимой оказалось таким притягательным, что отказываться от него не имело смысла. Быть может, Борис – ее судьба, а все произошедшее ранее было лишь испытанием, чтобы она не разминулась с настоящим чувством? Сидящий рядом старик с усами Буденного и необыкновенно живописным лицом украдкой наблюдал за юной соседкой. Мила блаженно улыбалась в ответ, с интересом разглядывая иконостас из орденов и медалей на пиджаке спутника. Художница искренне радовалась случайной встрече, которая подсказала тему для дипломной работы: в юбилейный для Победы год она нарисует портрет ветерана.

Недели совсем не торопились сменять друг друга. Золотая середина, когда количество зачеркнутых дней в календаре уравнялось тому, что предстояло провести в разлуке, приближалась не так быстро, как хотелось бы. Мила осознала, что уже тоскует без Бориса и все чаще думает о предстоящей свадьбе. Она расцвела, почувствовала вкус жизни, открылась, как бутон благоухающего цветка и даже стала замечать влюбленные пары. Дни до приезда жениха она считала с волнением – пришло время подавать заявление в ЗАГС. В свадебном салоне они с Ольгой даже присмотрели подходящие для торжества наряды. Глядя на манекены в белоснежных платьях, Мила представляла на их месте себя. Зарумянившись, она поправила волосы и улыбнулась отражению – ждать осталось недолго, она еще удивит всех неотразимым свадебным нарядом. Девчонки и соседи будут кусать локти от зависти. Вернувшись на съемную квартиру, Мила достала эскизы платьев. Рука порхала волшебной бабочкой, совершенствуя каждую из одежд.

Чтобы скоротать время и избавиться от тоски, Мила творила. Главное – поймать настроение. А мольберт, краски, кисти всегда под рукой. В ее влюбленное сердце вернулось его величество Вдохновение. Сделав виртуозный кувырок, судьба подарила ей знаковую встречу, которая перевернула мир. Жизнь удалась. Вот такое оно, счастье. Впереди – сплошное удовольствие. Расцветай, моя черешня!

Портрет ветерана, лицо которого потрясло ее в самолете, Мила писала по памяти. Работа спорилась. Прислонившись к стволу березы, колоритный старик, словно живой, открыто смотрел в глаза молчаливых наблюдателей. Вокруг бушевала весна, деревья соревновались красотой уборов, над полем ликовала стая шумных птиц, а шалун-ветер резвился, нежно перебирал седую шевелюру безымянного героя. Бог весть, о чем он думал, но лукавая улыбка, поселившаяся в уголках потрескавшихся губ, была неуловимо прекрасной. Многочисленные ордена и медали сверкали в лучах солнца, жилистые натруженные руки неуклюже сжимали букет полевых цветов, а выразительный взгляд словно приглашал к неторопливому разговору по душам. Рассказать умудренному опытом человеку было о чем. Нашлось бы у собеседников время выслушать. Мила добавила солнечным лучам света, отошла в сторону и задумалась – необходимо добавить какую-то выразительную деталь. Надо полистать альбомы или побродить по городу в поисках ответа. После ухода студентки в мастерскую заглянул Петр Кузьмич. Он зажег свет, осторожно приподнял угол ткани и всмотрелся. Портрет великолепен. На глазах мастера появились слезы – дипломная работа талантливой ученицы была выше всяческих похвал.

Яркое солнце слепило глаза. В поисках недостающей детали Мила бродила по парку, разглядывая прохожих. При виде лотка с мороженым она ощутила острое желание немедленно угоститься. Глотая слюну, девушка достала кошелек. Торгующая рядом домашними пирожками старушка окинула ее внимательным взглядом и шепотом подозвала к себе.

– Пироги вкусные, домашние, с рыбкой и яйцом, – стала рекламировать она. – Всего два осталась – выручи бабулю, мне домой пора, а путь неблизкий. Отдам задешево.

Мила наклонилась, наслаждаясь ароматом сдобы, но вдруг резко отбежала в сторону – ей стало нестерпимо дурно. Старушка с интересом посмотрела ей вслед. Отдышавшись, девушка вернулась, но, сделав вдох, вновь схватилась за горло.

– Эка тебя, милая, от рыбы-то воротит, – посочувствовала торговка. – Поздравляю.

– С чем? – удивилась Мила.

– С пополнением.

– С каким?

– С тем, что носишь не первый день.

Мила посмотрела на мольберт, который держала подмышкой.

– Это, бабушка, подарок от любимого человека, – улыбнулась она.

– От кого ж еще, если не от любимого,– согласилась бабка. – Месяца три, небось?

– Чуть больше, он мне его летом преподнес.

– На пятимесячного не тянет, – прикинув, засомневалась старуха. – Не больше трех. В пять месяцев он шаволится.

– Кто? – расхохоталась девушка.

– Подарок, – съехидничала собеседница.

– Какой?

– От любимого тваво.

– Мольберт что ли? – улыбнулась Мила.

– Имя какое-то мудреное, – покачала головой старуха. – Так и назовешь?

– Кого? – не поняла девушка.

– Кого, кого. Ребеночка, нешто не ясно.

– Какого ребенка? – растерялась студентка. – Откуда ему взяться?

– А ты разве не знаешь, откуда дети берутся? – удивилась старушка, касаясь девичьего запястья. – Вспомни жаркую ночку и казенную койку, – она, закрыла глаза и прислушалась к своим внутренним ощущениям. – Самолет, темная комната…

При этих словах Мила вздрогнула и вспомнила гостиничный номер.

– Хватит! – испуганно оборвала она.

Знахарка приложила ладонь ко лбу незнакомки и прощупала пульс.

– К весне родишь сына, – коротко объявила она. – Славный такой пацаненок.

Мила побледнела, пошатнулась и рухнула без чувств прямо на асфальт. В себя она пришла уже на скамье в парке. Старуха хлопотала возле нее, причитая и бормоча какие-то заклинания. Видя, что девушка открыла глаза, она смочила водой из фонтана платок и приложила его ко лбу Милы.

– Вы кто? – не сразу поняла студентка.

– Агафья я, – ласково ответила женщина, поглаживая девичий лоб. – Знахарка из Малиновки. Не слышала про такую?

– Нет, – Мила привстала и осмотрелась. – А что со мной?

– Обморок, – старушка уложила ее обратно. – Обычное дело: на сносях ты.

– Не может быть! – в испуге Мила стала задыхаться. – Вот так сюрприз!

– Стало быть, безмужняя? – уточнила Агафья. – Это худо. А жених-то хоть есть?

– Есть…

– И про дите ни сном, ни духом?

– У нас скоро свадьба.

– Играйте, пока пузо на нос не выскочило.

– Да-да, я ему сейчас же напишу, – подхватилась Мила. – Вот уж он обрадуется. Спасибо вам, бабушка, большое, – она открыла кошелек.

– Убери деньги, – отмахнулась знахарка. – В Малиновке сочтемся.

– А как я окажусь в этой вашей Малиновке?

– Сама вскоре узнаешь, – резко засобиралась старуха.

В почтовом ящике Милу ждало письмо от Бориса. Она всмотрелась в родной почерк, прижала конверт к губам и спешно поднялась. Конверт был пухлый, наверное, Борис сочинил целый роман о том, каким будет их свадебный пир. В квартире она сбросила обувь, забралась с ногами на диван, прислушалась к себе, с улыбкой погладила живот и развернула послание. На пол посыпались фотографии. Мила стала рассматривать их и онемела от ужаса – со снимков на нее смотрели счастливые молодожены. Женихом был Борис. В растерянности Мила пробежала глазами несколько первых строк, но вдруг закричала, как раненый зверь, и без чувств сползла на пол. Придя в себя, она снова потянулась к фотографиям. Юное лицо исказила ярость. В бешенстве Мила вскочила и принялась их топтать, повторяя лишь одно слово: «Ненавижу!» Три дня проползли как в бреду. Взглянув на себя в зеркало, Мила ужаснулась, но не расплакалась: слез не осталось. Поделиться бедой было не с кем. В общежитии хоть соседки подали бы стакан воды, а в чужой квартире и утешить было некому. Писать матери она опасалась – Леся заклинала дочь не торопиться с интимными отношениями. Мила убеждала ее, что все еще невинна. Она исступленно металась из угла в угол, пытаясь найти выход. Перед глазами мелькали картины одна страшнее другой. Исход всегда был печален – в различных вариантах Мила видела только свою смерть. В ушах звенели выученные наизусть строки покаянного письма изменника: «… она показалась мне такой несчастной и одинокой, что я не смог вытолкать ее из своей жизни. От Тони отвернулись все. За ее прошлое практически весь гарнизон относится к ней с презрением и неуважением. Но в глубине души она добрый и ранимый человек, который тоже имеет право на счастье. Ей хочется иметь семью, детей, о ком-то заботиться. Мне кажется, вся ее прежняя жизнь была ошибкой, и со мной она станет совсем другим человеком. Именно потому я решил протянуть этой многострадальной женщине руку помощи. Думаю, ты, Мила, со своей добротой и умением сострадать, поймешь меня, как никто другой…» Мозг отказывался понимать весь этот бред. Все происходящее казалось кошмарным сном. От постоянного плача сорвался голос. Мила лишь хрипло мычала.

Напуганная длительным отсутствием подруги в дверь съемной квартиры который день звонила Ольга. Мила смотрела на нее в глазок и не открывала. Не впустила она и Петра Кузьмича. Педагог не стал сидеть сложа руки. Он разыскал хозяйку и потребовал вскрыть дверь. Милу они застали намыливающей бельевую веревку. Женщина запричитала от страха и потребовала, чтобы сумасшедшая студентка съехала немедленно. Педагог упросил ее повременить до утра. Остановить истерику Милы и найти слова утешения в этот раз он был не в состоянии. Слушая отчаянное признание, сам горько рыдал. Милая девочка с непростой женской судьбой как-то незаметно стала частью его холостяцкой жизни, но старик не представлял, кто в данный момент способен вытащить ее со дна бездны. Утром он перевез вещи Милы к себе и позвонил фронтовой подруге, мудрой госпитальной медсестре, с надеждой, что та найдет нужные слова.

Мила никогда не вспоминала ту беседу. Не стала возвращаться к ней и сейчас – не прислушалась ведь к совету и даже сквозь годы не раскаялась в содеянном. Спустя три дня она стала посещать занятия и вернулась в общежитие. А ранним воскресным утром примчалась на автовокзал. Билет до Малиновки стоил недорого. Через час автобус затормозил на развилке. В сторону от трассы уходила широкая тропа. Мила была единственным пассажиром, вышедшим на этой остановке. «До деревни полчаса ходу. Вон за теми кустами», – указал направление водитель.

Знахарка копалась в огороде – рыхлила грядки с помидорами и огурцами. Мила робко подошла к изгороди, обожглась о крапиву и ойкнула. Старуха напряглась и прислушалась. Девушка поднялась на носочки и тихонько позвала: «Бабушка Агафья! Здравствуйте». Та выпрямилась и, заслонившись ладонью от солнца, всмотрелась. Ее расшитый диковинными цветами сарафан колыхнулся на ветру.

– А, это ты, славная, заходи, – сказала она, словно расстались час назад.

Женщина тщательно вымыла руки в бочке с дождевой водой, вытерла их о подол фартука и двинулась навстречу. Пригласив нежданную гостью в избу, она усадила ее на лавку, налила парного молока и, не комментируя, протянула стакан. Милу замутило.

– Ясно, – знахарка заглянула ей в зрачки и уточнила: – Письмо с тобой?

Девушка испуганно кивнула.

– Сожжем, – как отрезала старуха. – Порчу наводить не буду – у него и так вся жизнь наперекосяк. А у тебя все будет как по маслу, – утешила она. – Бояться не надо.

Мила подавила тяжкий вздох и затряслась от страха.

– Я не неволю – можешь воротиться. Дите травить – смертельный грех.

– Останусь.

– Тогда пей, – знахарка плеснула из кувшина в глиняную кружку какого-то снадобья и протянула Миле. – И не вспомнишь ничего, – заверила она.

Едва успев пригубить, гостья провалилась в небытие. Она слышала и выполняла все команды знахарки, но была словно в бреду.

– Пошли в баньку, – ласково позвала старуха. – Как знала, натопила с утреца.

Она помогла девушке раздеться и усадила ее в бочку с душистыми травами. Голова Милы пошла кругом, в ушах зашумело.

– Как-то мне не по себе, – заплетающимся языком призналась гостья.

– Так и надо, все путем, – утешила знахарка.

Она проводила Милу до широкой скамьи, дала ей глотнуть пахучего отвара и уложила на холщевую простынь. Сквозь туманную завесу девушка наблюдала за тем, как старуха раскладывает рядом с ней склянки, пучки трав и диковинный инструмент. Ей казалось, что она взлетела над скамьей и парит под самым потолком.

– Готова? – прозвучало сквозь сон где-то внизу.

Ответить не было сил. Мила с трудом кивнула и поплыла еще выше. Чьи-то влажные руки заботливо согнули ей ноги в коленях. Она судорожно сжала кулаки, пытаясь удержаться, и тот час же провалилась в бездну.

Утром Милу пригласили в деканат. Петр Кузьмич уже сидел в приемной. Секретарша поила его чаем и без остановки щебетала о последних новостях.

– Яремчук, привет! – улыбнулась она. – Поздравляю!

Мила даже не уточнила, с чем, и безразлично кивнула.

– У шефа московские гости, присядь, подожди! – кивнула на стул девушка.

Из кабинета выглянул декан и попросил для всех чая. Секретарша стала хлопотать, а Петр Кузьмич подсел к Миле.

– Среди членов делегации мой друг из Суриковского училища. Ему понравился твой портрет ветерана. Поговори с мастером – у него дельное предложение. Соглашайся – не каждый день зовут в столицу, – прошептал педагог.

Секретарша попросила художника открыть и придержать дверь в кабинет декана и с подносом в руках осторожно вошла внутрь. Мила воспользовалась заминкой и выскользнула в коридор. Педагог нагнал ее у выхода из училища.

– Мила, вернись! – потребовал он. – Такие предложения дважды не получают!

– Спасибо за заботу, Петр Кузьмич, я выбрала завод в Ломове, – потупилась Мила. – Почти все наши девчонки замуж повыскакивали, и мне пора свою жизнь устраивать.

– Сумасшедшая девчонка! В тебе сейчас говорит простая баба! – не сдержался педагог и швырнул на пол портфель.

– А я и есть простая баба, – упрямо повторила студентка. – Мне детей пора рожать, а не картины писать. Все это творчество вот уже где, – жестом показала Мила.

Старый наставник схватился за сердце и с трудом удержался на ногах. Проходившие мимо студенты подхватили его под руки и подвели к вахтеру. Тот ловко усадил художника, достал из его кармана валидол и помог взять в рот таблетку. Мила вернулась и испуганно присела рядом с учителем. Тот перевел дух и открыл глаза.