Анатомия обмана

Наташина бригада заступила в ночную смену. Самосвал со свежескошенной зеленой массой четыре студентки с перевязанными, как у тяжелоатлетов, запястьями разгружали всего за полчаса. За сезон мышцы их рук и ног накачивались не слабее, чем у профессиональных спортсменов. Три транспортера с трудом успевали переваривать тяжелый груз. Работая, как станки – без устали и остановок – девушки вилами торопили спрессованный ворох по движущейся ленте. Перегрузки были так велики, что в перерывы не получалось заснуть. Да и соревнование не позволяло расслабиться – каждая бригада ревностно следила за соперницами и их результатами: все стремились быть первыми. Рвали жилы, но героически преодолевали трудности. В наш коммерческий век молодым людям трудно понять, зачем выкладываться сверх сил, чтобы получить не материальное вознаграждение, а маленький красный флажок – символ победы. На стенде какой бригады больше кумачовых атрибутов, ей наибольший почет и уважение. Вкалывали за идею. Рукописный листок с алой надписью «Молния», в котором каждая из трех смен подводила итоги социалистического соревнования, выпускался ежечасно. Его читали взахлеб, как в войну вести с передовой. На утреннем и вечернем построении отряда, где в торжественном строю рука об руку толклись пять десятков студентов, подводились итоги. Лучшим вручали переходящий вымпел и рукоплескали. Вдохновленные, они стремились к новым трудовым вершинам. И играючи покоряли их. В денежном эквиваленте три месяца энергичной пахоты особых преимуществ не давали. Передовики зарабатывали не в разы, а лишь на двадцатку-тридцатку больше. При сумме в триста рублей – величина небольшая. Бутылка шампанского стоила пять с полтиной. Материальной выгоды не было. А моральное удовлетворение налицо – в те романтические времена приоритеты были совершенно иными. Это в столицах «золотая» молодежь фарцевала и тусила, а работяги из провинции корпели, не покладая рук. И если подставляли, то плечо, а не подножку. Поговорка «Не в деньгах счастье» была не пустым звуком, и сто друзей реально были ценнее ста рублей. На помощь не звали – приходили. Быстро и бескорыстно. Родину не поносили, а носили на руках, полагая за честь выступить за нее. Серебряные медали, оно же втрое место, считались проигрышем. Потому в любом деле старались и умели быть первыми, т.е. лучшими. Секрет успеха не искали, его знали. И национальную идею не высасывали из пальца – ее впитывали с молоком матери, отождествляя с успехами родной страны. И отчетливо понимали – лишь вместе мы сила. Потому и были по-настоящему сильны и счастливы. Чего не скажешь о дне сегодняшнем, где балом правит золотой телец, и верховодит принцип – каждый сам за себя. Где в гости просто так уже не ходят – ждут особого приглашения. И все это лишь потому, что хилое «я» беззастенчиво оттеснило в шкале ценностей могучее «мы».

Реке из зеленого горошка не было конца и края. Наташе показалось, что их бригада стала отставать, и она ускорила темп. Подруги поспевали с большим трудом.

– Ну, подружка, ты и молотилка, – переводя дух, взмолилась Полина.

– Поднажмем! Соперницы вырываются вперед! – поторопила Лариса.

К утру травянистая гора стала уменьшаться чуть медленнее – дала о себе знать накопившаяся усталость. Наташа не позволяла себе слабины, но девчонок не подгоняла. По ее лицу ручьем тек пот, но, чтобы его остановить, требовалось время, а тратить его попусту не хотелось. Как заводная, она метала зеленую массу на транспортер.

– Ты какая-то двужильная, – присела под тяжестью груза Ирина.

Вскоре злополучный горох сошел на «нет» – у трактористов началась пересменка. Стало быть, пришло время меняться и студенческим бригадам. Наташа с подругами первыми закончили работу и в бессилии рухнули прямо на землю. Полина свернулась клубком и застонала. Наташа проверила крепость ее повязок и помассировала спину.

– Больше в рот не возьму этот проклятый горошек! Даже в салате! – расплакалась Поля. – Никогда не думала, что небольшая баночка дается такой ценой.

Зафиксировать время завершения работы можно было лишь после того, как приведешь рабочее место в порядок. Девушки схватились за метлы. Через несколько минут их участок блистал чистотой. Наташа подбежала к стенду и мелом отметила час. Жар-птица победы была в руках ее бригады – соседи еще только отключали транспортеры. Пожилые наладчики проверили состояние лент и присели на перекур.

– Дуры-девки. Зачем рвут жилы – им же еще рожать, – сплюнул бригадир.

– Радуйтесь, что студентами можно ночные смены заткнуть, – зевнула табельщица. – Ваши жены целее и здоровее будут.

По двору, волоча ногу и скуля от боли, проковылял ушастый щенок.

– Дружок, стой! – Наташа сорвалась с места и вернулась с миской каши. – Держи.

Кутенок жадно глотал, благодарно виляя хвостом. Наташа нежно гладила его тощую спинку. Насытившись, песик преданно тявкнул и лизнул кормилице руку. Девушка с умилением подхватила малыша на руки.

– Блаженные души, – простонала Полина. – Ташка всех убогих собирает.

– Сердобольная наша, – поддержала Ирина.

– Мать Тереза, – подытожила Лариса.

В глубине двора раздался нечеловеческий вопль, его сменил скрежет металла, грохот падающих ящиков и отчаянные крики. Все бросились на выручку. Возле вращающегося транспортера полулежал врач отряда, рядом валялись его треснувшие очки. Из локтевого сустава хлестала кровь. Одной рукой Наташа с ходу зажала парню рану, свободной сорвала с головы косынку и туго перевязала предплечье выше пореза. Подбежавший мужчина оперативно снял ремень. Сообща наложили жгут. Доктор приподнял голову, но при виде крови моментально потерял сознание. «Горе ты наше луковое, Сенечка, – Ирина промыла лицо медика водой. – Только и знаем, что лечим тебя самого». Пока бедолагу приводили в чувство, Наташа нашла машину – пострадавшего требовалось отвезти в город. В травмопункте районной больницы ему оказали квалифицированную помощь. Врач, скрывая под марлевой повязкой зевок, осторожно наложил студенту швы и тщательно обработал рану. Наташа в наброшенном на плечи белом халате помогала ему, подавая инструменты и медикаменты.

– Готово, – хирург бросил в урну окровавленную повязку, снял перчатки и посмотрел на Наташу. – Спасибо за помощь, без вас бы не справились – нашей медсестрой усилили реанимационную бригаду. Вы тоже медик? Вижу, не боитесь крови.

– У меня мама медик – привыкла. Я и на военной кафедре занимаюсь без страха. На операциях даже не морщусь.

– Мы с вами коллеги? – уточнил врач, заполняя журнал.

– Коллега как раз он, – Наташа кивнула на скулящего Сеню. – Врач нашего отряда.

– Кто бы мог подумать, – усмехнулся хирург.

Сеня остатками воли боролся с болью и сном. От напряжения его лицо покрылось испариной. Очки доктора с разбитыми стеклами сползли набекрень, волосы сбились паклей. Бледный, как полотно, он был на грани отчаяния. Медик сжалился над ним, плеснул в мензурку немного спирта и протянул беспокойному пациенту.

– Примите, коллега, вам непременно полегчает.

– Вы думаете? – едва слышно уточнил студент, залпом опустошив сосуд.

– Однако, – с усмешкой прокомментировал хирург.

Через минуту пострадавший крепко спал. Напряженная ночь утомила и Наташу. Врач снял маску и оказался совсем молодым человеком приятной наружности. Он предложил невольной помощнице отоспаться в ординаторской. Наташе было неловко занимать его место. Нежелание оставаться наедине с незнакомым человеком перебороло сон. Девушка хотела быстрее вернуться в отряд.

– А где наша колхозная машина? – спешно уточнила она.

– Сразу же ушла обратно, много работы, ей некогда ждать.

– А «скорой» у вас нет?

– Есть, одна машина на весь городок. Такси из нее никудышнее. Не печальтесь – я после дежурства готов вас подбросить, куда скажете, тем более что такому бедоносцу, как ваш доктор, сопровождение профессионала лишним не будет.

Следующим утром студентов перебросили на томаты. Самые первые были нарасхват и шли по ходовой цене. Лишь с недавних пор любые, даже самые экзотические овощи-фрукты, не исчезают с прилавков россиян круглый год, будь то столица или сельский магазин. Дети и внуки стройотрядовцев прошлого века не в курсе, как было раньше. Их родителям, чтобы добыть парочку свежих огурца в новогодний «Оливье», приходилось проявлять чудеса изобретательности, поскольку главным словом в лексиконе советского покупателя был глагол «достать». С черного хода приобреталось все – баночка зеленого горошка и майонеза, кусок сыра и колбасы, конфеты и шампанское, консервы и фрукты – и так до бесконечности. Сильным мира сего дефицитные товары полагались по определению. Остальные искали выход на тех, кто имел доступ к распределению. И если, проявив завидную изобретательность, свежие огурцы, пусть даже самые неказистые, хоть как-то, но можно было раздобыть, помидоры для подавляющего большинства населения оставались вне зоны досягаемости. В массовой продаже они в лучшем случае появлялись к исходу июня. Импортные томаты в собственном соку и вовсе брали штурмом – у отечественного производителя аналог отсутствовал. На выращивании ценного овоща специализировались не просто колхозные объединения – республики целиком. Потому для сбора урожая требовалось как можно больше рук. Студентов везли эшелонами. На поле приезжали загодя и ждали, когда спадет роса: преждевременно собранные томаты теряли товарный вид и резко падали в цене. В сезон зарабатывали количеством собранного. Студентки в подобные тонкости не вникали и, как заводные, работали едва ли не до захода солнца. Быстро наполняя ведра, наперегонки неслись к трактору, вереницей небольших тележек позади себя напоминающему железную гусеницу. Опрокинув содержимое – стремглав мчались к своей борозде. Соревновались как в последний раз. Скрюченные спины к вечеру не разгибались и за ночь не восстанавливались. Трактористов по требованию жен меняли каждый день, чтобы те не успели закрутить роман с нездешними красотками. Но пары часов рядом со стройными девичьими телами в купальниках было достаточно, чтобы раздор семье был обеспечен. Горячие южные парни в считанные часы теряли головы, и отогнать их от студенческого общежития по вечерам было сложнее, чем мух от варенья. Трудовой семестр становился серьезным испытанием для большинства семей. Сильная половина села ждала приезда студенток с нетерпение, слабая – с опасением. Это повторялось из года в год. В виде компенсации морального вреда местным женщинам позволялось упаковывать томаты в ящики – спины в поле гнула городская молодежь. Селянки, к слову, работали с меньшей производительностью, но имели дополнительный бонус в виде оплаты по более высокому тарифу. Благо, приезжие оставались в неведении. А если бы и знали, разве бы роптали? Об их статусе красноречиво вещала трафаретная надпись на прицепах: «Перевозка скота и студентов запрещена». Ее цитировали с юмором, без обид.

Через неделю-другую от помидор рябило в глазах. Они бесконечно снились по ночам, а днем застревали в горле. Утешались тем, что на средневековых плантациях было куда хуже, ведь рабы вкалывали по принуждению, а студенты – по собственному желанию. Чернокожие угнетенные обязаны были работать круглый год и пожизненно, а комсомолки – пару-тройку лет и только в трудовой семестр. Преимущества были неоспоримы. Самое главное из них заключалось в том, что для эксплуатируемых сладкое слово «свобода» было недосягаемой мечтой, а для студентов – реальностью. Пусть даже только до защиты дипломной работы. В какую глушь их распределят потом, знали лишь боги из деканата. Так именуется Олимп, на котором и поныне царствуют преподаватели. Приличных мест было раз-два, и обчелся. Чтобы не угодить в Тмутаракань с перспективой стать женой тракториста, надо либо отлично учиться, либо выйти замуж за горожанина. Выбор Наташи был очевиден: ее родным домом стала библиотека. Обложившись горой книг, она без устали занималась и конспектировала. В ежедневном трудовом распорядке студентки на отдых отводилось не более часа. И этого хватало!

…В читальном зале было так тихо, что клонило в сон. Наташа отодвинула в сторону энциклопедию и помассировала глаза. Чтобы не разоспаться, требовалась небольшая встряска в виде прогулки по коридору. Корпящий рядом импозантный старичок галантно протянул письмо, жестом пояснив, что прибыло оно откуда-то сзади. В конверте были два билета на концерт популярного ВИА. Купить их в кассе было нереально, а с рук они стоили баснословно дорого. Наташа осмотрелась. Сидящий неподалеку однокурсник призывно сигнализировал. Наташа отправила конверт обратно. Категоричный отказ не смутил навязчивого поклонника. Молодой человек стремительно преодолел разделявшие их метры и присел рядом.

– Аргументируй: сегодня у тебя нет подработок.

– Леша, наш разговор не имеет смысла: мне надоело повторять.

– Дай мне шанс.

Другие читатели стали оглядываться, кто-то даже зашикал. Алексей предложил выйти из зала. В просторном холле его смелость быстро улетучилась. Прямо на глазах он как-то разом обмяк, но с достоинством объявил:

– Готов выслушать приговор.

Наташа нетерпеливо вздохнула и перешла на официальный тон:

– Наши с тобой отношения бесперспективны. Не стоит понапрасну тратить время.

– Но ты же меня совершенно не знаешь! – запротестовал собеседник. – Давай пообщаемся в теплой, дружеской обстановке. Не будь ты синим чулком! Это прямая дорога в старые девы.

– Меня такая перспектива не пугает. Найди себе девушку-ромашку, милую и общительную. И сколь угодно общайся с ней в непринужденной остановке. А меня оставь в покое. Прощай! – девушка решительно развернулась и направилась в читальный зал.

Наташе очень хотелось выкупить у приятеля билет, но тогда пришлось бы два часа сидеть рядом, вместо песен внимая его охам и вздохам, а потом целый час дороги до общежития выслушивать признания. Совместный поход стал бы очередным поводом для дальнейшего ухаживания. А отношения требовалось разорвать незамедлительно. С мечтой услышать своих любимцев вживую пришлось расстаться.

В общежитие она вернулась первой – подруги были в кино. К их приходу был готов ужин и сервирован стол. При виде жареной картошки Полина, не снимая пальто, подбежала к сковороде и проглотила румяную корочку:

– Дежурь, Наташка, каждый день – готова есть картошку с утра до вечера.

– Нет возражений! – подыграла Лариса.

– Ты – прирожденная хозяйка, – согласилась Ирина.

– Не подлизывайтесь – всем достанется поровну. Как вам кино?

– Красиво, но туманно и тоскливо. В который раз убеждаюсь: Тарковский – не для романтических особ. В твоем пересказе «Сталкер» мне понравился больше.

– А я в восторге, – запротестовала Лариса. – Что еще советуешь посмотреть?

– Прочесть, – поправила Наташа. – «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова.

– Пьеса? – жуя, уточнила Полина.

– Роман.

– Никогда не слышала. А ты ничего не путаешь? – удивилась Лариса.

– Второй день читаю – на вынос не дают. Мне его посоветовала милая дама из зала периодики. И сама принесла из хранилища – книга под негласным запретом.

– Подпольщицы, – хихикнула Полина. – Небось, вранье по типу Солженицына?

– А ты уверена, что Александр Исаевич лжет? – взорвалась Наташа.

– Писал бы правду – публиковали бы. И изучали. Не в школе, так в вузе. А о нем в программе ни полслова. Читают по радио и почему-то только вражьи голоса.

– Интересно, откуда ты это знаешь?

– Не беспокойся, не слушаю – секретарь комсомольской организации сказала. И твой любимый профессор на собрании разнес роман в пух и прах.

– Не читая?

– Спроси, если интересно. Лично мне до фонаря.

– Девочки, не ссорьтесь! – вступила в разговор молчавшая до этого Ирина. – Мы многого не знаем. Дед говорит, что лагеря были всегда.

– А то ты пионеркой там не отдыхала?

– Я про те, в которых политзаключенные.

– Кто спорит? Сами же подписывали письмо в защиту Анджелы Дэвис.

– Поля, речь про советских, – уточнила Ира.

Подруги испуганно переглянулись и притихли.

– Лично я верю тому, что говорят педагоги, – открестилась Полина. – В учебнике истории ни про какие лагеря и массовые расстрелы – ни полстрочки. Значит, ничего такого не было. Наговоры врагов. А что, Булгаков тоже про заключенных пишет?

Пришла очередь задуматься Наташе.

– Если и да, эзоповым языком. В основном там о любви, которая не заканчивается со смертью, и про рукописи, которые не горят. Но многого я и сама не поняла.

– Перспектива так себе. Если тебе роман не по зубам, как нашим будущим ученикам или обычной тете Мане в нем разобраться?

Наташа пожала плечами:

– Перечитывать снова и снова. Там множество смыслов и подтекстов.

– Мало тебе списка на семестр? Полсотни романов и не меньше повестей. Успеть бы классику пролистать! – возмутилась Лариса. – Кстати, Туся, тебе письмо от Виктора. Толщиной с роман. Парень каждый день строчит, а тебя восхищает любовь от Булгакова. Не игнорируй современника – станет он классиком, пожалеешь, да поздно будет!

– Прекрати! – Наташа нетерпеливо отодвинула тарелку.

– Мы ж за тебя переживаем! – поддержала подруг Ирина. – У тебя единственной есть жених. Будущий морской волк – мечта любой девчонки. Другая бы радовалась.

– Да ну вас, – не дослушала Наташа. – Сколько можно повторять: Виктор никакой не жених. Он обычный школьный друг.

– До памяти влюбленный, – иронично уточнила Полина.

В коридоре послышался шум борьбы. Пьяные голоса звучали все громче.

– Веселая ночь нам гарантирована! – вспыхнула Ирина.

– Юристы в своем репертуаре, – согласилась Лариса. – Опять что-то празднуют.

– Сегодня же День Парижской коммуны, – подсказала Наташа. – Практически профессиональный праздник для будущих стражей порядка. Осталось взять Бастилию.

– Еще грамм эдак по сто-двести и – на баррикады! – подыграла Полина.

К завтрашнему семинару готовились, как на иголках – за дверью бушевали нешуточные страсти. Разнимали дерущихся до самой ночи. В первом часу шум в коридоре затих – похоже, студенты юридического факультета слишком много приняли на грудь и взятие Бастилии отложили до лучших времен. Возможно, у них просто закончилось спиртное или деньги. Стали укладываться. Подруги быстро засопели. У Наташи с детства были проблемы с засыпанием, она задремала последней. Уже сквозь сон она услышала хорошо поставленный голос: «Внимание! Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза! Сегодня ночью… – звук затих, но тут же прогремел с новой силой, – …война!» Наташа испуганно вскочила. Неужели приснилось? В коридоре громко переговаривались и хлопали дверьми. Были слышны сдерживаемые рыдания. Бегали, тяжело топая. В дверь настойчиво постучали. Подруги не среагировали – дело привычное: в общежитии бузили едва ли не каждую ночь. «Ой, девочки: война!» – испуганно заголосил кто-то за стеной. Наташа поняла, что не ослышалась.

– Подъем! Война! – зычно выкрикнула она.

Соседки по комнате испуганно вскочили, ничего не понимая спросонья.

– Какая война? – заскулила Полина. – Что же делать?

В коридоре нарастали беготня и откровенный рев. В дверь снова постучали:

– Девочки, помогите, у Сони сердечный приступ, а у нас нет лекарств!

В окнах всех пяти этажей общежития вспыхнул свет. В коридорах царила паника. Гвалт, слезы, переполох, мольбы о помощи. Наташа набросила халат и бросилась в соседнюю комнату. Бездыханная Соня была смертельно бледна. Наташа распахнула окно, похлопала по щекам лежащую без сознания девушку, осмотрелась и приказала:

– Стелите на пол одеяло, будем делать массаж сердца и искусственное дыхание! Люба, бегом вниз, вызывай скорую!

Через минуту интенсивных действий щеки Сони порозовели, губы приоткрылись – она стала дышать и приоткрыла глаза.

– Воды! – крикнула Наташа, подкладывая под голову одногруппницы подушку.

Соня осмотрелась.

– Где я? – испуганно прошептала она, давясь кашлем.

– Среди своих, – заверила Наташа и, сканируя сбившихся в углу подруг, вдруг приказала: – Берем документы, необходимые вещи и – в военкомат.

– Зачем? – робко уточнила Полина.

– Добровольцами! На фронт!

В растерянности подруги безропотно подчинились ее воле и стали собирать чемоданы. Через четверть часа спешно покинули встревоженное общежитие. У крыльца сгрудились машины скорой помощи. По проспекту мчался милицейский патруль. До массивного здания с пятиугольными звездами на фасаде добрались за считанные минуты – оно было в квартале ходьбы. По непонятным причинам не светилось ни одно окно. Наташа решительно дернула ручку входной двери. Военкомат явно был закрыт. Неужели запись добровольцев проходит в другом месте? Девушка прислушалась и настойчиво постучала. Подруги стали барабанить, кто кулаками, кто ногами. Из-за двери выглянул заспанный капитан и недоуменно осмотрел толпу девиц с пожитками.

– Вы, милые девушки, случаем адресом не ошиблись? – спросонья уточнил он. – Здесь военный объект, а не гостиница.

– Мы в курсе. Пришли записаться на войну.

– Куда?! – недоверчиво уточнил офицер.

– На фронт! – сухо пояснила Наташа. – На военной кафедре не первый год.

– Экзамен что ли завалили? Или решили поиграть в войну? – разгневался капитан.

– Нам объявили войну! – грозно выкрикнула Ирина.

– Кому это «нам»?

– Стране нашей! – по-деловому уточнила Лариса. – Полчаса назад!

– Идите спать, а то засажу в комендатуру!

– Окопался тут в тылу! – оттолкнула его Полина и первой ворвалась в холл. – Не тяни время – начинай запись! По алфавиту! Наташка, ты – первая!

– Несите журнал! – откликнулась Наташа.

– Какой журнал, дуры? Какая вашу мать война? – капитан скрылся за стеклянной дверью стойки и заперся изнутри. – Город спит, одних вас на подвиги потянуло!

По улице с воем промчались сразу несколько скорых и милицейских машин.

– А это что? – воспрянула Ирина. – Звоните начальству! Объявляйте тревогу!

Офицер испуганно потянулся к трубке.

Общежитие выглядело так, словно Мамай гулял по нему вдоль и поперек, как у себя дома – возле стен и в проходах валялись бесхозные вещи, разбитая посуда, растерзанные тетради и учебники. Обитатели всех этажей дружно теснились в коридорах. С молодых лиц не сходили любопытство и тревога. Мужчины в штатском вежливо предлагали не покидать пределов здания. Один из них взял мегафон и хорошо поставленным командным голосом объявил: «Товарищи студенты! Не поддавайтесь панике! На сегодня занятия отменяются! Просьба разойтись по своим комнатам! К вам сейчас зайдут представители следственных органов для составления протоколов! Попытайтесь в точности восстановить ночные события».

В дверь громко постучали. Подруги вздрогнули. Полина спешно открыла. Вкрадчивый молодой человек с увесистой папкой подмышкой уточнил:

– Разрешите войти?

– Присаживайтесь, – Наташа уступила ему место и пересела на кровать.

Гость положил на стол бланки и чистые листы.

– Фамилия? – спросил он, не поднимая глаз.

Подруги растерянно переглянулись.

– Амелькова, – первой откликнулась Наташа.

Следователь с интересом посмотрел на нее, с трудом сдержав улыбку.

– Амелькова, которая всех построила и повела на штурм военкомата? – уточнил он.

– Не вижу в этом ничего смешного. Лучше на фронт, чем в плен.

– Это вы точно подметили, – чекист стал серьезным и принялся заполнять протокол. – Все правильно вы сделали. И сердце подруги запустили мастерски. Где вас, кстати, этому научили? Не в партизанском ли отряде?

– На военной кафедре, – парировала Наташа. – Нас этому учили на случай войны.

– Вот и выдался такой случай, – скрыл усмешку гость. – Только вот применить полученные навыки почему-то сумели только вы.

– Другие попросту не успели.

– И это хорошо. Итак, к делу. В котором часу и с чего все началось?

– Так вам, наверное, в других комнатах уже все рассказали, – игриво вставила Полина, пытаясь привлечь внимание к себе.

– В данный момент я опрашиваю товарища Амелькову, – сухо оборвал офицер. – Девушки, постарайтесь отнестись к моим вопросам предельно серьезно. Итак, с каких событий началась вся эта чехарда?..

После того как чекист покинул комнату, подруги довольно долго не могли подобрать слов. Первой пришла в себя Наташа. Она подошла к окну и выглянула вниз.

– Смотрите: там кого-то выводят в наручниках.

Подружки вскочили. Трое парней, опустив головы, шли в окружении мужчин, одетых в поразительно одинаковые плащи. Их довольно бесцеремонно затолкали в газик.

– Куда повезут? – шепотом поинтересовалась Полина.

– Надо думать, не в милицию… – предположила Наташа.

– Пиши пропало, – посочувствовала Ирина.

– Не напились бы – не додумались бы включить запись Левитана. Готовились к тематическому вечеру, а угодят за решетку, – подытожила Лариса. – Надеюсь, всем ясно, почему больше ничего не обсуждаем вслух.